Текст книги "Ущелье Разбитых Сердец"

Прошло минут пять, прежде чем Дикин смог вкусить этот глоток. Марика развязала его в одну минуту, но еще четыре ушли на то, чтобы Дикин кое-как смог добраться до ближайшего кресла и восстановить кровообращение в онемевших руках. Вероятно, он испытывал ужасную боль, однако виду не показал. Пристально наблюдая за ним, Марика сказала:

– Пожалуй, Джон Дикин намного выносливее, чем о нем думают другие личности.

– Мужчине не пристало скулить в присутствии женщины, – он сгибал и разгибал себе пальцы. – Кажется, вы спрашивали, хочу ли я пить, мисс Фэрчайлд?

Она поднесла ему стакан с виски. Одним глотком Дикин отпил половину, удовлетворенно вздохнул, поставил стакан рядом с собой на стол, нагнулся и начал развязывать веревки на ногах. Марика вскочила, сжав кулачки. Глаза ее сверкали от гнева. Она выбежала из купе.

Когда через несколько секунд она вернулась, Дикин все еще возился с путами. Он с неудовольствием взглянул на маленький, но всерьез направленный на него револьвер с перламутровой рукояткой, который она держала в руках.

– Зачем вы его с собой возите? – поинтересовался он.

– Дядя Чарльз сказал, что если меня когда-нибудь сзади схватят индейцы… – она запнулась и лицо ее вспыхнуло от гнева. – Будьте вы прокляты! Вы же обещали мне!

– Если человек может быть убийцей, вором, поджигателем, мошенником и трусом, то можно ли удивляться, что он ко всему прочему окажется и обманщиком? Нужно быть полным идиотом, чтобы ожидать чего-либо другого…

Он снял веревки, с трудом поднялся на ноги, довольно нетвердо шагнул к девушке и небрежным движением взял из ее руки револьвер, затем очень мягко втолкнул ее в кресло и бросил револьвер на ее колени, а сам, ковыляя, вернулся на место.

– Не бойтесь, леди! – сказал он передернувшись от боли. – В данных обстоятельствах я никуда не двинусь. Кровообращение полностью нарушено. Не хотите ли взглянуть на мои ноги?

– Нет! – она кипела от гнева, виня себя за нерешительность.

– Сказать по правде, мне тоже не хочется этого делать… Ваша матушка еще жива?

– Моя матушка? – неожиданный вопрос выбил ее из колеи. – А почему это вас интересует?

– Я спросил об этом просто для поддержания разговора. Вы же знаете, как бывает трудно вести беседу, когда двое незнакомых людей впервые встречаются друг с другом. Ну, так как, жива ваша матушка или нет?

Марика коротко ответила:

– Да, но она не очень здорова…

– Догадываюсь…

– Почему вы так решили? И вообще, какое вам дело?

– Никакого. Я просто любопытен от природы.

– На какие красивые слова вы способны! – издевательский тон был вообще чужд ее натуре, но сейчас она превзошла себя. – Вот уж никак не ожидала этого от вас, мистер Дикин!

– Когда-то я преподавал в университете. А там было очень важно внушить студентам, что вы намного умнее их. Вот и пришлось научиться говорить красивые слова. Итак: матушка ваша нездорова. Иначе почему к коменданту форта решилась поехать его дочь, а не жена? Ведь последнее гораздо естественнее. Лично я подумал, что ваше место у постели больной матери и, мне кажется, очень странным, что вам разрешили отправиться в форт зная, что там холера и что индейцы настроены враждебно. А вам это не кажется странным, мисс Фэрчайлд? По всей вероятности, ваш отец очень настойчиво просил вас приехать к нему, хотя один бог знает по какой причине. Он просил вас об этом в письме.

– Не буду отвечать на ваши вопросы! – ответила она, хотя было видно, что они заставили ее задуматься.

– Помимо всех тех недостатков, о которых упоминал шериф, у меня имеется еще один: нахальная настойчивость. Итак, в письме или нет?

