Текст книги "Ущелье Разбитых Сердец"

Глава 5

Форт Гумбольдт располагался в начале узкой каменистой долины, которая спускалась в западном направлении. Со стратегической точки зрения место для форта было выбрано идеально. С северной стороны поднималась сплошная отвесная стена из утесов, с востока и юга форт был защищен ущельем, узким, но глубоким. Восточный рукав этого ущелья имел железнодорожный мост.

Лучшего места для обороны нельзя было и желать. Приблизиться к форту можно было только через мост или поднявшись по долине, и в обоих случаях кучка решительных и умело скрывающихся за частоколом людей могла бы с легкостью отразить нападение противника, превосходящего их раз в десять.

Деревянное укрепление было воздвигнуто в обычной квадратной форме с настилом по внутреннему периметру в четырех футах от верхнего края.

Большие тяжелые ворота находились на южной стороне, обращенные к железной дороге и к реке. Сразу же у ворот находилось караульное помещение, а слева – оружейный склад, в котором хранилась взрывчатка. В западной части располагались солдаты и кухня, в северной – офицеры, административные службы и телеграф. На много миль вокруг форт был единственным населенным пунктом.

Закутавшись по самые уши, к форту приближалась группа всадников. Это были индейцы. Лошади их совсем выдохлись и буквально вязли в глубоком снегу.

Вождь пайутов, индеец с необычайно светлой кожей и удивительно красивым лицом провел своих людей в открытые и никем не охраняемые ворота, дал жестом понять, что они свободны и спешился у здания, над входом которого красовалась надпись: «КОМЕНДАНТ».

Поднявшись по ступенькам, он вошел в здание и быстро захлопнул за собой дверь, чтобы не впустить внутрь крутящиеся на ветру снежные хлопья.

В кресле за столом полковника Фэрчайлда восседал Сепп Кэлхаун: ноги его были на столе, в одной руке он держал сигару, в другой – стакан виски из запасов полковника.

Заметив вошедшего, он опустил ноги на пол и поднялся с кресла, проявив необычайную почтительность к вошедшему.

– Добро пожаловать домой, Белая Рука! – приветствовал его Кэлхаун. А вы не теряли зря время!

– В такую погоду мудрый человек не мешкает.

– Все прошло благополучно? Линия на Сан-Франциско?

– Перерезана… – величественным и почти презрительным жестом Белая Рука отклонил предложенную ему бутылку виски. – Мы разрушили мост через ущелье Анитоба.

– Ты отлично потрудился, Белая Рука! Сколько у нас времени?

– До того, как тут могут появиться солдаты с запада?

– Да… Правда, нет оснований предполагать, что они что-то заподозрят и явятся в форт Гумбольдт настороженные, но… необходимо учитывать и случайности.

– Риск велик, Сепп Кэлхаун… Три дня не меньше.

– Этого более, чем достаточно. Поезд прибудет после полудня.

– А что известно насчет солдат в этом поезде?

– Пока ничего… – Кэлхаун нерешительно посмотрел на Белую Руку и смущенно кашлянул. – Было бы неплохо, Белая рука, если бы ты и твои храбрецы немного отдохнули. Может статься, что вам придется вновь забраться на коней.

Наступило молчание. Белая рука бесстрастно разглядывал смущенного Кэлхауна. Наконец, он сказал:

– Бывают моменты, Кэлхаун, когда Белая Рука ставит под сомнение твои слова. Как ты помнишь, мы договорились захватить этот форт. Ты и твои друзья должны были прибыть сюда с наступлением темноты и просить приюта на ночь. Вас оставили бы переночевать, а ночью вы должны были прикончить патруль, открыть ворота, впустить нас в форт и уничтожить спящих солдат.

Кэлхаун потянулся за бутылкой бурбона.

– Ночь была очень бурной, не было видно ни зги, ветер бушевал как сумасшедший. Мы думали…

– Буран был у вас в голове, а снег шел из этой бутылки с огненной водой. В результате двое часовых остались живы и успели предупредить солдат, и 15 моих лучших людей встретили смерть, но я готов потерять еще часть, но не ради тебя, Кэлхаун, и не ради твоего злого бурбона. Я просто буду мстить за свой народ. Армия белых людей – мои враги и они будут врагами, пока живет Белая Рука. Если они узнают, что нападение совершили пайуты, они не успокоятся, пока не будет убит последний пайут. Я считаю, что это слишком большая цена, Кэлхаун!

– А если не останется ни одного белого, который мог бы рассказать о случившемся? – Кэлхаун помолчал и многозначительно добавил:

– Вознаграждение превысит цену риска!

* * *

Уже пятнадцать минут поезд полз вверх к ущелью Палача. Марика стояла у окна в офицерском купе и смотрела в окно, не замечая присутствия за спиной шести человек. Она видела оставшийся позади изгиб железнодорожного полотна на протяжении двух миль спускающегося по окаймленной хвойными лесами белой долине до самого моста, который издали походил на паутину.

