Текст книги "Русский фронтир"

29

– Да вы, я смотрю, запасливы, мой друг. – Де Гюсак покачал головой, наблюдая, как Липранди извлекает из багажа уже третью шкатулку с пистолетами.

Разумеется, Анри тоже был отнюдь не безоружным. Но пара пистолетов и три пары – вещи несколько разные. Плюс у обоих путешественников было по неизменной шпаге, да еще имелись мушкеты, захваченные на случай охоты.

Охотой побаловаться не пришлось, так как мушкет – оружие не столько на дичь, сколько на человека.

– Не запасливый, а предусмотрительный, – поправил компаньона Липранди.

Блохин скромно сидел в уголке каюты. Мушкет подполковника в могучих руках матроса казался игрушкой.

Липранди деловито принялся заряжать пистолеты. Это важное дело он не любил доверять никому. Разве что секундантам на своих многочисленных дуэлях, но там свои правила и свои законы. Гораздо более строгие, чем на войне.

– Только как вы все это возьмете с собой? – поинтересовался Гюсак.

– Так ведь есть кому поднести, – слегка улыбнулся подполковник.

Он закончил с заряжанием и спрятал два пистолета во внутренние карманы сюртука, предусмотрительно нашитые еще перед появлением в Новом Орлеане.

Впрочем, у Гюсака тоже имелись потайные карманы в одежде. В жизни хватает случаев, когда оружие необходимо и в то же время держать его на виду крайне нежелательно.

– Если услышишь выстрелы, немедленно выскакивай на палубу со всем этим, – перешел на русский язык Липранди и показал на оставшиеся пистолеты. – А дальше – уже по обстановке. Если же нет, пока сиди тихо. Успеем еще тебя представить команде.

– Понял, ваше высокоблагородие.

– Идем. – Липранди поднялся и в последний раз проверил, легко ли выходит из ножен шпага.

– Удачи вам, Иван Петрович, – пробасил Блохин. Как человек невоенный, он не был связан формальными обращениями.

– Спасибо, братец, – кивнул офицер. – Надеюсь, все обойдется миром.

Снаружи шла обычная деловая морская жизнь. Матросы заунывно пели какую-то шенгу, попеременно подтягивая то один, то другой шкот. Шкипер с юта отдавал короткие команды, по которым шхуна ложилась на очередной галс. Поскрипывал корпус. Ветер чуть посвистывал в снастях. За бортом же лазурью разлеглось море да нежно синели небеса.

В такую погоду как-то не хочется думать о схватках и смерти. Хотя именно эти, такие мирные с виду, воды уже который век являлись ареной непрерывной борьбы всех со всеми. Недаром когда-то море помимо официального названия частенько называли Флибустьерским.

Галвестон уже скрылся за горизонтом, и теперь нигде не было видно ни одного клочка суши. Сплошная вода, будто недавно прошел всемирный потоп, и вокруг один лишь океан, да где-то в неведомой дали торчит одинокая и легендарная гора Арарат.

– Ветер не слишком благоприятный, – сообщил Рене. – Но ничего страшного. Дойдем чуть позже, и все.

– Видишь ли, мы с компаньоном решили изменить пункт назначения, – сообщил шкиперу Липранди. – Есть места, в которых мы распродадимся гораздо выгоднее, чем в Новом Орлеане.

– Воля ваша, – равнодушно пожал плечами Рене. – Мое дело доставить, а куда – тут решайте сами.

– Мы и решили, – в тон ему отозвался Липранди.

– Куда? – уточнил шкипер и тут же высказал предположение: – В Доналдсвилль? Но я бы не сказал, будто там цены повыше. Скорее, наоборот.

– В Веракрус.

– Что? – На изрезанном морщинами задубелом лице Рене появилось некое подобие удивления. Примерно так мог бы удивляться старый пень.

– Ты плохо слышишь? – со скучающим видом осведомился Липранди.

– Нет. – Но при этом шкипер помотал головой, будто стремился вытрясти из ушей воду.

– Тогда делай, что тебе говорят, – посоветовал подполковник.

