Текст книги "Как страшно засыпать в России"

Дурманящим травам

исконно был рад;

свою мать не жалел,

а сестру свою проклял!

Но во имя чего

ты по краю ходил,

жил на грани, страдал,

обезьяну  всё корчил,

блуд вторгал в своё сердце,

там ножом ковырял,

Бога тряпкою сделал,

а всех ангелов – зверьем?

Кто простит и поймёт

твой коварный демарш,

повергая в унынье

святейшее войско?

Кто же яд уберёт

из бессмертной души,

навсегда позабыв,

кем ты был,

кем ты стал,

кем ушёл в злую вечность…

Море могучее, море жестокое,

Ты ли нам песни поёшь по ночам?

Ветер зарёванный, стылый, колючий,

Что ж из цепей творишь ты бедлам

Маленький, юркий, скупой человечек

Выйдет из дому бродить по песку.

В море войдёт, взглянет на небо,

Поклониться низко двойнику своему…

Сны наяву

открытая дверь друг сидит на веранде

грузинский пьёт чай и кусает халву

он грезит о своей чайхане в Самарканде

где напишет роман о сне наяву

в том романе Любовь и немного разлуки

героиня печальна а завтра ей в Рим

в Риме столько людей что подохнешь со скуки

и уедешь в любимый заброшенный Крым

где-то в Керчи там у зелёного замка

о любви грезит девочка ростом в вершок

и на шахматном поле заблудшая дамка

в шашечной битве даёт нам урок

Я любил девочку тихую,

С нею считал звёзды.

Но вдруг пришло лихо

И я забыл, для чего мир создан.

Я любил девочку славную,

Каждый день мой был праздник.

Но спугнул злобу коварную

И пришёл январь – проказник.

Я любил девочку лучшую,

Для которой расстояние – не главное.

Но нашли грозовые тучи

И залили наши годы славные.

Любезный кот в черничном цвете

Вальяжно вышел  на крыльцо

И горло в жарком минарете

Его лишь напугать смогло.

Взобрался кот на пальму смело,

Воззрился в дальние края.

Ему приятно было тело

Той женщины, что мыла якоря.

Кот просидел и час, и два.

Луна взбодрилась ночью той.

И девочка нашла слова,

И понесла кота с собой.

Бисквитный мальчик

Однажды, утренней порой,

О, чудный станчик!,

Попал к девице враз одной,

Бисквитный мальчик.

Имея жизненный устав,

Не знавший фальши,

Девица съела, тяжко встав,

Дивитесь дальше -

Пуд мёда, двадцать кренделей,

Ванили ложку,

И напоследок, веселей

Бисквитного Алёшку.

Затем, смиряя аппетит,

Запела громко.

И мчалась к ней, скрывая стыд,

Кухарка Томка.

Девочка

Сядешь робко на колени

Под картиной, где олени

Щиплют сладкую траву,

Будто в сказке наяву.

Чуть зевнёшь, потянешь вверх

Две руки, как ивы ветки.

На плечах поправишь мех,

Тот, который строго в клетку.

Заведёшь в миг разговор,

Как живётся бедной маме.

Взглянешь смело так в упор,

Словно уподобясь даме.

…Мне ты кажешься лисой,

Той лисою, что порою

Так мила, что нету сил

Рядом быть с тобой без крыл.

Голуби

За больницей, под самой дорогой

Старая голубятня притаилась в снегу;

И голуби пышно, с ветром-подмогой

Клонили прохожих к вечернему сну.

Мальчишки и дядьки смотрели с восторгом,

Как стая металась: восток, север, юг,

И над занемогшем от времени моргом

Она описала таинственный круг.

А кто-то кричал: ах, какая забава!

И варежкой сопли свои утирал.

Носились авто по спине автобана,

Как – будто их кто-то собой прогонял.

Париж

Ночь. Париж. Я один, без подруги.

Прилетел из Москвы в 7.05.

Не нуждаюсь в интимной услуге

И за прелести нет желанья хватать.

Перед Богом стою я у Сены.

Вдохновляюсь мазутной волной.

Мне нужны к теплоте перемены,

Вот бы встретиться, милка, с тобой!

Я в такси. Вышел позже на площадь

И пошёл с грозовой головой.

Где-то близко процокала лошадь,

Запряжённая бочкой-арбой.

Здесь когда-то казаки гремели

И рубили шашками вдоль.

Мы от прошлых грехов очумели,

Перестав осмыслять свою боль.

