Текст книги "Собрание сочинений в десяти томах. Том 9"

Картина шестая

На башне новгородского детинца. У зубцов, глядя вниз, стоят Василий Шуйский и Челяднин. Внизу крики и шум драки. Набатный звон.

Шуйский. Сбесились новгородцы! Весь день спокойно было, – на тебе: вдруг лавки закрыли, в набат ударили и – драка на мосту…

Челяднин. Как бы на башню сюда не влезли, – обдерут шубу, да и побьют еще, – ах, разбойники, ах, воры!

Шуйский. Мост трещит, как бьются… Эка сила ломит силу… Потеха!..

Челяднин. Чернь проклятая!.. Кто их мутит противу нас?..

Шуйский. Не в нас дело, Иван Петрович. Подожди, кричат…

Челяднин. Чего кричат?

Шуйский. За шумом плохо слышно…

Входит разъяренный митрополит Пимен, за ним – три с л у ж к и. Он останавливается около зубцов и глядит вниз.

Челяднин. Владыка, из-за чего спор поднялся?

Пимен. В Новегороде от века повелось – дела и споры на мосту решать кулачным боем меж стороны Торговой и Софийской…

Шуйский. Ломит наша сторона… София ломит!

Челяднин. Владыка, не для того мы в Новгород пришли, чтобы кулачными боями тешиться… Единодушия хотим от вас… Скажи им высокое слово, уйми брань…

Пимен. Единодушия нет… Люди соблазнены. Вышли из воли нашей… (Тихо.) Прокляну…

Шуйский. Про Литву кричат… Из-за Литвы у них спор…

Челяднин. Что им до Литвы?.. Сидели б смирно…

Шуйский. Кричат – «измена»…

Пимен. Измена? Кому измена? Богу? С богом денно и нощно мы пребываем… Лишь в бесовском Ивановом царстве не хотим быть…

Быстро входит воевода – князь Острожский.

Острожский. Мятеж! Вся Торговая сторона встала за Москву… Черт им какой-то в уши нашептал…

Челяднин. Да чего хотят-то они?

Острожский. В Софию пробиться, к собору… Чтоб им мощи святого Антония показали…[232]232
  Чтоб им мощи святого Антония показали… – По церковному преданию, преподобный Антоний в 1106 году приплыл из Рима по морю на камне в Новгород и основал там монастырь.


[Закрыть] (Челяднину.) И жернов, великий камень, на коем святой Антоний в мимо прошедшие времена приплыл по Волхову, – и жернов им подай…

Шуйский. С Торговой стороны еще бегут, да дюжие какие… «Мощи, кричат, мощи покажи…»

Челяднин. Владыка, подними мощи святого Антония, пусть чернь узрит…

Острожский. Нет мощей в соборе… Увезены…

Челяднин. Святыня новгородская увезена из Софии! О, господи! Куда? В Литву, что ли?

Острожский. Куда увезены – то дело тайное…

Пимен. Пусть царь Иван в смолу кипящую ввергнет меня, – мощей святого Антония ему не отдам…

Челяднин. И жернов, великий камень, увезен?

Острожский. Утоплен в знаемом месте.

Челяднин. Ай, ай, ай, поторопились вы…

Острожский. Иван Петрович, у нас уже и грамоты польского короля и гетмана литовского под алтарем положены… Ждали – вот-вот придет князь Курбский с войском вызволять нас из московского ига…

Челяднин. Литва не поможет сейчас, – связана войной… Надо начинать самим, не мешкая. В Ильин день[233]233
  В Ильин день… – 20 июля ст. ст.


[Закрыть] ударим в набат единодушно в Москве, в Новгороде и Пскове… Мы готовы, вы не робейте…

Шуйский. К мосту человек идет, – здоров, ох здоров! – подпоясан, рукавицы натягивает, плечами переваливается… Этот позабавится на мосту…

Острожский (глядит вниз, с тревогой). Владыка, Васька Буслаев подходит… За ним – его ватага… Не выдержим…

Пимен (оборачиваясь к служкам). Ванюша, Костка, Микитушка, снимите-ка подрясники да скуфейки, сбегите вниз, подсобить нужно, – потешьтесь.

Трое служек торопливо кланяются в ноги Пимену, приговаривая: «Благослови, владыка», – и, на ходу стягивая подрясники, сбегают через пролом башни. Крики и шум драки сильнее.

Шуйский. Буслаев стену ломит, дьявол!

Челяднин. На вашей стороне неужто нет богатыря?..

Острожский. Владыка, благослови закрыть ворота… Придется раздать оружие…

Пимен. Делай по совести.