– Но нас же там могут задержать! Даже шхуну арестуют.

– С чего бы? Или мы в состоянии войны?

– Пока нет.

– Ну вот. Так какие проблемы? Согласно договору, ты получаешь положенные деньги и процент со сделки. Прочее – не твоя забота. Напротив, ты же еще заинтересован, чтобы товар был распродан подороже.

– Документы на груз, – пояснил Рене. – Что русские, что испанцы могут просто конфисковать и товар, и судно по обвинению в контрабанде.

– Договориться с властями несложно. Не думаю, что жители Веракруса чем-то отличаются от жителей Нового Орлеана. Люди – повсюду люди.

– Воля ваша, – повторил Рене. – Но многие из команды будут недовольны. Им крайне нежелательно появляться в испанских владениях.

– Владения уже не испанские. А воля действительно наша, – твердо заявил Липранди, давая понять, что какой-либо дальнейший спор лишен смысла.

Шкипер пожал плечами, мол, я вас предупредил.

– И вот еще… На Галвестоне я нанял себе слугу, – добавил Липранди.

– Мне-то что? Наняли – и наняли, – пожал плечами шкипер. – Только не забудьте оплатить за лишнего человека.

Вместо ответа Липранди протянул несколько монет, которые сразу раз и навсегда закрыли вопрос.

Конечно, флибустьеры до сих пор не нанимались слугами даже к важным господам, однако почему бы и нет? Если предложены неплохие условия, а сам моряк уже хочет обосноваться на берегу и лишь использует случай…

– Кажется, пронесло, – подвел итог подполковник, когда они с Гюсаком вновь остались одни.

– Пока пронесло, – поправил его Гюсак. – Не понравился мне намек шкипера на недовольство команды. Не иначе кое-кто успел отметиться в качестве пирата, вот теперь и боится последствий.

– Ерунда. Можно подумать, будто где-то существуют списки всех бывших морских разбойников, – отмахнулся Липранди. – Да и к чему ворошить прошлое, если человек уже занялся нормальной деятельностью? Боюсь, тут население больше чем наполовину замешано не в одном, так в другом нехорошем деле.

Француз лишь вздохнул. Ему тоже было что вспомнить за долгие годы пребывания в Новом Свете. И потому он кое-что знал о нравах здешних жителей и не слишком обольщался согласием шкипера. Пусть капитан – второй после Бога, но второй – это еще не первый, да и к Богу многие матросы относились по-свойски, не утруждая себя выполнением заповедей. Хотя у любого на дне рундука обязательно имелась Библия.

– Я бы посоветовал быть настороже. Бунтов в здешних водах было немало, и многие начинались по гораздо менее значимому поводу, – предупредил Анри.

Впрочем, мрачные предупреждения де Гюсака оказались напрасными. Никто не бунтовал и не пытался завладеть шхуной.

Целых три дня.

30

У Муравьева давно сложилось впечатление, что с момента его попадания в Мексику вся его жизнь состояла из сплошных бесконечных дорог. Вряд ли за полгода с лишним он находился на одном месте больше трех дней кряду. Все же остальное время Николай куда-то ехал то в коляске, то верхом, и вся разница заключалась лишь в количестве людей, ехавших с ним, да в скорости, с которой осуществлялось движение.

Но нынешний путь был самым трудным. Даже следовавшие с офицером казаки явно устали, а ведь они были гораздо привычнее к бесконечным скачкам, чем офицер квартирмейстерской части.

«Надо будет преподнести наместнику доклад о срочном учреждении в колонии почтовых станций на российский манер», – в который раз устало подумал Муравьев.

Беда состояла в том, что очень многое требовалось сделать, причем – лучше всего вчера. Но реально ли поднять страну буквально в одночасье? А тут еще постоянные угрозы со стороны североамериканцев как в виде вторжения, так и в потакании всем, кто готов выступить против законной власти. Плюс местные недовольные жители.

О собственных юношеских планах учредить республику Николай успел окончательно забыть.