Свет голубый от Эйфелевой башни,

Его знает ведь русский глаз.

Мне этот свет и дик, и страшен

В ночной расфранченный час.

Тоскует где-то в крике птица;

И мой прохожий одинок.

Но полночь все скрывает лица

Как-будто тайный чей порок.

Мы все, конечно, не без брака,

Но в каждом Бог, наверно, есть.

Всем нам нужна святая рака

Как офицеру – в сердце – честь.

И хорошо, когда в Париже

Есть средь наживы и нужды

Мальчишьи пальцы в гадкой жиже

Как отголосок ворожбы.

Вот так же хочется воскликнуть

Что чудо где-то родилось,

И головою не поникнуть,

Но если что… уж так пришлось.

Париж! Париж! Мне дай напиться

Воды, в которой нету зла.

О, той водой бы обновится,

А не уменьшиться в козла.

Размышления тибетского ламы

У Чёрной реки

Смотря, как вода стремится на свободу,

Я стремлюсь в далёкий путь,

Попрощавшись со своим монастырём,

Обьятым в призрачной дымке,

И в пути мне встретятся люди с бедами и болью,

И я каждому покажусь Буддой, в величии,

За что монеты зазветят усталым ручейком,

На эти деньги я куплю одежду ученикам,

Ибо зима уже холодна.

 У павшего дерева

Мир предлагает нам самолюбование,

Когда мы в тяжёлой болезни,

И хочется женского тепла,

Красного яйца курочки,

Лаского голоса учителя,

Называющего тебя искателем истины,

Которая если где и скрыта -

Только рядом с павшим деревом.

 У поля с пшеницей после дождя

Обьять весь мир -

Ах, не эта ли мечта голубя в небе,

Когда его гнездо разорено

И не кому принести кусок хлеба?

Я приношу извинения этой птице,

Ведь я воспитал того ворона,

Который пожрал пятнистые яйца.

Прости, голубок сизый!

Лети в дальние края,

Может там люди по-добрее…

Sense

Я стоял на остановке. Девушка

Ко мне так робко подошла.

-Вы не поскажите, где здесь больница?

Я улицу, как видно, перепутала… -

И голос был её прекрасен.

Ответил я, едва придя в себя:

-Вы повернёте в том вон переулке…

Там есть собака, но вы её не бойтесь! -

Я был на редкость любезен этот час.

И что-то нежное проникло в моё сердце.

Я будто с девушкой этой прожил вечность лет.

Её глаза, улыбка, очарованье

Той дикой осенью, что я зову золовкой.

Всё в ней обожествляло красоту.

Я эту девушку любил уже заочно.

Ах, как прекрасна столь невинная любовь!

Sense – чувство, ощущение (анг)

Трава волос твоих пленяла

И маки губ дарили свет.

Ты мне сама напоминала

Теченье неизбежных лет.

С тебя сдувал я все пылинки

И верность честью сохранял. -

Ты не сподобилась росинке.

В замок тебя кто заковал?

Пройдут года, потухнет Солнце,

Умрёт весь мрачный океан…

Но только б свет в твоём оконце

Меня на век веков пленял.

Осень на пристани

Девушка опустила в море ноги.

Красный лист упал на пристань.

Ах, эти губы в смешной улыбке -

Они увидели красоту Осени,

Они заметили, что всё – с умором,

Всё – из сатирического альманаха,

Ведь смотрите, как море этому рукоплещет…

Сергей Есенин

Говорили: напился пропащий поэт,

с Айседорой зачем-то сплутался;

но никто не подумал: он страдал столько лет!

и навеки мальчишкой остался.

Говорили: повесился ночью глухой,

с жизнью как с трухой распрощался;

но никто и не понял: он зимней порой

навеки с нами остался!

Танго

Это танго вдвоём всех сводило с ума.

Свечи тускло как в храме горели,

И горели на полках позолотой тома,

Под звучанье испанской свирели.

Я партнёршу свою под локоть держал.

Она круто задрала вверх ногу,

И набравшись духу я тихо сказал:

«Вы прекрасны сегодня, ей-Богу».

С женских зон не бывает побегов.

Там не падает стылый снег.

Там тепло от сердец-оберегов,

Но отсутствует сладость нег.

Там любая из женщин – страха,

Ибо старость стоит со ключом;

И решётка – косая проруха

Ночью спит, а светит днём.

