Текст книги "Резиновая чума"

7

Старший оперуполномоченный, капитан милиции Мельников любил и ненавидел свой район – и ночью, и днем: «ни ночью, ни днем, не хочу быть воробьем, клюющим говно, а хочу навеки быть человеком» – такие стихи из далекого детского чтения он вспоминал теперь на утомленный жизнью лад. Погожих июльских ночей для него не существовало. Не замечал он и тихого снегопада в безветренные январские ночи, так как покуда с отяжелевших небес валил и валил мягонький снежок, галлюцинируя город под новогоднюю елку, Роман Мельников пытался мертвецки заснуть в милицейском общежитии, куда сбежал от надоевших родителей. И ему это удавалось. Он спал и не спал, в любом состоянии помня, что его могут выдернуть прямо сейчас, как дежурного доктора на зрелый аппендицит, и он возьмет универсальный допинг под именем ноль-пять дробь сорок, то есть водки бутыль, автомат на плечо, и потащится под снежинки, что тихо кружатся в детском хороводе. Мир для него был полон уродов, помоечников, алкашей и наркоманов; чернобородых джигитов с купленными паспортами, сифилитических «плечевых» и просто шпаны. И байки соседей по милицейскому общежитию то ли снились ему, то ли звучали наяву. Закрыв свои маленькие глазки на лунообразном лице, он сонно присушивался к этим рассказам и думал, что государство потеряло в его лице замечательного министра внутренних дел.

…Проезжая мимо обреченной «Калодермы», капитан приметил свет в цокольном этаже нового офисного здания. Горит и светит – что тут такого? Может быть, у них там обустроена баня или сексуальный зал по амстердамскому образцу с весами-грузами и коническими насадками.. Однако Мельников отличался сверхъестественным нюхом и решил вдарить по тормозам. Время позднее, вокруг – тишина. Потому что грабеж был возможен не меньше – чем уж так плохи стельки? Народ прет что ни попадя. И почему свет вообще горит? Почему было не выключить?

Охранник, защищенный пластиком, дремал. Капитан разбудил его. Не без пререканий проникнув внутрь, Роман на миг остолбенел: что за адская дьявольщина? Кукольный театр – первое, что пришло ему в голову.

Он вынул рацию.

– Возьми автомат, – приказал Мельников напарнику. – Два рожка.

Фонарь мелко подрагивал в его руке. Пистолет был снят с предохранителя.

Он лихорадочно размышлял. Он только что обнаружил убийство и кроме напарника вызвал СОГ – следственно-оперативную группу. В этом шумном балагане не хрен отдуваться в одиночку. Подоспевший напарник, которого чуть не вырвало ночной шаурмой, вызвал следака из прокуратуры. Но вообще в таких случаях решать приходится самому. Опер, собственно говоря, занимается розыском тех, кто совершил преступление. Опер – не следак. Он, опер, что называется, топчет землю: ходит-бродит, опрашивает, собирает сведения. Он обходит родственников жертвы, вычисляет ее знакомых, заведомо подозрительных и подлежащих наказанию; он устанавливает связи, то есть фактически делает все для поимки злодея.

Задача же следака – запротоколировать в соответствии с законом все, что накопал опер. Особенно если это старший опер Мельников, большой нелюбитель писать и страстный любитель копать разрушительно. Следователь – кабинетное занятие Он выезжает на место происшествия или еще куда, где надо что-то записать на бумажку. На задержание следаки никогда не ездят. Следак никого не ищет и никого не находит, ему это ни к чему. Если следователь – недоумок, то опер все берет в свои руки. Неформально. Так обычно и происходит.

Нынешнее кровавое дело выглядело карнавальным адом.

Все высокопоставленные сотрудники стелечного концерна оказались на месте. Куклы крепились к полу штырями. Многие были серьезно изувечены, но все приветливо улыбались. Кровь на лицах выглядела ненатуральной – каучуковой, что ли. Вся местная корпоративная администрация стояла смирно в окружении разбросанных бейсбольных бит. Здесь похозяйничала чума. И один из присутствующих был бесповоротно мертв.