Пыль взметалась под копытами, висела в безветренном воздухе, покрывала лица и мундиры, проникала в легкие. Еще добавить к этому палящее солнце, которое вызывало головную боль и желание хоть на короткое время укрыться в тени, а лучше – погрузиться по горло в какую-нибудь реку и сидеть там до вечера. Лишь бы вода была попрохладнее.

Но не было поблизости ни реки, ни даже крохотного леска. Да и все равно обстоятельства не позволяли задерживаться на одном месте. Без того потеряли часа полтора на обед и пребывание в форте, и теперь требовалось наверстывать упущенное.

Сколько осталось до Сан-Антонио этой бешеной скачки? Два дня? Три? В любом случае надо спешить, ведь войска будут выдвигаться гораздо медленнее. Даже Кастебану потребуется побольше недели, чтобы собрать отряд и дойти до границы.

Муравьев успел убедиться в качестве нынешней мексиканской армии и был не в восторге от нынешних убеждений. Времена, когда испанская пехота была лучшей в мире, миновали пару веков назад. Давным-давно небольшие отряды конкистадоров могли с кажущейся легкостью преодолевать любые расстояния и покорять могучие царства. Их потомки успели измельчать, избаловаться достигнутым. Отсутствие должной подготовки не позволяло и близко поставить испанских солдат рядом с французскими, а уж о русских не стоило и говорить.

Или дело касалось лишь колониальных войск? В конце концов, Наполеону так и не удалось покорить до конца континентальную Испанию. Здесь же, за океаном, серьезных войн мексиканцы давно не вели. Дело ограничивалось стычками с многочисленными разбойниками и повстанцами, то есть потомками тех же самых конкистадоров, только избравшими иной путь. Да и отдаленность от центральной власти действует расслабляюще.

Если бы было хоть немного времени, дабы подтянуть местную армию! Солдатами не рождаются. Тут главное – соответствующее воспитание. Год-другой времени, правильная подготовка, и положение станет иным.

Где только взять этот год?

Дальше мысли затихли, подавленные бесконечным движением и не желающей униматься жарой.

– Ваше благородие! Люди!

Голос Лукьяна, одного из двух казаков, сопровождавших в поездке, с некоторым трудом прорезался в сознание. Уж больно монотонен был окружающий пейзаж, а путь верхом отнюдь не способствует разговорам. Тем более когда приходится идти быстрой рысью.

– Где? – Во рту пересохло, и слова дались с некоторым трудом.

– Вон там, у леска. – Казак указал рукой в сторону крохотной рощицы, лежавшей версты на две в стороне от пути гонцов.

Муравьев всмотрелся. Вроде и вправду от деревьев двигалась группа всадников. Но кто – на таком расстоянии было не разобрать. Еще странно, что Лукьян вообще обратил внимание на едва заметные точки.

Впрочем, почему странно? Казак ведь, у них наблюдать за всем происходящим в округе давно въелось в плоть и в кровь.

Николай извлек подзорную трубу, но на подобном расстоянии да еще на скаку рассмотреть подробности было невозможным. Лишь было ясно, что всадников не менее двух десятков.

– Наперерез идут, – вымолвил Лукьян.

Второй казак, Прохор, до того ехавший несколько впереди, чуть притормозил бег коня и сблизился со спутниками.

Происходи дело в России, Муравьев наверняка поговорил бы со случайно встреченными людьми. Насколько позволяло время, разумеется. Но здесь…

Дело было еще в том, что дорога в Сан-Антонио проходила мимо рощи. Просто она делала в этом месте большой крюк, и возглавлявший кавалькаду Прохор решил спрямить путь.

– Не лихие ли люди, часом? – высказал возникшие сомнения все тот же Прохор. – Чего они из леска повылазили?

Заподозрить казака в трусости было невозможно, но осторожность – совсем иное. Да и задание у Муравьева было чересчур важным, дабы рисковать головами понапрасну.

– Думаешь?… – продолжать капитан не стал.

– А что думать? – поддержал приятеля Лукьян. – Славненькое там местечко для засады. Не одни же мы тут ездим!