За какие грехи здесь томятся

Эти женщины в старом рванье?

И какие сны им снятся

В этом хладном сыром закутке?

Снится им бесконечная воля,

Избавленье от вечных проблем.

Такова человечья доля -

Верить в праведность разных дилемм.

Корабли

Куда уходят с бухты корабли?

Быть может – на тот край земли,

Где Геркулес с Титаном правят как цари,

И правят праведно, что не говори.

Там корабли бросают якоря,

Когда на небе поднимается заря.

Весь день в порту таскают груз

Под пенье славных Муз.

Тот груз – грехи народов мира;

О том поёт взаправду Лира.

И ты, читающий сиё

В том грузе есть твоё.

Турчанка

Идёт за водой, а в ведре прореха.

Лес зеленеет буйством ореха.

Турчанка мила как плод диких ягод,

Но груз под ногами – груз тягот:

Мать умерла. спаси Аллах!

Поселился под сердцем камнем страх.

" И теперь жениха бы, да нету того

Кто поднял бы чалму с лица моего".

Сядет у речки, заплачет навзрыд.

Отчего по спине проносится стыд?

" Сохрани Всевышний любовь мою здесь,

Где умри такая, какая есть".

Она играла на рояле,

Аккорд сменял другой аккорд,

И звуки музыки взлетали

Под белоснежный небосвод.

А звуки мрамора шептались

С прикосновением ноги -

То в зале звонко раздавались

Мои неспешные шаги.

Солнечный зайчик на снегу

Зимний день -

Запредельность другого мира.

Реальность снега

Возвышает сознание.

Остановись, человек,

Запомни тишину.

Разве есть что-либо

Прекраснее её,

И того «зайчика»,

Влюблённого в снег,

Но едва не погибшего в нём…

Караван

В даль уходит караван

по пустыне знойной.

Едет впереди султан

с аравийкой стройной.

Сын Мухаммеда суров,

смотрит величаво.

Едут молча, не до слов,

сей поход начало.

Впереди великий бой,

сердце бьётся гулко,

только он ведь молодой,

на душе так жутко.

Рядом спутница тайком

вытирает спешно

слёзы горькие о нём -

полюбила, не что?

За станицей упало солнце;

Покрасились земля и вода.

Смотрит бабка в своё оконце,

Как уж вспыхнула вдруг звезда.

Ветер позднее бельё колышет.

Дым из печки валит ордой.

Бог все судьбы людские пишет

За облаков стеной.

Ах, как хочется песни тихой,

В этот поздний осенний час.

Вот возьму и пойду я с Михой

К Полинарии, как в первый раз.

Та нас чаем с травкою напоет,

над домами уж месяц взрос.

И в дороге нас дождь накроет,

Что Господь в очищенье принёс.

Детский разговор

– Звёзды – это просто родинки

На небесном теле ночном.

– А возможно, смешные веснушки,

Как у меня на лице по весне.

– Да нет же: это кто-то рассыпал

Там наверху стеклянные бусы.

Песня девушки

Распущу я радугу на нитки,

Платье новое сама себе сошью.

Буду дожидаться у скамейки

В этом платье я любовь свою.

Буду так высматривать дорогу,

По которой милый розы нёс,

Что в глазах, как в церкви перед Богом,

Просветлеет от нежданных слёз.

Кружится как птица

Из ольхового ситца

В городском нашем парке

Осенний листок.

Цветной сон мне снится,

Там счастливые лица.

Ольховый вальс длится

Больше века чуток…

Затаился в небе месяц,

Потерял одну звезду.

Не ищи ее, друг милый,

Дело ведь идет к утру.

Завтра мы её поищем,

И я знаю, что найдём,

И тогда споем мы песню

ту, что знаем мы вдвоем.

Тихо играет музыка,

Кто-то поёт о любви.

В тихих и мрачных сумерках

Ты меня не зови.

Я никуда не уеду,

Просто забуду себя -

Кто я и что я наделал

В тихую ночь сентября?

Странные, глупые пьесы

Мы разыграли с тобой,

Осенью были мы вместе,

А распрощались весной.

В вещие, серые сумерки

Лучше меня не ищи.

Знаю: давно нам обоим

Стало не по пути.

Старый костёл, в который никогда не приедет Римский Папа,

Не возжжёт свечу, не укажет на наши грехи.

За что же эта вечная глухая расплата?

За близость к небу. Зри!