Конечно, нет! Он послал вам телеграмму, – внезапно он переменил тему разговора. – Вы, видимо, хорошо знакомы с полковником Клэрмонтом, с О'Брайеном, не говоря уже о вашем дядюшке…

– Ну, знаете! – Марика снова сжала губы. – Это уж слишком!

– Спасибо! – Дикин допил виски, сел и принялся связывать себе ноги.

Это все, что я хотел знать. – Он поднялся, протянул ей вторую веревку и повернулся, скрестив руки за спиной. – Будьте столь любезны… Только не так туго, как было.

– Почему это у вас ко мне такой интерес и все эти вопросы? Я полагала, вам хватает и собственных неприятностей…

– Хватает, крошка, хватает! Я просто стараюсь отвлечься, – он скосил глаза на веревку, обхватившую его воспаленные запястья, и протестующе заметил:

– Полегче, пожалуйста, полегче!

Марика ничего не ответила, затянула последний узел, помогла Дикину сначала сесть, а потом и лечь на пол и удалилась, не проронив ни словечка.

Вернувшись в свое пустое купе, она тихо закрыла дверь и долго еще в задумчивости сидела на койке.

* * *

Лицо машиниста Банлона, освещенное отблесками яркого красного пламени, тоже было задумчиво. Он вел состав и часто выглядывал из бокового окна, проверяя состояние пути и неба над головой. Кочегар Джексон был весь в поту: на таких крутых подъемах необходимо было поддерживать полный пар, и он обязан был непрерывно подбрасывать в топку дрова. Джексон захлопнул дверь топки и отер лоб грязным полотенцем. В этот момент послышался зловещий металлический скрежет.

– Что случилось? – уставился он на Банлона.

Тот ничего не ответил и быстро схватился за тормоз. На мгновение воцарилась тишина, потом скрежещущее громкое лязганье и поезд начал замедлять ход. Многие пассажиры были разбужены столь резким и неожиданным торможением.

– Опять этот проклятый парорегулятор! – бросил Банлон. – Наверное соскочила стопорная гайка. Звякните Дэвлину, пусть нажмет на тормоза!

Он снял с крючка тускло горевший фонарь и попытался рассмотреть провинившийся регулятор, затем выглянул в окно и посмотрел назад вдоль состава.

– А вот и наши пассажиры! Идут сюда.

Но один из спутников направился не в сторону локомотива. Он соскочил с подножки, быстро огляделся, соскользнул на обочину, спустился с насыпи и низко надвинув на лоб странного фасона шапку, бросился бежать сломя голову к концу состава.

А до локомотива первым добежал полковник Клэрмонт, несмотря на то, что сильно ушиб бедро при торможении поезда. С большим трудом он сумел забраться в кабину машиниста.

– Черт бы вас подрал, Банлон! Зачем надо было пугать нас таким образом?

– Прошу прощения, сэр! – Банлон держался подтянуто и корректно. Все сделано согласно правилам безопасности. Стопорная гайка в пароре…

– Можете не объяснять! – Клэрмонт потер ушибленное бедро. – Сколько времени вам понадобится, чтобы привести все в порядок? Ночи вам хватит?

Банлон позволил себе снисходительно усмехнуться, – Пять минут, не больше…

Пока он ликвидировал неисправность, человек в странной шапке достиг ближайшего телеграфного столба. Он осмотрелся по сторонам, выхватил из-за полы длинный пояс, обхватил им столб и себя самого и быстро полез наверх.

Добравшись до верхушки, он извлек из кармана кусачки и перерезал телеграфные провода, затем также быстро соскользнул на землю.

Между тем Банлон выпрямился, все еще держа в руке инструменты для ремонта.

– Готово? – буркнул Клэрмонт.

– Готово, – Банлон прикрыл рот рукой, чтобы скрыть зевок.

– Вы уверены, что продержитесь до утра?