С момента выезда из форта по пути не попалось ни души, однако дорога была наезженной, и ею явно пользовались не столь редко. Потому определенный резон в подозрениях казаков явно был.

– Скачут резво. С добром так не ездют, – предъявил еще один аргумент в пользу засады Прохор.

Конечно, можно было предположить, что какие-нибудь темпераментные креолы от избытка чувств приветствуют всех путников, каковые только оказались в поле зрения, но предположить – не означает поверить.

Казаки скакали рядом с офицером, выжидательно поглядывая на старшего: что решит? Их мнение было ясно, как безоблачное, далековатое от вечера небо.

Им-то легче. Казаки никогда не видели ничего зазорного в отступлении и даже в бегстве, если на то толкали их обстоятельства. Николай же, даром что проделал когда-то весь путь от Вильны до Тарутино, да и в Европе порою армии приходилось отходить, но вот такое бегство от предполагаемого неприятеля считал несколько зазорным и не очень совместимым с честью.

Если бы хоть иметь твердую уверенность, что враг…

После вполне понятных колебаний Муравьев все же махнул рукой вперед и первым дал шпоры коню.

Не так-то легко уйти в степи. Единственная надежда на заводных лошадей. Преследователи шли одноконь, и это давало какие-то шансы до темноты, а там – попробуй найди…

31

Первым неладное заметил Анри. Он очень долго жил в Новом Свете, и привычка обращать внимание на каждую мелочь давно въелась в кровь. Иначе выжить здесь было трудно. Вернее, на берегу – еще возможно, но в море…

Нет, трое путешественников не расслаблялись ни на минуту. Следили, в какую сторону идет шхуна, незаметно наблюдали за командой, сами то и дело осматривали горизонт. Спали по ночам тоже по очереди, даже не раздеваясь и имея под рукой заряженные пистолеты и мушкеты.

С виду все вроде бы было в порядке. Никто не выражал неудовольствия, даже не ясно было, довел ли шкипер до своих людей новую цель их плавания. Люди работали слаженно, погода была приемлемой, и по расчетам осталось не так много времени до того момента, когда шхуна бросит якорь в вожделенном Веракрусе.

– Не нравится мне, что кое-кто из матросов шепчется по углам, – тихо произнес Гюсак, в очередной раз вернувшись с палубы в каюту.

– Может, о бабах? – спросил Липранди. Но сам внутренне напрягся и даже проверил, на месте ли пистолеты.

– Может, и так, – кивнул Анри. – Но я невзначай попробовал пройти мимо – сразу замолкают. А ведь из женщин моряки секрета не делают.

– И много таких?

– С десяток будет. – Де Гюсак, разумеется, уже посчитал возможных противников.

Беда состояла лишь в том, что оставшихся тоже нельзя было считать союзниками. С какой стати им в случае заварушки защищать пассажиров? В лучшем случае останутся нейтральными. Одна надежда – бунт на корабле наказуем, и кого-то может устрашить грядущая кара.

– Значит, примерно треть экипажа, – подвел итог Липранди.

Команда шхуны насчитывала тридцать пять человек вместе со шкипером, двумя его помощниками, плотником и прочим людом.

Он в двух словах пересказал все Блохину. Матрос понимал кое-что на французском, однако все-таки знание языка оставляло желать лучшего, а в таком деле не хотелось быть непонятым.

Подполковник выпускал новоявленного слугу на палубу в расчете, что матрос к матросу всегда относится иначе, чем к богатому бездельнику. Да и для команды Павел был бывшим флибустьером, то есть секретов от него у потенциальных бунтовщиков быть вроде бы не должно, однако ни о каких бунтах с Блохиным никто не говорил. Спрашивали, с чего это он вдруг решил завязать с промыслом, и кивали в ответ, мол, подвернулось выгодное предложение, а там через годик можно будет основать дельце на берегу. В конце концов, бросить якорь где-нибудь в хорошем месте мечтали многие, только получалось это у единиц. Большинство так и бороздили моря, пока оставались силы или же судьба в виде рифов, шторма или петли не прерывала бродячую жизнь.

