Текст книги "Русский фронтир"

– Жан и Пьер Лафиты. Это кто? – Липранди указал на возглавляющих список.

– О, известнейшие люди! Пьер – старший, однако, пожалуй, главным является его брат Жан. Он начинал здесь как владелец кузни, однако затем быстро стал наиболее известным в городе флибустьером, работорговцем и контрабандистом. Даже трудно посчитать годовую прибыль его предприятий. Но кличка Кузнец так и прилипла к этому примечательному человеку.

– И власти мирятся с пиратом?

– Помилуйте, какой пират? – чуть удивился де Гюсак. – Пират – тот, кто грабит всех подряд на свой страх и риск. Флибустьер же действует официально под флагом государства, выдавшего ему патент на подобные действия. Когда наша далекая родина воевала против всего мира, Лафит устраивал все предприятия под французским флагом. Не знаю, ведет ли он сейчас подобные операции, но прочие флибустьеры отныне действуют под флагом правительства Мексиканской республики.

– Простите, какой? – переспросил Липранди. – Что-то мне не доводилось слышать о таком государстве.

– Вы же понимаете, это просто дух времени, – скривил губы де Гюсак. – Испания одряхлела, оказалась не в силах эффективно управлять колониями, вот в них и развилось стремление к самостоятельному существованию.

– Однако теперь все переменилось, – напомнил Липранди. – Мексика была уступлена России, и теперь у земель новый император.

– А в самой Мексике от этого что-нибудь изменилось? На мой взгляд, испанцы просто поняли, что колония уплывает у них из рук, вот и поспешили переложить головную боль на кого-нибудь другого, да еще нагреть на этом руки. Россия же купилась на дешевизну, и никто не подумал, какими силами они станут удерживать взбаламученные повстанцами земли. Хорошо хоть, что это не наши проблемы.

Липранди кивнул, соглашаясь, что проблемы это не их, однако все-таки уточнил:

– И что? Теперь флибустьеры нападают на корабли под российским флагом?

– Откуда я знаю? – пожал плечами де Гюсак. – Могу лишь по опыту сказать – на самом деле напасть могут на любой корабль вне зависимости от его принадлежности. Торговое дело всегда содержит изрядную долю риска, тем более здесь, где традиции флибустьерства имеют многовековую историю. Да и район больно удобен. Масса островов, среди которых легко затеряться и где хорошо основать базу. Сравните с европейскими водами, и вам все станет ясно.

– А этот, Лафит, он до сих пор продолжает свои операции? – словно невзначай поинтересовался Липранди.

– Я же вам говорил, что не знаю, Жан. Лафит – весьма благоразумный человек и никому не говорит о своих делах. Он долгое время имел базу в одной из проток Миссисипи в районе Баратарии, однако местные власти заставили его убраться оттуда. Затем во время нападения англичан на Новый Орлеан флибустьеры помогли отстоять город от британцев, и Лафит получил официальное прощение президента за все предыдущие дела. Пикантность ситуации при этом в том, что никто не побеспокоился вернуть Лафиту конфискованный в Баратарии товар. Сказывают, власти давно поделили прибыль от его продажи между собой. Лафит пробовал судиться с ними, однако кто же отдаст присвоенное?

Гюсак вроде бы осуждал нечестных людей, ограбивших грабителя, и вроде бы признавал правоту их поступка.

– Кстати, я вижу здесь Пьера Мореля, поверенного в делах Лафитов, – произнес, вглядевшись в глубину задымленного зала, Гюсак. – Хотите, познакомлю?

– Пока вроде бы рано, – неопределенно отозвался Липранди. – Мне для начала хотелось бы получше узнать расстановку здешних сил. Сами понимаете: коммерция – штука тонкая.

И он мягко улыбнулся, словно говоря: мол, я собираюсь обосноваться здесь надолго и всерьез…

12

– Бос у себя?

– В отъезде. Смотрим, с добычей? Галиот испанский?

– Русский.

