Текст книги "Собрание сочинений в десяти томах. Том 9"

Действие третье

Подвал. Кавказский ресторан. В глубине – входная лестница и два окошка на уровне тротуара. Направо – стойка. За ней – дверь на кухню. Налево – уютный уголок, отделенный занавеской. В нем окошко в один из кабинетов. В глубине за занавеской – дверь в кабинетики. Стены ресторана разрисованы видами Кавказа. Различные объявления. Несколько столиков. Григорий Захарович сидит один перед стойкой на ящике от боржома, играет на гитаре, напевает.

Гр. 3ах.

 
Ой, скучно, скучно, скучно, скучно…
Ой, пусто, пусто, пусто, пусто…
Ой, ужасно скучно, скучно…
 

По лестнице сбегают Хинин и Рудик, отряхиваются от дождя.

Рудик. Здравствуйте, Григорий Захарович. Что, у вас нет никого? Две дамы не приходили?

Гр. 3ах. Пусто, пусто.

Хинин. Я и говорю, – они пошли пешком. Рудик. Вот что, дорогой, мы ждем.

Григорий Захарович щелкнул языком.

Рудик. Что у вас найдется такое особенное, необыкновенное, чтобы угостить?

Гр. 3ах. Все есть.

Хинин. Шампанское, например?

Гр. 3ах. Шампанского нет.

Рудик. Тогда, – что же у вас есть?

Гр. 3ах. Все есть.

Хинин. Приготовьте хорошей мадеры.

Гр. 3ах. Мадеры нет.

Рудик. Что же у вас есть, в таком случае, – покушать?

Хинин. Шашлык по-карски с почкой?

Гр. 3ах. Шашлыков нет.

Рудик. У вас ничего нет… Черт вас возьми:

Гр. 3ах. Все есть.

Хинин. Что же мы будем пить, кушать?

Гр. 3ах. Цыпленок табака.

Хинин. А вино, вино?

Гр. 3ах. Обыкновенное вино, хорошее вино, – какое тебе еще нужно?

Рудик. Мы посидим пока в кабинете, а им вы накройте здесь. (Показывает на уютный уголок.) Про нас ничего не говорите. Никому. Поняли? Мы готовим сюрприз.

Хинин. Цветов, цветов нужно, как можно больше.

Гр. 3ах. (рассердился). Цветов нет. Летом не бывает цветов. На гитаре играть можно, петь можно. (Уходит на кухню, кричит за дверью.) Курица есть у нас? Почему курицы нет?

Рудик. Слушайте, вы хорошо видели, что Марго подняла билет?

Хинин. Билет у Кольцовой.

Рудик (в дверях, ведущих в кабинетики. Поднимает палец). Нужно очень осторожно.

Хинин. Очень осторожно.

Рудик. Подход должен быть очень тонкий.

Хинин. Очень тонкий.

Оба скрываются за дверью. Из кухни выходит Григорий Захарович, накрывает на стол в уютном уголке.

Гр. Зах.

 
Жирный, жирный цыпленок.
Вкусный, вкусный цыпленок.
 

С улицы входит Ш а п ш н е в, лицо избитое. Мрачен.

Шапшнев. Двое тут сейчас не приходили?

Гр. Зах. Какие двое?

Шапшнев. Один е белой жилетке, другой актер, морда такая изрытая, паршивая.

Гр. 3ах. Когда, вчера?

Шапшнев. Фу, бестолочь, – только что… Ну, ладно, я вернусь.

Гр. 3ах. Выпить надо что-нибудь?

Шапшнев. Разве – рюмку водки. (Идет к стойке.)

Гр. 3ах. Холодная, ледяная.

Шапшнев. А закусить чем?

Гр. 3ах. Вот огурец, чудный, сахарный, прислали из Тифлиса. Язык проглотить…

Шапшнев (выпивает, грызет огурец). Да, все-таки…

Гр. 3ах. Обо что, гражданин, лицо исцарапали?