Ужасало то, что это был самый маленький сотрудник, почти карлик, и никакой не манекен. Любой заморыш сумел бы свалить его мизинцем. Куклы стояли, а этот один лежал навзничь, с раскроенным надвое черепом. Раскололась и бита, а капитан Мельников отлично знал, какая это прочная вещь. Она разлетелась в щепки, и на них подсыхали кровь и мозги. Манекены, стоявшие по соседству, тоже были в крови, но делали вид, будто не имеют к случившемуся никакого отношения.

Старший опер Мельников, равно как и его напарник лейтенант Дудин, видели не одну сотню трупов. Они считались завсегдатаями анатомического театра, где трупной труппой руководил доктор Льдин, и часто позволяли себе перекусить там спиртом или просто водкой, найденной рядом с покойником. И закусить же мертвецким яблочком. Но этот карлик! Его просто-напросто нельзя было лишать жизни. Средних лет, сильно лысый, в начисто выбитых очках и без зубов, он не потревожил бы даже ничтожной мухи. Его можно было, если уж так понадобилось, зарезать, застрелить, задушить, просто толкнуть пальцем в сердце. На него можно было накричать, пригрозить увольнением. Но раскалывать голову битой, как спелую тыкву!

Мельников, приседая, начал оглядываться. Маньяк еще мог оставаться в зале. Роман застрелил бы его, не задумываясь. Но он по-прежнему не постигал, что за действо тут совершилось. Из какой категории. Надо будет заглянуть к отцу Малахии. Мельников по долгу службы был вхож в униженный Путиловский храм, и его там принимали неизменно приветливо: все-таки делали одно дело, противодействовали мировому злу. Может быть, тут собралась какая-то секта с пробным или уже вошедшим в обыкновение жертвоприношением?

Нет, не похоже. Здесь что-то еще.

Напарник подавил очередной приступ тошноты.

– Все в пути, – доложил Дудин, не сводя глаз с покойника.

– Надо поднимать местную администрацию, – отозвался Роман. – И разобраться, что за черная месса.

Почему среди кукол оказался этот один живой? Причем, похоже было, что покойный ничуть не нервничал, не сопротивлялся, не пытался бежать и покорно ждал своей участи.

Покойнику были коротковаты брюки, напрашивались пряжки и банты. И еще парик. И рояль с бокалом вина, партитурой Бетховена… Длинные клоунские ботинки.

Итак, стояли перебитые манекены, а он, потерпевший, скрывался один среди них, своих или чужих, или своих и чужих одновременно, и чего-то ждал. Чем его заманили? Чем привлекли?

…Начали подтягиваться сотруднички. У всех на лицах писалось одинаковое недоуменное выражение. Но капитан уже сообразил, в чем дело.

– Я вспомнил, я догадался. Это тренажерный зал, – объявил он безнадежным голосом. – Отдушина. Весь день такой офисный дуется на начальника, ходит при галстучке, и узла не распустить, а впору бы затянуть потуже, да намылить… у них в сортирах, кстати, почему-то всегда – жидкое мыло… простое воруют, что ли? А вечером – сюда, и в зубы ему, непосредственному руководителю. Заграничное изобретение.

Следователь Константин Юрьевич Дыхнарев не подвел и показал себя полным дебилом.

– Почему же этот мертвый, если все ненастоящие? – спросил он строго.

– В этом-то и вопрос, – отозвался капитан Мельников.

Он не любил Дыхнарева. Дыхнарев пошел в гору, когда захватил наркопритон, располагавшийся в жилой квартире прямо над его кабинетом. Сидел себе и писал документы, а за окном тянулись нитки. Состриг одну, пожав плечами, состриг вторую – третья тянется: что за притча? Затянул к себе, а на нитке – пакетик с дурью. «Дорога». Он даже посинел от такой наглости: над следственным отделом! Следак – ужасного вида орангутанг с попорченными гормонами и генами, ноги крестом, жирная пройдошистая рожа с якобы гарлемской щетиной – рванулся наверх. Так и есть: притон! «А у нас тут база», – изумленно оправдывались южане. Дыхнарев пошел на повышение.

