Текст книги "Мы были советскими спортсменами"

– Ты знаешь, Володя, мне постоянно кажется, что я теряю время. Действительно, мне хочется попробовать себя в чём-то другом, кроме гимнастики, но не вместо неё! Я пришёл в гимнастику, когда мне было восемь лет, а сегодня мне двадцать пять. Всё это время я занимался этим видом спорта. Когда я захожу в гимнастический зал, я дома. Я забываю обо всём, что меня беспокоит, я понимаю, что происходит вокруг меня, я знаю, как мне быть, что делать. В общении с другими гимнастами или тренерами мне легко, мы понимаем друг друга. Это мой мир.

Это моя жизнь. Всё остальное я делаю с удовольствием в свободное время, но отними у меня гимнастику, и все эти дополнительные занятия станут для меня не такими интересными. Может быть, позже я смогу прожить и без гимнастики и займусь чем-то другим, но сегодня я этого не представляю. Мне даже иногда кажется, что это является смыслом моей жизни. У меня были такие моменты на соревнованиях, когда мне казалось, что я понял, для чего я живу. Я так почувствовал не раз. Никогда и нигде я этого не смог почувствовать. Понимаешь?

– Не совсем. Ты мне уже как-то говорил, что смысл жизни в стремлении к совершенству. При чём тут гимнастика?

– А что мы делаем в гимнастике? Мы как раз и стремимся к совершенству. Мы хотим добиться максимального уровня мастерства. Прийти к совершенству в жизни невозможно, весь смысл в стремлении к нему и в содержании этого пути. В гимнастике это возможно! Оценка в десять баллов – вот конечная точка! Максимальная оценка или сумма баллов достижима.

– Почему же тогда не попробовать добиться совершенства в другом?

– Ты прав. Почему бы и нет? Но мне кажется, что каждый из нас должен сконцентрироваться на том, что у него получается лучше всего, и сначала именно в этом постараться добиться совершенства. Если бы я был способным музыкантом, я постарался бы сделать то же самое в музыке. Вот представь, что, если бы перед тем, как попытаться переплыть океан, ты бы попробовал сначала переплыть реку. Так вот гимнастика – это моя река.

– А как же всё остальное?

– Остальное? – переспросил я, раздумывая. – Остальное – это океан.

– Значит, после реки всё равно придётся отправиться в далёкое плавание?

– Придётся! Не зря ведь говорят, что в одну реку нельзя войти дважды, – перешёл я на шутливый тон.

Володя посмотрел на меня, засмеялся и сказал:

– Тебе не кажется, что нам с тобой сегодня только тельняшек не хватает?

Мы ускорили шаг, до тренировки оставалось пятнадцать минут. Когда мы зашли в раздевалку, я прошёл к моей кабинке, вытащил сумку с формой и опустился в кресло рядом с Ладо, так мы звали молодого и многообещающего гимнаста из Тбилиси Владимира Гоголадзе.

Олимпийский чемпион Владимир Гоголадзе

Напротив меня сидел Дима Воробьёв с наушниками на голове и с плеером в руках. Я спросил его:

– Что слушаешь, Диман?

– «Наутилус Помпилиус». Альбом «Невидимка», – ответил он. – Это свердловская группа. У них Бутусов – основной. Слышал такую фамилию?

Я отрицательно качнул головой и стал переодеваться.

Глава третья

Наша послеобеденная тренировка начиналась в 17:00. В течение двух часов мы отрабатывали элементы, уделяя основное внимание деталям. Качество и виртуозность их исполнения были приоритетом. В зале находились ассистенты, помогавшие нам разобраться в технических погрешностях. В нашем распоряжении находился оператор, которого звали Андрей. Он снимал по нашей просьбе любой элемент или соединение на камеру и тут же показывал его на экране телевизора. Другой специалист, прозванный с лёгкой руки Юры Королёва «Наука», подсчитывал количество исполненных нами элементов, связок или комбинаций.

Обладая этой информацией, мы могли регулировать нашу недельную нагрузку.

У меня всегда на тренировке был под рукой дневник, в который я записывал мой вес перед и после тренировки, количество исполненных элементов и комбинаций, а также некоторые свои мысли, замечания… На этом несколько лет назад настоял мой тренер. Тогда он объяснил мне, что приходящим в сборную новичкам пробиться просто за счёт большего тренировочного объёма было нереально. Нужно было включать голову, чтобы определить наиболее подходящую программу, регулировать нагрузку, а главное, «выжить» – не травмироваться и дождаться своего звёздного часа.