Шапшнев. О водосточную трубу.

Гр. 3ах. Ай, ай, ай… Эта водосточная труба на какой улице?

Шапшнев. А ну тебя в самом деле. (Ушел.)

Гр. 3ах. (берет телефонную трубку). Пять сорок девять тридцать. Это я говорю, Сусанна. У нас большое несчастье. Гости пришли. Цыпленка табака требуют. А на кухне одна курица и та старая. А что, петух у нас в сарае жив? Возьми петуха, принеси скорее, мы его зарежем.

Входят Люба и Марго, поглощенные разговором. Сойдя в зале продолжают говорить – Марго стоя, Люба садится на стул.

Марго. Что вы, что вы… Я сознаю: эта жизнь – дно, самый мрак, тиски. Соня Огурцова все, что зарабатывает своим телом, проигрывает в карты. И пиво она пьет от этой жизни до того, что в почках у нее громадные камни. Я сколько раз собиралась вырваться. Некуда. Родственники мои живут на Охте. Ну, что же, что родные, – поживешь у них день, поживешь другой, и они начинают стонать. Семен один раз рассердился и оставил мне на голове половину волос. Это разве не тиски жизни? Я ушла. Поступила на поденную работу – землю трясти в Кронверкском парке. И что же, – я скоро устаю, и я скучаю, у меня ноги тонкие, определенно дрожат от физической работы.

Гр. 3ах. Кушать что будете?

Люба. Здравствуйте. Мы хотим что-нибудь поесть. У нас деньги, видите, – мы заплатим. Дайте нам что-нибудь вкусное.

Марго. Сосиски бы с капусткой.

Гр. 3ах. Сосисок нет. Я вам дам цыпленок табака.

Люба. Что это такое?

Гр. 3ах. Берется жирный молодой цыпленок. Животик ему разрезываешь, туда кладешь сухариков и жаришь между двумя сковородками. (Щелкает языком.)

Люба. Только, пожалуйста, поскорее. Побольше хлеба.

Гр. 3ах. Пожалуйте в уютный уголок.

Люба. Сядем рядышком. Я слушаю, Марго.

Они садятся в уютном уголке. Григорий Захарович приносит хлеба и вина.

Марго. Главное мое несчастье, что я необразованная, короче говоря – неграмотная…

Люба. Марго, все в жизни можно поправить… Только нужно захотеть, чтобы было хорошо…

Марго. Этой зимой, конечно, по ликвидации безграмотности начал ходить ко мне молодой человек второй ступени. Ликвидировал. «Вы, – он мне говорит, – Марго, ко всему такая способная, а в трамвае не можете даже прочесть, куда он едет. Это стыдно, и вы всегда будете состоять в экономической зависимости». Я ему вполне поверила, но этот учитель второй ступени был такой привлекательный шатен, что я влюбилась и перестала понимать, что он мне говорит. Семен это заметил и оставил мне на голове половину волос. Нет, я, безусловно, падшая женщина. Мне остается одно достижение, чтобы меня пускали в бар на Невском, во всякое время без кавалера. Но с моим туалетом об этом и думать нельзя. Значит, передо мной – разверстая могила.

Люба. Глупости… Как не стыдно… Смерть? – ужасно…

Марго. А вы давеча говорили, – в Неву кинетесь из-за квартирной платы.

Люба. Я была зла. Нет, раздосадована… Вы понимаете, Марго, когда человек как столб каменный. Не желает ничего чувствовать. Не понимает. (Передразнивая.) «Вы про что? Вы про что?» Близорукий. Ему говоришь: «хочу счастья», – он ужасно пугается, сует три рубля… «как товарищу».

Марго. В этих случаях нужно мужчине действовать на нервы.

Люба. А их нет у него… Этот второй ступени учитель говорил вам какие-нибудь слова про любовь Марго. Говорить не говорил, положим, но косился. Я его, бывало, жду – волосы взобью, губы намажу, и у меня будто все голова болит, – голову роняю на сторону, ресницами мыргаю… У него так краска, знаете, в щеки и ударит. Но – аккуратно, – слов не говорил. Ликвидатор, им нельзя.