Острожский идет к пролому. В это время взрыв криков. Из пролома на площадку башни выскакивает Буслаев в разорванном кафтане и собольем колпаке, сбитом на ухо.

Острожский (отступая перед ним). Буслаев, Васька! Не озоруй!

Буслаев. Кого тут бить?

Пимен (поднимая крест). Пади ниц, шалун!

Буслаев (валится ему в ноги. Поднявшись, целует крест, вырывает крест из руки Пимена и сует Шуйскому). На, княжонок, подержи. (Пимену.) Теперича бить можно тебя? Чертушка! Зачем Новгород продаешь?

Острожский (кидается на него с шестопером). Давно я тебя ищу!

Буслаев (вырывает у него шестопер и также сует Шуйскому). Подержи. (Острожскому.) Давай рассудимся на кулаках, по чести. Бей первый, воевода.

Острожский. Вор! (Со всей силой ударяет его.)

Шуйский во время драки скрывается в пролом.

Буслаев (пошатнувшись от удара). Ой, светушки, не могу, ступил комар на ногу. А ну! Вдарь еще, князь Острожский. Боишься? Теперича, аз, купец молодой, буду тебя судить по-божьи. Эх, что-то плечико мое не разворачивается… (Замахивается.) А ну-ка, перед смертью скажи, воевода, за сколько серебреников святыню продал?

Острожский. Не глумись, бей, ушкуйник![234]234
  Ушкуйник – новгородский дружинник, ходивший в военные или торговые походы на ушкуях – больших плоскодонных лодках.


[Закрыть]

Пимен (встает между ними). Что уподобляешься бесоподобным опричникам яростивого царя Московского? Чадо неразумное! Не о вас ли, не о Новгорода ли мимошедшей славе плачем мы кровавыми слезами. Вольные! Неволя уготована вам, топор да плаха.

Буслаев. Ох, светушки, испугался-то я как, владыка. Это кто же меня на плаху пошлет?

Пимен. Царь Московский! Уготовил он всем истому вечную… Что вы, малоумные, о Польше и Литве шумите? Вертоградом[235]235
  Вертоград – сад, виноградник.


[Закрыть] зеленым зацветет Новгород под Литвы державной дланью. Вкусим от мира и благолепия… Опричников ждете? Укусят они вас больно песьими зубами… Не шали, Василий… Иди-ка на площадь, кричи, собирай ватагу… Копья изострите, щитами прикройтесь, становитесь крепко в воротах новгородских… Забудем, братия, междуусобие, един у нас враг.

Челяднин. Аминь!

Буслаев (Пимену). Шалун не я, – ты шалишь, владыка… Вот тебе мой ответ: мощи святого Антония и его каменную лодку покажи тут же, сейчас, либо тебя будем метать с этой башни в Волхов и воеводу Острожского и бояр московских покидаем туда же. (Подходит к пролому, свистит.) Ребятушки, детушки, сюда, наверх, в детинец! (Возвращается к Острожскому.) Стой теперь крепко.

Острожский (схватывает из кучи оружия алебарду[236]236
  Алебарда – топор в виде секиры или полумесяца на длинной рукояти.


[Закрыть]). Ребятушки твои за воротами остались. (Кричит.) Ко мне! На помощь!

Из пролома выскакивают служки: Ванюша, Костка и Микитушка, дети боярские и Шуйский.

Вяжи ему руки!

Буслаев. Да ну? А ведь я дался… Ой, горе горькое, побили, связали купца молодого, растрепали ему русые кудри. Берите меня… (Кидается на вооруженных, расталкивает их и через зубцы спрыгивает с детинца.)

Внизу рев толпы.

Шуйский (кидается к зубцам и глядит вниз). Дьявол! Прямо в Волхов прыгнул.

Острожский. Стреляй! (Выхватывает у одного из вооруженных лук и несколько стрел и, подскочив к зубцам, стреляет.)

Челяднин (останавливает его). Князь Григорий, не гоже так, не надо, уйми гнев, не дразни чернь…

Картина седьмая

Русский лагерь в Ливонии. Густой туман. Около царского шатра на пнях сидят подьячие и, положив на колено бумагу, пишут. Дьяк Висковатый, в накинутом на плечи нагольмыш тулупе,[237]237
  Нагольмьш тулуп – из одной овчины, не обшитый материей.


[Закрыть] диктует им. Около него – воеводы: Никита Романович Юрьев и Иван Федорович Мстиславский. В глубине, в тумане, слышен скрип колес, голоса, окрики, ржанье коней.

