Текст книги "Ад – это вечность"

Да будь благословен неизвестный космос!

5

«В начале всего была тьма. Не было ни земли, ни моря, ни неба, ни кружащихся звезд. Было ничто. Затем пришел Ялдаваоф и оторвал свет от тьмы. И тьму Он собрал и превратил в ночь и небеса. И свет Он собрал и превратил в солнце и звезды. Затем из плоти Своей плоти и из крови Своей крови создал Ялдаваоф Землю и всех существ на ней.

Но дети Ялдаваофа были новые, зеленые для жизни и необученные, и раса не рожала плоды. И когда дети Ялдаваофа уменьшились в численности, закричали они Господу своему: «Удели нам взгляд, Великий Боже, чтобы узнали мы, как плодиться и размножаться! Удели нам внимание, Господи, чтобы Твоя добрая и могучая раса не погибла на земле Твоей!»

И так стало! Ялдаваоф отвратил лик Свой от назойливых людей и были они раздраженные в сердце и, грешные, думали, что Господь их оставил их. И стали пути их путями зла, пока не пришел провозвестник, чье имя Маарт. И собрал Маарт детей Ялдаваофа вокруг себя и сказал им так: «Зло твой путь, о народ Ялдаваофа, несомненно, Бога твоего. Для того ли явил Он тебе знамение?»

И сказали они тогда: «Где это знамение?»

И пошел Маарт на высокую гору, и было с ним великое число людей. Девять дней и девять ночей шли они на вершину горы Синар. И у гребня горы Синар было им знамение, и упали они на колени, крича: «Великий Боже! Велики слова Твои!»

И так стало! И воспылала пред ними огненная завеса. КНИГА МААРТА; Х111: 29 – 37».

Через завесу к реальности? Нет смысла пытаться собраться с мыслями. Я не могу, это так мучительно для меня – собраться с мыслями. Разве я могу, когда я ничего не чувствую, когда ничего не трогает меня – взять то или это, выпить кофе или чай, купить черное платье или серебристое, жениться на лорде Бакли или сожительствовать с Фредди Визертоном. Позволить Финчли заниматься со мной любовью или прервать с ним отношения. Нет… бессмысленно и пробовать.

Как сияет завеса в дверном проеме! Точно радуга. Вот идет Сидра. Прошла через нее, словно там ничего нет. Кажется, без всякого вреда. Это хорошо. Бог знает, я могу вытерпеть все, что угодно, кроме боли. Никого не осталось, кроме Боба и меня… И он, вроде бы, не торопится. Нет, еще Крис прячется в органной нише. Полагаю, теперь мой черед. Что бы там ни было, но я не могу стоять здесь вечно… Где?

Нигде.

Да, точно, нигде.

В моем мире не было места для меня, именно для меня. Мир ничего не хотел от меня, кроме моей красоты, а что внутри – им плевать. Я хочу быть полезной. Я хочу принадлежать. Возможно, если я буду принадлежать… если в жизни окажется для меня цель, растает лед в моем сердце. Я могу столько узнать, почувствовать, стольким могу насладиться. Даже научиться влюбляться.

Да, я иду в никуда.

Пусть будет новая реальность, что нуждается во мне, хочет меня, может меня использовать… Пусть эта реальность сама примет решение и призовет меня к себе. Если я начну выбирать, то знаю, что выберу опять не то. А вдруг я не нуждаюсь ни в чем и, пройдя через горящую завесу, буду вечно в черной пустоте космоса?.. Уж лучше пусть выберут меня. Что я еще могу сделать?

Возьмите меня, кто хочет и нуждается во мне!

Как холодна завеса… как брызги холодной воды на коже…

«И пока люди молились на коленях, громко закричал Маарт: „Встаньте, дети Ялдаваофа, встаньте и смотрите!“

И встали они, и замерли, и тряслись. И вышло из огненной завесы чудище, чей вид заледенил сердца всех. Высотой в восемь кубитов, шло оно вперед, и кожа его была белой и розовой. И волосы на его голове были желтыми, а тело длинным и искривленным, как больное дерево. И все оно было покрыто свободными складками белого меха.

КНИГА МААРТА; Х111: 38 – 39».

Боже милостивый!

Неужели это та реальность, что призвала меня? Та реальность, что нуждается во мне?