Любопытство было праздным. В каперских свидетельствах, щедро раздаваемых находящимся на территории Североамериканских Соединенных Штатов правительством Мексиканской республики, предписывалось грабить все испанские суда. Но почему бы при случае не захватить кого-нибудь иного? Главное – не создавать себе при этом проблем в лице случайно уцелевших свидетелей. Но обосновавшиеся на острове флибустьеры давно усвоили еще никем не сформулированный лозунг: «Нет человека – нет проблемы», и потому выжившими оставались лишь те, кто был готов влиться в пиратскую вольницу. Да и то, если ему не забудут предложить выбор между забортной водой сейчас и вероятной виселицей в будущем.

Галвестон представлял собой длинный, на полсотни километров, песчаный остров. Лишь в западной его части раскинулись болота и росла чахлая трава. Там же водились дикие олени и множество змей. Но питьевой воды на острове не было, и ее приходилось доставлять с собой. Хорошо, материк был рядом, и это не отнимало у флибустьеров ни сил, ни времени. Зато на острове была хорошо укрытая бухта, позволявшая спрятать от посторонних глаз целую флотилию небольших судов.

Не так давно остров облюбовал в качестве базы Луи д’Ори. Неутомимый борец за свободу и не признанный жителями губернатор Тешаса построил для своих людей целый городок. Его люди отличались на море так, что порою ни одному испанскому судну не удавалось добраться до порта. Но знаменитый флибустьер не так давно отправился захватывать «свои» земли и таким образом наконец-то вступить в должность, а перед отплытием торжественно спалил все хижины. Он не знал, что едва паруса его кораблей растаяли на горизонте, как на Галвестон высадились другие люди, и тоже с грамотами от Мексиканской республики. Новый местный правитель энергично взялся за дело, и уже через несколько дней у бухты выросло новое селение. Оно быстро росло, как росло число прибывавших на остров флибустьеров, и скоро включало в себя склады для захваченных товаров, уютный двухэтажный дом для предводителя (дом был окрашен в красный цвет) и даже небольшой каменный форт у входа в гавань.

Помимо пиратов в Галвестон уже стали приходить суда торговцев из Штатов, желавших оптом скупить захваченный пиратами товар, и дела новых хозяев уверенно шли в гору.

– Я тут такого силача захватил! – похвастался Жан Дефорж, капитан вернувшегося удачного капера. – Не поверите, один завалил четверых, включая Грозного Луи!

– Луи убит? – изумился один из встречающих.

– И представьте – голыми руками! – с восторгом, словно убитый был не его человеком, а, напротив, каким-нибудь врагом, поведал Дефорж. – Русский ударил так, что умудрился переломать Луи его толстую шею.

– Не может быть!

Многие вспомнили шею покойного, которая напоминала бычью. Какую же надо иметь силу, чтобы переломить ее!

Потери в виде вылетевших в драке за борт не впечатляли. Подавляющее большинство моряков плавали не лучше чугунных ядер. Порубленные и застреленные удивить не могли – у каждого своя судьба, и если от тебя отвернулся Господь, то тут уж ничего не поделаешь.

– Так где же он?

Речь, понятно, шла не о покойном Луи, а о его плененном победителе.

– Как его удалось взять?

– Накормили свинцом, а потом смотрим – он все живой. Так уже оклемался и вставать стал! – с гордостью сообщил Дефорж. – Вон он, видите, спускается в шлюпку?

Блохин не без труда ступил на штормтрап. Был он еще слаб, но от помощи отказался. Борт невысок, преодолеть надо было несколько выбленок, да и пользоваться услугами пиратов моряку показалось зазорным. Он не смирился с пленом, просто поделать пока ничего не мог, а лучше уж оказаться на берегу, чем на качающейся палубе.

– Слушай, уступи, – предложил Дефоржу один из капитанов, успевший оценить внешность пленного.

– Ты что? После Луи мне самому такой нужен! – даже возмутился Дефорж. – Вот только ни одного языка не знает. Даже испанского. Еще пока научим…

О том, захочет ли пленный учиться, никто не спрашивал. Подразумевалось – обязан. Хотя бы в уплату за оставленную жизнь.

13

– Сколько раз я говорил: не предпринимать ничего без моего ведома!