Юрьев (Висковатому). Крепость-то мы осадили кругом, да начинать опасно, – видишь, какой туман, своих побьешь. Вот – прояснит – тогда ударим из больших пушек и полезем на стену…

Висковатый. Эх, Ливония, – одна-то сырость. И лагерь же выбрали где поставить… Ни сесть, ни лечь, ни богу помолиться…

Юрьев. А что в Москве слыхать, Иван Михайлович?

Висковатый. В Москве – смирнехонько… (Подьячим.) Рты разинули! Пишите… (Диктует по грамоте.) «Ногайские татары[238]238
  Ногайские татары – население южно-русских степей, получившее свое название от хана Ногая (ум. 1300).


[Закрыть] – наги и бесконны и тебе не помогут, напрасно нам грозишь ногайцами. И султан турецкий тебе не помощник, – султан ходил в прошлом году на Астрахань, да ни с чем и вернулся, только войско притомил и людей приморозил». (Стукает одного подьячего тростью по голове.) Чего язык высунул! Пиши – татары – твердо-аз-твердо-аз-рцы-еры, – татары…

Юрьев. Крымскому хану пишете?

Висковатый. Хану, хану… Ссорим его с турским султаном и с польским королем. Как вы опять в Ливонию полезли, – польский король ему, Девлет-Гирею, – тридцать шесть телег прислал всякой рухляди и просит дружбы. Девлет-Гирей написал поносное письмо государю, – требует, чтобы мы посадили в Казани царьком его сына Адыл-Гирея, а не посадим – грозит прийти на Оку и Москву сжечь…

Юрьев. Крымский хан любит того, кто больше ему даст, – тот ему и друг…

Висковатый. Истинно, Никита Романович… (Диктует.) «…Тебе, хан Девлет-Гирей, об Астрахани да Казани нам не поминать. Бог нам эти царства дал в бережение, и мы – сам знаешь – сидим на коне, и сабля наша изострена. Мы государи великие и бездельных речей слушать не хотим. Государи между собой ссылаются поминками, а городами да царствами не ссужаются, – этому статься нельзя. Польский король тебе послал поминки, как холопу своему. Зачем ты их взял? Попросил бы у меня, чего тебе не хватает, – я бы дал без корысти как другу…»

Юрьев (смеется). Письмо государь творил?

Висковатый. Никому не доверяет, все сам. (Подьячим.) Пишите… Девлет, – добро-есть-веди-люди-есть-твердо-ер…

В глубине появляется Годунов и, обернувшись, кричит в туман.

Годунов. Пушкарям, когда стенобитные пушки поставят на месте, по чарке водки… (Висковатому.) Иван Михайлович, меня спрашивали?

Висковатый. Обожди… Букя-он-глагол-ер – бог…

Годунов (Юрьеву). Никита Романович, дозволь молвить.

Юрьев. Ты, опричник, чего спрашиваешь?

Годунов. Будто бы к нам Васька Шуйский ночью пришел с мужиками – конно и оружно? Дивлюсь…

Юрьев (кивая в туман). Вон он – тебя ищет.

Годунов отходит в том направлении.

Висковатый. Кого нам в Дикую степь послать большим воеводою?[239]239
  …послать большим воеводою? – Большой, или первый, воевода командовал большим полком, то есть главной частью армии (были также полки: правая рука, передовой, сторожевой, левая рука).


[Закрыть] Точат, точат сабли в Бахчисарае. Войска у нас в степи мало, нужен человек тяжелый.

Юрьев. По родословцу[240]240
  По родословцу… – по простому местническому счету (был еще двойной счет: по родословцу и разрядам).


[Закрыть] большим воеводой в степь ехать князю Ивану Федоровичу Мстиславскому.

Мстиславский. Нынче не по роду честь, а кто побойчее – тот тебе и на шею сел, тот и величается. Велели быть в степи воеводой Ваське Грязному! Мужику! Конюху! Мы и руками развели. Спасибо хану, что Грязного в плен взял. Да я, да после Васьки? Смеешься надо мной, Никита Романович.

Юрьев. Мы все строптивы, князь Иван Федорович, да сила солому ломит.

Мстиславский. Не поеду в степь…

В глубине сцены Шуйский, подходит к Годунову.

Шуйский. Здравствуй, Борис Федорович.

Годунов. Ты зачем приехал в лагерь?

Шуйский. Погулять на коне с вострой саблей, Борис Федорович.