Это солнце… так высоко… с бело-голубым злобным глазом… как у этого итальянского артиста… как его?.. Высокие горы. Они выглядят кучами грязи и отбросов… Долины внизу – как гноящиеся раны… Ужасная вонь. Кругом гнилье и развалины.

А существа, толпящиеся вокруг… Словно обезьяны, сделанные из угля. Не животные. Не люди. Словно человек сделал животное не слишком хорошо… Или животное сделало людей еще хуже. У них знакомый вид. Пейзаж тоже выглядит знакомым. Где-то я уже видела это. Когда-то я уже была здесь. Может быть, в грезах о смерти?.. Возможно.

Это реальность смерти, и она хочет меня? Нуждается во мне?

«И снова толпа закричала: „Славен будь Ялдаваоф!“ И при звуках святого имени чудище повернулось к огненной завесе. Но завеса исчезла!

КНИГА МААРТА; Х111: 40».

Не уйти?

Отсюда нет пути?

Не вернуться к здравомыслию?

Но завеса была позади меня секунду назад. Не убежать. Слушать звуки, которые они издают – визг свиней. Неужели они думают, что поклоняются мне? Нет, это не может быть реальностью! Нет такой ужасной реальности. Призрачное видение… как то, что мы разыграли перед леди Саттон. Я нахожусь в убежище. Роберт Пил разработал хитрый трюк, чем-то опоил нас… тайком. Я лежу на диване, вижу галлюцинации и страдаю. Скоро я очнусь. Или преданный Диг разбудит меня… прежде чем подойдут эти страшилища.

Я должна очнуться!

«С громкими криками чудище побежало через толпу. И пробежало оно мимо всех людей и понеслось вниз по склону горы. И хриплые крики его усиливали страх, и в криках этих билась гулкая медь.

И когда вбежало оно под нависшие ветви горных деревьев, дети Ялдаваофа вновь закричали в страхе, потому что чудище ужасным образом теряло белый мех свой за собой. И клочки его шкуры повисли на ветках. И чудище мчалось все быстрее, отвратительное бело-розовое предупреждение всем, забывшим Закон.

КНИГА МААРТА; Х111: 41 – 43».

Быстрей! Быстрей! Пробежать через толпу, пока они не коснулись меня своими мерзкими лапами. Если это кошмар, бег поможет очнуться. Если это реальность… Но это не может быть реальностью! Так жестоко поступить со мной! Нет! Или боги завидуют моей красоте? Нет, боги никогда не завидуют. Они – мужчины!

Мое платье…

Вперед!

Нет времени возвращаться. Лучше бежать голой… Я слышу их вой… их дикие вопли позади. Вниз! Вниз! Быстрей вниз по склону горы. Эта гнилая земля… Воняет. Прилипает.

О, боже! Они гонятся за мной.

Они не поклоняются…

Почему я не могу очнуться?

Дыхание… режет горло, как ножом.

Приближаются… Я слышу их. Все ближе, ближе и ближе!

ПОЧЕМУ Я НЕ МОГУ ОЧНУТЬСЯ?

«И громко закричал Маарт: „Поймайте это чудище, посланное вам Господом Ялдаваофом!“

И тогда воспрянул народ смелостью и разогнул поясницу. С дубинками и камнями побежали все за чудищем вниз по склону горы Синар, с великим страхом, но распевая имя Господне.

И в поле резко бросили камень и уронили на колени чудище, все еще кричащее ужасным, нагоняющим страх голосом. Затем сильные воины ударили его много раз дубинками, пока крики не прекратились, и замерло чудище. И из неподвижного тела вышла ядовитая красная вода, от которой затошнило всех, кто видел ее.

И отнесли чудище в Высокий Храм Ялдаваофа, и поместили в клетку пред алтарем, и там оно снова закричало, оскверняя святые стены. И Верховные Жрецы пришли в беспокойство и сказали: «Что за дьявол предложил поместить его пред очами Ялдаваофа, Господа Бога нашего?»

КНИГА МААРТА; Х111: 44 – 47».

Больно…

Все тело горит, как ошпаренное.

Невозможно шевельнуться.

Никакой сон не тянется так долго… Значит, это реальность. Это реальность? Реальность. А я? Тоже реальна. Чужая в реальности грязи и мучений. За что? За что? За что?!

Все мысли смешались. Путаница. Толчея.