– Сейчас все, что нам нужно – это горячее кофе. Но если бы вы могли дать нам завтра с Джексоном отгул…

– Там видно будет! – отрывисто ответил Клэрмонт не потому, что сердился на машиниста, а потому, что боль в бедре все еще давала о себе знать. Он не без труда слез вниз, хромая дошел до первого вагона и с усилием забрался на подножку. Поезд медленно тронулся. В это время человек в странной шапке появился справа от набирающего скорость поезда, огляделся, сделал рывок вперед и вскочил на заднюю площадку третьего вагона.

Глава 4

Начало рассветать. Буфетчик Генри подбрасывал дрова в уже пылавшую печь в офицерском купе, когда туда вошел полковник Клэрмонт. Не удостоив даже взглядом распростертого на полу Дикина, он приблизился к печке и потер руки. Походка его приобрела обычную уверенность – от ушиба, очевидно, осталось одно воспоминание.

– Холодное утро, Генри…

– И даже очень, сэр! Будете завтракать?

– Чуть позже. Похоже, что погода изменится, а до этого я хотел бы связаться с Риз-Сити. Но в первую очередь с фортом Гумбольдт. Пожалуйста, пришлите сюда телеграфиста Фергюсона и пусть он захватит всю аппаратуру.

Генри направился к выходу, но по пути посторонился, давая пройти губернатору, О'Брайену и Пирсу. Последний направился к Дикину, резко тряхнул его и принялся развязывать на нем веревки.

– С добрым утром! – Клэрмонт буквально светился свойственной ему энергией. – Собираюсь связаться с фортом и с Риз-Сити. Сейчас явится телеграфист.

– Остановить поезд, сэр? – осведомился О'Брайен.

– Если это вас не затруднит.

Майор открыл дверь, вышел на переднюю площадку и, закрыв за собой дверь, дернул за проволоку над головой. Через пару секунд из кабины выглянул Банлон. Он заметил, что О'Брайен подает ему знаки, ответил условленным жестом и скрылся. Поезд стал замедлять ход. О'Брайен вернулся в купе, потирая руки.

– Ну и морозец, черт возьми!

– Это всего лишь заморозки, дорогой майор, только и всего! – заметил Клэрмонт с ноткой превосходства в голосе и перевел взгляд на Пирса.

– Где вы собираетесь держать этого молодчика, шериф? Я могу Белью приказать взять Дикина под стражу.

– При всем моем уважении к сержанту, сэр, я бы предпочел держать его под личным наблюдением. Уж слишком он ловко орудует керосином и взрывчаткой, а какой военный эшелон не имеет подобного груза?

Клэрмонт коротко кивнул и повернулся к двум солдатам, которые в этот момент вошли в купе. Телеграфист Фергюсон нес складной столик, моток кабеля и небольшой чемоданчик с письменными принадлежностями. За ним шел его молодой помощник по имени Браун, неся увесистый передатчик.

– Приготовьте все и доложите, как будете готовы! – приказал Клэрмонт.

Через две минуты провод уже был закреплен на верхушке телеграфного столба, на котором полусидел-полувисел Браун. Он закончил подготовку и махнул рукой.

– Отлично! Сперва соединитесь с фортом.

Телеграфист принялся выстукивать позывные сигналы три раза подряд.

Почти сразу же в его наушниках послышался слабый звук морзянки. Фергюсон сдвинул наушники и сообщи:

– Минутку, сэр! Они связываются с Фэрчайлдом.

Пока все они ждали, вошла Марика, за ней плелся преподобный отец Пибоди. Вид у него был мрачный – было похоже, что он провел скверную ночь.

Марика бесстрастно взглянула на Дикина, потом перевела свой взгляд на дядюшку.

– Мы соединяемся с фортом Гумбольдт, дорогая, – сообщил ей губернатор. – Через минуту мы получим свежайшие сведения.

В наушниках снова послышалась морзянка. Фергюсон что-то быстро записал, вырвал из блокнота листок и протянул его Клэрмонту.