Этот костёл  как трескучая арфа

Нам органом споёт Иисуса Христа,

И в зелёном платьице полячка Марфа

Нам укажет на подножье креста.

Приди, открой своею музыкой алтарь моей души,

и службу кроткую во мраке том вспомни,

и пусть поклонники есть рвань и торгаши,

их лица до единого запомни.

запомни под синею губою огромный нос,

лицо, пахнувшее лавандой,

и ветер тот, что есть свободонос;

он с музыкой твоей играет как с шаландой.

Я сошёл с парохода

В филиппинском порту.

Всей красой иноходи

Лошадь шла на бегу.

Мне песок резал веки.

Ветер гнал сухой лист,

Филиппинские реки

И мужской смачный свист.

Моряку есть где выпить,

Да и есть где упасть.

Ночь создали для выпи,

Как для женщины страсть.

Покровительство Бога

Здесь навеки обрел.

И тагальского слога

Красоту я нашел.

Так люби ж, филиппинка,

Русского моряка.

Ну, а лезвие финки

Спрячь для другого пока.

Спасаемый Глеб

В таёжной глуши он один.

Живёт у бобровых плотин.

Отшельник и старовер.

Он носит голубой пуловер.

Ботинки солдатские и рукавицы.

Он чудо огородное для птицы.

С утра молит о храме:

«Его мы построим саме.»

А вечером молит о жатве.

«Души многие спасу по клятве».

До него не доехать. Не добраться,

А уж если то как постараться

Он вас встретит чаем и хлебом,

Назовётся «Спасаемым Глебом».

Перекрестится и явит благодать.

Ему на вид сто лет можно дать.

Он не знал ни женщин, ни драки.

Для него телевизор – враки.

А вот радио слушает когда как.

Он скажет: « Я от веры чудак».

Спать ляжет и приснится ему,

Как Архангел гудит в трубу.

Он проснётся и скажет громко:

« Где ж сестра моя Томка?»

На колени встанет у угла

И так простоит до утра.

А утром – молитвы да поклоны.

От спины доносятся стоны.

Так и будет свой крест он нести

Лет так до ста двадцати.

Калины куст

Цветёт в саду калина зорькой ясною,

А я милую целую наяву.

И эта мне пора прекрасная

Чудна, что ангела зову.

Приди, мой ангелок, и обними мне плечи,

С тобой мы дружно песенку споём

Про те пленительные встречи

В саду моём.

Мы имя той прославим пуще солнца.

Мы с ней закружим вечный хоровод.

И куст калины упадёт в оконце,

И в дом войдёт.

Пираты

Кругом вода, и горизонт вдали

Земли не предвещает скорой,

А тянет так забраться в ковыли…

Пройтись дорожкой торной.

Корабль мчится как в последний путь,

И сердце бьётся – молот с наковальней.

А всей затеи нашей суть:

Разбогатеть дорогой дальней.

Мы есть пираты, смерть у нас в чете.

Нас чёрной меткой обдало как морем.

Мы люди. Но совсем не те -

Не тем нас обвенчало горем.

Не пой душа, пусть всё горит огнём!

Я с Богом разругался и с роднёю.

Я ночью – лишь скелет. И труп я днём,

И на Луну как волк я вою.

Тамплиеры

Плачь, чёрная дева, во всё гордо плачь!

Головы тамплиеров рубит палач.

Кровь с ран хлещет, вены гудят.

Губит святых воинов сотня чертят.

Милая дева, веки зажмурь.

Злая картина, чёрная хмурь.

Остатки мечей пламя жуёт.

Голый петух песню поёт.

Нет тамплиеров, пал гордый храм.

Франция стала сценою драм.

Вечная память войнам Креста.

Жизнь не начнётся с чистого листа.

Опричники

Опричники несутся по Руси

Как волки,

И все про них ведут

Кривые толки.

Они в пёсьих мордах

Выдавили очи,

Чтоб кровь лилась

В темницу ночи.

Продали души дьяволу

И чёрту.

Они себя влекут

К честному сорту,

А грозный царь

Поёт и пляшет,

И в храм-то Божий Он

Лица не кажет.

Один лишь поп Давид

За души молится.

Авось гнев царский

Да успокоится!

Вестерн

Скакал как ураган, как дьявол,

Мистер Джек.

Он получил от дядюшки

В наследство чек

На семьсот долларов и револьвер

В придачу,

Как кто-то получает

Цент на сдачу.

Но по дороге в Нэшвил

Он продрог.