Это мука, и где-то… в каком-то месте… я уже слышала это слово – мука. Оно приятно звучит. Мучение? Нет, мука лучше. Звучит, как мадригал. Как название лодки. Как титул принца. Принц Мука. Принц Мучение? Красотка и принц…

В голове все так перепуталось. Яркий свет и оглушительные звуки, которые доходят до меня, но не имеют смысла.

В одно прекрасное время красотка мучила человека… Так говорят… Вернее, говорили.

Имя этого человека?

Принц Мучение? Нет, Финчли! Да, Дигби Финчли.

Дигби Финчли, говорят они, – говорили – любил ледяную богиню по имени Феона Дубидат.

Розовую ледяную богиню.

Где она теперь?

«И пока чудище угрожающе стенало пред алтарем, синедрион Жрецов держал совет, и сказал советник по имени Маарт: „О, Жрецы Ялдаваофа, поднимите голоса свои во славу Господа нашего, потому что Он был разгневан и отвратил от нас лик Свой. И так стало! И жертва была дана нам, дабы могли мы умилостивить Его и помириться с Ним“.

И тогда заговорил Верховный Жрец и сказал: «Как так, Маарт? Где же сказано, что это жертва для нашего Господа?»

И ответил Маарт: «Да, это чудище из огня, и Ялдаваоф послал его нам чрез огненную дыру, и оно пришло».

И спросил Верховный Жрец: «Но прилично ли такое жертвоприношение во славу нашего Господа?»

И ответил Маарт: «Все сущее от Ялдаваофа. Следовательно, все существа прилично приносить Ему в жертву. Может быть, чрез появление этого чудища Ялдаваоф послал нам знамение, что Его народ не может исчезнуть с лика земли. Чудище должно быть пожертвовано».

И согласился синедрион, поскольку боялись Жрецы, как бы не осталось больше детей Господа.

КНИГА МААРТА; Х111: 48 – 54».

Вижу глупые пляски обезьян.

Они кружат, кружат и кружат.

И рычат.

Словно что-то пытаются сказать.

Словно пытаются…

Хоть бы перестало звенеть в голове. Как в те дни, когда Диг много работал, а я принимала восточные позы и находилась в них часами с минутными перерывами. Один раз закружилась голова, в ней зазвенело и я упала с возвышения. Диг подбежал ко мне с большими, полными слез глазами.

Мужчины не плачут, но я видела его слезы, потому что он любил меня, и я хотела любить его или кого-то, но тогда я в этом не нуждалась. Я не нуждалась ни в чем, кроме поисков себя. Кроме охоты за этим сокровищем… И теперь я нашла. Это мое. Теперь у меня есть нужда и боль, и глубоко внутри одиночество и тоска по Дигу, его большим печальным глазам. Хочу смотреть на него во все глаза и бояться, что исчезнут чары и танцы вокруг меня.

Танцы. Танцы. Танцы…

И стук кулаками по их грудным клеткам, и хрюканье, и снова стук.

Они зарычали, брызжа слюной, блестевшей на их клыках. И семеро с гнилыми обрывками одежды на груди промаршировали почти по-королевски, почти как люди.

Смотрю на глупые танцы обезьян.

Они кружат, кружат и кружат…

«Итак, близился великий праздник Ялдаваофа. И в этот день синедрион раздвинул широкие порталы храма и толпы детей Ялдаваофа вошли в него. И Жрецы вывели чудище из клетки и подтащили к алтарю. Четыре жреца держали члены его и разложили чудище на камне алтаря, и чудище изрыгало дьявольские, богохульные звуки.

И крикнул тогда провозвестник Маарт: «Разорвем это чудище на куски, дабы вонь смерти его ублажила ноздри Ялдаваофа!»

И четыре Жреца, крепкие и святые, наложили сильные руки на члены чудища, так что борьбу его было удивительно видеть, и свет зла на его отвратительной шкуре сковал ужасом всех.

И разжег Маарт огонь алтаря, и огромная дрожь прошла по небесному своду.

КНИГА МААРТА; Х111: 55 – 59».

Дигби, приди ко мне!

Дигби, где бы ты ни был, приди ко мне!

Дигби, я нуждаюсь в тебе.

Это я, Феона.

Феона.

Твоя ледяная богиня.

Нет больше льда, Дигби.

Я больше не могу сохранять здравый рассудок.