…Впоследствии экспертиза показала, что со злополучной биты были стерты все отпечатки. А до того, при осмотре мертвого тела, обратила внимание коллег на перочинного вида нож, отыскавшийся при покойнике. Не совсем холодное оружие, но при созревшем желании можно перехватить и горло. И сердце пощекотать. Лишний предмет для такого жалкого субъекта.

8

…Утром капитан Мельников явился в корпорацию и, приученный к разводам совсем иного сорта, застал сотрудников корпорации за разгрузочно-развивающей игрой под названием «Пищеварение». Это была затея Гордона Блоу, сворованная им у его же коллеги, госпожи Кристофер.

Захваченный увиденным, капитан вопреки обычаю не вынул красное удостоверение, не представился, а просто пробормотал:

– Что еще такое?

Гордон Блоу немедленно приблизился к нему широкими, уверенными шагами. Он улыбался, будто слопал уже кило сахару.

– Гордон Блоу, инструктор, – назвался он скромно.

– Старший уполномоченный капитан Мельников Роман Николаевич, – рассеянно отозвался тот, пожирая глазами подозрительное зрелище.

– Это, – Блоу обернулся на гимнастический зал, откуда временно вынесли вещественно-доказательных кукол и где, затерши кровавое пятно, уже готовились ставить новые, – имеет целью развитие умения работать в команде.

Участников было человек двадцать.

Все они передвигались сложным русским хороводом, время от времени останавливались и кричали: «Чуф-Чуф!». Блоу был одет в синий спортивный костюм, на шее болтался судейский свисток.

– Видите ли, все это входит в систему приобретения корпоративной этики, – объяснил Блоу, совершенно не смущаясь перед личностью и званием капитана, равно как перед и фактом его прихода. – Они должны ощутить себя командой. Понимаете? КОМАНДОЙ! Тогда они горы свернут.

– Так что же они, черт побери, делают?

Гордон подмигнул:

– Имитируют пищеварительный процесс. Организм же един. Игрокам раздаются роли: пища, челюсти, пищевод, ферменты, стык толстой и тонкой кишки, печень, анус, молекулы испорченного воздуха и свежий воздух.

– И?

– И – что? – недоуменно вопросил Блоу. – Они играют в корпоративный дух.

– И есть те, что соглашаются сыграть анус?

– Конечно, есть. В крайнем случае, вопрос решается жеребьевкой.

– А говно? – серьезно спросил капитан.

– Оно подразумевается. Не будем буквоедами.

Мимо них, запыхавшись, промчалась пара молекул испорченного воздуха.

– И цикл повторяется, – продолжил Гордон. – Все меняются парами, все пробуют роли. Неизменность результата на выходе закрепляет успех.

Мельников наблюдал и прикидывал, не устроить ли ему что-то подобное в РУВД. Начальство давно проело ему плешь воспитательной работой.

Блоу посвящал его в тонкости соревнования без победителей.

– Игроки становятся друг против друга. Приходит пища. Она приходит… проходит… ее жуют… она обрабатывается ворсинками – просто поглаживают. Прикосновения вообще очень важны. Игрок, изображающий кишечный стык, выталкивает переваренную пищу на поверхность. Двое проходят через анус и присоединяются к свежему воздуху. Двое втягиваются обратно в кишечник, ворсинками. Между прочим: в реальной жизни, когда всосавшаяся пища встречается в потоке крови с кислородом, высвобождается энергия. Поэтому в итоге весь механизм вопит и прыгает, кричит «Чуф-Чуф»!

– Вы поняли, кто я такой? – осведомился Мельников.

– Да, – Блоу поднял на него удивленные глаза.

– Вы знаете, что ночью здесь произошло убийство?

Гордон Блоу привел себя в непродолжительное замешательство.

– Ну да, разумеется, господин… э-э… сержант?

– Капитан, – поправил Мельников, с трудом себя сдерживая.

«Чуф-Чуф» неслось со всех сторон. Корпоративный организм работал, как швейцарские часы. Мимо Мельникова пробежал потный, в тенниске, Игорь Сергеевич, игравший печень.

– Игорь Сергеевич! – огорченно крикнул Блоу. – Вы печень, вам нельзя уходить!

– У меня открылось пищеварение, – повинился менеджер.