Годунов. Ишь, какой прыткий. Сидел бы лучше дома со своими князьями-то…

Шуйский. С удельными мне не по пути стало, Борис Федорович. Смердят. А я жить хочу. У государя выслужиться хочу какой ни на есть службой… Был я в Новгороде. Вот страх-то. Едва ноги унес. Да оттуда, проезжая батюшкиными вотчинами, пригнал вам полтораста мужиков добрых в помочь.

Годунов. Ох, не знаю, кого ты перехитрить хочешь…

Шуйский. Верь мне, Бориска… Хитрые-то вам нужны, глупые – не нужны… Помнишь, у Опричных ворот ты на мне кафтан рвал… А ведь мы тогда с тобой договорились, – счастье вместе искать…

Годунов. Ну? Ты чего знаешь? Говори…

Шуйский. Да – говорить ли? Ведь руки, ноги дрожат. Про Москву, про Новгород ничего здесь не слыхали, – какие там чудеса готовятся?

Годунов. Какие чудеса?

Шуйский. Отойдем подальше.

Уходят. В тумане вспыхивает тусклое пламя, раздается пушечный выстрел.

Юрьев. С крепости ударили.

Мстиславский. Взяли крепость, отдали, опять возьмем и опять отдадим… О господи, когда конец-то?

Со стороны шатра появляется И в а н. У него поверх кольчуги накинута баранья шуба. Поднимает голову.

Иван. Ветерок?

Юрьев. Нет, государь, тихо. Это ядро пролетело, и ветви зашумели.

Иван. Воевода, мне ветер нужен!

Юрьев. Ждем, – солнышко повыше поднимется, тогда потянет.

Иван. Вели готовиться. Чтоб лестницы осадные в руках держали. У гуляй-города колеса смазать, а то дюже скрипят. У каждой пушки поставить бочку уксуса и поливать, не уставая, – стрелять будем докрасна… Войска благословили?

Юрьев. Нет еще, государь.

Иван. Благословить войска…

Юрьев. Слушаю, государь. (Уходит.)

Иван (останавливает Мстиславского). Князь Иван Федорович, помирись со мной. Перед смертным часом рубаху чистую надень, и душа будь чиста…

Мстиславский. Пригинаешь ты нас, государь, как ветер сухую траву.

Иван. Нужно пригинать-то вас, Иван Федорович… Вам трудно, и мне – трудно… Вернемся в Москву, – опять будешь первым, а здесь уступи Юрьеву…

Мстиславский. Государь, в родословце будет отмечено, что я ниже Юрьева был…

Иван. Сам в родословце помечу, что ты выбивался, а я волю твою сломал…

Мстиславский. Ломай, ломай древний лес, государь… Тебе виднее… (Уходит.)

Иван (Висковатому). Скорописца мне.

Висковатый (одному из подьячих). Касьян!

Касьян живо кланяется в ноги Ивану, поправляет висящую на шее чернильницу, ловко из-за уха достает свежее перо, из-за пазухи – свежий свиток пергамента.

Иван (Висковатому). Иван Михайлович, выкупать мне у хана воеводу Ваську Грязного, или пускай еще потомится в плену?

Висковатый. Человек-то он храбрый и верный.

Иван. Храбрость – дорога, а верности и цены нет, так, что ли? Много ли у меня верных? Их бы всех собрать, как лалы[241]241
  Лал – благородная шпинель, близкий к рубину камень.


[Закрыть] и алмазы, – украсить ими державу нашу. Души человеческие в тумане вокруг нас бродят… В тумане путь наш… (Подходит к скорописцу.) Пиши: «Ты мне отписываешь, Грязной, что по грехам взяли тебя крымцы в плен. Надо бы тебе, Васюшка, без пути средь крымских улусов[242]242
  Улус – крупное ханское владение.


[Закрыть] не ездить; ты, что ли, думал: в объезд поехал с собаками за зайцами? Или думал – в Крыму будешь шутить, как у меня, стоя за кушаньем. Ты сказываешься великим человеком; что греха таить, – мы вас, мужиков, к нам приблизили, надеясь от вас службы и правды. Только, видно, крымцы не так крепко спят, как вы, умеют вас, неженок, ловить. Стыдно, Васюшка. Мы перед ханом не запираемся, что был ты у нас в приближении, и с великой досадой дадим за твой выкуп две тысячи рублев, а до тех пор такие, как ты, по пятьдесят рублев бывали…» (Скорописцу.) Дай перо… (Подписывает письмо и – Висковатому.) Пошлешь в Бахчисарай с Годуновым.

Висковатый (подавая ему другие письма). Подпиши хану, государь.

Иван (проглядывая письмо). Буде хан спросит Годунова: кто у нас в степи большим воеводой? В грамоте того не сказано.

