Текст книги "Охота на труса"

Глава седьмая

Отец Илларион обманчиво сонным взглядом рассматривал Марфу и Гопинат. Девицы стояли перед ним, понурив головы, и это казалось добрым знаком. Тикали ходики с кукушкой. Илларион обставил свою келью рядом предметов старинного обихода – возможно, ему хотелось подчеркнуть неразрывную связь с отеческими традициями, но было непонятно, для кого, поскольку воспитанникам было трудно сравнивать широко. А может быть, он искренне любил старину, а потому, кроме ходиков, держал сундук с одеяниями на разные случаи духовной жизни, рогатый дисковый телефон и закопченные образы с ликами неизвестно кого. Горела лампада. Над киотом, как занавеси, расходились рушники.

– Что дрожите? – ласково спросил отец Илларион. – Знает кошка, чье мясо съела. Покайтесь, барышни. Сорванцы они и есть сорванцы, но вы же будущие матери, жены, оплот рассудительности и благочестия. Муж – голова, а жена – шея. Благословенна жена разумная, страх Господень она прославляет. Уста свои открывает с мудростию и благопристойно. Откуда сие, Гопинат?

– Притчи, глава тридцать первая, – отчеканила та без труда, потому что Илларион обходился десятком-другим цитат, которые сызмальства засели в памяти у воспитанников.

– Правильно. Так вот: назовите мне неразумных отроков, а я позабочусь, чтобы их наказали шутейно.

Марфа расправила плечи и посмотрела в его подернутые пленкой глаза.

– А правда ли, батюшка, что я – Екатерина Великая?

Илларион пожевал губами.

– Кто тебе сказал? – осведомился он тоном Создателя, допрашивающего Еву. Сообразив, кому подражает, он и продолжил: – Не так ли и наша праматерь вкусила от древа познания?

Девицы пришли к нему по собственной воле, распираемые страхом пополам с желанием исповедаться. Отец Илларион и не мечтал о такой удаче. Он принял их доброжелательно, незамедлительно окружил заботой и утешил, пообещав, что их поступок не только останется без последствий, но и смягчит участь пресловутых отроков. Однако Марфа не спешила с признанием – напротив, вздумала вынюхивать сама, и батюшка начал быстро терять терпение. Он перестал моргать и чуть приоткрыл рот, дожидаясь ответа и готовый взяться за умозрительный кнут.

– Ибрагим, – сказала Марфа.

Илларион выдохнул.

– Бен Ладен – крапивное семя, – кивнул он. – Но если правильно возделывать сад и поливать сохнущую лозу, она принесет добрые плоды. Вот о чем вы не думаете, бестолочи. Важно не кем быть, а кем жить… Что ты таращишь глаза, Гопинат?

– Бен Ладен? – выдавила Гопинат.

– Да, он самый. Но тебе нечего бояться, он вырос в благостной среде и совершенно безопасен. Тебе чудится, будто он лично разрушил строения, но это не так…

У Гопинат подогнулись колени, она лишилась чувств. Марфа ахнула, отшатнулась и прикрыла рот.

– Что за глупости? – проворчал Илларион, берясь за кропило.

– Это не просто обморок, батюшка, – пролепетала Марфа. – Она с утра жаловалась – в глазах, говорила, темно, и голова раскалывается. И еще у нее пошла носом кровь!

Она распахнула дверь, высунулась в коридор и закричала:

– Кто-нибудь! Ей плохо, скорее сюда!

Отец Илларион осознал, что дело серьезное, и вызвал врача. Но прежде, чем доктор Фест – чернявый и носатый человечек в хирургическом халате – успел добежать из своей конурки, что совмещалась с изолятором, в келью ворвался Сановничий, а следом – Смирдина, Блудников и два тутора: Лобов и фон Рогофф. Все они столпились вокруг распростертой Гопинат. Смирдина опустилась на колени и расстегнула ей ворот, Илларион уже совал кружку с водой. Лобов пристроился рядом и проверил пульс.