Франсиско Минья был не просто зол. Гнев душил командующего армией, и потому голос то и дело срывался на крик.

– Никогда не надо распылять силы зря! Мы не в море, и речь идет не о заурядном набеге! Что теперь делать? Люди потеряны, и все вокруг будут знать, что наши войска потерпели поражение при штурме заурядной асиенды!

– Я губернатор штата и обязан своею властью наказывать ослушников закона! – столь же гневно отозвался д’Ори.

– Наказали? – язвительно поинтересовался командующий.

– Кто ж знал!.. – Губернатор грязно выругался на смеси трех языков и сердито сплюнул.

Два высоких чина сидели в небольшом доме, чей хозяин предусмотрительно сбежал перед появлением повстанческой армии. Сама армия располагалась неподалеку, и производимый ею шум явно не соответствовал ее подлинной численности. Судя по крикам, вокруг остановилось минимум несколько десятков тысяч свирепых вояк, а на деле не набиралось и пары тысяч человек. Точной численности не смог бы сказать никто. Сегодня человек борется за свободу, а завтра решает, что он свободен от любых обязательств и в одиночку или компанией отправляется по собственным делам, не предупредив никого из начальства, разве что ближайших приятелей. И точно так же прибывали новые люди, чтобы затем, накопив в процессе борьбы некую сумму, проматывать ее в стороне от театра военных действий.

– В нашем деле надо предвидеть все! – объявил Минья. – А теперь войска могут пойти по нашему следу.

– Тоже мне – войска! Их там было не больше трех сотен человек. Или мы не в состоянии справиться с таким отрядиком?

Количество атаковавших казаков сообщили главарям те, кто сумел избежать гибели и плена. И уж конечно, беглецы поневоле чуточку преувеличили число своих противников. Как вольно или невольно делают все и всегда на войне.

– Так, может? – продолжать Франсиско не стал.

Мысль была понятна. Раз врага меньше, не лучше ли атаковать его первым?

Общее дело на время примирило соперников, и ответ д’Ори тоже прозвучал спокойно:

– Надо выслать разведку и поподробнее узнать все об этом отряде. Сколько их, куда направляются… А уж там мы всегда найдем хорошее местечко для засады.

– Кстати, губернатор, достойно удивления, что по вашей территории свободно перемещаются чужие войска, а вы до сих пор не имеете о них никакого представления, – не удержался от того, чтобы подпустить шпильку, командующий.

– Почему же? По моим данным, вдоль границы противник сейчас выстраивает цепь военных поселений. Его казаки, – аналога слова в испанском не было, и д’Ори был вынужден произнести его по-русски, – прибыли вместе с семьями и, как говорят, совмещают службу с обычной жизнью. Но число самих казаков не столь велико, по разным оценкам – полторы-две тысячи. Все они заняты обустройством на новом месте и ни в какие походы пока не ходят. Отсюда следует вывод: атаковавший наших людей отряд, скорее всего, прибыл из столицы. А вот на усиление линии или с какими иными целями – сказать пока трудно.

Под иными целями могла подразумеваться только борьба за власть, вовсю кипевшая в штате. Если точнее – уничтожение или изгнание повстанцев.

– Если их на самом деле только три сотни, то для решительных действий их маловато, – задумчиво вымолвил Минья. – Вдобавок нас поддерживает население, а они этой поддержки лишены. Плюс – не знают местности и не обучены воевать в степи. Вот если с ними движется подразделение регулярных войск…

Тут было просторное поле для всевозможных предположений. Когда разведка умудряется проморгать неприятеля, поневоле приходится гадать о его численности и намерениях.

Лишь о поддержке населения сказано было для самоуспокоения, чем для констатации истины. Большинству жителей, как во все времена и во всех странах, были безразличны любые политические игрища и хотелось лишь двух вещей – достатка и покоя. Но были и такие, кто жаждал перемен…

– О появлении армии жители бы обязательно оповестили нас, – возразил губернатор. – Я до сих пор удивляюсь, как проморгали появление казаков.

