Текст книги "Пассажиры"
Автор книги: Алексей Смирнов
Жанр: Современная русская литература, Современная проза
Возрастные ограничения: +18
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 3 страниц]
Призыв
В метро (я очень внимательно слушаю такие вещи и ничего не путаю) только что прозвучало:
«Помогайте беременным женщинам, помогающим инвалидам и людям с плохим зрением».
Демиурги
Поздний вечер, метро.
Полный вагон рыбаков.
Финский бульон-залив еще не до конца переварил ледяную корку зимнего жира. Рыбаки сидят до последнего.
Мне их сильно не хватает, этих рыбаков. Несколько лет назад, когда я каждое утро садился в поезд, эти странные люди с громоздкой экипировкой были для меня бесплатным триллером. Удовольствие от созерцания этих фигур, как и от всякого триллера, строилось на контрасте и радости за личный комфорт. Я даже забавлялся, вспоминая не помню, чью, обидную песню про жен, встречающих рыбаков, которых доставили прямо со льдины на чрезвычайном вертолете. «Кормилец спустился с небес», – вот как пелось в той песне, не без высоколобого сарказма. А жены стоят внизу с разинутыми ртами.
Меня не покидало подозрение, что это какие-то особенные люди. Придешь на залив и видишь вдали множество черных мушек. Сидят неподвижно, не пьют и не курят, хотя, конечно, как-то же они пьют и курят, потому что иначе теряется весь смысл. Каждый сам по себе, никакого общения, никакого обмена продуманными мнениями и видами. И едут-то в поезде молча, лишь рыкнут изредка что-то универсальное, размытое семантически. Как будто из камня высечены, да и близко уже к тому по текстуре кожи с проникновением в податливый, восприимчивый к оледенению мозг.
Вчера я решил, что они, может быть, демиурги.
Они никого не ловят. Они зависают над водами и творят Рыб.
Они сосредотачиваются, и Рыбы образуются из ничего.
Но дело, вполне возможно, обстоит совершенно иначе, наоборот. Не исключено, что это сами Рыбы охотятся на рыбаков. Потому что эпоха Рыб к маю месяцу заканчивается, и наступает эпоха Водолея. Льдину отрывает, и вот уже Рыбы густеют косяками, ждут, когда им удастся выделить из ловцов чистый Духовный Экстракт.
Не знаю, короче. В быту такие люди ничем не выделяются.
Был у нас физиотерапевт – милейший, невысокий человечек, немного хроменький, и даже машину себе купил такую же трогательную, «Оку»; выходит однажды за ворота, а ее хулиганы перевернули, и вот он стоит весь беспомощный, кричит одиноким голосом человека. И, представьте, туда же – рыбак оказался! Сам мне рассказывал, как отправился с железным ящиком за далекие горизонты, по талой льдине. В конце апреля было дело. Солнышко к полудню припекло, захотелось демиургу назад, а берег-то вот он: близко, да не укусишь! Лед уже почти весь растаял! И пришлось ему петлять два часа, выбирать местечко потверже. Уже спешит, и ножку-то хромую приволакивает; уже в каждой полынье ему по серой раковой шейке мерещится, но не сдается, ибо в сердце у него – пламенный рыбный мотор. Так и ходил он по водам, аки посуху, но вышел, иначе как бы я узнал.
Анимализм
Пришли родители.
Рассказывают, что видели в троллейбусе мужика, который вез на рукаве огромного откормленного ворона.
Разговаривал с ним.
Мать:
– Кто?
Отчим:
– Ну, мужик, не ворон. Мужик с вороном.
Мать:
– Что же он ему говорил?
Отчим:
– Ну, я не знаю. Ну, «не ссы, блядь, потерпи, сейчас выйдем».
Полифония
Троллейбус.
Мужчина лет пятидесяти сидит, нашел себе стоячую жертву, застенчивого курсанта медицинской службы.
– Вот ты скажи мне, кем ты будешь? Гинекологом?