Колеса крутятся все быстрее, быстрее и быстрее…

Крутятся в моей голове все быстрее, быстрее и быстрее…

Дигби, приди ко мне.

Ты мне нужен.

Принц Мучение.

Мука…

«И с ревом раскололись стены храма, и все, кто собрался там, задрожали от страха, и внутренности их стали, как вода. И все узрели божественного Господа Ялдаваофа, сошедшего со смоляно-черных небес в храм. Да, к самому алтарю!

И целую вечность глядел Господь Бог Ялдаваоф на чудище из огня, и Его жертва корчилась и сыпала проклятиями, но зло было беспомощно в крепкой хватке чистых жрецов.

КНИГА МААРТА; Х111: 59 – 60».

Это последний ужас… последняя мука.

Чудовище, что спустилось с небес.

Ужасный обезьяно-человеко-зверь.

Это последняя шутка! Оно спустилось с небес, как существо из пуха, шелка и перьев, создание света и радости. Чудовище на крыльях света. Чудовище с искривленными руками и ногами, с отвратительным телом. Голова человеко-обезьяны, искаженная, с громадными, стеклянными, неподвижными глазами.

Глаза? Где я?..

ЭТИ ГЛАЗА! Нет, это не безумие. Не колокольчики в голове. Нет! Я знаю эти глаза

– эти громадные, печальные глаза. Я видела их раньше. Много лет назад. Много минут назад. В клетке зоопарка? Нет. У рыбы, плавающей в аквариуме? Нет. Большие, печальные глаза, наполненные беспомощной любовью и обожанием.

Нет… Пусть лучше я ошибаюсь!

Эти большие, печальные глаза, готовые заплакать.

Заплакать, но мужчины не плачут.

Нет, это не Дигби. Этого не может быть. Пожалуйста!

Вот где я видела это место, этих животных и этот адский ландшафт – на картинах Дигби. На этих чудовищных картинах, которые он рисовал. Шутки ради, говорил он, для развлечения. Хорошенькое развлечение!

Но почему он выглядит так? Почему он гнилой и ужасный, как все остальные?.. Как его картины?

Это твоя реальность, Дигби? Это ты позвал меня? Ты нуждаешься во мне, хочешь меня?..

Дигби! Диг-диг-диг-кружится-кружится.. колокольчик: динь-динь-динь…

Почему ты не слушаешь меня? Ты слышишь меня? Почему ты глядишь на меня, как сумасшедший, когда только минуту назад ты расхаживал взад-вперед по убежищу и первым прошел через огненную завесу, и я восхитилась тобой, потому что мужчина всегда должен быть смелым, но не мужчиной-обезьяно-животное-чудовищем…

«И голосом, потрясающим горы, заговорил Господь Ялдаваоф со Своим народом, и сказал Он: „Теперь славьте Господа, дети мои, потому что послана Королева и Супруга Богу вашему“.

И закричали люди Ему, как один человек: «Слава Господу нашему Ялдаваофу!» И склонился Маарт пред ним и взмолился: «Дай знамение детям Твоим, Господь Бог, что могут они плодиться и размножаться».

И протянул Господь руки к чудищу и коснулся его. И взял Он чудище из огня алтаря и из рук чистых жрецов, и смотрел на него. И Зло кричало долго и вылетело из тела чудища, оставив вместо себя мелодичное пение. И заговорил Господь с Маартом, и сказал ему: «Я дам вам знамение».

КНИГА МААРТА; Х111: 60 – 63».

Дайте мне умереть.

Дайте мне умереть навсегда.

Дайте мне не видеть, не слышать и не чувствовать…

Кого?

Что?

Хорошеньких обезьянок, что танцуют и кружат, кружат, кружат так хорошо, так приятно, так добро, пока большие, печальные глаза смотрят мне в душу, и дорогой Диг-Диг держит меня на руках, так сильно изменившихся, так чудесно, приятно, добро покрытых скипидаром, может быть, или охрой, или зеленой желчью, или умброй, или сепией, или желтым хромом, какие всегда пятнали его пальцы, когда он делал шаг ко мне, а я…

Да, любовь все изменила! Как хорошо быть любимой дорогим Дигби. Как тепло и уютно любить и нуждаться, и хотеть его одного из всех миллионов, и найти его, такого прекрасного, спустившегося с небес в реальности, подобной замку Саттон, когда нельзя увидеть убежище, и я действительно знаю, что эти утесы с хорошенькими обезьянками, прыгающими и смеющимися, и пляшущими так забавно, так забавно, так приятно, так хорошо, так чудесно, так здорово, так…

«И приняли дети Ялдаваофа знамение Господа в сердца свои. И так стало! И плодились они и размножались по примеру Господа Бога и Супруги Его в небесах.