И молчание не факт, и перешептывание не факт. Хотелось бы надеяться на лучшее. Хотелось бы…

– Паша, пройдись по палубе. Может, с тобой будут пооткровеннее? – распорядился Липранди.

Дверь за матросом закрылась, и подполковник вновь перешел на французский язык:

– Интересно, что же наш капитан?

– Черт его поймет… – Пальцы Гюсака поглаживали шпажный эфес. – У него положение не лучше нашего. Встанет на нашу сторону – и может оказаться за бортом, поддержит бунт – есть риск лишиться шхуны. Если кто узнает, свои же проходу не дадут. Кто захочет выйти в море с ненадежным шкипером? Но пока молчит, будто ничего не замечает. А может, я паникую зря и ничего не будет.

– Все может быть…

Снаружи уже вечерело, а вечер – время тревог.

Ужин давно миновал. Можно было скоротать время за бутылочкой вина или чего-то более крепкого, только стоит ли? Особенно если предположения окажутся правильными.

– Думаю, если чего произойдет, то под утро, – произнес де Гюсак. – Когда все спят и никто не сумеет оказать достойного сопротивления.

Оружие, как и на других кораблях, хранилось под замком, ключи были у шкипера, однако ножи у матросов имелись, да и ключи всегда можно отнять. Не у живого, так у трупа. А то и просто договориться по-хорошему.

– Подождем. – Липранди почему-то уверился в подозрения компаньона и теперь подсознательно ожидал бунта.

По-своему было даже интересно. Опасностей подполковник никогда не боялся, напротив, всегда шел им навстречу, стрелял отменно, шпагой владел виртуозно, только дело-то до сих пор не выполнено, и главное – не потешить кровь, а доставить куда надо все данные по пиратскому гнезду на Галвестоне.

Блохин вернулся тогда, когда за окном каюты окончательно стемнело.

– Разрешите доложить, – тихонько вымолвил матрос, но Липранди лишь махнул рукой.

– Сколько раз говорить – без чинов!

– Слушаюсь, Иван Петрович. – Хорошо хоть голоса Блохин не повышал. – Значит так, на откровенность не идут, но спрашивали, хорошо ли владеете оружием и крепко ли спите по ночам. Да само собой – как я к вам отношусь. Пришлось сказать, мол, никак. Воспользовался оказией да обещанными деньгами, а так – на берегу расстанемся, и всего-то делов.

– А они?

– Переглянулись этак со значением, а дальше продолжать не стали. Лишь спросили: не хочу ли подзаработать? Когда же ответил: хочу, намекнули, будет тебе заработок, а какой и когда – не сказали.

– Что ж, все сходится, – вздохнул Гюсак, когда Липранди перевел ему доклад матроса.

– Шкипера предупредим? – деловито спросил Липранди.

– Думаете, он не чувствует? – вопросом на вопрос отозвался де Гюсак.

Его собеседник посмотрел с некоторым удивлением. Нет, хороший капитан должен знать все, что происходит на его корабле, но ведь при одном подозрении на бунт необходимо принимать соответствующие меры. Гораздо легче подавить выступление в зародыше, чем потом пытаться исправить собственные ошибки.

– Тогда… – начал Липранди и умолк.

– Вполне возможно, – согласился с ним компаньон. – Тут тоже возможны варианты. Или месье Рене надеется, что вместо бунта будет просто выступление с требованием повернуть в тот же Новый Орлеан, и мы будем вынуждены подчиниться гласу команды. Или хочет изобразить из себя жертву и лишь потом взять власть в свои руки. Только в последнем случае нам на этом свете места может не быть. Хотя, может, и зря мы на него наговариваем. Не хочет человек в Веракрус – так это еще не преступление.

– Ой ли, – протянул Липранди. – Хотя подождем.

Ночь тянулась долго. С палубы раздавались редкие команды помощника, стоявшего ночную вахту, порою что-то говорил в ответ кто-нибудь из матросов, плескались волны, что-то скрипело – обычные корабельные звуки.

Мужчины не ложились. Они молча сидели в каюте у Липранди, время от времени курили трубки да ждали: ошиблись в своих расчетах или нет?