Понятие армии относительно. В далекой Европе исход сражений решали большие батальоны. Новый Свет просто не знал скопления войск, и армией здесь зачастую называли тысячу человек.

– Да. Только внезапность и численный перевес позволили им выиграть схватку, – поддержал его командующий. – И где были в это время ваши хваленые осведомители? Не вы ли заверяли меня, что о любом перемещении противника мы узнаем еще до того, как он тронется с места? А в итоге мне пришлось послать Гомеса с его людьми, чтобы проследить за вражеским отрядом.

Франсиско едва вновь не перешел на крик, однако положение показалось ему слишком серьезным, чтобы ссориться со своим компаньоном. Пришлось ограничиться первоначальным упреком да ненавязчивым подчеркиванием собственной роли в командовании соединенной армией.

– Вы послали Гомеса на разведку? Без моего ведома? – возмутился губернатор.

И тоже без особого крика, понимая сложность ситуации.

Самое плохое – когда приходится командовать вдвоем. Но что поделать, если у каждого из невольного триумвирата имелись соответствующие бумаги, подписанные правительством Республики, и, соответственно, ни один, ни другой не могли уступить доставшуюся ему власть? Сама высадка долгое время была под угрозой из-за неизбежных склок, и потребовалось вмешательство случайно объявившегося на острове Жана Лафита, сумевшего убедить повстанцев все же выступить сообща, невзирая на все разногласия. И вот теперь последние грозили вспыхнуть с новой силой.

– Гомес – мой человек, и я в полном праве распоряжаться им и его подчиненными, – напомнил Минья. – Кроме того, мы же договаривались, что вы осуществляете общую власть на территории штата, а армией командую я. В соответствии с выданными каждому из нас полномочиями.

Пока обоим очень везло в том, что распря не касалась армии. Или касалась в самой слабой степени. Бывшие флибустьеры признавали над собой только боса – именно так, с одной буквой «с», называли (и писали) у пиратов, и только у них, хозяина и главаря, а пришедшие с Франсиско – соответственно, своего командующего. Но добычи пока хватало на всех, поражений в боях не было, как, впрочем, и самих боев, одни мелкие стычки, и это смиряло обе партии. Но вчерашнее заставило людей косо смотреть друг на друга, и уже то там, то тут с губ срывались первые обвинения.

Существовал риск, что армия расколется на две партии, и уж во что она при этом превратится, можно было догадаться без труда.

– Ладно, – вздохнул губернатор. – Пусть будет по-вашему. Но впредь прошу во всех важных случаях ставить меня в известность.

– Вы же тоже не сообщили мне о предполагаемом наказании этого лизоблюда, – но произнесено это было уже без злости.

Оба предводителя готовы были разорвать любого, кто выступает против свободы. И оба понимали: не случись нежданного разгрома, никаких причин для ссоры между ними бы не было. По настоянию более опытного в подобных делах д’Ори вся добыча делилась по справедливости в соответствии с занимаемым положением повстанцев. И доля предводителей во избежание свар специально была сделана одинаковой.

– Если б знать… – вынужден был признать ошибку губернатор. – Но все же теперь нам надлежит держаться вместе.

– Согласен, – подтвердил командующий. – Но я бы предложил вам активизировать действие жителей подвластного вам штата. Пусть они как можно быстрее узнают все о противнике. Гомес – надежный человек, но все же кто знает, когда ему удастся напасть на след неприятеля. В том случае, если противник идет куда-то по своим делам, разумеется. Задача, поставленная мной, была более простой: дальний дозор и слежение, нет ли непосредственной опасности для главного лагеря.

– Тогда, да. Охранение – по вашей части.

– Охранение – часть дела. Надо распорядиться насчет артиллерии. И мои, и ваши люди несколько расслабились. Пусть хоть немного займутся подготовкой перед возможным сражением.

Большинство артиллеристов были в недавнем прошлом флибустьерами. Как большинство кавалеристов – сухопутными людьми, пришедшими с Миньей.

– Нам предстоит наметить дальнейший план действий. Конечно, атаковать гораздо предпочтительнее, но если казаки движутся сюда? Может, в этом случае лучше будет отступить? – предложил губернатор. – Все же я бы предпочел позицию получше.