КОНЕЦ КНИГИ МААРТА».

6

Пройдя через огненную завесу, Роберт Пил остановился в изумлении. Он еще не собрался с мыслями. Для него, человека логичного и объективного, это было удивительное переживание. Впервые за всю жизнь он не мог принять решение. Это служило доказательством, как глубоко потрясло его Существо в убежище.

Он стоял, окруженный дымкой огня, мерцающей, как опал, и бывшей гораздо плотнее любого занавеса. Она отделяла его от всего мира, и он не знал о других, прошедших через нее, здесь не было никого. Пилу она не казалась прекрасной, но была интересной. Широкая дисперсия света, заметил он, образует сотни градаций видимого спектра.

Пил попытался определить ее род. Со столь малыми имеющимися данными он решил, что стоит где-то вне времени и пространства или между измерениями. Очевидно, Существо в убежище поместило их перед матрицей существования, так что, вступив в завесу, можно двигаться в любом направлении. Завеса была, более-менее, точкой вращения, через которую они могут пройти в любое существование в любом пространстве и времени, что снова привело Пила к вопросу об его собственном выборе.

Он размышлял и тщательно взвешивал, чем уже владел и что может теперь получить. Прикидывал, насколько был удовлетворен своей жизнью. У него было достаточно денег, респектабельная профессия инженера-консультанта, роскошный дом на Челси-сквере, привлекательная, возбуждающая жена. Отказаться от всего этого в надежде на неопределенные обещания бог знает кого было бы идиотизмом. Пил привык никогда ничего не менять без добротной и достаточно веской причины.

Я не авантюрист по природе, холодно подумал Пил. Авантюризм не по мне. Романтика не привлекает меня и, подозреваю, что я не знаю ее. Мне нравится сохранять то, что я имею. Во мне силен собственник, и я не стыжусь этого. Я хочу сохранить то, что имею. Ничего не изменять. Для меня не существует иного решения. Пусть другие гоняются за романтикой, а я сохраню свой мир таким, как он есть. Повторяю: ничего не менять!

Решение было принято им за одну минуту – необычно долгое время для инженера, но он попал в необычную ситуацию. Он шагнул вперед, педантичный, лысый, бородатый сторонник твердой дисциплины, и оказался в подземном коридоре замка Саттон.

Прямо к нему бежала маленькая девушка-служанка в синем платье, с подносом в руках. На подносе была бутылка эля и огромный сэндвич. Услышав шаги Пила, она подняла взгляд, резко остановилась и выронила поднос.

– Какого черта? – Пил смешался при виде нее.

– М-мистер Пил! – пискнула она и вдруг закричала: – Помогите! Помогите! Убийца!

Пил похлопал ее по щекам.

– Замолчи и объясни, что ты делаешь внизу так поздно?

Девушка застонала и забрызгала слюной. Прежде чем он снова успел отхлопать по щекам это истеричное создание, на его плечо легла тяжелая рука. Он обернулся и смутился еще сильнее, когда увидел багровое, мясистое лицо полицейского. Лицо выражало нетерпение. Пил открыл было рот, но тут же утих. Он понял, что попал в водоворот неизвестных событий. Нет смысла барахтаться, пока он не определит направление течения.

– Минутку, сэр, – сказал полицейский. – Не стоит больше бить девушку, сэр.

Пил не ответил. Он нуждался в фактах. Девушка и полицейский. Что они делают здесь, внизу? Полицейский появился у него за спиной. Он прошел через завесу? Но не было больше огненной завесы, только тяжелая дверь убежища.

– Если я правильно расслышал, сэр, девушка назвала вас по имени. Не повторите ли мне его, сэр?

– Роберт Пил. Я гость леди Саттон. Что все это значит?

– Мистер Пил! – воскликнул полицейский. – Какая удача! Мне за это дадут повышение. Я беру вас под стражу, мистер Пил. Вы арестованы.