Люба. Мне в жизни никто не говорил прекрасных слов… (Встает.,) Будто я огородное чучело.

Хинин (приотворив дверь, – Григорию Захаровичу). Подливай им, подливай.

Люба (стоя перед Марго). Марго, скажите правда, меня можно любить?

Гр. 3ах. (появляется в уютном уголке и наливает вино). Жарим, жарим цыпленка… (Пробует вино.) Это вино из Тифлиса. Это хорошее вино. Вы его пейте.

(Ушел.)

Марго. Про интересную наружность тысячи найдутся – скажут. Кроме того, у вас, действительно, фигурка.

Люба. Но мне нужно, чтобы не тысячи, – один человек это сказал. А он – столб. Я, как лоскут, вьюсь вокруг него, обвиваюсь… Никакого впечатления. (Быстро вытерла глаза.) Для него – это мелочи… Ладно… Мелочи так мелочи… (Чокаются.) За вас, Марго.

Марго. Про вашего Алешу плохого не могу сказать. Строгий гражданин.

Люба. Да, он удивительный. Давно еще, в Рязани, я к его тетке в сад залезла – малину воровать. Он меня на заборе и поймал. «Ты, говорит, что здесь делаешь, стриженая?» Взял да и поцеловал в щеку. С этого часа я будто к нему привыкла. Есть люди, а есть Алеша. Так все было хорошо, просто между нами. А с этой весны – начались белые ночи, началась моя тревога. Что-то мне еще нужно.

Марго. Вежливости. А то у них одно – за волосы возить, – обхождение…

Люба. А слов, уменья у меня нет – объяснить ему, чего я хочу. Посмотришь кругом. Мы все неученые. Нищие. Глухонемые. А сердце просит нежного, прелестного.

Марго. Как они пузыри пускают – эти грудные… Ну, чудно.

Люба. Я такой бы была хорошей подругой. Нужно, чтобы меня полюбили. А тогда – хоть на смерть посылай. Когда на меня смотрят с ненавистью, даже спиною чувствую. Сердце сжимается. А за что меня не любить? За что обижать? Сегодня накинулись на дворе – точно я собака, на чужой двор забежала. Вот им и стыдно стало. Управдом потом так извинялся, кланялся. Говорил, что ему стыдно. И Рудик ужасно извинялся. По-моему, я даже слишком грубо ему ответила. А этот актер: «Божжже мой, божжжже мой…» (Смеется.) Нет, конечно, люди все хорошие. Только необтесанные, рогатые, подозрительные… Марго, я все-таки всех люблю. (Целует ее.) Если бы только немножко счастья мне.

В окошке над столом, где разговаривают Люба и Марго, появляются головы Рудика и Хинина.

Марго. Я вас вполне поняла. Я вас научу. Вот так же Семен: что я, что стена. А когда я ликвидатором увлеклась, он почувствовал, кого теряет, – забеспокоился. Вы должны в вашем Алеше возбудить ревность.

Люба. Невозможно. Он каменный.

Марго. Чересчур спокоен. А я видела, как он вылупился, когда вы у Рудика на дворе деньги просили.

Люба. Бросьте вы.

Марго. Вы ему скажите, будто вы увлеклись. Кем, – спросит. Да так, мол, одним с черными усиками. Взовьется. Спать бросит. А слова эти прекрасные, какие хотите, такие и скажет.

Люба (звонко засмеялась). Какие глупости говорите. Марго.

Марго. Так и так, мол, надоело жить в бедности, Алеша, влюбилась я в Адольфа Рафаилыча… К примеру.

В окошке над столом исчезают головы Рудика и Хинина.

Люба. Неужели подействует?

Марго. Средство испытанное.