1987 год. Латинская Америка. Артёмов Владимир, Новиков Владимир, Коробчинский Игорь, Тихоньких Алексей, Люкин Валерий, Королёв Юрий, Билозерчев Дмитрий (Слева направо).

В первые годы моего пребывания в сборной команде, после серии неудач, иллюзии рассеялись. Окружённый талантливыми гимнастами, я должен был соответствовать моему положению, но для этого нужно было работать, а не считать в небе звёзды. Я, может быть, и соревновался с сильнейшими гимнастами мира, но был далеко не лучшим. После нескольких безуспешных попыток войти в золотую шестёрку у меня состоялся серьёзный разговор с моим тренером:

– Алексей, я надеюсь, ты понимаешь, что попасть в команду с таким уровнем обязательной программы невозможно, – сказал он.

– Да, но что делать? Из-за пары элементов всё идёт коту под хвост! Мне уже кажется, что я над ними только и работаю.

– Ничего, не паникуй. В этом году обязательная программа меняется и очень может быть в твою пользу.

– Я надеюсь, – вздохнул я.

– А пока ты должен сделать всё необходимое, что тебе позволит стать одним из лучших в произвольной программе. На чемпионате страны после произвольной ты поднялся с двадцать восьмого места на шестое.

– Да, но я попал в струю, все снаряды без серьёзных ошибок.

– Вот именно! Ты должен научиться работать без ошибок, ты просто не можешь себе позволить их делать. Твоим козырем должна стать надёжность. Нужно не только доказать, что ты способен, но и создать себе репутацию стабильного и надёжного гимнаста. Тогда у тебя появится шанс. Не тебе объяснять, кого в команде ставят «забойщиком».

Я знал, что в команде важное место отводилось гимнасту, который подходил к снаряду первым. Этот гимнаст определял базовую оценку, задавал тон. На это место выбирали не обязательно сильнейшего, но обязательно надёжного и стабильного спортсмена. Я понимающе кивнул головой и задумался. Геннадий Никифорович прервал мои размышления:

– И ещё, Алексей, в твоей произвольной программе есть сильные стороны, – я посмотрел на него, и он продолжил, – соскоки со снарядов и акробатика на ковре. Здесь ты не уступаешь никому.

Сегодня, через четыре года после этого разговора, можно было сказать, что он был тысячу раз прав. Всё произошло именно так, как он говорил, но на этом останавливаться я не собирался.

На этой тренировке я решил усложнить мой соскок с перекладины и вместо тройного сальто в группировке сделать его в положении согнувшись с прямыми ногами. Такой соскок ещё никем в мире не выполнялся. Валентин Потапенко, наш тренер по акробатике и незаменимый специалист по страховке, вызвался ловить меня в поролоновой яме при приземлении.

1987 год. Круглое озеро. Алексей Тихоньких. Тройное сальто согнувшись. Страхует Валентин Потапенко.

В первой попытке я не выдержал и согнул ноги во втором сальто. Во второй я слишком задёрнул руками, и меня раскрыло. Валентин подхватил меня как ни в чём не бывало и подкрутил, исправляя неудачное положение. Я упал на спину в поролоновую яму, лежал и снизу смотрел на склонившегося надо мной Валентина. В голове ни с того ни с сего проявились строчки из песни Окуджавы:

«Я всё равно паду на той, на той единственной гражданской, и комиссары в пыльных шлемах склонятся молча надо мной». У меня иногда появлялись в голове неизвестно откуда возникающие странные ассоциации, не связанные с настоящим моментом. Он мне подал руку и помог выбраться из ямы. Я подошёл к баку с магнезией, опустил в него руки и подумал: «Почему комиссары во множественном числе, да ещё и в шлемах? Шлемами, должно быть, назывались „будёновки“, но ведь в фильмах о гражданской войне комиссар одет в кожаное чёрное пальто или куртку, с кожаной кепкой на голове и с маузером. Господи, о чём ты? При чём тут Окуджава и гражданская война?»