– Ровный, – сообщил он.

Гопинат чуть приоткрыла глаза и захрипела.

– В сторону, – тявкнул доктор Фест, расталкивая педагогов.

Он отпихнул Смирдину и Лобова, взял Гопинат за руку. Пошевелил губами, расстегнул чемоданчик и вынул аппарат для измерения давления.

– У меня есть автоматический, – робко сунулся отец Илларион.

– Чушь, – бросил Фест, вставляя в уши рожки фонендоскопа. – Вот они, ваши святоотеческие традиции! Автоматика врет, приходится перемеривать несколько раз и вычислять среднее арифметическое. Нет ничего надежнее чуткого слуха специалиста…

Он накачал манжету. Тем временем в келью вбежали Стрелков и Доу.

– Что стряслось? – выдохнул первый, подрагивая усиками и выгибая выщипанные брови. – Сунь сказал, что какая-то беда…

Доу встал в стороне и принялся протирать очки замшевой тряпочкой.

– Давление нормальное, – объявил Фест. – У нее были судороги, пена? Помогите мне раскрыть ей рот, подержите, я посмотрю, не прикушен ли язык.

– Марфа говорила, что кровь у нее носом шла, – подал голос Илларион. Он был красен. Он опасался, что его заподозрят в каком-нибудь неаккуратном обращении с контингентом. – Марфа! Да где же она?

Сановничий огляделся: Марфы не было.

– Што вы ей шкажали, швятой отец? – спросил он грозно, подтвердив страхи священника.

– Помилуйте! – отшатнулся тот.

– Язык в порядке, – сказал доктор. – Эй, сударыня! Гопинат! Ну-ка, приходим чувство!

– It’s a trick, – гадливо улыбнулся Доу.

Лобов размахнулся и отвесил Гопинат пощечину. Голова мотнулась, на щеке расцвел розоватый бархат. Гопинат издала слабый стон.

– Погодите, – произнес Илларион и повернулся к Стрелкову-Питону. – Сунь, говорите, сказал? Но откуда он мог узнать?..

Раздался щелчок.

Сановничий вздрогнул. Это был знакомый звук. Он уже слышал нечто подобное утром.

– Дверь, – выдавил он хрипло.

Фон Рогофф подергал ручку: заперто.

– Это Сталин, – определил он: – Сука! Он у них мастер по замкам!

– Дурная кровь, – кивнул Лобов. – Эй! – гаркнул он. – Отоприте немедленно!

За дверью послышался смех.

– Обождите немного, ферфлюхтеры, – донесся голос Гитлера. – И боже вас упаси хоть пальцем тронуть госпожу Ганди.

Глава восьмая

План, родившийся в клубах пара под шелест горячей воды, был молниеносно осуществлен.

– Взять заложников и разоружить охрану, – Ленин держал свою речь с уверенностью матерого бандита. – Лишить их связи и реквизировать ценности, а после – бежать.

Он, не думая, лишь повторял то, о чем рассказывал Пыльин. Слова вылетали легко.

Вопли Марты стали сигналом.

– У них останется Гопинат, – напомнил Бокасса.

– Черт с ней, – отозвался Сталин.

– Они смелые, когда у них на вышках автоматчики, – подхватил Черчилль. – Ничего ей не сделают! Выпустят по первому требованию!

Разбираться с охраной отправились четверо, по двое на вышку: бен Ладен и Ленин, Бокасса и Мао. Сталин в очередной раз взломал директорский кабинет и сразу приковался к компьютеру, на мониторе которого светилась непонятная, но заманчивая надпись «Google». Гитлер, с которым они на пару заперли педагогов и туторов, покатил Рузвельта в медкабинет: с Эштоном случилась истерика, он думал только о своих искалеченных ногах и нуждался в успокоительных средствах.

На вышках уже связались с Сановничим: позвонили, как вежливо предложили им воспитанники, остановившиеся в паре шагов от цели. Все прошло гладко, Сановничий не расставался с мобильником. Забрав автоматы и мысленно благодаря за науку Стрелкова-Питона, мятежники затолкали стражей в морозильную камеру.