Рудик (появляется в общей зале. Григорию Захаровичу притворным голосом). Скучно, Григорий Захарович, хочется красивой жизни, хочется ласки…

Гр. 3ах. (из двери кухни). Все готово, сейчас подаю.

Марго (схватив Любу за руку). Он.

Люба (обернулась со страхом). Я убегу.

Марго. Роковой случай.

Хинин (садится в общей зале па стул, притворным голосом). Куда бы нам поехать? К девочкам, что ли, поехать?

Рудик (громко). Оставьте. Ничего не хочу. Я влюбился, Валентин Аполлонович.

Хинин. Вот так штука… В кого?

Марго (Любе). Прямо как в тиятре.

Люба. Подождите. (Слушает.)

Рудик. Вас это удивит. Это случилось вдруг. Точно меня заколдовали. Сегодня с трех часов хожу сам не свой… Одна чудная девушка… Так и стоит перед глазами.

Хинин. Бросьте. Не платили вы алиментов? И, наверно, какая-нибудь дура в обдрипанной юбчонке?

Рудик. Не смейте так выражаться про нее! Я могу выйти из себя и ударить.

Хинин. Ладно, ладно, горячка. Кто же такая?

Рудик. Ах, не спрашивайте… Любовь Александровна Кольцова.

Люба (вскрикивает). Ай!..

Марго (быстрым шепотом). Не выдавайте своих чувств.

Рудик. Кто-то крикнул?

Хинин. В самом деле, кто-то крикнул… (Встает и отдергивает занавеску в уютном уголке.) Ба… Старинные знакомые. Любовь Александровна…

Рудик. Как? Она здесь? (Подбегает.) Вы здесь?

Хинин. Легка на помине.

Марго. Идите к нам. Мы одни.

Рудик. Не знаю, – разрешит ли Любовь Александровна?

Люба. Кто? Я? (Закрыла лицо, звонко засмеялась.) Разрешаю.

Марго (здоровается за руку). Здравствуйте, здравствуйте. Садитесь.

Хинин. Григорий Захарович, вина еще две бутылки.

Гр. Зах. Куда подавать? Туда? Сюда?

Хинин. Сюда, сюда.

Хинин шумно усаживается. Рудик церемонно садится сбоку Любы, прикладывает ладонь к щекам.

Рудик. Я даже весь покраснел, – не обращайте внимания.

Хинин. Я знаю, почему он покраснел.

Марго. Скажите. Это интересно.

Рудик. Не надо.

Хинин. Он боится, что вы слышали, как он там пел про Любовь Александровну.

Рудик (откинувшись, тонко захохотал). Глупости… глупости…

Гр. 3ах. Несем, несем, несем… (Появляется с блюдом.)

Хинин. Ну-ка, что у вас там?

Гр. 3ах. Как что там?.. Язык проглотишь. (Накладывает на тарелки.)

Рудик. Я такой непосредственный, как ребенок. Любовь Александровна, вы должны простить мою давешнюю неловкость.

Люба. А я уже забыла.

Рудик. Забыли? Простили? Ой! – я сейчас что-нибудь переверну!

Гр. 3ах. Кушайте, кушайте.

Хинин (на Рудика). Счастлив-то до чего, – посмотрите на эту рожу.

Рудик. Да, я счастлив. (Встает со стаканом.) Любовь Александровна, позвольте мне выпить за вашу доброту, с которой вы простили мою, если хотите, грубость по отношению к вам.

Люба. Ну, пожалуйста… Не нужно об этом больше.

Рудик. Между нами не должно оставаться темного облачка. Сегодня я отказал вам в таком пустяке, как купить билет. Почему? Я коммерсант. Вы предложили невыгодную сделку. Я уклонился. Не будем говорить, как я мучился потом, вспоминая ваши полные слез глаза…

Люба. Ну, зачем?.. Не нужно, пожалуйста.

Рудик. Я побежал за вами. Я хотел вам проиграть эти деньги, Любовь Александровна, вы сами виноваты… Почему не сказать было просто: Адольф Рафаилович, дайте мне шестьдесят рублей… вне сделки. Я вынимаю деньги и даю.