* * *

На расстоянии более чем дня пути, за горным перевалом, в телеграфной форта Гумбольдт, сидели или стояли восемь человек. Тот, кто был несомненно главным, развалился во вращающемся кресле за весьма дорогим столом красного дерева, положив ноги в грязных сапогах прямо на стол. Шпоры, которыми он явно и преувеличенно козырял, повредили кожаный верх стола, что однако нисколько не смутило их обладателя. Даже сидя он казался высоким и широкоплечим. Под распахнутой курткой виднелся пояс, отвисший под тяжестью двух огромных кольтов. И лицо, и поза оставляли впечатление, будто вы находитесь в компании жестокого бандита, что и было фактически точной характеристикой Сеппа Кэлхауна.

За столом, сбоку от Кэлхауна, сидел человек, одетый в форму кавалериста Соединенных Штатов. В нескольких футах дальше за телеграфным аппаратом сидел другой солдат.

Кэлхаун взглянул на того, кто сидел за столом.

– Ну-ка, Картер, взглянем, действительно ли Симпсон передал текст телеграммы, который я ему дал?

Картер со злобной гримасой передал ему текст телеграммы. Кэлхаун взял ее и вслух прочитал:

«Еще три случая. Смертельных исходов нет. Надеемся, что эпидемия пошла на убыль. Сообщите время прибытия».

Он посмотрел на телеграфиста и заметил:

– Чтобы не быть слишком умным, тоже нужен ум, не так ли Симпсон? Мы не из тех, кто может позволит себе ошибаться! Верно я говорю?

* * *

В офицерском купе полковник Клэрмонт внимательно прочитал телеграмму.

Положив сообщение на стол, он сказал, уставившись на О'Брайена:

– Ну что ж, новости неплохие! Время нашего прибытия? Хотя бы приблизительно, майор?

– Учитывая, что весь состав тянет один локомотив… – О'Брайен быстро прикинул в уме. – Пожалуй, часов тридцать, сэр. Могу поинтересоваться мнением Банлона.

– Нет необходимости. Я тоже так думаю, – он повернулся к Фергюсону.

Слышали? Сообщите им…

– Мой отец? – вырвалось у Марики.

Фергюсон утвердительно кивнул и отстукал сообщение. Выслушав ответ, он ослабил наушники и сообщил:

«Жду вас завтра днем. Полковник Фэрчайлд здоров».

Марика облегченно вздохнула и улыбнулась, а Пирс попросил:

– Нельзя ли передать полковнику, что я еду с этим поездом, чтобы арестовать Кэлхауна?

* * *

В аппаратной форта Гумбольдт Сепп Кэлхаун тоже улыбнулся, но не потому, что почувствовал облегчение. Он и не пытался скрыть злобную радость, с какой он передал телеграфный бланк седовласому полковнику кавалерии Соединенных Штатов.

– Честное слово, полковник Фэрчайлд, лучше и не придумаешь! Они едут, чтобы арестовать бедняжку Сеппа Кэлхауна! Что мне теперь несчастному делать?

Фэрчайлд прочел сообщение, но не проронил ни слова. Он с презрением разжал пальцы и листок упал на пол. На мгновение Кэлхаун замер, но в следующий момент уже вновь заулыбался. Сейчас он мог позволить себе улыбаться. Он посмотрел на четверых окружавших его бандитов и сказал:

– Полковник Фэрчайлд вероятно голоден. Уведите его! Пусть доедает завтрак!

* * *

– А теперь постарайтесь связаться с Риз-Сити, – приказал Клэрмонт.

Выясните, нет ли у них каких-нибудь сведений относительно пропавших капитана Оукленда и лейтенанта Ньювелла.

Фергюсон попробовал связаться, но передав сообщение раз двенадцать, доложил:

– Кажется, мне с ними не связаться.

– Никого нет на приеме, не так ли?

– Похоже, что никого, сэр, – Фергюсон озадаченно почесал затылок. – И я скажу больше: мне кажется, что линия вообще мертва. Видимо где-то обрыв линии, сэр.

– Непонятно, как это могло случиться. Ведь не было ни снегопада, ни сильного ветра. К тому же вчера вечером мы разговаривали из Риз-Сити с фортом Гумбольдт и все было в порядке. Попытайтесь еще раз, а мы пока позавтракаем.