После этого наступило отрезвление. Все эти действия были выполнены как бы автоматически, на гребне волны и под страхом физической ликвидации, образчик которой был явлен ночью, когда застрелили какого-то еще, беглого Гитлера. Теперь начались откат и реакция.

И первым сломался почему-то Бокасса. Он привалился к стене, съехал по ней на пол и сделался из черного серым. Намедни снился ему сон, там было мясо, самое разное, причем Боваддин, никогда не бывавший ни на рынке, ни в мясной лавке, откуда-то знал, какое и где лежало, висело, морозилось, дымилось и сочилось красным. А он собирался его сожрать, да все не удавалось: и так подходил, и сяк, и нависал сверху, и подныривал снизу – мясо лежало на расстоянии броска оскаленной пастью, в секунде от укуса, но что-то мешало ему, не подпускало вплотную, и вот уже Боваддин парил над гранитным прилавком, ужасаясь и вожделея. Одновременно он прекрасно понимал, что ничего ему не достанется – опять же неизвестно почему, однако возможность отличная от нулевой, и в этой формулировке прокрался урок математики в исполнении Сановничего, неизбежно существовала, ибо теоретически возможно все.

– Я не хочу никого есть, – невыразительно произнес Бокасса. – Не дайте мне.

Вторым оказался Сталин. Он сел рядом с Бокассой и заревел, поглаживая руку, которую ему с пеленок высушивали в специальном лубке.

– Сволочи, – всхлипывал он.

– Забыли, кто вы такие? – презрительно осведомился бен Ладен.

Он вскинул автомат и приблизился к двери, из-за которой доносился гул плененных преподавателей. В коридоре зазвучали смех и многие шаги. Бен Ладен обернулся и увидел Мао и Черчилля. Они гнали перед собой остальных – Стрелкова-Питона, Пыльина, Комова, Неведомского и прочих. Мао держал автомат.

– Пусть растут сто цветов! – наобум процитировал он себя самого.

– Дато! – позвал бен Ладен.

Сталин поднял заплаканное лицо.

– Ы-ы-ы! Ы-ы-ы! – затеял гримасничать Ленин.

– Дато, отопри замок. Посадим их к остальным.

– И деру отсюда, – подхватил Черчилль. – Сейчас сюда явится какая-нибудь полиция или войска.

– Нет, – возразил бен Ладен. – Сначала выясним, откуда мы и почему. Дато! Хорош реветь! Что ты такое прочел в этом компьютере?

– Про сэбя прочел. – Сталин шмыгнул носом и встал. – Будто чачей из ушата.

Он поколдовал над замком и быстро отступил. Мао, напротив, шагнул вперед и вскинул автомат. Шум в келье стих. Черчилль загнал туда пленных, и дверь снова заперли.

Тут же послышался скрип колес: это Гитлер подкатил Рузвельта, который теперь выглядел даже слишком спокойным. Его лицо напоминало посмертный слепок. Екатерина подошла и взяла его за руку. Рузвельт смотрел в одну точку, губы исчезли.

– Эштон, – позвала его Екатерина. – Не расстраивайся, ты лучше всех.

– Я дал ему каких-то таблеток, – объяснил Гитлер. – Которые были в шкафчике под замком. Были еще ампулы с какой-то чачей, но я не умею колоть.

– Он не загнется? – покосился на Рузвельта Мао.

– Не должен, я прочел инструкцию. Дозу, правда, двойную дал, а то его колотить начало.

– Давно?

– Да минут пять.

– Так еще не подействовало. Эштон, очнись! Сейчас таблетки всосутся, и тебе станет получше.

Рузвельт медленно повернул голову к Мао.

– Выведите мне Феста.

– Мы выведем всех, не волнуйся. Между прочим, я сильно сомневаюсь, что ты вообще болел полиомиелитом. Зачем усложнять? Тебе, наверное, просто перерезали какие-то нервы.