Посторонняя женщина в очках, с соседнего сиденья:
– Проктологом!
Курсант, пожимая плечами:
– Кем прикажут.
Мужчина:
– Ну а все-таки?
Курсант:
– Инфекция.
Женщина в очках, словоохотливо и радостно:
– Инфузория!..
Мужчина:
– И чем ее лечат?
Курсант:
– Лекарствами. И закалкой.
Женщина в очках, с готовностью поет:
– Если хочешь, если хочешь быть здоров…
Мужчина, доверительно:
– Я вот призывался в 77-м…
Я вышел остановкой раньше нужной. Позади меня женщина в очках задумчиво приговаривала, качая головой: «Одна, совсем одна».
Правила маскировки
Никак не пойму людей, которые ездят в метро в камуфляже. С семьей, в выходной день.
От кого они прячутся, от кого хотят скрыться? Ведь ничего не получится.
Чтобы спрятаться в метро, нужно проколоть себе бровь и вставить гантельку, а в уши – наушники, да выкрасить черным ногти, да взять в руки банку с джин-тоником. Тогда никто не догадается, что ты на самом деле джеймс-бонд и выполняешь невыполнимую миссию, сопровождаешь жену в мир кожи и меха.
Пластырь
В вагон метро вошел продавец лейкопластыря.
Он был пьяный в дрезину.
Он очень долго топтался на месте, обретая точку опоры и устаканиваясь. Утвердившись, он обратился к пассажирам:
– Лл-ляко..пстырь!… залепляет…
Лейкопластыря при нем не было. Он его потерял.
Ручки
Снова некрополитен.
Вошла продавщица всего, кубических очертаний; вошла и затрубила:
– Ручки гелевые, на масляной основе, пишут в любом положении…
Пауза. Не меняя интонации, тем же нечеловеческим монотонным голосом:
– Ручек нет, блин, кончились, надоели они мне…
Я так захохотал, что стало неловко. Беззвучно, но лицо выдавало. Вокруг сидели чинные, каменные пассажиры – кроме очаровательной девушки напротив. Она занималась тем же, что и я. Так мы и ехали, поглядывая друг на друга и прыская, пока я не вышел.
Кун-шу
Троллейбус.
Спортивная старушечка-кондуктор протягивает ладошку. Я сую мелочь и бумажку: десять рублей. Бумажка сложена пополам. Из бумажки торчит какой-то чек.
Старушечка осклабилась и весело сверкнула очками:
– А ваши чеки мне не нужны! Нет!
– А мне – ваш билет…
Не реагируя:
– Если чеки хранить – деньги не будут держаться! Чеки нужно выкидывать! Денег не будет… У китайцев написано! Кун-шу вроде, да? Читали?
– Как скажете, – пожал я плечами. Скомкал чек и бросил на пол, намусорив.
Дома у меня, между прочим, полным-полно чеков, и в карманах тоже.
Старушечка пошла дальше, помахивая детектором.
Я услышал озабоченное:
– Эти ваши карточки – тоже чеки… не будет денег…
Пропавшие среди живых
Та же кондуктор-старушечка, тот же троллейбус. Четыре дня спустя.
У старушечки – монолог. Не без яда.
Очки сверкают.
– Их сразу видно – всяких вологодцев, тамбовцев… новгородцев. Тут немцы сели! Заблудились. Я к ним, показываю: платите! А они не понимают. Тут одна подошла – давайте, говорит, переведу. Переводите! – говорю. И она стала переводить. А те как начали возмущаться! А я им говорю – вы не понимаете, где находитесь! Вы в Ленинград приехали, это вам не Европа!… А они в ответ только и знают свое: Швайн, да Швайн…
В ассортименте
Метро.
Вдохновенный торговец религиозным календарем.
– Есть Прощенное Христом Воскресение…
Экипаж
Троллейбус пошел на вираж, и все покатились.