– Тогда это славно. Вот так и работаем, так и вырабатываем корпоративное единство…

Мудроченко, изобразивший слишком большой кусок пищи, ворвался в ротовое отверстие, где им чуть не подавились. На выходе он с облегчением втянул кислород.

– Товарищ Блоу, – тихо сказал Мельников. – Ваше мероприятие придется прервать. Я должен допросить свидетелей.

– Допросите, – уверенно согласился тот. – Сходите сперва к Ронзину, у него как раз минута интеллектуальной игры. Там вам расскажут больше. А мы пока здесь управимся и будем готовы оказывать помощь.

Капитан помялся:

– На вас… это между нами, не в протокол… не оказывали давления? Не запрещали со мной откровенничать?

– Что вы! – расхохотался Блоу. – Приказано содействовать всем коллективом. Убийство, – он заговорил веско, – дело очень серьезное…

– Мне ли не знать…

Блоу не слушал его:

– Это предельный случай агрессии… Поторопись мы с куклами неделей раньше, ничего бы и не было.

– Вы уверены? – Мельников остро взглянул на него.

– Да я сотню раз твердил Снежану: нужна отдушина, нужно выпускать пар… пока нас всех тут не передушили…

– Да, да… Кто последний ушел из зала? – вдруг спросил опер.

– Я и ушел, – удивился Гордон. – Запер дверь, сдал ключи вахтеру.

– Здесь никого не оставалось?

– Только куклы, – вздохнул Блоу. – Да вы загляните к Ронзину. Он сейчас воображает куб, а это требует высокого уровня абстракции. Тут манекенами не обойдешься, необходим высокий интеллект для решения творческих задач.

– Это вы о стельках, что ли?

– А что вы имеете против наших стелек? – нахмурился Блоу и стал похож на злого короля из страшной сказки.

– Абсолютно ничего, – Роман принялся расшнуровывать ботинки. – Вот, полюбуйтесь: сам ношу и не нарадуюсь. Не уверен, правда, что это ваши…

Блоу раздувал ноздри:

– Это вселяет оптимизм, – согласился он. – Но вынужден просить вас меня извинить, ибо свежий воздух на подходе. Сходите, сходите к Ронзину.

За окном в эту секунду пролетело, падая, что-то большое. Организм распался, участники высыпали на улицу: на тротуаре, на свежем беспримесном воздухе, лежал Снежан Романов.

Он вывалился – или был вывален – с восьмого этажа, но, к счастью, не пострадал, ибо был запасным чучелом. Манекен несколько раз подпрыгнул, подобно резиновой бомбе из бородатого анекдота.

Настоящий Снежан выбежал последний, застегнутый неправильно.

– Вы видите? Вы видите? – орал Генеральный всем и невозмутимому капитану в частности. – Они стали меня отстреливать! Это предупреждение, рыба!

– Какая рыба? – спросил Мельников.

– Тухлая! Американские гангстеры присылают такие подарки своим неприятелям в знак начала войны…

– А вы – американский гангстер?

– Нет еще, – раздраженно бросил Снежан. – Но общее наступление корпоративного стиля понуждает нас быть готовыми к любой экзотике…

9

Ронзин, с подачи Снежана сосавший матку-психологию и быка-фасилитацию, пребывал в состоянии частичной медитации – как и участники его интеллектуальной группы. Занятие было сугубо медитативным, а потому никто не отвлекался на заполошные крики, несшиеся с улицы.

В группе Ронзина собралось совсем немного участников. Человек пять или шесть.

Психолог, преображенный на манер нецке, восседал на татами и делился инструкциями. Капитан уже догадался, что оба помощника Генерального пользовались одними источниками, вычерпывая оттуда массовые практические упражнения.

Среди присутствовавших находился Ангел Паульс, менеджер по продажам. Капитану уже успели нашептать, что этот человек подает своей изобретательностью большие надежды и как бы не вытеснил самого Ронзина, а то и самого Блоу не услал обратно в британский туман. Пока же Паульс, окалмыченный немец, впитывал каждое слово инструктора.