– Спинной мозг, – ровным голосом отозвался Рузвельт. – Зачем? Если они готовят из нас резерв, то зачем нужно полное сходство? Разве Рузвельт не стал бы Рузвельтом, останься он с ногами?

– Можэт, и нэ стал бы, – заметил Сталин, уже успевший успокоится. – Можэт, он бэзногий стал злее. Я вот сухорукий сдэлался очэнь злой!

– Мы сейчас у них спросим, – вмешался бен Ладен, и Ленин восторженно подскочил серым козлом. – Джонни прав, надо сваливать, но это глупо, если мы не поймем, зачем нас наштамповали. Может быть, мы бесценны и сумеем поторговаться. Может, и правда пойдем на опыты.

– Да какие там ценные! – взвился Гитлер, у которого все не шла из головы гибель близнеца. – Шлепнут, как они выражаются – и привет!

– Вполне возможно, – кивнул тот. – Но сам подумай: нас выращивали много лет. Посмотри вокруг и прикинь – здание, оборудование, персонал… Все это денег стоит! Вырастить Гитлера – не чачу месить и не кулич испечь.

– Можно подумать, что ты умеешь печь куличи.

– Не обязательно уметь самому, достаточно знать. Ты вот узнал, кто ты такой – что сейчас чувствуешь?

Гитлер задумался.

– Нарисовать пейзаж, – сказал он наконец. – Он же в какую-то академию поступал…

– Да не взяли, – подхватил Мао. – Тебя не об этом спрашивают! Ты готов убивать?

Последовала долгая пауза.

– Не знаю, – ответил Гитлер.

– Значит, мало тебя потрепало, – жестко сказал бен Ладен. – Ничего! Сейчас мы создадим тебе условия, и ты забудешь про пейзажи. Дато! Отпирай скотов. Джонни и Сунь, держите их на мушке.

Глава девятая

Сперва их хотели построить в шеренгу, но Черчилль возразил. Он объяснил, что автоматов всего два, а коридор узкий. Среднее звено грозило провиснуть и отмочить какой-нибудь номер. Поэтому преподавателей и туторов оставили в келье и загнали поглубже, а сами расположились у входа. Черчилль был прав, подозревая неладное: Комов, едва распахнулась дверь, схватил госпожу Ганди и поволок в сторону, рассчитывая превратить ее в заложницу и затеять торг. Но Мао без лишних церемоний и слов заехал ему прикладом в висок. Он ударил не столько сильно и больно, сколько внезапно. Комов ослабил хватку, и бен Ладен выдернул Ганди из его рук.

– Что ж вы творите, нелюди? – возопил отец Илларион.

– Так нелюди и есть, сами сказали, – отозвался бен Ладен. – Люди детьми и женщинами прикрываются…

– Пошлушайте, – заговорил Сановничий, весь дрожа. – Вы только шебе же шделаете хуже…

– Тоже хочешь, чача? – Мао шагнул к нему.

Директор заслонился локтем.

Мао рассмеялся. На лицах пленников был написан откровенный страх. Даже могучие туторы побледнели. Воспитанники представлялись им роботами с опасной программой, которая дремала до поры и вдруг включилась. Способности и наклонности этих молодых людей были отлично известны из курса истории, а некоторым живущим – на собственной шкуре. Сравнения можно было продолжить: военная бактериологическая лаборатория, где неожиданно нарушился карантинный режим. Пала стена, осыпалось одностороннее зеркало, и в кабинет испытателей шагнули подопытные, на щеках у которых уже расцветают алые, чрезвычайно заразные пятна, а с черепов сшелушиваются смертоносные чешуйки. Разеваются рты, вырывается убийственное дыхание, разлетаются брызги слюны. Еще аналогия: с цепи сорвались остервенелые псы, которых годами дразнили. Еще: безутешные родственники вдруг опознали серийных убийц, которые резали на части их отпрысков и проживали по соседству, состоя с ними в самых сердечных отношениях.