Никто из троих ничего особенного не думал. Как и не переживал, и уж тем более – не страшился. Словно если что-то произойдет, то не с ними, а с какими-то совсем другими людьми. Так и сидели в полудреме, держа оружие под рукой.

Пару раз в коротеньком коридорчике, куда выходили двери всех пяти крохотных кают – капитана, двух помощников и столько же пассажирских, – раздавались шаги. Мужчины каждый раз напрягались, но шаги умолкали после скрипа какой-нибудь двери. Кто ходил – шкипер или кто-то из его людей, – так и осталось тайной. Но не потому, что разгадка была очень сложна, а потому, что никого не интересовала. Мало ли по каким делам может выйти человек?

– Скоро утро, – тихо пробормотал Блохин. Нарушив тем самым бесконечное молчание.

Ему никто не ответил. Лишь посмотрели сначала на матроса, затем – за окно, после чего де Гюсак принялся набивать трубку, а Липранди извлек из кармана брегет.

И вновь спустя какое-то время навалилась дрема. Не сон, когда не воспринимаешь ничего из происходящего вокруг, а лишь его жалкое подобие, когда внешне вроде бы спишь, а внутри чутко прислушиваешься ко всему.

Утро в самом деле было близко. Наступил тот час, когда на берегу засыпают даже сторожевые собаки, и лишь петухи готовятся заскочить куда повыше по мере возможности кургузых, не предназначенных для полета крыльев да пропеть свои неизменные приветственные песни.

– Как бы за ночь нас не переместили куда-нибудь совсем в ином направлении, – вздохнул Липранди.

Обычно пару раз за ночь кто-либо из пассажиров выбирался на палубу и словно невзначай бросал взгляд на небо, определяя, в какую сторону движется шхуна. Теперь же по молчаливому уговору мужчины решили не разделяться и ни разу не покидали каюты.

– Нет, резких маневров судно не совершало, – возразил после паузы Гюсак. – Я бы почувствовал. Галсы меняли, но сильно не поворачивали. Если и отдалились от курса, то не слишком далеко.

Французу можно было доверять. Когда приходится бороздить моря, многое начинаешь чувствовать на подсознательном уровне. По крайней мере, то, что касается маневров.

– Все можно проделать и по чуть-чуть. Все же хочется удостовериться своими глазами. Да и чуть размяться не помешает…

Липранди выбрал из лежащих на столе пистолетов себе пару и привычно положил их в карманы.

– Как хотите, Жан. – Анри последовал его примеру. – На палубе даже лучше…

Однако даже подняться компаньоны не успели. Де Гюсак вдруг прислушался и предостерегающе поднес палец к губам.

В коридор явно кто-то заходил. И то, что при этом незваный гость старался передвигаться бесшумно, говорило явно не в его пользу.

Судя по немногим звукам, за дверью перемещалось сразу несколько человек. Потому сомневаться в их намерениях не приходилось. На любом корабле появление матроса на юте допускалось лишь по какому-либо делу. Местом постоянного пребывания команды были палубы или носовые кубрики. Корма традиционно целиком и безраздельно принадлежала судовому начальству. Причем это правило одинаково соблюдалось и на военных кораблях, и на торговцах, и даже у всевозможных пиратов и прочих разновидностях морских разбойников с их кажущимися вольностями.

Кто-то с той стороны осторожно попытался потянуть дверь на себя. Никакого замка, разумеется, не было, только щеколда изнутри, но последняя была заранее заложена. Не бог весть какая защита, да все лучше, чем уж вообще ничего.

Снаружи послышался шепот. Слов было не разобрать, однако и без них было ясно, что за дверью обсуждают, как преодолеть возникшую преграду. Затем послышался неясный звук, и в щель двери просунулся кончик ножа. Он подвигался вверх-вниз, а затем уперся в щеколду и стал осторожно приподнимать ее с законного места.

Мужчины в каюте приподнялись. Блохин попытался выдвинуться вперед, однако Липранди решительно отодвинул матроса и встал прямо перед дверью с обнаженной шпагой в одной руке и с пистолетом в другой.