Хинин. Широкий человек, золотой человек.

Марго. А все кричат – нэпман, нэпман…

Рудик. Любовь Александровна, во мне сейчас говорит больше, чем провинившийся человек… Больше, чем друг… Во мне говорит мужчина, у которого внезапно открылись глаза… Я поднимаю бокал за любовь!

Люба. За любовь!

Хинин. Божжже мой… божжже мой…

Марго (тянется со стаканом). Извиняюсь, ваше здоровье, Адольф Рафаилович.

Рудик. Я пьян без вина.

Хинин (внезапно, швыряя вилку и нож). Что это такое? Это черт знает что такое! Григорий Захарович, объясните мне, что это за мартышкинская мумия у меня на тарелке?

Гр. 3ах. Это не мумия, это цыпленок.

Хинин. У него ноги лиловые. Об него собака зубы сломает.

Гр. 3ах. (от волнения щелкнул языком). Его нужно долго жевать. Он вкусный цыпленок. Его из Тифлиса привезли. (Ушел, сел на ящик, взял гитару, наигрывает.)

Марго. У моих родственников на Охте – свои куры. Я была у них недавно, и они жалуются, что у кур – чахотка.

Хинин. У кур не бывает чахотки, бывает дифтерит. (Толкает тарелку.) А ну его к черту. Выпьем, Марго.

Марго. Благодарю вас.

Люба. Вы пили за любовь. Разве это не странно? Мне двадцать один год. Я в первый раз пью за любовь. Сегодня счастливый день. Все добрые. Все странные. Точно я чего-то не понимаю. Когда обижают, то это понятно. Правда? А когда все начинают тебя любить, – это непонятно. Должно быть, нужно привыкнуть. Я вам так благодарна, так благодарна всем. Я бы хотела не с вами пить за любовь и не с вами… Не сердитесь на меня… Это так прекрасно – выпить вина за любовь…

Рудик стал целовать ее руку.

Нет. Это не доставляет мне удовольствия.

Рудик. Я начинаю звереть, слушайте.

Люба. Научите меня любви…

Марго (всплеснула руками). Куда она катится?

Хинин. Оставим их вдвоем. Григорий Захарович, сыграйте-ка нам фокстротик.

Григорий Захарович играет. Хинин и Марго идут танцевать.

Рудик. Кроме шуток, вы – опасная девочка.

Люба. Правда? Как я рада. А я всегда думала, что я овца.

Рудик. Вами стоит заняться. (Схватывает ее.) В науке любви первая заповедь – уметь целоваться. Вот так.

Люба (отстраняется). Вы меня не поняли. Целоваться – это просто, тут и знать ничего не нужно. Я вам объясню подробнее. Стойте вот так. Отвернитесь.

Рудик. Ну?

Люба. Предположим, вы мужчина.

Рудик. Без «предположим».

Люба. Вы погружены в размышление. У вас в голове лекции и принципы. В руках – тачка.

Рудик. Что за вздор? Ничего не понимаю!

Люба. И мне хочется, чтобы вы обратили на меня внимание. Ну?

Рудик. Что – ну?

Люба. Я что-то должна сказать… И вы волнуетесь… У вас все книжки выскакивают из головы. Вы просыпаетесь… Ну? Есть такое слово?

Рудик. Я вас понял… (Изображая.) Вы подходите – мелко, мелко, мелко… Коротенькая юбочка, стриженый затылочек, коверкот, шляпочка – фетр. Из-под вот таких ресниц – сладострастный взгляд. Удар на месте. Губы – красным кружочком. «На-рим, на-рам, на-рим, на-рам…» И я уже забыл, что у меня через полчаса срок векселю. Я качусь с вами. Тогда вы останавливаетесь около ювелирного магазина. Вы поправляете чулочек. Что за чудная ножка! Я замер. У меня уже дребезжит в голове. Я готов предложить вам зайти в ювелирный магазин… Ах, я учу вас на свою же голову, Любовь Александровна. Вы так улыбаетесь, так смотрите… Что за зубы… Как бы я вас одел… У вас богатый материал.