Из-под колес вырулил невменяемый «мерин» и умчался по синусоиде, по большой кокаиновой дороге.
Салон наполнился криками:
– В который раз!… Как везет, сука такая!… людей же везет!
Я стоял молча, с непроницаемым лицом и смотрел в окно.
На уровне моего пояса ожил сидячий мужчина.
– Во всем виноват водитель, – с горечью произнес он и вдруг ударил меня пальцем в живот. – Правильно?
Я согласился, поводя носом и постигая, что спирта в попутчике все-таки больше, чем солода.
– Снег! – крикнул он скорбно и снова ткнул пальцем, на сей раз в окно, пытаясь заглянуть под колеса. Мимо струился девственно чистый и старчески пересохший поребрик, но тот видел снег. – Будто водитель виноват! Накидают, а виноват водитель.
Он помолчал, подбирая слова.
– Надоело, – сказал он решительно, – не могу больше. Пойду на Кировский завод, не хочу водителем. Водитель всегда виноват. – Он перевел взгляд на кабину, и я представил его в ней, здесь и сейчас. На лице выходного водителя появилась слабая улыбка: – А за рулем сидит мужик – он моментом отхуячит! Нормальный парень. Сорок семь лет.
Я вышел, мысленно меняя пилотов местами.
Роден
Автобус, мчится птицей. За рулем пригнулся горный орел.
Я сижу.
Позади – он и она, я их не вижу. Только слышу.
Слышу, как она притворно возмущается:
– Не порти мне прическу! Перестань!…
Я добродушно улыбаюсь: вечная весна. Роден.
Сзади, строго:
– И чтобы помылся во вторник, понял?…
День Пограничника
Сегодня я совершал разнообразные добрые дела в метро.
Сначала я подарил жетон похмельному человеку, который иначе не мог попасть домой. Сам был в столице в таком положении. Потом уступил место беременной женщине, которая чрезвычайно смутилась и даже стала отказываться. И я потом смутился, когда присмотрелся, стоя уже, потому что беременность, похоже, была не беременность, а просто большой живот.
После этого я вышел на платформу станции, что в сердце нашей Родины – Невского проспекта. И встал под эскалатором, где мне забили стрелу.
Там я начал совершать самое главное доброе дело: любовно смотреть на Пограничников, у которых сегодня День. Я рассматривал их любовно совершенно искренне. Они спускались по эскалатору и громко кричали: «Граница на замке! Спите спокойно!» Их было очень много, и все были юные красавцы, все на одно лицо.
И один из них бросил в меня пивную бутылку. Стеклянную. Промахнулся, разумеется, из-за чего я тут же усомнился в его меткости и, стало быть, способности поразить врага. И, следовательно, в оправданности моего спокойного сна, который, кстати, ни к черту.
Зачем он бросил в меня бутылку, как будто я шпион? Или, как минимум, нарушитель границы?
Поразмыслив, я пришел к выводу, что я, конечно, нарушаю границы – моральные. И мне показалось, что есть смысл учредить День Морального Пограничника. И в этот День вообще запирать метро, предварительно запустив туда всех причастных.
Поезд в огне
На днях со мной случилось маленькое приключение. У меня сломался мобильник, а он же еще и часы. Перестал включаться. Начинаешь заряжать – включается, но команды не слушает.
И я повез его к ветеринару.
Наивный человек!
Доктора расхохотались мне в лицо. Они отфутболили меня в гарантийную больницу для телефонов, где койко-день – как в моем стационаре, аж сорок пять суток. Диагностика, лечение – все, как положено. Причем в ту самую, где мне его, запеленатого, вынесли полгода тому назад, еще с девственно чистой памятью, не испорченной номерами разных личностей, любителей говорить малышам-телефонам скабрезные слова.
И она далеко, больница эта.
Поняв, что дела мои беспросветны, я забрался в автобус и поехал домой.