– Отступление пагубно повлияет на дух солдат. Лучше уж тогда передвинуться в сторону, – заметил Минья.

Оба предводителя в личном плане были храбрыми людьми. В ином случае у них просто не было бы шансов возглавить повстанческую вольницу. Но и тот и другой прекрасно знали, что не могут допустить еще одной неудачи. Беда всех добровольческих армий – при успехе народ так и валит под их знамена, зато при первом же поражении люди могут разбежаться, и тогда потребуется немало сил, чтобы набрать новых.

Неудачливый повстанец – это просто мятежник.

Впрочем, еще имелось время на принятие окончательного решения. До прибытия Гомеса – в любом случае.

14

Перед расставанием Муравьев хотел оставить дону Педро половину казаков на тот случай, если повстанцы попробуют вернуться и отомстить, однако землевладелец отказался от предложения офицера.

– Они сейчас минимум неделю будут приходить в себя, – улыбнулся дон Педро. – Вам же еще дня два добираться до линии. Мало ли что может встретиться на пути? Лучше попробуйте убедить начальство выступить против разбойников. Они намного опаснее для края, чем вторгающиеся извне шайки. Хотя бы тем, что шайки грабят и уходят, а повстанцы собираются обосноваться здесь всерьез и надолго.

Последние два дня отнюдь не напоминали предыдущие недели путешествия. Местность вокруг была все той же – сплошная степь, травы, низкий кустарник, редкие перелески, неизбежные холмы да овраги, однако отношение к однообразному пейзажу полностью изменилось. Раньше над отрядом витала дорожная скука, немного донимали обычные путевые трудности: жара, пыль, нехватка воды. Теперь все это отошло на второй план, сделалось совершенно неважным. Одно дело – абстрактно знать о неспокойствии в краю, и совсем другое – самим столкнуться с проявлением этого беспокойства.

Ехали так, словно ежеминутно ожидали нападения. Оружие было заряжено, часть казаков попарно несли дозоры в прямой видимости от основного отряда. На редких привалах выставляли посты, словно дело происходило во время войны и вокруг лежала враждебная территория.

Изменился и характер перемещения. Раньше, как было принято здесь еще со времен первооткрывателей, ближе к полудню устраивались на отдых, чтобы не ехать по самой жаре, теперь же игнорировали природу и останавливались исключительно по нужде. Зато темп сразу возрос, и вместо двух дней сумели уложиться в полтора. Во всяком случае, задолго до вечера Муравьев уже стоял перед начальником линии и подробно докладывал последнему о случившемся.

Времени на приведение себя в порядок не было. Капитан лишь наскоро ополоснулся прямо у дорожной коляски и сменил пропыленный дорожный сюртук на парадный мундир с орденами – Анной на шее и Владимиром в петлице. Рядом с Владимиром красовалась медаль в память двенадцатого года с волнующей душу надписью: «Не Нам, Не Нам, но Имени Твоему». Довольно высокие награды для молодого человека, начинавшего войну совсем юным прапорщиком, и уж, конечно, законный повод для гордости.

Начальника линии казачьего генерала Сысоева-третьего Муравьев немного знал и гораздо больше о нем слышал. Говорили, что едва ли не все свои чины Василий Алексеевич получил за отличия в многочисленных войнах – со шведами, с поляками, с французами в пятом и седьмом годах, с турками. В памятную Отечественную войну казаки Сысоева отбили у противника едва ли не сотню орудий, за что их командир был произведен в генералы. Недостаток образования Василий Алексеевич восполнял природной сметкой и немалым опытом, и донцы, ревниво следящие за успехами своих начальников, с радостью шли под его командование.

Перед отправлением Муравьева наместник выражал особое удовольствие по поводу начальника пограничной линии и называл последнего своим незаменимым помощником в неспокойных краях.

Сысоев, еще не старый крепкий мужчина лет сорока пяти, выслушал Муравьева внимательно, лишь изредка задавая уточняющие вопросы. На шее генерала поблескивал крест Георгия третьей степени, полученный, как говорили, еще в полковничьих чинах.