Люба. Она сказала только: «На-рим, на-рам…»

Рудик. Дело не в словах, Любовь Александровна. Я хочу вам сделать самое серьезное предложение.

Люба (смеется). Мои дела не так уж плохо обстоят, как вы думаете?

Рудик. Но почему, почему – такая юбочка, такие чулочки… Это грешно. Вы не узнаете себя через неделю. Идемте! (Берет ее для танцев.)

Люба. Я не умею танцевать.

Рудик. Нужно уметь.

Марго (танцуя с Хининым). У них определенно далеко зашло.

Хинин. Рудик – ходок по женской части.

Марго. Знаете, мне жалко ее. Уж чересчур горячая. Пропадет.

Хинин. А к чему тогда и жить, если не пропадать.

Марго. Зачем же всем-то пропадать? Это нехорошо. Она такая приличная, образованная.

Рудик (танцуя). Больше раскачивайтесь.

Люба. Как важно для женщины, когда похвалят, ругать – это плохой способ. Женщин нужно хвалить.

Рудик. Тесней прижимайтесь.

Люба (вдруг освободилась, смущенная, покрасневшая). Не хочу больше. Мне жарко.

Рудик. Действительно, жарко.

Люба (Григорию Захаровичу). Можно гитару?

Гр. 3ах. Возьми, возьми, душка.

Хинин (тихо Рудику). Вы совсем размякли… Что вы делаете?

Рудик. Как она разгорячилась. Смотрите на нее.

Хинин. Где же билет?

Рудик. Сейчас будет. Оставьте меня.

Люба (запела под гитару).

 
Глядишь и не видишь, и встречи не ждешь,
И мимо, веселый, идешь.
Уж лучше из сердца и с глаз бы долой
Тебя, недогадливый мой.
 
 
Белая ночь коротка, коротка,
Да не с кем ее коротать.
Пой мне, гитара, о счастье, пока
Заря не устанет пылать.
 
 
Что счастье? Его не догнать, не купить,
Когда не дано нам любить.
Так что же ты медлишь, рассвет золотой,
Над жизнью моей молодой.
 
 
Белая ночь коротка, коротка,
Да не с кем ее коротать.
Пой мне, гитара, о счастье, пока
Заря не устанет пылать…
 

Во время пения появляется незамеченным Алеша. Сойдя с лестницы, останавливается, потрясенный. Люба опустила гитару.

Гр. 3ах. Ай, ай, ай, будь здорова, милая девушка, хорошо поешь.

Рудик. Что надо.

Хинин. Очень неплохо.

Марго (сквозь слезы). Над жизнью моей молодой.

Алеша. Это вы для них пели?

Люба. Алеша!.. (Стремительно поднимается.)

Алеша. А я-то, осел, думаю, уж не случилось ли с вами несчастье… Разыскал наконец. В кабинетиках. Эх вы… слабенькая… докатились…

Люба (почти задыхаясь). Алеша, милый… Минуточку, минуточку, выслушайте меня.

Алеша. Да тут все яснее ясного. Только ваша поспешность не совсем понятна. И выбор этих физиономий.

Рудик. Ну, ну, ну… Вы тоже – потише.

Хинин. Собственно, на каком основании врываетесь в наше общество?.. Мы и разговаривать с вами не хотим.

Алеша (побагровел, засучивает рукава). Хотите драться?.. Ладно…

Рудик. Пошли прочь отсюда!

Хинин. Да позовите, Григорий Захарович, милицию…

Люба. Не нужно, не нужно, Алеша дорогой, Алеша милый…

Гр. 3ах. (становится между Алешей и остальными). Ну, ты ударишь, ну, тебя ударят… Ну, что хорошего?.. Ты думаешь, девушка что-нибудь плохое делала? Она кушала, вино немножко пила, пела чудно… Ай, ай, как она пела чудно. Ты ишак, ты сейчас сердитый, тебе лучше уйти, ты потом придешь, я тебя завтра угощу.