Клэрмонту было не до природных красот. У него на уме вертелись более важные дела.

– Ну как, шериф? – спросил он. – Что-нибудь прояснилось?

– Нет, сэр. Никто ничего не знает, никто ничего не видел. Можно считать, что не прояснилось!

– Я не согласен с вами! – резким тоном произнес Дикин. – Ведь даже самая малость может помочь следствию. Например, я был связан.

Следовательно, убийца не я. Значит, под подозрением остаются лишь восемьдесят человек…

Внезапно раздавшийся громкий лязг прервал его слова.

– О, боже! Что это еще? – вскочил Клэрмонт с кресла.

Марика с ужасом воскликнула:

– О, мой бог! Только не это! Только не это!

На лицах всех шестерых отразилось замешательство, потрясение и ужас, вызванные отчаянным воплем Марики.

Последние три вагона – два с солдатами и тормозной оторвались от состава и стремительно катились в обратном направлении по длинному крутому склону ущелья Палача. Быстро увеличивающееся пространство между оторвавшимися вагонами и последним вагоном с лошадьми, показывало, с какой скоростью неслись вниз по склону оторвавшиеся вагоны.

Солдат, находившихся в этих вагонах охватил переполох, выражавшийся в самой разнообразной реакции – от волнения до паники. Большинство из них металось без всякой цели. Они походили на безумцев. Но четверо солдат, подчиняясь приказу сержанта Белью старались изо всех сил открыть боковые двери, но те не открывались.

Перекрывая шум голосов, один из солдат в панике закричал:

– Какой ужас! Двери заперты снаружи!

А в офицерском купе шестеро мужчин и девушка, будто завороженные, с ужасом смотрели вслед уносившимся вагонам, не в силах помочь погибающим людям. Наконец, вагоны достигли того места, где начинался изгиб. Их скорость неуклонно возрастала и вагоны раскачивались все больше и больше еще мгновение и колеса оторвутся от рельсов.

– Дэвлин! Тормозной! – закричал Клэрмонт. – Почему он бездействует?

Спотыкаясь и падая, он побежал на заднюю площадку, в то время как солдаты почти все столпились у окон, охваченные ужасом и растущим предчувствием неизбежной гибели.

Белью добрался до двери и дернул за ручку. Тщетно! Эта дверь тоже оказалась закрытой. Он выхватил кольт и выстрелил поверх замка с обеих сторон. Он сделал четыре выстрела, не замечая, что две пули рикошетом отскочили от двери и зловеще просвистели через весь вагон. Но то, что угрожало им сейчас, было намного страшнее пуль. После четвертого выстрела дверь наконец поддалась под его отчаянным натиском.

Белью выскочил на заднюю площадку и обеими руками вцепился в поручни, отбросив револьвер. Он шел на смертельный риск, но выбора не было. Он сумел перепрыгнуть на переднюю площадку тормозного вагона, ухватился за поручни и поймал дверную ручку. Он дергал ее, нажимал и крутил со всей силой отчаяния и ужаса, но и эта дверь была заперта. Тогда он прижался лицом к стеклу боковой створки двери и заглянул внутрь. В тот же миг глаза его расширились от ужаса, а лицо превратилось в маску полного отчаяния, как бывает у людей, когда ужасная истина открывается слишком поздно.

Большое тормозное колесо оставалось без присмотра. Рука Дэвлина сжимала Библию, которая валялась на полу. Сам Дэвлин тоже лежал на полу на животе рядом со своей самодельной постелью, а между лопатками у него торчала рукоятка ножа.

Семеро людей в офицерском купе следили за происходящим не произнося ни слова. Подобно Белью они тоже поняли неизбежность гибели людей.

Оторвавшиеся вагоны удалились уже на две мили, но все еще каким-то чудом держались на рельсах, приближаясь к последнему повороту, ведущему на мост.

Марика непроизвольно отпрянула от окна и закрыла лицо руками, когда произошел последний акт драмы: вагоны не одолев этого поворота сорвались с рельс, накренились и взлетели над бездной. В воздухе они словно нехотя перевернулись, а потом все три, все еще сцепленные вместе, одновременно ударились о противоположную отвесную скалу. Раздался оглушительный шум.

Без сомнения, для каждого, кто был в этих вагонах, смерть наступила мгновенно. Сплющенные и разорванные остатки вагонов медленно рухнули в невидимую бездну.

Оставшиеся в живых одиннадцать человек из всех, кто ехал в этом поезде, собрались у второго вагона с лошадьми, который стоял теперь последним вагоном. Многие до сих пор не могли унять дрожь. Они внимательно осмотрели сцепление. Из четырех массивных болтов, три, хотя и расшатанные, были на месте. Клэрмонт невозмутимо посмотрел на них и недоверчиво спросил:

– Но как, как это могло случиться? Взгляните на размер этих болтов!