А когда решил выходить, телефон, он же часы, выпрыгнул из футляра и весело заскакал поперед батьки в пекло. Вернее, из пекла, ибо в автобусе и батьке было невыносимо.
Он шлепнулся на тротуар и, как встарь, заголосил первым младенческим криком.
Он выздоровел, возмущенный акушерским шлепком.
Сегодня он мне приснился и был проказлив. Я гонялся за ним на поездах, меняя состав за составом, но он победоносно уворачивался. А поезда были самые разные, и я перескакивал из одного в другой со сверхъестественной скоростью. Они были мыльно-облачные, просто железные, шерстяные, а последний вообще был огненный. И этот поезд мчался в огне, а я норовил ухватить мобильник, чтобы взглянуть, который час. И уловил.
Утром же, когда я встал, все часы в доме показывали разное время.
Форма материи
Ехал в автобусе и внимательно читал бегущую строку.
Там говорилось:
АВТОБУС СОЕДИНЯЕТ ЛЮДЕЙ!
Как это верно. Я моментально ощутил это на себе. Я только бы уточнил, что он соединяет белковых тел и нуклеиновых кислот.
В известной мере будучи формой их существования.
Игрушечное счастье
Маршрутка.
Еду и смотрю в унылое окно. Вижу стоматологическую вывеску: «Счастливые зубы»
Вот же как оно бывает: у зубов может быть счастье. И у хуя. И у желудка. И даже у мозга. А у человека – нет.
…Напротив сосала из банки седьмую Балтику какая-то девица. Она болтала по мобильнику с приятелем. Или подругой. И говорила, что хочет большую мягкую игрушку. А потом исподтишка сфотографировала мобильником меня. Вполне счастливая.
И я не знаю, что думать. Я совсем не большой. И на сегодняшний день совершенно не мягкий: накануне провертел в ремне две новые дырки. Вилкой.
Ничего я не понимаю в жизни.
Озноб
– Что читаем?
Это меня так спросили. Женщина спросила. Я поднимался на эскалаторе и читал. Я стоял на ступеньке слева, а она – справа.
Я показал ей, что мы читаем.
– О-о, – уважительно протянула она, хотя уважать меня было не за что, наоборот.
Я сделал вид, что читаю дальше, и до самого верха чувствовал, как она сверлит меня взглядом. И покашливает.
Одета не броско – джинсы да куртка; не особенно молодая, не платная блядь, которую за версту видно, не пьяная – абсолютно обыкновенная, каких легион.
При мысли о том, что может твориться там в голове, меня пробирает озноб.
Все, что угодно.
24 часа
Когда-то у меня были наручные часы. Это были удивительные часы, и я не знаю, что с ними стало. Наверное, то же, что с остальными. У них был циферблат не на 12 часов, а на 24. Понять по расположению стрелок, который час, было решительно невозможно, я и сам не понимал. Но когда ехал в метро, всегда старался положить руку так, чтобы всем было видно – особенно, когда стоял и держался.
Люди же крайне любопытны. При виде книжки им позарез хочется узнать, про что там написано. А при виде часов – сколько времени. Я нарочно становился так, чтобы они вывернули себе шею и мозг заодно, пытаясь сообразить, что же такое подсказывают им мои часы.
Зазеркалье
Метро, вагон.
Вошел человек – черный, как муха, с косичкой. Двери еще не съехались, а он уже победоносно провозгласил:
– Гелевые ручки! пишут по дереву, по стеклу, по бумаге…
С другого конца вагона написалась женщина, гелевой ручкой судьбы. В руках она держала какие-то линзы. Она гневно заорала на весь вагон:
– Ты че – больной, Арам?!…
Арам немедленно замолчал и сел.
Женщина прогулялась по проходу, поторговала линзами. Потом вышла, на платформе взяла под руку якута, который двумя перегонами раньше казался простым пассажиром и купил у еще одного продавца Новые Правила Дорожного Движения со всеми штрафами, как обещал продавец.