Висковатый. Быть старшему по месту князю Ивану Федоровичу Мстиславскому.

Иван. Глуп он, дремуч и неповоротлив…

Висковатый. Да роду-то уж больно знаменитого… Его отец и дед татар били жестоко…

Иван. Будь так, – впиши воеводой Мстиславского. (Взглянув на появившегося из тумана Малюту.) Ветер мне, ветер подай, Малюта…

Малюта. Государь, беда большая…

Иван. Говори…

Малюта. В крепости сидит противу нас в осаде твой зять, принц датский Магнус.

Иван (вскрикивает, точно его ужалили). Не верю!

Малюта. Ночью, как в крепость пробился обоз с хлебом, я мужика одного с телеги сбил и въехал в ворота, на базар. Все сведал. В крепости рыцарей-броняносцев – три тысячи, да латников с огненным боем тысяч десять. Пушечного зелья у них много, и хлеба запасено…

Иван. Ты видел Магнуса?

Малюта. На городской стене перед ним несли королевскую хоругвь, и рыцари, бывшие с ним, руку ему целовали.

Иван. Не верю. Глаза твои обманули… Магнус с нашим войском стоит под Ревелем.

Малюта. Был. А как немцам сюда подходить, – бросил войско и прискакал сюда, и племянницу твою, принцессу, с детьми привез. Ждали, что он будет оборонять город, – он сразу отворил ворота немцам и наших осадных людей всех им выдал…

Иван. Выдал, предал принц датский… (Притянув к себе Малюту.) Ну, а ты мне верен? Как душу мне твою увидеть? Совесть ощупать? Ведь я тебя, раба, ни золотом, ничем не одарю… Верен?

Малюта. Государь, о верности разве спрашивают, – чай, грех.

Иван. Приведи мне Магнуса… Сам лезь на стены… Пробейся к нему… Возьми живого…

Снова вспыхивает свет и грохочет пушка.

Малюта. Достану, приведу живого… Поди взгляни войска готовы, и фитили горят у пушкарей, и стрелы на тетивы наложены.

Иван и Малюта идут в глубину, в туман. Из шатра, поставленного по другую сторону сцены, выходит Вяземский, глядит в сторону уходящего с Малютой Ивана.

Вяземский. С дружком своим не расстается…

Висковатый. Поздно спишь, Афанасий…

Вяземский. Да сырость проклятая, разломило, ноют раны мои…

Висковатый. А зачем озорничаешь – без спросу шатер близко царского шатра поставил?

Вяземский. Иван Михайлович, ведь скучно стоять на болоте-то с лягушками. А ко мне вчерась жена приехала.

Висковатый. Сомневаюсь – хочет ли государь видеть тебя близко…

Вяземский. А вы все тому и рады, что государь меня ознобил! Псы цепные! Чем я перед ним провинился? Не лаской веет, в глаза не допускает взглянуть. За что? Бывало – Афонька да Афонька, часу без меня не мог… Что ж я – опальный?

Висковатый. А жену возишь за собой – зачем? По турецкому обычаю, что ли?

Вяземский. Да скучает без меня, глупая, – все плачет…

Висковатый (подьячим). Кончили? Ступайте кашу есть, опосля скличу.

Подьячие уходят.

С огнем играешь, Афанасий, не сносить тебе головы. (Уходит.)

Вяземский (вдогонку ему). Погоди – рано меня хоронишь… Как бы опять не стал у меня блюда за столом лизать!..

Из глубины возвращается Иван.

Иван (Вяземскому). Почему ты не на коне?

Вяземский. Великий государь…

Иван. Ступай к своему полку… (Оглянув его, злобно усмехнулся.) Иди к Малюте, скажи, – велю тебе быть с ним, когда на стены полезете… Щитом его прикрывай, – за каждую его рану ответишь. А убьют тебя, красавца, церковку на костях поставлю…

Вяземский. Великий государь!

Иван. Иди…

Вяземский. Позволь челом бить на последней милости… Болен я, саблю едва могу поднять… Убьют – так уж ты не оставь ее-то… Призрей ее-то… Как отец родной. Она ведь как дитя малое…

Иван. Афонька! Ты чего путаешь?

Вяземский. Чую, сложить мне голову… Для того и велел привезти ко мне государыню-княгиню мою…

Иван. Анну!

Вяземский. Анну, Анну…

Иван. Где она?

Вяземский. В шатре.

Иван. В шатре? Своей волей приехала?