– Доктора мне, – безжизненным тоном попросил Рузвельт. Препарат начал действовать, глаза его затянулись пленкой, но Рузвельтом двигало нечто могущественное, в сто крат сильнее фармакологии.

– Тебе нехорошо, Эштон? – Фест осторожно поднял свой чемоданчик, распахнутый до сих пор, и прижал к груди. В его голосе обозначилась надежда снискать себе заслуги и вообще остаться не при делах.

– Ему очень нехорошо, – ответила Екатерина.

Рузвельт уронил голову.

– Что это у вас, скальпель?

Она подошла и взяла.

– Подожди, – остановил ее бен Ладен. – Сначала вы, любезные наши наставники, подробно расскажете нам про эту чачу, а дальше мы решим, что с вами делать.

Ганди подошла к Лобову и с размаху влепила ему ответную пощечину. Ее смуглые щеки зарделись, как будто в растаявшем шоколаде проступила вишневая начинка.

– Гопинат! – ахнула Смирдина.

– Я тебя, что ли, сграбастал? – взвился Лобов.

Доу поправил очки и шагнул вперед.

– Ничего они нам не сделают, – улыбнулся он.

Черчилль вскинул автомат и выпустил короткую очередь по лепным украшениям, что тянулись по периметру потолка. Огромный кусок штукатурки плюхнулся в аквариум: Илларион любил рыбок, прозревая в них Иисуса Христа. Воздух чуть посинел от дыма, по келье разнесся острый запах. У присутствующих заложило уши. Смирдина ахнула и классическим, абсолютно литературно-кинематографическим жестом схватилась за сердце. Немировский глухо выматерился, Стрелков-Питон удивленно поднял брови. Мандель прицокнул языком.

– А я предупреждал, – сказал он.

Доу же перестал улыбаться и поджал губы. Он застыл, похожий на статую больше, чем когда-либо прежде.

– Колитесь, – прорычал Бокасса, горе которого сменилось гневом.

– Иначе начнем убивать, – подхватил Ленин.

Сановничий поспешно поднял руку:

– Не надо, гошпода гимнажишты. Я шкажу. Ваш ждет рашпределение в шолидные дома, где вашим дальнейшим обучением жаймутся опекуны. Ваша карьера будет полноштью завишеть от приобретенных навыков и врожденных наклонноштей. Мы ничего не шобирались шкрывать и только ждали выпушконого вечера…

– А ноги? – Дато показал на сонного Эштона. – А моя рука? А наш ослаблэнный иммунитэт – нэ опасны для нэго ваши солидные дома?

Сановничий беспомощно посмотрел на доктора Феста.

– Выпуск назначается не с бухты-барахты, – сказал тот серьезно. – Срок высчитан и сто раз перепроверен. Ваши анализы показывают, что именно к дате выпуска состояние вашего здоровья…

– А если раньше? – перебил его Дато. – Я подошел к компьютэру в кабинэте дирэктора. Я нэ умру?

– Теперь уже не так страшно, – пробормотал Фест.

Тут заговорил Стрелков-Питон. Он сунул пальцы за ремни, которыми была перетянута неизменная гимнастерка.

– Что за церемонии, коллеги? Господа диктаторы осознали свои роль и место в истории. Не надо их жалеть! – Он вперился в черные глаза Дато. – Вас, дорогие вожди, понаделали из родительского праха для богатых домов. Да, раскопали останки, если вас это интересует. И знаете, ради чего? Вас будут держать на цепи. Рассадят по подвалам и будут дразнить говном на лопате. Показывать гостям. Кому повезет – попадет в прислугу. Или в наложники. Карлы, шуты, домашние уродцы! Это довольно престижно – держать в лакеях Мао и вступать в противоестественную связь с Гитлером…

К концу спича его затрясло.

Выложив горькую правду, отважный Питон рискнул и отчасти преуспел в своем намерении. Опешившие Черчилль и Мао опустили стволы, и военрук изготовился к прыжку.