Алеша (опуская рукава). Это верно, – тут нужно уйти как можно скорее.

Люба (ему вслед). Алеша… я пойду с вами.

Алеша. Нам не по дороге, товарищ. (Ушел.)

Люба опустилась на стул

Рудик. Каков хулиган!

Хинин. Возмутительно, а еще студент.

Рудик. Вот она – современная молодежь.

Марго. Вот так всю жизнь, – начнут, начнут прилично, кончается мордобоем.

Люба (Григорию Захаровичу). Сколько я вам должна?

Рудик (подскакивая). Мы вас просто не отпускаем.

Хинин. Необходимо встряхнуться. Еще бутылку вина.

Люба. Мне грустно. Не сердитесь ка меня. Вы такие хорошие. Марго останется. Я пойду. Отпустите меня.

Рудик. В память неизгладимого впечатления этого вечера не откажите мне. (Вынимает из галстука булавку.) Мелочь. Правда, это настоящий жемчуг, но в сравнении с наслаждением, которое вы мне доставили, – это нуль.

Хинин. Как артист, я настаиваю, чтобы вы приняли булавку. Я сам получаю подарки.

Люба (равнодушно). Спасибо. (Вкалывает булавку.)

Рудик. Но это не все. Любовь Алиссандровна, вы должны мне дать какой-то пустячок.

Люба. Пожалуйста. Только у меня ничего нет.

Хинин. Носовой платок, шпильку, тесемочку.

Рудик. Может быть, это глупо, но я суеверен, как все деловые люди. Я хочу иметь кусочек вашего счастья. Дайте мне этот ваш билет. Виноват, виноват… Вы отдали его управдому, я верну этому дураку его стоимость… Правда, смешно, солидный человек и суеверен, как деревенская баба…

Xинин (хлопая его по плечу). Чудак, Рудик.

Рудик. Меня в детстве мамка уронила.

Марго (которая сидела, пригорюнясъ). Чтобы не было никакого скандала, – отдайте, чего просят. Я знаю: начнут добром, кончается – полголовы волос нет.

Люба (рассматривая билет). Как странно… все разговоры сегодня непременно оканчиваются этим билетом. Что в нем такого? Серия «А»…

Гр. 3ах. (подходя). А номер какой у билета?

Рудик (отталкивает его). Что вам нужно? Что вам нужно?

Гр. 3ах. Да ничего не нужно. (Щелкает языком.)

Хинин. Успокойте этого сумасшедшего. Отдайте ему эту цацу.

Люба. Точно он заколдованный.

Рудик. Нельзя же так играть на нервах. Я на колени стану.

Люба. Какие вы странные. Какие вы оба потешные. Конечно, возьмите. (Отдает билет Рудику.)

Рудик (целует билет). Сокровище. (Любе.) Итак, мы с вами поменялись. Вы хорошо запомнили. Булавку на билет. При свидетелях.

Хинин. Я свидетель. (Идет к выходу.)

Рудик. Счетик, Григорий Захарович.

Хинин. Да ну его к черту, – дайте ему рублей пятнадцать.

Рудик (бросает деньги Григорию Захаровичу). Я спешу, счетик просмотрю завтра. (Помахал рукой Любе.) Пока. (Спешит к выходу.)

Марго. Уходят. Не простились. Нахалы.

Хинин. Значит, пополам.

Рудик. Что? Не понимаю… Виноват, позвольте пройти.

Хинин. Виноват. А условие?

Рудик. Ничего не знаю. Виноват. Мне некогда. (Убегает.)

Хинин. Подождите. Виноват. (Убегает.)

Люба. Что это все значит?