Вяземский. Сама, сама пожелала. У нее ведь ни отца, ни матери, – сиротка… Она, как птичка, к гнездышку жмется…

Иван. Отдаешь ее в дочери мне? А ну, как я отец окажусь дурной, – ее не по-отцовски начну ласкать?

Вяземский. Господи, она – дурочка, на всякую ласку согласна…

Иван. Так и сговорились с ней, что согласна?

Вяземский. О чем гневаешься-то?.. Не понимаю, государь…

Иван. Все понимаешь!.. Змий!.. Сводник, растлитель!.. Жене твоей, что ли, медной крышей терем покрыть? Покрою… Ожерелье жемчужное в два пуда на шею повесить? Повешу, чтоб удавилась… Продал, продал непродажное… Или не поверить тебе? Своему виденью верить?

Вяземский (шепотом). Мне для тебя-то разве чего-нибудь жалко? Самое дорогое отдаю… И чиста, и кротка, и бела… Зайди в шатер, поговори с ней…

Иван. Нет, Афанасий… Не пойду в шатер, – я мертвый… И тебе тоже нехорошо быть живым…

Вяземский. Государь, я же по глупости если что сказал… Смилуйся…

Иван. Не кричи… Умирай тихо… (Левой рукой схватывает его за лицо, правой прижимает к себе с такой силой, что Вяземский задыхается.)

Из шатра появляется Анна. Кидается к Ивану, отталкивает его, обхватывает руками мужа.

Анна. Кто ты – у меня мужа отымать! Уйди, злой человек… (Обернув голову, глядит на Ивана, – вскрикивает.) Он! Это он!

Вяземский. Тихо, тихо, Анна…

Анна (Ивану). Черными глазами не сверкай… Царь… Казни нас обоих…

Иван. Анна, подойди ко мне…

Вяземский. Ну что уцепилась, глупая… Подойди к государю…

Иван. Аннушка, подойди ко мне.

Она отпускает мужа и, притянутая взглядом Ивана, подходит к нему. Иван низко ей кланяется.

Милая, красе твоей кланяюсь…

Анна. Иван Васильевич, не надо, нехорошо… (Обернулась к мужу, но он ушел в шатер.)

Иван. Успеешь к мужу… Побудь еще. Глядеть на тебя – сердце стонет… Какими словами обласкать тебя, голубка? Во сне блаженном такие-то живут…

Анна. Ох… Что ты так-то убиваешься… Чай, мне жалко… Стыдно мне… Ах, батюшки…

В это время – усиливающийся шум ветра в вершинах сосен. Из тумана – крики: «Ветер, ветер, ветер!»

Иван. Дивно, Анна!.. Ты вышла из шатра – и развеялся туман… Счастливая… А я еще не мертв, не жалей меня, не стыдись, что мучаешь. Слышишь, ветер, – знак добрый…

Крики, звон оружия. Туман развеивается клочьями, сквозь них проступают зубцы башен. Тяжело ударяют русские пушки. Из шатра выбегает Вяземский в шишаке и кольчуге, пристегивая саблю.

Вяземский. Анна!

Анна не оборачивается, глядит на Ивана. Он, как кулачный боец, уперся в бока, следит, как в тумане проходят ратники с лестницами, другие – тащат гуляй-город. Трубы, грохот пушек. Из-за царского шатра выбегают опричники, среди них – Басманов, Суворов, Темкин.

Басманов. Эй, конюхи, коня государю!

Темнота. Снова – свет. Солнце висит низко. Над башнями – черный дым пожара. Из царского шатра слуги вынесли и поставили на ковер золоченый стул с орлом на спинке, с грифонами наместо подлокотников. Трубят рога, литаврщики бьют в огромные литавры, похожие на котлы. Приходят воины с добычей и складывают ее у царского места, около которого стоит В и с к о в а т ы й. На другом конце сцены у своего шатра стоит Анна.

Висковатый (ратникам). Дрова сваливаешь? Клади бережнее. Положил, имя сказал писцу и отступи в сторонку, – никого не забудем… (Кому-то – невидимому за кустами.) Сотник, присматривай, чтобы шлемы с головами не приносили, головы бы из шлемов вынимали и прочь выбрасывали… Эка, варвары!..

Анна (глядя в сторону крепости). Вон он! Как молния, сверкнул! Конь под ним прыщет, рвы, канавы между копыт пускает. Стал у ворот, конь в землю по колена врос, – вот как его конь встал у ворот. Пленные все ниц упали, стяги, знамена перед ним наклонилися… А он – грозен – глядит, на шлеме солнце горит…

Висковатый. Чего ты, княгиня, как из сказки причитываешь? Ушла бы в шатер.