Они стояли на платформе и смеялись. Потом женщина закричала во все горло:
– Света! Света!
От головы поезда, радостно улыбаясь двумя рядами железных зубов, бежала Света, с авторучками – наверное, гелевыми.
Они все соединились.
Поезд поехал, Арам сидел. Он ехал долго, я уже вышел, а он так и ехал дальше.
Проекция
Мы ничего не знаем о мире, кроме себя самих.
Метро. Плотного сложения господин, покачиваясь на краю платформы, с полупустой бутылкой пива в руке, негромко взрыкивает:
– Свиньи, блядь!… все свиньи…
Москва – Петербург
Если ехать далеко, я постепенно превращаюсь в губку и начинаю впитывать все вокруг.
…Позади меня – в смысле кресла – кто-то устраивается. Разговаривает вежливо, с хорошей артикуляцией:
– Давайте, вы все-таки встанете, иначе я сяду своей попой на вас, и будет очень некомфортно и вам, и мне…
Обстоятельное проговаривание сценария заставляет допустить обратное.
…Супружеская чета. Самку за креслом не видно. Он – очень большой, кушает куриную лапу. Он кушал и пил все восемь часов, с небольшими паузами. Когда вставал, негодовал на невидимку в сортире: «Еб твою мать, да ты там охуел!» Продолжая браниться и уже безадресно, метафизически поминая блядь, уходил в межвагонное пространство, каковым и довольствовался.
…В Бологом сели две старушки.
Очень уютные, городские, воспитанные. Я редко к кому испытываю любовь, редко проникаюсь, но тут меня затопило. Одна – настоящая леди, мисс Марпл; вторая попроще, но нисколько не хуже.
Они ворковали, как горлицы на закате солнца. О том, какая вкусная колбаска, и как они замечательно пьют чаёк, прямо сейчас вот; и что есть другая колбаска, тоже хорошая; и я растроганно млел, слушая этот кухонный бред, пока мне не захотелось их убить.
Напрасно я так захотел. Своими мыслями я приковал к ним внимание свирепой окружающей среды. В виде того самого семьянина, который сидел позади них. Еще до того, как совсем опиться и заморгать запоросевшими пуговичными глазками; до того, как поссориться с самкой, затеяв с ней спор о том, что такое боковой карман у сумки и где он находится; до того, как был назван ею уродиной и ударен – до всего этого он вступил с ними в задушевный разговор.
Старушки вежливо отвечали. Проскользнуло слово «Ахматова».
Самец возбуждался.
Все чаще, горячась, восклицал:
– А толку? А толку?…
Контрход
Жизнь, что называется, налаживается. Выстраивается вертикаль, утюжится горизонталь. Дворники надели форму, коммунальное хозяйство надувает щеки. Появились деньги на газоны, скамейки, нумерацию домов и даже корпусов.
То есть надо что-то делать, пора принимать меры.
Потому что если так пойдет дальше, то наши люди привыкнут ко всякому фитнесу. И он их погубит. Благоприятная мутация завершится в зародыше, а уже мутировавшие люди вроде меня скоро канут в небытие. Я упорно пью воду из-под крана и из тысячи сортов колбасы продолжаю выбирать докторскую, я новый биологический вид, однако роскошь цивилизации обещает сорвать эксперимент и вывести меня, как вредную мандавошку.
Но есть обнадеживающие признаки. Люди приспосабливаются, нащупывают новые ходы. Напрасно повадился ходить по воду зазнавшийся болт, ему уже готовится неожиданная резьба. А что? Даже тупому вирусу хватает ума мутировать при встрече с лекарством.
Еду в троллейбусе. Билет стоит шестнадцать рублей, которые я и вручаю кондукторше. Она уважает цивилизацию, подчиняется ей, она в оранжевом жилете.
Она вернула мне мои пять рублей, монетку, со словами:
– Вот ваш билетик.
И действительно не дала мне билета, ушла.
Я восхитился. Какая мощь, какая гениальная простота. Мой народ жив.