С третьего подхода всё пошло нормально. Я сделал соскок ещё два раза и пошёл посмотреть снятое на камеру исполнение по телевизору. Мой тренер смотрел вместе со мной и неудовлетворённо качал головой:

– Сделать можно, но хлёст придётся отрабатывать.

– Что, Геннадий Никифорович, не нравится? – спросил подошедший Аркаев, усмехаясь. Он любил немного подразнить моего тренера, хоть и относился к нему с уважением.

– Понравится, когда этот соскок будет сделан на соревнованиях в конце комбинации, – ответил он с серьёзным видом.

Я улыбнулся и, снимая накладки, сказал:

– Леонид Яковлевич, я привык. Представляете, на последних соревнованиях приземляюсь после тройного сальто с перекладины в доскок! Судьи находят ошибок всего лишь на одну десятую балла. А мой тренер мне: «У тебя в группировке колени слишком разведены!» и ни слова больше! Что с ним поделаешь? Будем продолжать стремиться к совершенству!

Геннадий Никифорович и стоявшие рядом тренеры засмеялись.

В раздевалке Дима Воробьёв спросил меня:

– Лёшик, может сделаем один заходик в сауну?

– Не знаю, что-то не очень хочется. Устал немного, – ответил я.

– Так наоборот хорошо, попаримся слегка и полегчает, – настаивал Дима, – или ты, как Алёша Бесконвойный, только по субботам паришься?

1985 год. Круглое озеро. Королёв Юрий, Тихоньких Алексей, Тумилович Александр.

– Нет, не только. Ладно, пойдём зайдём разок, – согласился я, снимая со шкафной дверцы махровую простыню. Мы зашли в парилку и сели на вторую ступеньку. Дима набрал в ковшик немного воды и поддал ею на камни. Вода зашипела, и я почувствовал, как меня обдало горячим паром. Я спустился на первую ступеньку, расслабился и прислонился спиной к стене. Было трудно дышать и разговаривать не хотелось. Вялость разлилась по всему телу, и мысли потекли неторопливо. Мне почему-то вспомнилась наша поездка на Дальний Восток, где мы провели несколько показательных выступлений в крупных городах.

Я тогда впервые побывал во Владивостоке. Там нам устроили небольшую экскурсию по городу и в конце привезли на смотровую площадку «Орлиное гнездо», откуда мы долго любовались видом на бухту Золотой Рог. Я смотрел на Золотой мост, на пришвартованные военные корабли и представлял, как они проходят мимо острова Русский, выходят в залив Петра Великого, потом поднимаются до мыса Крильон, проходят между Курильскими островами и выходят в открытый Тихий океан.

Когда мы приехали в Хабаровск, я встретился со своим двоюродным братом Александром. После нашего выступления он пришёл в гостиницу и принёс мне в подарок красную рыбу и икру. Саша занимался самбо и любил спорт. Я познакомил его с ребятами из сборной, потом мы поговорили с ним о наших общих родственниках, и он ушёл, оставив свой адрес и телефон.

Когда мы вернулись из этого турне, моя сумасшедшая спортивная жизнь закрутила меня в своём водовороте, и я совершенно забыл об этой встрече.

Через некоторое время, когда я наконец решился позвонить, его мать сообщила мне, что его уже не было в живых. Оказалось, что он был призван в армию и погиб во время военных учений, в которых он участвовал. Их батальон должен был атаковать и занять указанную высоту в условиях предполагаемой химической атаки.

Солдаты выполняли это задание в противогазах и с полным боевым комплектом за плечами. Уже за несколько сотен метров до цели Саша увидел бросившего оружие и рюкзак солдата, лежащего на земле без противогаза и жадно глотающего воздух. Он помог ему встать, надел на него противогаз, взял его снаряжение, и они вдвоём побежали к конечному пункту.

За несколько метров до цели у Александра случился тепловой удар и кровоизлияние в мозг. Уже подбегая, он сорвал противогаз, как будто хотел что-то сказать, но тут же рухнул лицом вниз. Врачам спасти его не удалось.

Дверь открылась, и в сауну зашёл Игорь Коробчинский, взобрался на вторую полку и проворчал:

– У вас тут не баня, а крематорий какой-то.

– Если тебе не нравится горячий приём, сиди внизу, – лениво сказал Дима и опять поддал ковшиком воды на камни.

Через пару минут мы вышли и нырнули в небольшой, но глубокий бассейн, находящийся рядом с сауной.