Все семеро заняли те же места, что и накануне, только на место доктора Молине, который еще не появлялся, за стол уселся Дикин.

Преподобному отцу Пибоди, который должен был сидеть рядом с доктором, было явно не по себе. Он то и дело украдкой поглядывал на Дикина, а тот не обращал на присутствующих никакого внимания, весь сосредоточившись на еде.

Клэрмонт покончил с едой, откинулся на спинку кресла, кивнул Генри, чтобы тот налил ему кофе, закурил сигарету и, взглянул на столик Пирса, холодно заметил:

– Боюсь, что доктору Молине будет трудновато привыкнуть к нашему армейскому распорядку. Генри, ступайте и разбудите его! – он повернулся в кресле и позвал:

– Фергюсон!

– Ничего нового, сэр. Все словно вымерло.

С минуту Клэрмонт сидел молча, нерешительно постукивая пальцами по столу, потом принял решение. – Убирайте аппаратуру! Мы трогаемся. Майор О'Брайен, будьте так добры… – он неожиданно оборвал свою реплику, так как в этот момент в помещение опрометью ворвался Генри, глаза которого были широко раскрыты от ужаса.

– Черт возьми, Генри! В чем дело?

– Он умер, полковник… Он лежит там мертвый… я имею ввиду доктора Молине.

– Умер!? Доктор Молине умер? Вы уверены в этом, Генри? Может, он крепко спит? Вы пробовали его разбудить?

Генри кивнул, его всего трясло. Он жестом показал на окно.

– Он холоден, как лед на этой реке…

Он посторонился, так как О'Брайен стремительно бросился к выходу.

– Наверное, сердце, сэр, – добавил Генри. – Похоже, что он умер тихо, во сне.

Клэрмонт поднялся и зашагал взад-вперед по узкому пространству купе.

– О боже ты мой! Какой ужас!

– В самом расцвете сил… – скривился отец Пибоди и погрузился в безмолвную молитву.

Вошел О'Брайен: лицо его было серьезным и озабоченным. Перехватив вопросительный взгляд Клэрмонта, он утвердительно кивнул.

– Мне тоже кажется, что он умер, сэр! Похоже на сердечный приступ.

Судя по его лицу, он даже не успел понять, что умирает.

– Можно мне взглянуть? – внезапно спросил Дикин.

Все взоры мгновенно устремились на него. Взгляд полковника Клэрмонта был полон холодной враждебности.

– На кой черт вам это понадобилось?

– Чтобы установить точную причину смерти, – безразлично проговорил Дикин. – Вы же знаете, что я был врачом.

– Вы получили квалификацию врача?

– Да, но меня лишили этого звания.

– Иначе и быть не могло…

– Но не из-за моей некомпетентности, а скажем, за другие провинности.

Но ведь врач – всегда врач.

– Возможно… – Клэрмонт привык смотреть на вещи реально, чтобы не признать справедливости последнего замечания, каковы бы ни были его личные чувства по отношению к этому человеку. – В конце концов, почему бы и не разрешить. Проводите его, Генри!

Когда Дикин и Генри покинули купе, там воцарилось молчание и даже появление Генри с порцией свежего кофе, не нарушило его.

– Ну что? Сердце? – осведомился Клэрмонт, когда Дикин вернулся.

– Пожалуй, это можно назвать сердечным приступом или чем-то вроде этого, – он взглянул на Пирса. – Нам повезло, что с нами едет представитель закона…

– Что вы хотите этим сказать? – губернатор Фэрчайлд был гораздо более обеспокоенным, чем накануне вечером.

– Кто-то оглушил Молине, вынул из его ящичка с хирургическими инструментами зонд, ввел его в грудную клетку и пронзил сердце. Смерть наступила мгновенно, – Дикин обвел присутствующих небрежным взглядом. – Я бы сказал, что это мог сделать человек знакомый с медициной или, по крайней мере, с анатомией. Кто-нибудь из вас знает анатомию?