– Арестован? Вы сошли с ума, милейший. – Пил отступил и глянул через плечо полицейского. Дверь убежища была открыта достаточно широко, чтобы он мог кинуть быстрый взгляд внутрь. Пустое помещение перевернуто вверх дном и выглядело словно во время весеннего ремонта. В нем никого не было.

– Должен вас предупредить, что сопротивление бесполезно, мистер Пил…

Девушка запричитала.

– Послушайте, – сердито сказал Пил, – какое вы имеете право врываться в частные владения и шататься тут, арестовывая всех подряд? Кто вы такой?

– Меня зовут Дженкинс, сэр. Констебль графства Саттон. И я не шатаюсь тут, сэр.

– Значит, вы серьезно?

Полицейский величественно указал на коридор.

– Пройдемте, сэр. Ведите себя спокойно.

– Ответьте же мне, идиот! Это что, настоящий арест?

– Вам лучше знать, – сказал полицейский со зловещим намеком. – Пройдемте со мной, сэр.

Пил глянул на него и повиновался. Он давно понял, что когда кто-то противостоит ему в непонятной ситуации, глупо предпринимать какие-то действия, пока не появятся дополнительные сведения. Конвоируемый полицейским, он прошел по коридору, поднялся по каменным ступенькам, сопровождаемый всхлипываниями идущей за ними служанки. Пока что он знал только две вещи. Во-первых, что-то где-то случилось. Во-вторых, за дело взялась полиция. Все это, по меньшей мере, смущало, но он не терял головы. Он гордился тем, что никогда не испытывал растерянности.

Когда они вышли из подвала, Пила ожидал еще один сюрприз. Снаружи был яркий дневной свет. Он взглянул на часы. Четыре часа ночи. Он опустил руку в карман и заморгал. От неожиданного солнечного света заболели глаза. Прикосновением руки полицейский направил его в библиотеку. Пил шагнул к скользящей двери и отодвинул ее.

Библиотека была высоким, длинным, мрачным помещением с узким балкончиком, тянущимся под самым готическим потолком. Посредине стоял длинный стол, за дальним концом которого сидели три фигуры – силуэты на фоне солнечного света, бьющего из высокого окна. Пил вошел в библиотеку, бросив мимолетный взгляд на второго полицейского, стоящего на страже у двери, прищурился и попытался разглядеть лица сидящих.

Разглядывая их, он услышал восклицания, и удивление его возросло еще больше. Вот что он понял. Во-первых, эти люди искали его. Во-вторых, он потерял какое-то время. В-третьих, никто не ожидал найти его в замке Саттон. Примечание: как ему удалось вернуться? Все это он уловил из удивленных голосов. Затем его глаза привыкли к свету.

Одним из троих был угловатый человек с узкой седой головой и морщинистым лицом. Он показался Пилу знакомым. Вторым был маленький крепыш с нелепыми хрупкими очками на бульбообразном носу. Третьей была женщина, и снова Пил удивился, увидев, что это его жена. Сидра была в шотландке и темно-красной фетровой шляпке.

Угловатый человек успокоил остальных и сказал:

– Мистер Пил?

Пил сохранял полное спокойствие.

– Да.

– Я инспектор Росс.

– Мне так и показалось, что я узнал вас, инспектор. Мы ведь, кажется, уже встречались?

– Да, – коротко кивнул Росс и представил коренастого толстячка: – Доктор Ричардс.

– Как поживаете, доктор? – Пил повернулся к жене, кивнул и улыбнулся:

– Сидра, а как ты, дорогая?

– Хорошо, Роберт, – безжизненным голосом ответила она.

– Боюсь, я немного смущен всем этим, – любезно продолжал Пил. – Кажется, что-то случилось?

Достаточно. Его поведение естественно. Осторожно. Не предпринимай ничего, пока не узнаешь, в чем дело.

– Случилось, – сказал Росс.

– Прежде чем мы продолжим, могу я узнать, сколько сейчас времени?

Росс был захвачен врасплох.

– Два часа дня.

– Благодарю вас. – Пил поднес к уху часы, затем опустил руку. – Часы вроде идут, но я как-то потерял несколько часов. – Он украдкой изучал их лица. Руководствоваться приходилось исключительно их выражением. Потом он заметил на столе перед Россом календарь, и это было, как удар под ребра. Он с трудом сглотнул.