1988 год. Бельгия. Алексей Тихоньких и олимпийский чемпион Игорь Коробчинский.

Дорога в столовую после третьей тренировки показалась мне короче, чем обычно. Это был один из моих любимых моментов и мне хотелось продлить его. Я шёл не спеша, глубоко вдыхая свежий прохладный воздух, наполненный запахами весеннего подмосковного леса. Рядом со мной шёл Дима и, как всегда, с завидной лёгкостью вытаскивал из памяти, словно фокусник из шляпы, разные анекдоты:

– Лёха, слушай. В ЗАГС от безделья забрели два пацана. Один говорит:

– Давай немного попугаем молодожёнов, уж очень они счастливые!

– А как? – спрашивает другой.

– А вот смотри! – говорит первый, подбегает к жениху и обнимает его с криком: «Папочка!»

Я усмехнулся и спросил:

– А ты, Диман, сам-то не собираешься жениться?

– Пока я предпочёл бы каждое утро ходить на работу разной дорогой, – засмеялся он и добавил. – А там увидим. Ты же сам говоришь: «Любовь – процесс неуправляемый».

– Да, – протянул я задумчиво, – а знаешь, что Николай Второй в своём дневнике записал по этому поводу, когда ему было шестнадцать лет?

Дима посмотрел на меня выжидающе.

– «Желание жениться продолжалось до завтрака, а потом прошло…» Дима улыбнулся:

– Ну вот видишь, а мы уже ужинать собрались.

За ужином есть не хотелось. По опыту я знал, что нужно было подождать, отойти немного от нагрузки и от парной. Отогнав от себя мысли о том, что завтра предстоит снова пройти через три интенсивные тренировки, я налил себе в стакан кефира и сидел, наблюдая, как Володя Новиков расправлялся с куриной котлетой «по-киевски». Вот он закончил, посмотрел на меня и спросил:

– Алексей, сегодня вечером в клубе будет петь Юрий Лоза. Пойдёшь?

– Лоза? Конечно пойду! А он что, один будет петь?

– Вроде один, под гитару.

– Классно. Надо гитару взять, может, сопровождение понадобится? – сказал я ему, подмигивая.

В олимпийский центр нередко приезжали артисты, певцы, музыканты, фокусники… Иногда для нас организовывали интересные встречи с актёрами, писателями и разными известными людьми. В прошлый раз на встрече с космонавтами я в первый раз услышал, как на космическом корабле принимают душ.

Оказывается, они вынуждены использовать специально спроектированную инженерами кабину, действующую по принципу пылесоса, так как в состоянии невесомости вода не стекает вниз, а остаётся вокруг тебя.

Время от времени приезжали политические обозреватели. Недавно один из них очень убедительно объяснял нам, почему наше правительство решило ввести войска в Афганистан. Он сказал, что вершины афганских гор плоские и могут служить удобными площадками для размещения американских ракетных пусковых установок, а это значительно сокращает время подлёта ракет.

Вообще считалось, что мы должны были быть подкованы политически, поскольку выезжали за границу, давали различные интервью, да и просто общались с людьми. Все гимнасты были комсомольцами. В сборной я почему-то считался комсоргом, хотя меня никто не выбирал. Это произошло само собой после нашей поездки в Минск, куда почти вся сборная была приглашена на свадьбу Наташи Шапошниковой и Паши Сута.

1982 год. Минск.

Свадьба Натальи Шапошниковой и Павла Сута (в центре). Тихоньких Алексей, Королёв Юрий, Верный Игорь, Евсеев Александр, Войтёнок Сергей, Агапова Светлана, Филатова Мария (слева направо)

Нас расселили в гостинице, которая находилась на проспекте Машерова. Во время мальчишника кто-то из ребят додумался поставить фужер шампанского на подоконник у раскрытого окна, и, конечно, по закону подлости он не мог не упасть прямо на ступеньки у входа в гостиницу. Подходя к номеру, дверь которого была раскрыта настежь, я услышал мужской голос:

– Где находится в настоящее время ваш руководитель?

Я приблизился и заглянул внутрь. Ребята молча сидели кто где, а в центре стояли два молодых милиционера. Поняв, что оказался в нужном месте в нужное время, я поправил галстук, кашлянул и произнёс как можно солиднее:

– Добрый день, товарищи.