Ронзин почти не размыкал губ и говорил еле слышно:

– Вообразите куб… что угодно, похожее на куб… Теперь распилите его пополам. Теперь еще раз и посмотрите, что осталось…

Капитан Мельников мгновенно нафантазировал формочку для льда, в которой не видел никакого смысла. Ронзин продолжал, не меняя интонации:

– Какой получился куб – настоящий или воображенный? Сахар или форма? На что он был похож, сколько весил, какого был вкуса? Какого он был цвета? Вам жалко куб? Где он вообще находился? Вам хотя бы окно было видно?

– Да, да, – Мельников кашлянул, напоминая о своем прибытии. – Окно. Только что из окна выбросили куклу вашего шефа.

Его реплика не получила ответа.

– И кто там имелся еще, кроме куба? Вы сами его разделили – я имею в виду куб? Или он сам развалился? Вам помогали? Вы действовали руками или пилой?

– Битой, – негромко подсказал капитан.

– Вы что-нибудь слышали? – голос Ронзина сошел на шепот. – Куб разговаривал с вами, плакал? Остались ли ваши руки чистыми? Он разделился ровно или рассыпался? Ровно пополам? То, что из него получилось, тоже было кубами? Все ли они были похожи? Не очень ли маленькие?… А как вы от них избавились? Съели? Выбросили? Подарили? Приказали исчезнуть?

Через десять минут, когда физкультура закончилась, Ронзин поднялся с татами. Теперь он был красен, как пасхальное яйцо.

– Как вы смеете врываться? – визгливо закричал он на Мельникова. – Кто вы такой? Идет ответственнейший тренинг! Борьба с фобиями, развитие абстрактного мышления! И тут врываетесь вы! Нет, я не ручаюсь за успех… Теперь я не знаю, какие образы и последствия породят в умах участников эти кубы…

– Да вы бы заткнулись, – небрежно ответил Мельников, высовываясь в окно и видя там неподвижного Снежана. – Почему я должен каждому повторять? В здании произошло убийство! Ночью! Убит ваш сотрудник, некто Пляшков. Ему разломали голову бейсбольной битой… а вы мне бредите про кубы, да балуетесь пищеварением… Я допрошу вас всех. Лично. Потому что вы все меня раздражаете. Я применю к вам такие жестокие методы, что вы сами расскажете, как делили голову Пляшкова на сотню кубов.

Ронзин, слушая, сам медленно превращался в непоправимо тающий на жаре ледяной куб.

– Послушайте, – теперь он чуть не плакал. – Зачем мне убивать вашего Пляшкова? Он был сумасшедший, колдун. Не знаю, зачем его вообще приняли на работу. Мы с ним и парой слов не обмолвились. Я уходил из зала одним из первых.

– У вас мог быть дубликат ключа, – бесстрастно заметил Роман.

– Да на кой он мне сдался? – закричал Ронзин, выказывая непрофессионализм и несовершенство психологической подготовки.

Мельников только пожал плечами. Он задумчиво жевал спичку. Зачем выбрасывать резинового директора? Приняли за живого, пьяного до бесчувствия? Или это действительно акт устрашения, предупреждение свыше?

В этом что-то было, но капитан еще не знал, что именно.

– А как ваши стельки? – спросил он вдруг. – Не залеживаются?

Ронзин захлопал глазами.

– Это к Паульсу, – буркнул он. – Это он у нас менеджер по продажам. Очень, говоря между нами, творческий человек…

– Где мне найти вашего Паульса? – рассвирепел опер. – Он уже смылся!

– Так через полчасика – мозговой штурм, – испуганно ответил Ронзин. – Он обязательно придет. Возникли новые идеи насчет маркетинга…

– Я сделаю из вас куб, – пообещал Мельников. – И вы начнете самостоятельно фантазировать, как и зачем его пилить…

Он отправился к Генеральному Директору.

Тот не забыл ни про убийство, ни про неудачное покушение на свой манекен, но бизнес не ждал. Снежан успел немного успокоиться. Он допустил капитана на штурм и только развел руками: нежелательно, но ничего не поделаешь, присутствуйте. Стельки продавались не особенно хорошо, хотя Снежан Романов ни на секунду не терял присутствия духа – напротив, всем обликом демонстрировал, что дела развиваются как никогда замечательно. В иносказательном смысле он досыта наелся сахара Гордона Блоу.