Собака сдохла, сошла на нет

У ног.

Его догнали два молодца

В шляпах,

Шли как бульдоги,

Рыская на запах.

Бой начался. Не стало тех двоих

Под вечер.

Когда святой отец уж погасил

Все свечи.

И чек в порядке, и мистер Джек

Доволен.

Он только десять лет как

Есть на воле.

А дома дочь-девица плачет

В платочек.

Ей снился сон плохой

без проволочек.

Там пал её отец-храбрец

От шалой пули.

В руках посмертно сохранились

Дули.

Но вот он здесь, живой,

Как ветер.

И завтра снова в путь пойдёт он

Ставить сети.

Так жизнь его пройдёт как ветер,

Как дыханье.

И нету в ней поспешностей,

И опозданья.

Клоун

Нелепый клоун  – выступал

Забавно.

Свистульку вынимал из рук

Так славно.

На идишь перешёл с французского

Как диктор.

Его все звали Недотрога

Виктор.

Плясал и пел как лилипут,

Картинно.

И брюки до пупа тянул

Он сильно.

Смешной, забавный он еврей

Из Лиона.

А клоун лучше всякого

Эталона.

Осень. Татьяне Власовой

Осенний воздух так певуч,

Что он достанет и до туч.

И тучи понесут тот хор

До самых южных гор.

В горах он обратится в пар,

Как самый ценный дар.

А дар вернётся к людям вновь,

Чтоб будоражить кровь.

Кровь не остынет в осень ту.

Её как ларь в руках несу.

Она войдёт сквозь кожу к той,

С кем пребывает образ мой.

Бомбей

Город разносчиков пиццы. Он есть

Козырная карта в руках того мэра,

Который готовит не то чтоб уж месть,

Но революцию точно. Новая эра

У нищих свои козыря. Нищета

В почёте у бедных индийцев.

Богатых тревожит та глухота,

Что тревожила старых антильцев.

Бомбей, он не спит. Тишина не слышна.

Кругом как колёса, всё спешит и толчётся.

У девять десятых за душой ни шиша.

Новой Индией это зовётся.

Если всё да поставить на карту судьбы,

То вряд ли достигнешь нирваны.

А бомбеец, он боится любой ворожбы.

Он залижет старые раны.

Эмилия Бронте

Писала строфы, как цветы рвала.

И гордостью полна та голова,

Которая явилась в мир как всадник -

Всего хорошего рассадник.

Пленяла красотой и речью ворожила.

В ночной поре снежком ты вся кружила.

Английская Богиня, снов моих рассвет.

Померк с твоим уходом свет.

Но в будущем, где розы всё цветут,

Тебя, о, юную, опять, опять найдут

С венком из ландышей и веток липы,

А все другие будут позабыты.

Играют девушки в футбол,

И пух ложится им на плечи.

И чуть прочувственные речи -

Ведут мужчины разговор.

Мяч суетится между ног.

О, как ты, Англия, прекрасна!

Совсем, совсем уж не напрасно

Собаки воют у сапог.

Забавы юных хороши.

И пламень сердца не напрасный!

И кожи девушек атласны,

И губы страстные красны.

1812-2012

Война не знает слов "могло б".

Она стреляет прямо в лоб.

Она из пушки бьёт в толпу.

Война не верит в «не могу».

Солдат идёт и штык несёт,

свою походную поёт.

Сразил он трёх и тем живёт.

И каплет кровь из уса в рот.

Кутузов там стоит как Бог,

Он этим боем занемог.

Сжимает крест в руке. Молчит.

И молча с Богом говорит.

Отечественная то идёт война.

Она для всех как мать – одна.

Француз и русский здесь сошлись.

И реки крови пролились.

Я вспоминаю вас, друзья,

Кто отдал жизни за меня.

За вас свой кубок подниму

И имя Ваше призову!

Мне жизнь мила своей тоской.

Своей иконой расписной,

Что образ той воды весной,

Которую беру рукой.

Как хорошо-то нам с тобой.

Пусть комариный тонкий вой

Мне неприятен, но порой

Мир, как корабль золотой,

Как свет, даруемый Луной!

И он спешит к себе домой.

И я хожу с главой седой,

Жизнь, свою песню смело пой!

Как хорошо играть судьбой.

Твои глаза, твоя улыбка,

Чарует взгляд, и, будто мёд,

Сладки твои уста.

И, как золотая рыбка,

Творишь ты чудеса.