На мой голос милиционеры обернулись. Я посмотрел на них вопросительно и, входя в комнату, уверенным голосом сказал:

– Я комсорг сборной команды СССР по гимнастике. В чём дело, что здесь происходит?

Один из них, помоложе, но очевидно старший по званию, представился и объяснил причину их присутствия.

Я выслушал его, покачал головой, пообещал обязательно разобраться и заверил его, что этого больше не повторится. К моему удивлению, милиционеры выслушали меня, козырнули, и патруль сразу удалился. Этот инцидент остался без последствий, а я на все официальные мероприятия стал брать с собой на всякий случай комсомольский значок.

Тогда в стране во всех молодёжных коллективах существовали комсомольские организации. В комсомол принимали практически всех с четырнадцати лет из пионеров. Сейчас некоторые, прошедшие через эту систему, рассказывают, какие они были крутые диссиденты, а я таких не помню – вокруг меня все подчинялись тогдашним правилам.

Стать членом Коммунистической партии было сложнее, несмотря на то, что в Советском Союзе была однопартийная система. Для этого нужно было иметь хорошие характеристики с места учёбы, службы или работы, как минимум две рекомендации от коммунистов со стажем, и пройти через испытательный срок в качестве кандидата.

Этой осенью после чемпионата мира на приём к секретарю Ленинск-Кузнецкого горкома партии Валентине Антоновне Матвеевой я пришёл с приколотым к лацкану пиджака комсомольским значком. Ей это очень понравилось. В конце этого мероприятия Валентина Антоновна спросила:

– Алексей, а не пора ли подумать о вступлении в партию? Я обещаю рекомендацию.

Я немного опешил, но не растерялся и бодро ответил:

– А я обещаю об этом подумать.

– Думай, думай, Алексей. Нам нужны спортсмены.

1985 год. Ленинск-Кузнецкий. Секретарь горкома КПСС Валентина Антоновна Матвеева и Алексей Тихоньких.

В моё следующее пребывание у родителей в Междуреченске я спросил моего отца:

– Папа, что ты думаешь о вступлении в партию.

Отец, не отрываясь от чтения газеты «Известия», ответил вопросом на вопрос:

– Почему ты меня об этом спрашиваешь? Ты что, собрался вступать?

– Мне рекомендуют, – ответил я.

Отец отложил газету, пристально посмотрел на меня и сказал:

– Тебе это необходимо, и особенно, если ты собираешься работать на руководящем посту.

– А ты сам почему не вступаешь в партию?

– Потому что я на них насмотрелся, – сказал он, снова принимаясь за чтение.

Меня заинтриговал такой ответ, и я захотел услышать от него более подробное объяснение, но тут открылась дверь, и в квартиру ворвалась моя сестра Татьяна.

– Лёшка, мне сказали, что ты приехал, я после работы сразу сюда! – радостно сказала она, на ходу снимая пальто. После окончания Кемеровской консерватории она вернулась в Междуреченск, работала теперь учителем в музыкальной школе и руководила городским оркестром. Она подошла, поцеловала меня и с ходу затараторила о своём оркестре и о том, какие ей попались способные ученики.

Юрий Лоза вышел на сцену с гитарой, поздоровался, сел на приготовленный заранее стул, подтянул вторую струну и запел. Он начал со своей культовой песни «Плот», которая стала популярной несколько позже. В общей сложности он пел около часа. Некоторые песни я уже слышал в репертуаре группы «Зодчие», но не знал, что это он был их автором. Пел он неплохо, но мне показалось, что выступление его тяготило, в нём была какая-то вынужденность. Это оставило у меня неприятный осадок. Ну вот он закончил, попрощался и ушёл со сцены. Контакт с нами был минимальным.

Мы вышли из клуба. Воздух был свежим и было ещё не поздно. Володя сказал:

– Мне понравилось.

– Мне тоже, – сказал я, и мы направились к гостинице.

– Он ведь сам пишет стихи и музыку?

– Да. Пока он поёт в группе, но, судя по всему, скоро начнёт свою сольную карьеру.

– Если бы ты знал ноты, ты бы тоже смог сочинять песни.

– Не факт, Володя. Песни можно сочинять и без знания нот.

– Как это?

– Очень просто. Например, как группа «Битлз».