В конференц-зале собралась прежняя компания. Об убийстве не говорили ни слова. Все мужчины успели принять душ и благоухали твердыми дезодорантами. Женщины пахли стельками особого фасона. Присутствовал и дополнительный человек: тот самый Ангел Паульс, специалист по продажам. Видно было, что ему предстоит держать ответ.

Паульс решил не ждать приглашения и двинулся в атаку первым.

– Ну а что делать, если они такие отморозки, – забубнил он. – Безработной шпаны развелось полно, – он посмотрел на Мельникова, пытаясь сообразить, очевидно, что это за тип и насколько недопустимый, – я вручил им товар. Пару коробок, на пробу. Любой маркетинг требует апробации, – Паульс ненатурально приосанился.

– И что же делали эти ваши помощники? – ровным голосом спросил Иван Сергеевич, который как менеджер по кадрам давно считал Паульса кадром лишним. Тем более, что из личной интуитивной неприязни с первого дня возражал против его зачисления в штат.

Роман Мельников изучал собравшихся, выражения их лиц. Все они были деловые. Пришли почти все, за уважительным исключением Пляшкова: Генеральный, двуликий Ронзин, Соломенида Федоровна, готовая на любой кофе Наташа, менеджер Иван Сергеевич. Индивидуалист Арахнидде где-то гулял. Добавились двое: Паульс и Гордон Блоу, не расстававшийся с улыбкой.

«Так себе совет», – подумал милиционер.

– Я дал им стельки, – с вызовом сказал Паульс.

– Дали. Дальше что?

– Ну, и пошли они по улице. Распаковали коробки… Повынимали товар… и стали гоняться за прохожими. Это же агрессивный бизнес, маркетинг наш! Преследовали их.

– Со словами?..

– Предлагали купить стелечки, – вздохнул Ангел.

– Как именно предлагали? Мне пришла жалоба из пикета метро, – Снежан убил в Ангеле всякие надежды.

– Кричали: купи, купи! А потом гнались следом и угрожали: по жопе тебе, по жопе!… Прохожие были вынуждены бежать.

Воцарилось тягостное молчание. Капитан, хмуря пшеничные брови, переводил взгляд с одного на другого. По идее, восемь подозреваемых. Их могло быть намного больше, все предприятие. Но у Романа сохранялось стойкое ощущение: убийца принадлежит к жреческой посвященной верхушке.

Во-первых, Пляшков, как он уже выяснил, все время порывался что-то сказать, но ему давали слово лишь в самом конце, когда никто не слушал, и так бывало не раз. Вот и вчера он выступил с каким-то объявлением, и капитан тщетно пытался выяснить его содержание. Когда Пляшков начал речь, все уже встали, задвигали стульями, заговорили…

Во-вторых, он самолично явился в тренажерный зал, занял место в строю и наполнился ожиданием: когда его придут бить. А бить его имели право только администраторы. Говорили, он об этом предупреждал. Он почему-то не сомневался, что кто-то сорвет на нем злость. И захватил с собой перочинный нож. Он показался Роману совестливым человеком, этот Пляшков. Ну, сумасшедший. Ну, астролог. Кто и как взял его на работу, зачем? По образцу Белого Дома? Где президенту военный звездочет указывает, который город бомбить и в котором часу?

В третьих, к этому, как явствовало из предварительных расспросов, было приплетено дело о промышленном шпионаже. Не так давно из соседнего здания выпал высокопоставленный индус. Возможно – случайность, но возможно – и нет. Пляшков, устанавливая шпиона, мог что-то прочесть на небе…

– А почему вы приняли Пляшкова на работу? – спросил Мельников, не обращая внимания на совместимость поведения уличных дистрибьюторов с гуманистической ориентацией компании.

Все замолчали, огорченные вмешательством опера. Паульс украдкой вздохнул, довольный резкой переменой темы.

– Это был нестандартный человек, – наконец подал голос Снежан Романов. – А у меня чутье на все необычное, потенциально прибыльное. И вот что главное: его прогнозы часто оправдывались.

– Странно слышать.

– Представьте себе. Он не был специалистом в производстве, но мог посоветовать в те или иные дни воздержаться от неких процедур… не чертить чертежи, не запускать станки… И причины всегда находились. Что-то да приключалось.