Резкость, с которой ему ответил Клэрмонт, была вполне объяснима:

– Что за чушь вы тут несете, Дикин?

– Я утверждаю, что его ударили по голове чем-то тяжелым, скажем, рукояткой пистолета. У него рассечена кожа над левым ухом. Но смерть наступила прежде, чем образовался синяк. Под самыми ребрами крошечный багровый укол. Сходите и убедитесь сами!

– Но ведь это нелепо! Кому это могло понадобиться? – тем не менее в голосе полковника прозвучали тревожные нотки.

– Действительно, кому? Вероятно, он сам себя проткнул насквозь, потом вытер зонд и вложил его обратно в ящичек… Так что никто здесь не виноват. Просто глупая шутка со стороны доктора Молине…

– Едва ли уместно…

– В вашем поезде совершенно убийство, полковник! Почему бы вам не сходить и не проверить все на месте?

После минутного колебания Клэрмонт решительно направился во второй вагон и все двинулись за ним. Дикин остался наедине с Марикой, которая смотрела на него с каким-то странным выражением лица.

– Это вы его и убили! Вы ведь убийца! Вот почему вы заставили меня развязать и снова завязать веревки… Для того, чтобы позднее изловчиться и…

– О, боже ты мой! – Дикин усталым движением налил себе кофе.

Разумеется, мотив налицо: я хотел занять его место! Поэтому я пробрался к нему, расправился на свой манер: сделав все так, чтобы смерть выглядела естественной, а потом объявил всем, что его убили. А после убийства я, конечно, снова связал себе руки, по всей вероятности ногами. – Он поднялся, подошел к запотевшему окну и стал его протирать. – Неудачный день для похоронного обряда.

– Обряда не будет. Доктора Молине отвезут обратно в Солт Лейк.

– Но на это потребуется много времени.

Не глядя на него, она сообщила:

– В багажном отделении около тридцати гробов и они пустые.

– Вот как? Черт возьми, это не воинский состав, а прямо-таки железнодорожный катафалк!

– Что-то в этом роде. Нам сказали, что гробы везут в Элко, но теперь-то мы знаем, что их везут в форт Гумбольдт. Скажите, кто по-вашему это сделал?

– Это не сделали ни вы, ни я. Значит, остаются только шериф да семь десятков других… Не знаю, сколько тут везут солдат… Ага, вот они и возвращаются.

Вошел Клэрмонт, а за ним Пирс и О'Брайен. Полковник угрюмо кивнул Дикину и тяжело опустился в кресло. Через мгновение он протянул руку к кофейнику.

Как и предсказывал Дикин, снег с каждым часом становился все гуще.

Поезд шел теперь по живописным местам, прокладывая себе путь через решетчатый мост, перекинутый через бездонную с виду пропасть. Подпорки моста терялись в мрачной, наполненной снежными хлопьями глубине. Тормозной вагон только что миновал мост, как вдруг весь эшелон сильно тряхнуло и состав резко остановился. Взрыв крепких словечек со стороны Клэрмонта выразил чувства всех присутствующих. Через несколько секунд Клэрмонт, О'Брайен, Пирс, а за ними и Дикин были уже на ногах и, соскочив с подножки, стали по колено в снегу передвигаться к локомотиву.

Банлон, морщинистое лицо которого было искажено тревогой, уже бежал вдоль состава им навстречу.

– Он сорвался вниз!

– Кто?… Куда сорвался?

– Мой кочегар, Джексон! – Банлон подбежал к мосту и устремил взгляд в белесую бездну. К нему подошли остальные, включая сержанта Белью и нескольких солдат. Все осторожно и со страхом посмотрели вниз через край моста.

На глубине шестидесяти-семидесяти футов, на выступе скалы, в неестественной позе виднелась человеческая фигурка. А футами ста ниже смутно белела на дне пропасти пенящаяся вода реки.

– Что скажете, доктор Дикин? – спросил Пирс, сделав легкий акцент на слове «доктор».