– Не скажете ли вы, инспектор, какое сегодня число?

– Конечно, мистер Пил. Двадцать третье, воскресенье.

Три дня, пронеслось у него в голове. Невозможно! Пил справился с потрясением. Спокойно… Спокойно… Все в порядке. Он где-то потерял три дня. Он прошел через огненную завесу с четверга на пятницу, в двенадцать тридцать восемь ночи. Да, но сохраняй хладнокровие. Здесь ставка побольше, чем потерянные три дня. Однако, почему здесь полиция? Подождем, пока не узнаем побольше.

– Мы искали вас три последних дня, мистер Пил, – сказал Росс. – Вы исчезли совершенно неожиданно. Мы очень удивились, обнаружив вас в замке.

– А? Почему? – Да, в самом деле, почему? Что случилось? Что здесь делает Сидра, почему глядит с такой мстительной яростью?

– Потому что, мистер Пил, вы обвиняетесь в преднамеренном убийстве леди Саттон.

Удар! Удар! Удар! Удары следовали один за другим, и все же Пил продолжал держать себя в руках. Теперь он узнал все. Он колебался в завесе несколько минут, и эти минуты в чистилище обернулись тремя днями в реальном пространстве-времени. Леди Саттон, должно быть, нашли мертвой, и его обвинили в убийстве. Он понимал, что подходит для этой роли, как и любой другой в их компании, понимал это как логически мыслящий человек… проницательный человек… Он знал, что должен вести себя осторожно.

– Не понимаю, инспектор. Вы бы объяснили получше.

– Хорошо. О смерти леди Саттон сообщили рано утром в пятницу. Вскрытие показало, что она умерла от разрыва сердца вследствие потрясения. Свидетели происшествия сообщили, что вы намеренно испугали ее, хорошо зная о ее слабом сердце и желая ее убить. Это убийство, мистер Пил.

– Конечно, – холодно сказал Пил, – если вы сумеете доказать это. Могу я спросить, кто ваши свидетели?

– Дигби Финчли, Кристиан Брафф, Феона Дубидат и… – Росс замолчал, прокашлялся и отложил бумагу.

– И Сидра Пил, – сухо закончил за него Пил. Он встретился глазами со злобным взглядом жены и все понял. Они потеряли голову и избрали его козлом отпущения. Сидра избавится от него. Это будет ее радостная месть. Прежде чем Росс или Ричардс успели вмешаться, он схватил Сидру за руку и потащил в угол библиотеки.

– Не волнуйтесь, Росс. Я только хочу сказать пару слов своей жене. Не будет никакого насилия, уверяю вас.

Сидра вырвала руку и взглянула на Пила. Губы ее приоткрылись, чуть обнажив острые белые зубки.

– Ты устроила это, – быстро сказал Пил.

– Не понимаю, о чем ты.

– Это была твоя идея, Сидра.

– Это было твое убийство, Роберт.

– Какие у тебя доказательства?

– У нас. Нас четверо против тебя одного.

– Все тщательно спланировано, а?

– Брафф прекрасный писатель.

– И меня повесят за убийство по твоему свидетельству. Ты получишь мой дом, мое состояние и избавишься от меня.

Она улыбнулась, как кошка.

– И это реальность, которую ты заказывала? Ты действительно планировала это, когда проходила через огненную завесу?

– Какую завесу?

– Ты знаешь, о чем я.

– Ты сошел с ума.

Она действительно в недоумении, подумал он. Конечно, я хотел, чтобы мой старый мир остался таким, каким был. Это исключает таинственное Существо в убежище и завесу, через которую мы все прошли, но не исключает убийства, которое произошло до этих таинственных событий.

– Нет, Сидра, я не сошел с ума, – сказал он. – Я просто отказываюсь быть козлом отпущения. Я хочу, чтобы ты взяла назад обвинение.

– Нет! – Она повернулась и крикнула Россу: – Он хочет, чтобы я подкупила свидетелей. – Она прошла на свое место. – Он сказал, чтобы я предложила каждому из них по десять тысяч фунтов.

Значит, будет кровавая схватка, подумал Пил. Его мозг работал быстро. Лучшая защита – нападение, и сейчас самое время.

– Она лжет, инспектор. Они все лгут. Я обвиняю Браффа, Финчли, мисс Дубидат и мою жену в сознательном, преднамеренном убийстве леди Саттон.