И наши голоса -

Не есть ли музыка небес?

Твой тайный поцелуй

И кроткий взгляд:

Цветёт, благоухает незабудка

И спеет виноград!

Печаль

Синее небо. Ветер пуховый.

Синей красою сирень расцвела.

Девушка в синем лёгким поклоном

Синюю ленту с земли подняла.

На росной траве сонные кони -

Синие радости – мир солнцу рад.

Только на сердце, как на иконе,

Бело-холодный тяжёлый оклад.

Прекрасный город Львов

Красотой своей ты манишь,

К сердцу льнёшь как мягкий пух;

Краской маков душу ранишь

И ласкаешь нежный слух…

Львов – от «льва» ты, наречённый,

Зазываешь в гости всех!

Я, Украйной упоённый,

По холмам несусь всё вверх…

Бог, отныне и вовеки

Этот Город сохрани!

Нежность льнёт ко мне на веки,

В эти сказочные дни…

Коррида

Его плащ в крови и в пыли,

Он – тореро, который от Бога.

Рукоплещет ему сам Дали

Красноречием славного слога.

У корриды мильоны сердец,

Каждый что-то в ней ищет для духа.

Это знает и в лавке делец,

И портной, и пряха старуха.

У быка нимб повис как Луна.

Он пойдёт в рай, на луга и поляны.

И четвёртая рвётся струна

У гитары, чьи речи уж пьяны.

Владивосток

У моря нету берегов -

Волна ушла вся в бесконечность;

Оно мне говорит без слов,

Подразумевая вечность.

Морской туман слезит глаза-

Я плачу, город плачет;

Но солоная бирюза

Уж ничего не значит.

Скрепят от груза корабли

И краны в вечной ломке.

И день и ночно, от зари

Движенья порта громки.

Вот так живёт Владивосток,

Окраина России.

Как юркий белый поплавок

На глади синей.

Маргаритки

Эти чудные лета цветы

Так и нежатся в пламени неба,

Что сомкнулось в цепях круготы,

Будто сказка полночного Феба.

Небо синее вровень с землёй;

Их взаимное к друг другу влеченье

Наступает июльской порой.

Ветра сладкого немое теченье

Будоражит чуть высохший плёс.

Маргаритки прижались к дороге,

Словно силу кто-то унёс,

Положа на хребетину дроги.

Птица

Если мысль материальна,

Кто прикажет птице той

Не сидеть такой страдальной,

А летать передо мной?

Бог ли, дьявол, ангел, демон?

Кто нарушит злой завет?

Чтобы птица после плена

Пожила ещё сто лет.

Нет, никто её не тронет -

Не для высших это сил.

Нашу вороную соню

Ветер на руках носил…

Ходит Жизнь…

 Посвящается Юлии Карловой

Жизнь идёт по подъездам, заходит в квартиры

И ложится в постель как есть, голиком,

Превращает судьбу в подобье тресины,

Созерцая картины тайком…

Жизнь – ярёмная на шее тоска;

Миллионы её ненавидят.

Плачут Ангелы там, свысока,

Доброты, потому что не видят…

Нас прости перепутье дорог,

Ибо всякое в мире случается!

Ляжет грустная Жизнь у ног -

Это новая Песнь начинается…

Мария-Антуанетта

… И вот палА у мрачного бревна,

сто раз одна, сто тысяч раз одна,

а где же твой король, чей смех поник?

Он раньше оборвал свой крик.

Кровь потечёт по травяной земле,

по волосам, на девичьем челе;

душа взмахнёт и птицею взлетит,

и мёртвой упадёт в гранит.

Дождь

Дождь стучит в жестяные банки,

в пластмассовый обруч, в карниз,

в крыло раздербаненной птицы,

в окурок, раздавленный наглухо,

в лист тетрадный, оборваный с краю,

в разбухший оранжевый плод,

в лепестки отцветающих роз,

в прозрачный дождевик Вероники…

Вот в такие тайные мгновения

зарождается сила любви.

Обед

Кринку молока нальёт мне мать,

Стол неспешно станет накрывать.

Вслух молитву братец мой прочтёт

И петух в сарае пропоёт.

Сядет зА стол с нами Бог Отец.

Замерло дыханье трёх сердец.

Кушаем, а в окна снег метёт,

И метель в дорогу всех зовёт.

Благодарны, Господи, за сей обед!

Не было бы в доме бед.