Тот коротко бросил:

– Он мертв! Это и дураку ясно!

– Я не считаю себя дураком, но мне это не ясно, – мягко возразил Пирс. – А что если он нуждается в медицинской помощи? Вы согласны со мной, полковник?

– Моя власть не распространяется на Дикина, – заметил полковник Клэрмонт.

– И власть Пирса тоже, – добавил Дикин, – если я спущусь вниз, где гарантия того, что он не подстроит мне «несчастного случая»? Вроде обрыва веревки… Ведь вы все знаете, какого мнения обо мне шериф. И все знают, что после суда мне крышка. Шериф сэкономил бы массу времени, если бы просто отправил меня сейчас на дно этой пропасти.

– Веревку будут держать шесть моих солдат, Дикин, – проронил Клэрмонт с каменным выражением лица. – И не надо меня оскорблять!

– Прошу прощения! – Дикин поймал конец веревки, сделал двойную петлю, просунул в нее ноги и обернул веревку вокруг пояса. – Мне необходима вторая веревка! Я подумал, что кочегару все-таки неприлично лежать вот так на скале, пока вороны не очистят его кости.

Через минуту один из солдат вернулся неся веревку, а еще через две минуты после головокружительного и опасного спуска Дикин очутился на выступе скалы, где лежало искореженное тело Джексона. Не обращая внимания на порывы ледяного ветра, Дикин обвязал вторую веревку вокруг тела кочегара, выпрямился и подал знак, чтобы поднимали. Вскоре они были подняты на мост.

– Ну, что? – нетерпеливо осведомился Клэрмонт.

Дикин освободился от веревок и потер исцарапанные колени.

– Перелом основания черепа, а также всех ребер, – затем он вопросительно взглянул на Банлона. – У него была привязана тряпка на правом запястье?

– Точно, была. Привязывать себя за руку тряпкой – привычка многих старых кочегаров.

– На этот раз уловка не помогла и, кажется, я догадываюсь, почему.

Шериф, вы подошли бы сюда, ведь вас, как представителя закона, попросят подписать свидетельство о смерти. Дисквалифицированным врачам в этой привилегии отказано.

Пирс какое-то время находился в нерешительности, затем кивнул и пошел за Дикином. О'Брайен последовал за ними. Они добрались до локомотива.

Дикин обошел кабину машиниста и взглянул наверх. Окно машиниста было очищено от снега. Затем Дикин внимательно обследовал кабину машиниста.

Теперь тендер был на две трети пуст, а остаток дров был сложен у задней стенки. Справа дрова валялись в беспорядке, точно часть их упала и рассыпалась. Дикин сунул руку за рассыпавшиеся дрова и выпрямился, держа в руке бутылку.

– Мексиканская водка! – бросил он и недовольно посмотрел на Банлона.

– И вы ничего об этом не знали?

– Бог мне свидетель, шериф! Я не знал Джексона до того, как он поступил к нам на работу в Огдене, и я никогда не видел, чтобы он пил эту водку.

– Зато теперь вы об этом знаете, – заявил Клэрмонт, который тоже поднялся на тендер. – А что касается вас, Банлон, то я беру вас под наблюдение. Если вы выпьете хоть каплю, то кончите тюрьмой в форте Гумбольдт.

– Я никогда не пью на службе, сэр.

– Вы пили вчера днем в депо Риз-Сити.

– Я хотел сказать, когда веду состав.

– Довольно! Придется приказать Белью отрядить на место кочегара солдата! – он дал знаком понять, что вопрос исчерпан и повернулся, собираясь уходить.

Банлон поспешно сказал:

– Еще два вопроса, полковник. Как вы видите, топлива осталось мало, а в полутора милях вверх по долине есть депо…

– Да, я отряжу солдат для погрузки. Что еще?

– Я немного не в себе, сэр… Эта история с Джексоном… Если бы Дэвлин, тормозной кондуктор, мог сменить меня через пару часов…

– Это мы сделаем…

* * *

Солдат в островерхой шапке кавалериста выглянул из окна кабины, всматриваясь в густо падающий снег.