– Не верьте ему! – закричала Сидра. – Он пытается выкрутиться, обвинив нас. Он…

Пил не мешал ей кричать, поскольку это давало ему время оформить свои мысли. Слова должны быть убедительными, без изъяна. Правду сказать невозможно. В его новом старом мире не было ни Существа, ни завесы.

– Убийство леди Саттон было спланировано и осуществлено этими четырьмя. – Пил говорил гладко. – Я был только членом их группы и свидетелем происходящего. Согласитесь, инспектор, куда более логично, что четверо совершают преступление против воли одного, чем наоборот. Ведь показания четверых перевешивают показания одного. Вы согласны?

Росс медленно кивнул, зачарованный логичными рассуждениями Пила. Сидра ударила его по плечу и закричала:

– Он лжет, инспектор. Разве вы не видите? Почему он сбежал, если говорит правду? Спросите его, где он был три дня…

– Пожалуйста, миссис Пил, – попытался успокоить ее Росс. – Я пока лишь делаю предположения. Я еще не верю и не не верю никому. Вы хотите сказать что-нибудь еще, мистер Пил?

– Да, благодарю вас. Мы вшестером разыграли много глупых, иногда опасных шуток, но убийство перешло все границы. В ночь с четверга на пятницу эти четверо поняли, что я хочу предупредить леди Саттон. Очевидно, они подготовились к этому. Мне что-то подсыпали в вино. Смутно помню, как двое мужчин поднимают меня, несут и… Это все, что я знаю об убийстве.

Росс снова кивнул. Доктор склонился к нему и что-то прошептал.

– Да-да, – пробормотал Росс. – Обследовать можно позднее. Пожалуйста, продолжайте, мистер Пил.

Чем дальше, тем лучше, подумал Пил. Теперь навести немного глянца, и можно закругляться.

– Очнулся я в кромешной тьме. Я не слышал ни звука, ничего, кроме тиканья часов. Стены подземелья десять-пятнадцать футов толщиной, так что я и не имел возможности ничего слышать. Когда я поднялся на ноги и ощупал все кругом, мне показалось, что я в маленьком помещении размерами… два больших шага на три.

– Примерно, шесть футов на девять, мистер Пил?

– Приблизительно. Я понял, что нахожусь, должно быть, в потайной камере, известной моим бывшим компаньонам. После того, как около часа я кричал и стучал по стенам, должно быть, я случайно нажал пружины или рычажок. Открылась секция толстой стены и я очутился в коридоре, где…

– Он лжет, лжет, лжет! – выкрикнула Сидра.

Пил игнорировал ее.

– Таково мое заявление, инспектор.

И оно надежно, подумал он. Замок Саттон известен своими потайными ходами. Его одежда запачкана и порвана конструкцией, которую он напялил на себя, появившись в качестве дьявола. Невозможно определить, принимал или нет он наркотики или снотворное три дня назад. Борода и усы исключают вопрос о бритье. Да, он мог бы гордиться такой великолепной историей. Искусственная, но перевесившая по логике показания четверых.

– Заметим, что вы отрицаете свою виновность, мистер Пил, – медленно сказал Росс, – и также возьмем на заметку ваше заявление и обвинение. Я признаю, что обвинением против вас послужило именно ваше трехдневное исчезновение. Но теперь… – он остановился перевести дыхание, – если мы сможем найти камеру, в которой вы были заключены…

Пил уже подготовился к этому.

– Может, найдем, а может, и нет, инспектор. Я инженер, как вам известно. Единственный способ, которым мы можем обнаружить камеру, это взорвать каменные стены, что уничтожит все следы.

– Мы воспользуемся этой возможностью.

– Не стоит, – сказал вдруг толстячок доктор.

Все удивленно воскликнули. Пил метнул на него быстрый взгляд. Выражение лица предупредило его, что толстячок опаснее всех. Нервы его натянулись до предела.

– Это безупречная история, мистер Пил, – вежливо сказал толстый доктор. – Очень убедительная. Но, дорогой мой сэр, вы совершили непростительный для инженера промах.

– Думаю, вы скажете мне, на чем основываете свое утверждение?

– Несомненно. Когда вы очнулись в своей потайной камере, по вашим словам, стояла полная темнота и тишина. Каменные стены такие толстые, что вы не слышали ничего, кроме тиканья часов.