Анна. У его у буланого коня дым из ноздрей, пламя изо рта, – видела своими глазами.

Висковатый. Нынче государь грозен. Победа большая. Пощады городу нет, – не то что в прошлые годы…

Анна. Повернул коня, опять скачет.

Висковатый. А ты все-таки уйди, – бабе здесь не место: народ разгоряченный. Собери мужу попить, поесть, а поглядишь в щелку.

Анна уходит в шатер. Входит Басманов с черным знаменем, на котором нашит белый крест.

Басманов. Куда поставить? Висковатый. Прислони к стулу.

Басманов. Где у тебя писец? (Обернулся к писцу.) Пиши: десятник первой опричной сотни, Федор Басманов, с бою взял знамя магистра ливонского.

Висковатый. Хвастай умеренно, Федор.

Басманов. Ладно. Причем при взятии знамени двух рыцарей-знаменосцев рассек на-полы…

Входит Суворов, гоня перед собой на аркане трех рыцарей: Розена, Штейна и Вольфа.

Суворов. Налетел на них, понимаешь, как закричу по-татарски, одного сбил конем, другого – булавой по башке, он и руки раскинул, грохнулся с седла, третьего сдернул арканом… Ахнуть не успели – я их скрутил. Где писец?

Висковатый. Рыцари или так – латники?

Суворов. Латники! Эх ты, чернильная душа! Первейшие германские рыцари, – королевских кровей… (Рыцарям.) Гляди веселей, – чего там! Опосля поднесу зеленой, русской, по чарке…

Рыцари кивают ему, повторяя: «Русский – хорошо, водка – хорошо».

(Толкает их к писцу.) Говорите имена, дьяволы…

Входит Т е м к и н, волоча Козлова.

Темкин. Злого черта добыл! Всю кольчугу на мне иссек саблей. (Писцу.) Имени он не говорит, пиши приметы. Это птица особенная.

Козлова замечает Шуйский и протискивается ближе к нему.

Темкин (Козлову). Ты кто – поляк, литовец, русский?

Шуйский (Темкину). Убей его, это вредный человек.

Темкин. А ты поди сам – добудь такого, тогда распоряжайся.

Входят Малюта и Вяземский с завязанной головой, они ведут Магнуса, у которого на шлеме – корона, на плечах – плащ с горностаем.

Вяземский. Принц датский Магнус, – взят мной и Скуратовым…

Висковатый (горестно). Принц Магнус, что ты сделал?

Магнус. Я король этой несчастной страны! Развяжите мне руки. Это неприлично!

Висковатый. Развяжите руки зятю государеву.

Малюта (развязывая ему руки). А государя обманывать прилично?.. Эх, принц, принц… Не шали, стой смирно…

Магнус. О, какой вздор! Я отказываюсь что-либо понимать!

Малюта. Сейчас поймешь!

Появляется Иван – разгоряченный, весело оскаленный. Садится на стул, ставит саблю между колен и, наклонившись, глядит на Магнуса.

Иван. Поздорову живешь, зятек?..

Магнус. Великий государь, я пришел оправдаться.

Иван. Спасибо… А я думал – принес мне ключи от Ревеля. (Протягивает руку.) Где ключи? Дай…

Магнус. Не по моей вине не был взят Ревель. Ты велел быть при войске дуракам: Иоганну Краузе, Иоганну Таубе, Францу Вахмейстеру и Юргену Ференсбаху, – это хорошие военачальники за пивной кружкой. Они продали твою службу шведскому королю за две тысячи марок. Ночью они зажгли русский лагерь, и с ливонским полком, в котором все до одного – разбойники и бродяги, как вот эти рыцари, ушли черт их знает куда. Русские полки выбежали из горящего лагеря, и я остался один… В большом страхе я прискакал в этот город…

Иван (Висковатому). Врет?

Висковатый. Нет, не врет, государь, – так было под Ревелем.

Малюта. Не врет, но главное утаивает.

Иван. Посадил я тебя королем в Ливонии, прекрасный город этот дал в столицу. А ты ворота отворил моим лютым врагам. Затеял со мною брань. Изменой и хитростью хочешь отнять у нас кровью завоеванное! Что мне с тобой делать? (Глядит на него, на опричников, останавливает взгляд на Малюте.)

Малюта. Кончать, государь?..

Иван (Магнусу). Стань на колени, твое королевское величество.