Марго. Я побегу за ними. Узнаю. Вы меня подождите. Любовь Александровна, ведь мы ничего им не сказали неприличного… Правда? (Убегает.)

Люба. Что произошло? Как во сне. Все были веселы, ласковы. Вдруг точно подменили людей. Злоба, ненависть, вместо человеческих лиц – собачьи морды.

Гр. 3ах. Без ничего никогда не бывает, всегда бывает от чего-нибудь.

Люба. Я чувствую, что-то непоправимое случилось. Будто счастье было у меня в руках, и нет его. Разве я что-нибудь сделала дурное? С каким он презрением: «Нам не по дороге, товарищ». Алеша, Алеша… Не знает, что нам-то по дороге… Я ни в чем не виновата, ни в чем не виновата.

С улицы появляются Шапшнев и Семен.

Шапшнев. Ага… Они здесь.

Семен. Ха-ха, сказал граф Табуреткин, наточив ножик.

Шапшнев (Григорию Захаровичу). Ты куда их спрятал?

Гр. 3ах. Адольф Рафаилович и Валентин Аполлонович ушли только что…

Шапшнев (Семену). Врет, конечно.

Семен. Удостоверимся. Я эти кабинетики знаю. (Уходит в кабинеты и через минуту возвращается.)

Шапшнев (Любе). Пьянствуете? По кабинетикам с нетрудовым элементом черт знает чем занимаетесь?

Люба. И этот… не человек… Собачья морда…

Шапшнев. Собачья? Может, хотите сказать, что я сукин сын? Хозяин, дай-ка перо, чернил. Это время прошло, когда мы были сукины дети.

Гр. 3ах. Паршивые люди какие пошли. Вот что я тебе скажу… (Подает перо и чернила.) Ужасная сволочь. Я эту девушку не позволю обижать.

Шапшнев. Не обидим.

Семен (появляясь). Шапшнев. Они ушли.

Шапшнев. Ну?

Семен. Значит, ушли с билетом.

Шапшнев. Ну? Что ты?

Гр. 3ах. С билетом, с билетом ушли.

Шапшнев. Говорил я – опоздаем… Надо с этой кончать.

Семен. В два счета. (Вынимает из кармана лист.) Образец литературного дарования графа Табуреткина.

Шапшнев (Любе). Про кабинетики, так и быть, не скажу. Вам ничего не будет. Подпишите эту бумагу.

Семен. Читай вслух.

Шапшнев. «Я, нижеподписавшаяся, сим удостоверяю, что мной в уплату личного долга…» Почерк у тебя какой-то, – не разберешь.

Семен. «…дан управдому Шапшневу выигрышный билет за номером пять нулей, единица, серия „А“…»

Люба (тихо). Опять этот билет… С ума сойду.

Гр. 3ах. Пять нулей, единица… (Развертывает газету.)

Шапшнев. «…в чем никаких претензий к вышеозначенному управдому предъявлять не стану».

Семен. «А равно как возбуждать судебного преследования…» Коротко и содержательно.

Шапшнев. Подпишите.

Семен. Одну только фамилию. И можете свободно идти домой.

Люба. Домой. (Молча заплакала.) Где мой дом? Его нет больше. Я уеду от вас в Рязань. Там, наверно, не такие злые люди. За то, что я ничего не понимаю, за это нельзя так обижать. Жестоко, жестоко смеяться. (Вытирает глаза, хочет подписать.)

Гр. 3ах. (подбегает). Ты с ума сошла! Не подписывай! Ты этот самый билет выменяла на паршивую булавку?

Люба. Этот самый.

Гр. 3ах. Твой билет выиграл двадцать пять тысяч!

Шапшнев. Ах… кавказская морда!..

Люба молча всплескивает руками. Пауза.

Люба. Так вот почему… Так вот вы какие!..

Гр. 3ах. (гладит ее). Ничего, ничего, душка. Ты молоденькая, переживешь. Хочешь, мы с тобой в Тифлис поедем. Будешь там виноград кушать…

Занавес