Про себя подполковник пожалел, что не успел выбраться вместе с компаньоном на палубу. Здесь было явно тесновато для большой драки, и шпага могла служить лишь колющим оружием. Впрочем, у бунтовщиков были те же проблемы, и их численный перевес не играл в подобной ситуации никакой роли.

Щеколда откинулась, и дверь сразу поползла наружу. Открывать ее рывком бунтовщики не стали, очевидно надеясь застать пассажиров спящими. Оно ведь намного приятнее и легче, когда право выбора за тобой. Хочешь – буди, хочешь – нет. Вплоть до того, что можешь без малейшего опасения сделать сон человека вечным.

Лампу в каюте де Гюсак предусмотрительно задул. Зато матросы с той же предусмотрительностью взяли с собой фонарь. Зачем шарить ощупью по чужой каюте? Ночь же на дворе!

Свет фонаря отразился на острие направленной в сторону двери шпаги, и незваные гости застыли на месте.

– Доброе утро, господа, – с нескрываемой издевкой поздоровался Липранди. – Вообще-то порядочные люди прежде стучат.

Кое в чем расчет пассажиров оказался неверен. Оружие в руках матросов имелось, причем отнюдь не ножи. По крайней мере, те, кто стоял ближе, были с кортиками, вещью довольно удобной для боя в тесных корабельных помещениях и на захламленных палубах. Само наличие оружия заставило бы задуматься, да только времени на размышления не было. Если бы речь шла лишь о взятии пассажиров под арест, а затем выдвижении каких-либо требований, оно бы не требовалось, следовательно, намерения вторгшихся были более чем серьезными.

Матросы молчали. Какие бы планы они ни строили, теперь стало ясно, что все полетело кувырком, а так вот взять да и броситься на людей тоже не столь просто. Надо же хоть злость в себе пробудить, да и жизнью рискнуть, коль на то пошло. А жизнь-то своя, прерывать ее не хочется…

– Чем обязаны визитом? Вы явились сообщить, что до порта уже недалеко? – продолжил Липранди, не дождавшись от гостей никакого ответа. – Или, быть может, принесли завтрак?

Подполковник излучал уверенность в себе, кроме того, за его спиной находились Гюсак с Блохиным, и все вместе значительно остужало пыл предутренних визитеров.

В поле зрения Липранди находились трое. Стоявший первым невысокий матрос с плутоватым выражением лица и бегающими глазами, кое-как поместившийся рядом коренастый и угрюмый тип с приподнятым к плечу кортиком и возвышавшийся за их спинами верзила со шрамом на щеке и перебитым носом. Именно верзила продолжал держать над головой фонарь. За троицей угадывались другие, но их уже было толком не разобрать.

– Да что стоите? Бей! – проорал с ноткой истерики кто-то из коридора.

У головной троицы призыв не встретил никакого энтузиазма. Кричать-то всяко легче. Однако кричавший ли или кто-то другой явно надавил, и троица поневоле продвинулась в каюту.

– Шаг – стреляю, – честно предупредил Липранди.

Ему вняли. По крайней мере, на лице плутоватого отразилась растерянность, но сзади подтолкнули, и роковой шаг был проделан.

Своего слова Липранди никогда не нарушал. Выстрел в помещении оглушил всех присутствующих, и его отголоском прозвучал слабый вскрик. Пуля попала в плута, но стоявший дальше и незадетый верзила едва не уронил фонарь. Зато его коренастый приятель вдруг зарычал и с занесенным кортиком ринулся вперед.

Он сразу напоролся на шпагу, и подполковник едва успел выдернуть оружие, чтобы хотя бы парировать рушащийся сверху клинок.

Два падающих тела помешали развить успех. Все-таки каюта была маловата для такого количества людей, особенно когда они активно двигались и уж тем более норовили свалиться, не желая больше стоять.

Верзила не пожелал принимать участие в каютном веселье. Он все-таки бросил фонарь и умудрился протиснуться мимо стоявших за спиной приятелей. Те тоже раздались, пытаясь скрыться в темноте коридора.