Удаленные комменты
Поезд. Весело стучат колеса. Не у поезда, а у меня в животе, потому что я схавал эти колеса по причине позднего времени и надобности спать.
Вытянувшись на верхней полке и оценивая шансы приземлиться во сне на нижнюю, я пытаюсь задремать. Девица напротив меня, тоже на верхней полке, задремать не пытается.
Она разговаривает по телефону.
Со многими людьми разговаривает, и неизменно – в требовательно-веселой манере с элементами каприза и самоутверждения. Лицом напоминает ученого целеустремленного зайчика, серьезные наглые глазки за линзами очков, поджатые губки. В манерах – абсолютная непрошибаемость и готовность существовать в любой среде. Так как все будет по-ейному несмотря ни на что, ибо это правильно.
Но вот, вроде, угомонилась. Во всем вагоне мертвая тишина, нарушаемая простительными сонными шебуршаниями.
Нет, не угомонилась.
Накрылась одеялком, и только светится, как ночник, огонь невидимого мне дисплея. Звонит.
– Але. Привет. А ты чего? Ты идешь, что ли? А, в подъезд зашел. Когда доберешься до компа, посмотри там, пожалуйста мое. Я хочу знать, какие комментарии пришли на ютубы, которые я выложила. Да. Обязательно посмотри. Позвони мне сразу, как посмотришь…
Я лежу, задыхаюсь. Логинюсь и паролюсь. Перехожу в сетевой режим. Тихо шепчу комментарии:
– Йаду. Йаду, аффтар. КГ. АМ. Ап стенку и в топку, сцуко…
Просьба
Метро.
«Уважаемые пассажиры! Городской комитет по транспорту убедительно просит вас в связи с закрытием на капитальный ремонт станции „Горьковская“ пользоваться другими станциями метрополитена, а также маршрутами наземного транспорта».
Очень трудно отказать в этой просьбе.
Полуфантазия
Маршрутка.
Сажусь на краешек сбоку. Помещаюсь плохо, потому что рядом раскинуты ноги. Разведены они вольготно в режиме проветривания.
Мысленно веду диалог.
– Вы не могли бы прибрать свои ноги? Вы занимаете много места.
– Будьте терпимы. У меня стояк и яйца распухли.
– Сочувствую. Но я не вижу здесь надписи: «Для пассажиров с водянкой яиц и приапизмом».
– Такие надписи дискредитируют пассажиров по медицинскому признаку. Мы все одинаковые пассажиры. Каждый имеет право сесть где угодно и растопыриться.
Вздохнув, я сам раздвинул ноги, широко, и он подобрался. Я тоже, знаете, не барышня с урезанной анатомией и требую места.
Человек человеку фамилия
Я вошел в вагон метро, сел, раскрыл книжку. Справа что-то тяжело ворочалось и обстоятельно дышало спиртом, потом обратилось ко мне.
– Вы хотите познакомиться с человеком?
Я закрыл книжку, потому что никогда не упускаю случая пообщаться. Тем более с таким пожилым и красным лицом, в очках над седыми усами.
– С каким?
– Просто с человеком. Такая фамилия: Человек.
– Да, было бы любопытно.
– Прекрасно. Вот мы и познакомились.
– Да вдобавок однофамильцы, – согласился я.
Он подумал, а потом спросил:
– Как вы насчет женщин?
– ? Положительно.
– С кем бы вам хотелось познакомиться?
– Здесь, в вагоне?
– Да.
– Ни с кем.
– М-м? – он мотнул головой в сторону дамы, ближайшей в пространстве.
– Нет.
– А чего?
– Не хочу.
– Просто и ясно, – похвалил он и задумался. Потом начал показывать мне мужчин. Я улыбнулся, встал, дружески похлопал его по руке и ушел. Он-таки сделал меня, выдавил из своего миража, где я нечаянно застрял.
Внимание! Это не конец книги.
Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?