– Мои ноги, – в очередной раз пробормотал Рузвельт.

– Будь по-твоему, Эштон, – отозвалась Екатерина, взмахнула скальпелем и полоснула по горлу доктора Феста.

Кровь брызнула фонтаном и попала на Питона, даже в глаза. Тот вдруг взвизгнул и подскочил неожиданно высоко, на ровном месте – взбрыкнул, как горный козел или еще какая скотина, и этим полностью испортил эффект от своей речи.

Завизжал и Гитлер. Бен Ладен отвесил ему затрещину, и он прикрылся ладонью.

– Чача, – пробормотал Бокасса, не отрывая взгляда от крови.

– Негодяйство, – неуверенно отозвался Ленин и посмотрел на остальных – поддержат ли ерничество, но нет, никто не обратил на него внимания.

– Маладэц, Марфа! – бухнул Сталин.

Мао протянул ему автомат.

– Не могу, – сказал он коротко. – Держи лучше ты.

– Мнэ нэ с руки, – напомнил тот. – Стой, как стоишь! Убили одного – убьют и осталных! Смэрти ищешь?

Тем временем доктор Фест грянулся оземь и засучил ногами. Упала и Смирдина, она лишилась чувств, а физкультурника Блудникова вырвало целой кастрюлей какого-то салата.

– Туторы! – возопил Сановничий. – Шделайте што-нибудь, это убийштво!

Бокасса заткнул уши.

– Не хочу, не хочу, не хочу! – зачастил он.

Гитлер попятился к выходу, споткнулся о порожек, выскочил вон. Туда же двинулся бочком Ленин. Марфа стояла над Фестом, так и сжимая скальпель; Ганди обняла ее за плечи и толкнула с линии огня.

Фон Рогофф зыркнул в сторону Неведомского, чуть кивнул, подобрался и бросился на Мао. Тот отскочил.

Тут Черчилль вскинул свой автомат и начал стрелять. Оружие с непривычки прыгало в его руках, и пули ложились по широкой дуге.

Эпилог

Докладная записка

Настоящим документом уведомляю Высший Попечительский Совет в том, что трагические события, имевшие место в Приюте N-ской управы, явились следствием халатности его администрации и преподавательско-воспитательского состава. Директор Сановничий, руководившийся финансовыми соображениями, не поставил в известность о назревавших событиях Объединенную Службу Безопасности и предпочел проконсультироваться с клиентами, которые естественным образом не пожелали рискнуть вложенными средствами и побудили администрацию Приюта к преступной медлительности в ее действиях. Однако не представляется уместным возлагать всю вину исключительно на сотрудников Приюта. Их понятные и простительные эмоции в адрес воспитанников объяснялись, в первую очередь, заблуждением насчет личности последних. Органы Надзора неоднократно рекомендовали Высшему Попечительскому Совету снять соответствующий гриф секретности и довести до сведения администрации Приюта тот факт, что они имеют дело не с клонами выдающихся лиц, а с клонированными двойниками этих лиц, то есть субъектами заурядными, тогда как подлинные клоны содержатся в условиях намного более строгих и подлежат распределению лишь среди высшего руководства страны, коим распределением занимается ведомство развлечений, рекреации и психологического комфорта. Нет никаких сомнений в том, что будь администрация Приюта осведомлена в этом обстоятельстве, она бы действовала намного решительнее и меньше заботилась о тщеславных интересах своей клиентуры, которая также пребывает в неведении относительно предмета своих инвестиций. Тем не менее из этих прискорбных событий следует сделать надлежащие выводы и впредь содержать контингент в суровых условиях, приближенных к тем, которые будут созданы для них неосведомленными заказчиками – условиях, позволю себе предложить, животных, дабы сходство с означенными личностями оставалось сугубо портретным

Инспектор по надзору Де-Двоенко

Советник юстиции

© декабрь 2014 – январь 2015