– Говорите, повстанцы хотят перейти к решительным действиям?

– По-моему, уже перешли. Или нападение на поместья – заурядное явление? – спросил Николай.

– Здесь, насколько знаю, довольно заурядное. Не Россия и даже не Европа. Порядка не найти. – Сысоев невольно вздохнул. – Сплошная дикость. Извольте видеть, Николай Николаевич… – Генерал встал и шагнул к висящей на стене карте, как тут же отметил про себя Муравьев, довольно схематичной. – Протяженность границы огромная, а у меня на все про все две тысячи человек, неполных три полка. Не хватает даже перекрыть все кордонами. Причем люди лишь недавно переселились сюда и помимо службы вынуждены заниматься обустройством на месте. И все это в степи, когда отсутствует даже какая-либо преграда.

Жалобы боевого генерала были обоснованны, и капитан генерального штаба понимал это как никто другой. Россия решилась на приобретение заморской колонии, однако собственных войск сюда еще не прислала и вынуждена была рассчитывать на бывшие испанские части, весьма немногочисленные и, по мнению русских офицеров, не столь высокой боеспособности. Общая беда всех колониальных войск – отсутствие железной дисциплины – зашла настолько далеко, что требовалось немало времени подтянуть доставшуюся в наследство армию до привычного европейского уровня. А ведь начинать предстояло с офицеров, которым вряд ли придутся по душе новые строгости по службе.

Чем мог помочь начальнику штабист? Разве что передать в его распоряжение выделенный на время поездки конвой…

– Где вы столкнулись с повстанцами? – деловито спросил Сысоев.

– Примерно здесь. – Муравьев с некоторым трудом сориентировался на карте. Очень уж она была схематичной. – Если выделите мне несколько часов времени, то я подготовлю подробное описание местности.

– Буду только рад. А то сами видите, чем приходится пользоваться от нужды. Хотя… Как, вы говорите, звали помещика?

Николай назвал, и лицо генерала посветлело.

– Знаю дона Педро. Дочь у него редкая красавица. – Сысоев не сдержал улыбки. – Как она вам, Николай Николаевич?

– Не видел. Дон Педро предусмотрительно отправил семью в столицу штата.

Откровенно говоря, Муравьеву было не до смазливых личиков и пленительных глаз. Он недавно перенес несчастную любовь и мечтал забыться. Даже его перевод в колонию был всего лишь следствием сватовства. Увы! Предрассудки зачастую властвуют над самыми образованными людьми. Отец возлюбленной, адмирал Мордвинов, слыл в обществе либералом, однако это не помешало старику отказать соискателю руки его дочери. Причина была одна – малый чин и небольшое состояние Николая. Какие бы слова ни говорил поседевший на службе адмирал о необходимости равенства, сам следовать им он не стал.

Разочарование было сильно. Муравьев не мог больше находиться в Петербурге и просил перевести его на Кавказ, Дальний Восток, куда угодно, лишь бы подальше от ставшей постылой столицы. И вот теперь он находится здесь. Оказаться дальше просто уже невозможно.

Но разочарование – разочарованием, однако вспоминаются же почему-то черные глаза и смуглое лицо случайно встреченной в Сан-Антонио девушки. И ведь даже не узнать, кто она…

– Многое потеряли. Был бы я помоложе… – И генерал многозначительно промолчал.

Муравьев никак не прокомментировал слова Сысоева.

– Ладно. – Улыбка исчезла с генеральского лица. – Делать нечего. Каков толк охранять границу, когда позади творится бедлам? Попробую прикинуть, какие силы я могу снять с линии. А вы пока отдыхайте, Николай Николаевич. Впрочем, вы, кажется, обещали мне карту?

– Так точно. Сейчас же и займусь.

– Зачем же сейчас? Хоть отдохните чуток.

– Отдохнуть я всегда успею, – отозвался Муравьев к вящей радости начальника.

И невдомек тому было, что служебное рвение вызвано одним желанием. Разговор о красавице дочери разбередил незажившую рану, и сейчас капитан мечтал лишь об одном. Забыться.