Магнус. О нет! Тебе этого не простят. Не унижай меня перед мужиками… Не надо…

Иван. Пустое, – нас и без того все короли бранят…

Висковатый (наклонясь к уху Магнуса). Вымаливай свою голову…

Иван. Не прибудет тебе чести, что не хочешь у меня в ногах поваляться… Магнус, Магнус, где твоя честь? Потерял ее, потеряешь и голову… (Быстро нагнулся, сорвал с него корону, швырнул на землю, крикнул.) Кончай его, Малюта!

Магнус (упал на колени). Виноват… Прости… (Хватает его за ноги.) Дьявол попутал… Пощади…

Козлов (исступленно). Стыдно! Варвара безумного колена обнимать! Встань, принц датский!

Все отшатнулись от Козлова, только Шуйский остался близ него.

Шуйский (негромко). Откуси себе язык.

Иван (ищет глазами, кто крикнул, и встречается со взглядом Козлова). Ты крикнул? А ведь я тебя знаю… Не тебя ли я в церкви по голове погладил? Вот ты кто?

Козлов. Не боюсь тебя! Мучитель человеков! Над бесами владыка, ибо сам бес…

Иван. Погоди, погоди… Ведь тогда мы с тобой не договорили… Подведите его ближе…

Козлов. Порази меня жезлом… Варвар! Ничего тебе не скажу… Язык мой вырви, – слова от меня не узнаешь. На тебе мой язык!

Козлов втягивает голову в плечи и, помогая себе рукой, откусывает язык и выплевывает его к ногам Ивана. К Козлову кинулись опричники, окружили, повели.

Иван. Видишь, Магнус, легко ли мне быть государем? Русские люди яры, ни мук, ни смерти не боятся: ишь, – язык откусил, чтобы товарищей своих не выдать… А чести у него, изменника, больше, чем у тебя… Малюта, возьми его под стражу, пусть поразмыслит над своей совестью…

Магнус. Великий государь, искуплю вину…

Иван (Годунову). Подними корону, отдай ему для ношения… Не будь ты сыном любезного брата нашего Христиана – я бы осерчал не так.

Магнуса уводят.

(Взглядывает на трех рыцарей.) А эти кто?

Суворов. Мой полон, государь, – с одного наезда – трое…

Иван. Имена их?

Суворов (справляясь у писца). Рыцарь Фриц Розен, рыцарь Вольдемар Штейн, рыцарь Ганс Вольф… Прынцы, – чего там!

Иван. Хотят ли они служить у нас?

Суворов (Висковатому). А ну-ка, спроси их по-немецки.

Висковатый (рыцарям). Великий государь хочет простить вам службу у польского короля и спрашивает, согласны ли вы своею волей служить царю русскому без воровства и отъезда?

Рыцари (живо переглянулись, повеселели и, преклоняя колена, закричали). Хох, хох, хох! Царь Иван Васильевич!

Иван (Висковатому). Хорошо. Скажи им, что я не беру их на службу. (Годунову.) Борис! Повезешь хану письма, так заодно подаришь ему этих рыцарей. Посади их на телегу добрую, да чтоб не отощали в дороге. Хану скажешь, что-де кланяюсь ему тремя рыцарями, а понравятся – и еще пригоню. За них немалые деньги выручит хан Гирей…

Годунов. Большого выкупа не выручит, государь, – на Неметчине нынче голодно, рыцарь дешев.

Иван (сходит с трона). Афанасий, сходи попроси княгиню, – жажду, милости прошу – поднесла бы мне меду своими руками.

Вяземский быстро уходит в свой шатер.

(Подходит к Шуйскому.) Не думай, что я глух. Как имя тому, кто язык себе откусил?

Шуйский. Обезумел я, государь, как он тебя, святыню, бранить стал поносными словами…

Иван. Имя скажи.

Шуйский. Козлов, родственник Андрея Михайловича Курбского… Государь, Борису Годунову все известно…

Годунов. Дело тайное и страшное, государь… Шуйский всех выдал…[243]243
  Дело тайное и страшное, государь. Шуйский всех выдал… – Речь идет о московском заговоре, в котором участвовала московская нетитулованная знать и высшая приказная бюрократия. В июле 1570 года было казнено около 120 человек. Шуйский в доносе не участвовал.


[Закрыть]

Иван. Подожди. Не огорчай меня.

Из шатра выходит А н н а с подносом и чашей. Иван стремительно оборачивается к ней.

Анна. Милости прошу, государь Иван Васильевич, испей во здравие…

Иван подходит к ней, опустившей глаза, берет чашу, жадно выпивает, бросает чашу на землю.

Иван. Спасибо, счастливая… (По обычаю целует Анну в губы три раза и еще раз так, что у нее дрожат руки и колени.)