Липранди наступил на еще трепыхающееся тело кого-то из врагов, выскочил было наружу, но, повинуясь инстинкту, отшатнулся назад. В следующий миг в коридоре громыхнуло, и пуля отколола щепку от открытой нараспашку двери.

Это уже было серьезно. Два-три стрелка могли полностью перекрыть выход из каюты, с легкостью продырявив любого, кто пожелал бы выйти. Фонарь от удара погас, но ведь стрелять можно и на слух.

Де Гюсак проскользнул мимо подполковника и наугад выстрелил вдоль коридора из двух пистолетов. Раздавшийся крик оповестил, что минимум одна пуля нашла свою цель. В следующий момент кто-то резко толкнул дверь, и француз отлетел к косяку. Мимо проскочили два или три человека. Они явно стремились оказаться поближе к выходу из ютовой надстройки на палубу.

Пока компаньон отбрасывал в сторону разряженные пистолеты и обнажал клинок, Липранди успел выскочить и ринуться вперед. Глаза ничего не видели в коридоре, и подполковник размахивал перед собой шпагой, стараясь не задевать стены. Совсем избежать этого не удалось, однако пару раз шпага явно натыкалась на человеческую плоть. Потом офицер наконец узрел выход на палубу и на его фоне – торопливо отступающие силуэты. В следующий миг он споткнулся о чье-то тело, упал и едва не выронил оружие. И тут же кто-то наступил на офицера, причем, судя по весу, это был де Гюсак. К счастью. Ибо, если бы то же самое проделал Блохин, последствия оказались бы намного хуже.

Приятного было мало, но Липранди все же успел откатиться в сторону, и его так называемый слуга протопал мимо. И лишь затем офицер вскочил и устремился следом за товарищами.

Утро подступило вплотную. Света на палубе уже хватало не только на то, чтобы различить пританцовывающие фигуры, но и понять, кто из них друзья. Остальные же по определению сейчас были врагами.

В отличие от первого этапа схватки бунтовщики уже избавились от первоначальной растерянности и теперь защищались изо всех сил. А может, нападали. Тут уж как ни назови, смысл происходящего не менялся. Отступать морякам теперь было некуда. Вооруженный мятеж по законам нес одно наказание – смертную казнь, и уж лучше попробовать переломить ситуацию в свою пользу, чем покорно лезть в неизбежную петлю. Тем более явный перевес был на стороне ночных визитеров, и кое-какие шансы у них имелись. Правда, они несколько уменьшились после того, как Липранди довольно удачно разрядил пару пистолетов, да и Блохин в упор уложил кого-то из мушкета.

Как машинально успел прикинуть Липранди, даже после понесенных потерь бунтовщиков было не меньше десятка. Тут компаньоны явно ошиблись. Или же главари успели переманить на свою сторону тех, кто первоначально был нейтральным.

Дальше стало не до прикидок и размышлений. Сразу двое моряков напали на офицера. По уровню они, конечно же, уступали Липранди, однако длинная шпага порою мешала в тесноте палубы среди натянутого тут и там такелажа, да и драться в полумраке – это не днем.

Одного из нападавших Липранди все же достал, однако на его месте немедленно объявилось еще двое мятежников.

Совсем рядом кто-то выстрелил из мушкета, но в кого – было не понять. Оружие-то серьезное, да только не для подобной толчеи. Тут в своего попасть – нечего делать.

Больше всего шума было там, где сражался Блохин. Матрос не жаловал казавшийся ему слишком легким кортик, да и не был обучен каким-то навыкам фехтования, но мушкет вместо дубины и огромная сила вполне компенсировали отсутствие изящества в бою. Сейчас в Блохине было нечто от былинного богатыря, и едва ли не каждый его замах сопровождался появлением то улицы, то переулочка в рядах нападавших.

Мушкет оказался плохой заменой богатырской палице. Приклад не выдержал и, наткнувшись на особо прочную голову, переломился, оставив матроса практически без оружия. Не считать же таковым только ствол с куском ложа!