– Ну ты замахнулся! «Битлз»!

– При чём тут замахнулся? Я же не про себя. Просто есть песни, сочинённые людьми без музыкального образования. Кстати, в любых стихах автором определяется соответствующий им ритм.

В разговор встрял неугомонный Дима Воробьёв:

– Ребята, слушайте анекдот на эту тему:

«Встречаются два композитора. Один говорит:

– Никакого вдохновения – уже месяц ничего не могу сочинить!

– Что ты мучаешься? – говорит другой. – Возьми какое-нибудь произведение Моцарта и перепиши наоборот.

– Уже пробовал, – вздохнул композитор. – Соната Бетховена получилась». Мы переглянулись и рассмеялись. Володя покачал головой и сказал:

– Откуда ты только выкапываешь все эти истории?!

1988. Япония. Чемпион Спартакиады народов СССР Дмитрий Воробьёв.

Мы ещё немного постояли на улице возле входа и поднялись на второй этаж нашей гостиницы, где каждый пошёл в свою комнату. Оставалось больше часа до отбоя. Я прилёг с самоучителем в руках, но учить английский не хотелось. Я заставил себя прочитать небольшой текст о последнем крестовом походе против Османской империи, в котором турки разбили наголову крестоносцев, и отложил учебник.

Мне вспомнилась наша поездка в Турцию. В начале восьмидесятых годов мы приехали туда на международный турнир, который проходил в небольшом городке на берегу Чёрного моря. После нашего прилёта в Анкару пришлось несколько часов добираться на автобусе по пыльным и неосвещённым дорогам. Это было сложное для Турции время, политическая обстановка была напряжённой. Возле двери нашего номера в гостинице постоянно находился вооружённый охранник, а если мы выходили, нас повсюду сопровождали полицейские. Во время соревнований на трибуне в начале и в конце каждого ряда стояли автоматчики.

По приезду на собрании турецкие организаторы вдруг заявили, что в команде должно быть шесть гимнастов. По полученным нашей федерацией сведениям, приглашаемая команда состояла из четырёх спортсменов. Произошла какая-то нестыковка в сообщениях. Поскольку встреча была двусторонней, руководитель делегации предложил ограничиться четырьмя участниками с каждой стороны, иначе командные соревнования теряли смысл. К нашему всеобщему удивлению, турецкие руководители наотрез отказались! Таким образом, встреча состоялась, команда из шести турецких гимнастов выступала против команды из четырёх советских. Несмотря на то, что в личном зачёте мы заняли первые четыре места, турецкая команда набрала большую сумму баллов.

Мои соседи по комнате уже легли, я встал, разделся, лёг на кровать и выключил свет настольной лампы. В коридоре слышались голоса, шаги и хлопающие двери. Наконец всё стихло. В мыслях творилась какая-то чехарда: то перед глазами появились лица жены и сына, то я вспомнил американскую девушку, державшую плакат с моим именем в Фэрфаксе, то вдруг всё исчезло, и мысли провалились куда-то в прошлое. Мне шесть лет, Забайкалье, я наклоняюсь, чтобы погладить собаку, она прыгает вверх к моему лицу. Я чувствую боль, бегу, кровь заливает правый глаз. Потом уже не больно, просто горячо, за мной бегут мальчишки, я закрываю глаз рукой и потом ничего, темнота, никаких воспоминаний, только лицо женщины в белом колпаке, склонившейся надо мной.

Мне хотелось забыться и ни о чём не думать, но чем больше я хотел не думать, тем больше я думал. Наконец я сдался и оставил в покое поток моих мыслей.

Мысли потекли так же беспорядочно и вдруг остановились на выступлении Юрия Лозы. Сегодня вечером, кроме своих, он неожиданно спел песню Кости Никольского, и последние слова этой песни мне запомнились: «А может быть, раскрыть окно и окунуться в мир иной, где, солнечный рисуя свет, живёт художник и поэт?» Я повторил несколько раз про себя эти строчки и представил себя, рисующим солнечный свет.

1987. Круглое озеро. Валентин Могильный, Юрий Королев, Валерий Люкин, Алексей Тихоньких, Дмитрий Воробьев.

В коридоре хлопнула дверь, послышались шаги. Раздался стук, дверь нашей комнаты приоткрылась, и послышался голос старшего тренера: «Мальчики, отбой».