– Моему позвонил: будьте завтра крайне осторожны, Лев Силыч, – поддакнула Соломенида Федоровна. – Тот не послушался; на следующий день напился и потерял все документы с деньгами. Все.

– Занятно, – хмыкнул капитан.

– Вычерчивал графики. У него был циркуль в ногу величиной, глобусы – лунный и земной, карта звездного неба и черепаха.

Снежану это следствие надоело.

– Что вы еще придумали, господин Паульс? – осведомился он, демонстративно отвернувшись от капитана. – Я вижу, у вас возникли новые мысли. Мне передается ваш зуд. Товарищ опер, у нас мозговой штурм.

– У меня тоже штурм. Пусть товарищ Паульс поторопится со своей идеей, а после штурмовать буду я… Развели клонюшню! – гаркнул Роман Мельников, чего никто не ожидал, и хватил увесистым кулаком по столу. Глухо звякнул перстень, подарок покойного криминального шансонье.

За столом возникло подобие коллективного движения; Генеральный Директор побагровел. Пристально следившая за Романом бухгалтерша раскрыла рот, чтобы констатировать хулиганство, но Снежан величайшим усилием воли вернул себе самообладание и сделал ей знак: заткнитесь, Соломенида Федоровна.

– Мы вас слушаем, Паульс, – повторил он, засовывая пальцы за тугой воротник и что-то нащупывая на горле.

…Мысль Ангела Паульса обескураживала, но Генеральный мгновенно ею увлекся.

– Качество обслуживания! – возопил оживший и посвежевший после паузы Паульс. – Оно всецело пребывает вне нашего контроля. Продавцы отвлекаются, ведут посторонние разговоры, хамят покупателям. Уследить за каждым физически невозможно.

– Видеокамера? – вскинулся Мудроченко.

– Камеры, – уточнил Снежан.

– Уворачиваются, шушукаются по углам, – возразил Ангел Паульс. – Заклеивают жвачкой, портят, разворачивают. Никакой управы.

– И у вас, стало быть, созрело предложение, – догадался Снежан.

– Оно созрело. Нам надо засылать казачков.

– Кого засылать? – не поняла Соломенида Федоровна.

– Нам надо снова привлечь хулиганов – ну, не таких, поспокойнее. Давать им выпить граммов по сто и запускать в галантерейные салоны. Пусть они там ведут себя развязно. Не бранятся матерной бранью, ничего не ломают, но ко всему придираются, флиртуют… что мне вам объяснять? Мы же в это время фиксируем реакцию недобросовестных сотрудников. И увольняем их. Одновременно воспитывая терпимость и толерантность. Клиент есть клиент. Он явился за стельками. Мало ли, что он слегка не в себе? Его обязаны вежливо обслужить.

Снежан Романов задумался.

– Как же мы их позиционируем? – обратился он к Игорю Сергеевичу.

Тот пожал плечами:

– Внештатные контролеры.

– Но буйства точно не будет?

– Я клянусь, – Паульс прижал руки к груди.

– Да вот у нас и кандидат есть, – вдруг подал голос Мудроченко. – Капитан милиции собственной персоной! Товарищ капитан! Вам так или иначе придется втягиваться в наши процессы. Отчего бы не поучаствовать? Вам ли не выпить сто граммов, капитан? Не пошуметь немножко в наших филиалах?

– Это было бы идеальным решением проблемы, – заметил Снежан. И облизнулся, словно пробовал лезвие топора, да попал на колун.

– Мы будем звать вас Чарли, – сказала Наташа с непредусмотренной симпатией. Ей нравился пузатый, пшеничной раскраски Мельников.

Опер окончательно смешался.

– Почему – Чарли? – спросил он растерянно.

– Потому что Чарли Чаплин. Вы будете веселить людей, вытворять разные штуки… упадете в салоне или встанете на руки.

– Мы вас позиционируем, – заявил Снежан Романов, для которого этот вопрос был уже решен.

– Внештатным агентом? Лупить по жопе стелькой? Я боевой офицер! Я был на Кавказе, имею ранение и медаль… Я ежегодно купаюсь в фонтане!…

Романов смутился.