Бог «спасибо» скажет и уйдёт,

А метель наш домик заметёт.

Крикет

Бежи же, Боб, ведь мяч повис на туче.

Он упадёт как есть в твоей земле.

Он будет так парить, что птицы круче

И лишь замрёт на бобовой траве.

Счёт 7-1; Боб, ты же проиграешь.

Сэм сделает тебя, то видит Бог.

Зря ты свои очи утираешь,

Пусть лучше выглянет твой грозный рог.

Ты-чемпион, все это точно знают.

Но что же происходит здесь с тобой?

Мяч каждый раз твоя рука теряет,

Как будто прозвучал уже отбой.

Так соберись же, Боб, сожми ладони.

Молитву св. Роджеру скажи.

Твои движенья – уж не движенья сони.

Так грозный свой характер покажи.

Бездомный пёс

Не смотрите в его глаза -

Не для вас там застыла слеза…

Вот-вот упадёт она в мир иной,

Но нету судьбы другой.

Он прекрасен. хоть и не мыт.

Он для целого мира открыт.

Млечный Путь он видит всю ночь,

Но напиться  не в силах мочь.

Для бездомного пса беда

Та мелькнувшая в небе звезда.

Там, в далёком мире другом

Есть его собственный дом.

Пёс дороги обходит всегда.

Вот прилипла к ушам лебеда.

Пой, мой пёс, песню весне.

Я приду с костью к тебе.

Россия

Что такое Россия?

Это наша страда.

Когда кормит село,

Как детей города.

Это тихая заводь

У холмов вдалеке.

Ты бы душу отдал

Вон той милой реке.

Это избы косые

От времён, от невзгод.

Ибо, всё повлияло:

Мор, недород.

Это дети все наши,

Что влекут нас к мечте.

Дай Бог их увидеть

В белоснежной фате.

Байкал

Мне снится Байкал в голубой пелене,

Как море, живущее в пенной волне.

Я чувствую запах  бьющий в ноздрИ

Холодного дна, где не видно ни зги.

Байкал мой, Байкал, заповедный мой край,

Улыбкой читинки меня ты встречай!

Флажками буддисткими, ветром и мглой:

Навек я сроднился с байкальской водой.

Нет, я не жду тебя, осень.

Я ожиданьем живу!

Наготу стройных сосен

Без стыда обниму.

Первый летящий листочек

Поймает девичья рука.

Как много опят-дочек

У ясеня – старика!

Давайте лесу посвятим

Свою мечту, своё желанье.

Перенесём в тетрадный лист

Волнующее ожиданье…

Зимний пейзаж

Зимовка леса – клиническая смерть

Рядов берёзок в белых полушубках.

А вьюги круговерть – то

                      опыт бытия

В лабораторных трубках.

Заячьи одинокие следы,

Как неведомые письмена.

                       Зима

Не превозносит свои труды,

А скромно улыбается в сверканьях льда

Сосуль-серёжек на берёзах…

Какая ночь! Какая свежесть!

Когда ещё так воздух чист?

Мне сквозь ольховую промежность

Блестит едва заметно лист.

Луны печальная гримаса

Внутри стального серебра,

И небо всё ночное – чаша.

Под ним, как блюдечко, земля.

Облаков отражение в лужах

Кто-то топчет своим сапогом.

Никому образ неба не нужен.

Как заросший храм лопухом.

Только мне угасание это

Навевает тихий покой:

Спелым облаком раннее лето

Уплывает, прощаясь со мной.

Врачует осень мои раны

Утрат, которым нету счёту;

Я ей пою свои осанны,

Как сладострастница Эроту.

И каждой ночью снится мне

Почти что голый клён у склона,

Избушка в зыбкой полутьме

И красный* крест у небосклона.

Я молод: ну и что с того?

Душа наелась горькой руты.

Я жду с печалью одного -

Зимы, с минуты на минуту.

Как ждёт невеста свой венец.

И неужели – там – конец?

*Красный – «красивый»

Прощай, первый месяц осени.

Прощай, ты не клят и не мят.

И всё чаще влечёт в монастырь Зосимы,

Протестуют глаза, а зубы болят.

Я уж давно не хожу на свидания.

Разучился щупать девиц.

И во снах – своём прозябании,

Вижу немолодых певиц.

Вот уж скоро зима, снег в пути уже.

Я с китайцем торгуюсь за башмак.

И если по свету не пойду в нЕглиже,

Значит будет полный ништяк.