– Кажется, сейчас будет топливный склад, – сообщил он Банлону.

Тот кивнул, вернулся к рычагам управления и плавно остановил поезд, так что локомотив оказался прямо против склада с топливом.

– Созывай своих грузчиков, – буркнул Банлон.

Наряд из двенадцати солдат появился в один миг, но за дело они взялись не очень-то ретиво. Дрожа от холода и притоптывая, они выстроились в цепочку, спиной к усилившемуся ветру, и стали передавать из рук в руки поленья дров со склада.

А в этот момент с противоположной стороны состава быстро двигалась какая-то фигура. Поравнявшись с передней площадкой багажного вагона, человек поднялся на площадку и подергал дверь: она была заперта. Человек вытащил связку ключей, выбрал один из них и вставил в замочную скважину.

Дверь открылась и человек проник внутрь вагона.

Чиркнула и загорелась спичка, и в темноте появился огонек маленькой масляной лампы. Дикин стряхнул снег с шинели, которой снабдил его О'Брайен для защиты от стихии, вышел на середину вагона и огляделся по сторонам.

У задней стены вагона на самодельных полках было размещено 32 совершенно одинаковых по форме и по размеру гроба. Справа в вагоне находились пищевые продукты, слева – окованные металлом деревянные ящики и непонятные предметы, накрытые брезентом. На деревянных ящиках была надпись: «МЕДИКАМЕНТЫ. АРМИЯ США».

Дикин приподнял край брезента. На всех ящиках повторялась надпись:

«Опасно! Опасно!» Последним был высокий узкий серый ящик с кожаной ручкой. На нем была надпись: «Телеграф армия США»

Дикин снял покрывавший этот ящик кусок брезента, свернул и спрятал его под шинель, подхватил ящик и выбрался из вагона, закрыв за собой дверь. Почти не скрываясь, Дикин поспешно миновал вагон с провиантом и взобрался на переднюю площадку вагона с лошадьми. Дверь оказалась не запертой. Он вошел, прикрыл за собой дверь, опустил на пол передатчик и, отыскав фонарь зажег его.

Почти все лошади стояли. Большинство из них меланхолично пережевывали сено из кормушек и не обращали внимание на Дикина, который осмотрелся, затем взобрался наверх большого ящика с сеном, вырыл в нем глубокую яму, потом спрыгнул на пол, забрал передатчик, снова забрался наверх опустил передатчик в приготовленное углубление, после чего забросал его сеном сверху. Даже при самом неблагоприятном стечении обстоятельств, по его подсчетам, ящик не был бы обнаружен по меньшей мере сутки, а больше ему и не требовалось.

Погасив фонарь, он вышел и добрался до второго вагона, стряхнул с себя снег, вошел в вагон, повесив шинель на крючок в тамбуре, и направился по коридору к открытой двери, из которой доносился приятный манящий запах кофе, умело приготовленного низеньким и толстым негром по имени Карлос.

Стоя рядом с Клэрмонтом, Банлон осматривал тендер. Наконец, он повернулся и удовлетворенно произнес:

– Вот теперь отлично! Полный тендер топлива. Благодарю армию за помощь.

Сержант Белью торжественно поднял руку в ответ, повернулся и что-то сказал солдатам. Они тотчас же с довольным видом зашагали к своим вагонам и почти сразу же исчезли, затерявшись в белесой мгле.

– Значит, можно трогаться, Банлон?

– Как только немного поутихнет этот снежный шквал, сэр.

– Да, да, конечно! Вы просили, чтобы тормозной вас сменил? Сейчас самое время, так?

Банлон твердо сказал:

– Я действительно просил вас об этом, но сейчас как раз не время, сэр. На ближайшие три мили я хотел бы, чтобы Дэвлин оставался на своем посту.

– На ближайшие три мили?

– Да. До того, как мы войдем в ущелье Палача. Это самый крутой подъем в этих горах.

Клэрмонт кивнул.

– Да, пожалуй, в этом случае без тормозного не обойтись.