– Нет, что вы, – молвил он ласково. – Вы как были капитаном, так и останетесь… Будете вести следствие. Мы вам заплатим. Оденетесь как-нибудь проще…

– Как для фонтана, да? – язвительно заметил Роман.

– Совсем не обязательно. Можно утеплиться. Будьте достоверны, но не преступайте грань…

– Я-то знаю, где грань, – проворчал тот.

Изобретательный Паульс посоветовал Роману подсунуть продавцам стелек фальшивую карточку («У вас в милиции разве их нет?»), или попробовать обмануть другим способом – это стоило доллара два. Всего у корпорации насчитывалось свыше 30 магазинов.

– А позиционируем мы вас как корреспондента ведомственной газеты, – вдруг просиял обычно бесстрастный Иван Сергеевич. – Сейчас в каждом ведомстве имеется свое издание. Вы получите дополнительный доступ к информации…

– Будете всюду ходить, всех расспрашивать. Журналист не так страшен, как милиционер. Мы скажем, что переманили вас на высший оклад. Что вы вообще больше не капитан. Это будет временная дезинформация, конечно.

– Нам и вправду давно уже пора завести у себя ведомственную газету, – изрек Снежан. —Давайте подумаем: какая она должна быть? Зачем она? Почему люди вообще читают газеты? – Постепенно заводясь, он определял новую повестку дня в классической штурмовой манере. – Газета должна быть…

– Деловой, – высказался Ронзин.

– Интересной, – Мудроченко бросил свои пять копеек.

– Актуальной, – поднял палец Игорь Сергеевич. – Помните, был дефолт? Все боялись, что начнутся увольнения. И наша газета, как могла…

– У нас тогда не было газеты, – напомнил Ронзин. – У нас и корпорации не было. Здесь стоял деревянный забор.

– В газете должна быть изюминка, – подмигнул Блоу.

– И юмор, и шаржи, – замахал руками Паульс. – Но выдержанные, без передержек… Насколько, к примеру, допустимо шаржировать Генерального?

– Настолько же, насколько лупить его дубиной по резиновой голове, – заметил Роман.

– И с кроссвордом, – Соломенида Федоровна подвела итог. Она знала все химические элементы и планеты Солнечной Системы.

– А я буду звать вас Чарли, – упрямо повторила Наташа, любуясь Романом.

– Будь по-вашему, – согласился Мельников, решив, что действуя изнутри этого резинового коллектива, он справится лучше. – Но вот теперь, в конце концов, я попрошу предоставить слово мне. У меня накопилась к вам уйма вопросов.

– Мозговой штурм, – умилился Мудроченко.

В голове его парили эскадрильи, стучали бортовые пулеметы, совершалось бомбометание. Каждое оставляло после себя впечатляющую воронку.

Снежан Романов посмотрел на часы.

– Замечательно – ваше слово, товарищ маузер, – он пошутил. – Только учитывайте – у нас производственный процесс.

– Я видел, – кивнул Роман. – Мне всего-то и нужно выяснить, кто кого бил и кто когда ушел. Начнем с вас, товарищ Блоу. Или мистер Блоу? Ведь это вы сдавали ключи вахтеру.

– Вы поудобнее устраивайтесь, – Мудроченко вдумчиво подвинулся. Роман раскинул ноги-столбы.

– Отлично. Расскажите, что вы видели, когда уходили.

Гордон, выглядевший спортивнее обычного, изобразил удивление:

– Что? Да ничего особенного. Манекены стояли, биты висели, где положено. Все, как задумано.

– То есть ни тела, ни крови? И бита цела?

– Ничего такого, – покачал головой Блоу. – Как можно? Я бы поднял тревогу.

– А почему вы ведете следствие, товарищ Мельников? – проскрипел со своего места Игорь Сергеевич. – Вы не следователь прокуратуры.

– Я отвезу вас на экскурсию в нашу прокуратуру, и вам все станет понятно, – пообещал Роман. – Итак? Вы отдали ключи, вахтер забрал их – и? Куда он их подевал?

– Да кто же его знает? Небось, уволок куда-нибудь к себе. Он смотрел футбол и был недоволен. Зенит проигрывал.