О'Брайен печально заявил:

– Мне совсем не хочется спускаться в это ущелье и обследовать все на месте. Все равно это без толку – все разбито в щепки. Но мне бы хотелось посмотреть, в каком состоянии было дерево в том месте, где крепились эти болты.

– Но почему доска должна была расколоться, Банлон? – возмутился Клэрмонт. – Вы – машинист, и вы единственный железнодорожник, оставшийся в живых…

– Клянусь богом, понятия не имею! Может, дерево было гнилым. А этот подъем, действительно самый крутой в этих горах… Но все это лишь догадки и предположения. Я не могу понять, почему ничего не предпринял Дэвлин?

Клэрмонт с какой-то мрачной торжественностью на лице произнес:

– На некоторые вопросы мы никогда не получим ответа. Что случилось, то случилось, и теперь нам в первую очередь необходимо еще раз связаться с Риз-Сити или с Огденом. Нужно немедленно найти смену этим несчастным. Да упокоит господь их души! Какая ужасная смерть! Слава богу, что у нас хоть остались запасы медикаментов.

– Что толку в медикаментах, если нет врача, – бросил Дикин.

– А вы?

– Что "я"? Я уже не врач.

Клэрмонт начал вскипать.

– Но черт возьми, Дикин! Там же холера! Ваши ближние…

– Мои ближние собираются меня повесить. Возможно на самом первом дереве, вопреки протестам Пирса. Кроме того, ведь это холера. Вы сами сказали…

Клэрмонт с отвращением отвернулся и оглядел все еще не пришедшую в себя компанию…

– Морзянке я не обучался… Может быть, кто-нибудь…

Я, конечно, не Фергюсон, – проронил О'Брайен, – но если вы дадите мне время…

– Благодарю вас, майор! Генри, найдите передатчик в вагоне с припасами. Он под брезентом. И принесите его, пожалуйста, в офицерское купе, – затем он обратился к Банлону:

– Полагаю, что единственное утешение в этой страшной драме заключается в том, что мы сможем развить большую скорость. Сейчас у нас на три вагона меньше…

– Мы не сможем развить большую скорость, – угрюмо возразил Банлон.

Единственным человеком, кто еще мог вести поезд, был Дэвлин. Ведь мне нужно хоть немного поспать.

– О, совсем забыл! Что же нам делать?

– Днем я могу выжать вдвое больше, чем ночью. Постараемся дотянуть до ночи, а к тому времени… – он кивнул в сторону солдата, исполняющего обязанности кочегара, – к тому времени Рэфферти и я, оба мы порядочно измотаемся, сэр.

– Понимаю, – полковник взглянул на болтающуюся цепь сцепления вагонов. – А как насчет надежности сцепки, Банлон?

Тот долго тер морщинистое лицо, потом вздохнул и сказал:

– Не знаю, полковник. Случиться может все, что угодно. Хотя такая случайность – один шанс из миллиона. Никогда раньше ни о чем подобном я не слышал. Значит, и впредь имеется шанс на миллион, что это повториться.

Груз немного уменьшился, значит и нагрузка на сцепки стала меньше. На этом участке самый крутой подъем, и как только мы доберемся до вершины, дело пойдет намного легче. Сейчас проверю сцепления во всем составе, посмотрю, не прогнило ли еще где-нибудь. И тогда все…

– Благодарю, Банлон, – к этому моменту Клэрмонт уже переключил внимание на Генри, который приближался с видом человека, которого уже не может сразить никакой удар судьбы. – Ну, как дела, Генри?

– Нет…

– Что значит, нет?

– Передатчик пропал.

– Что!?

– Его нет в том вагоне, сэр.

– Вы хорошо искали? – в тоне Клэрмонта звучало не столько недоверие, сколько недоумение.

– Не хочу показаться нахалом, сэр, но вы можете проверить все это сами.

Клэрмонт мужественно подавил вспышку гнева.

– А ну, все вместе! Обыскать вагоны!

– Хочу обратить ваше внимание на два момента, полковник, – произнес Дикин и стал загибать пальцы. – Во-первых, из десяти человек, кому вы можете здесь приказывать, это Рэфферти. Ни один из остальных не находится под вашим командованием. А во-вторых, я думаю, что искать бесполезно.

Полковник еще раз произвел над собой усилие и подавил бурные эмоции.

А Дикин продолжал:

– Когда сегодня утром мы грузили топливо, я видел, как кто-то вынес из вагона с боеприпасами ящичек, похожий на ваш передатчик и направился в конец состава. Видимость была, сами понимаете, какая. Просто невозможно было разглядеть, кто это был.

– Вот как? Предположим, что это был Фергюсон. Но с какой бы стати он стал бы это проделывать? А вы мастер ставить всех в затруднения, Дикин.

Мне почему-то очень знакомо ваше лицо. Вы служили в армии?

– Никогда.

– Ни в Конфедеративной, ни в армии США?

– Ни в той, ни в другой. Я же вам уже говорил, что я противник всяческого насилия, – ответил тот безразличным тоном, повернулся и пошел вдоль состава. Генри проследил за ним мрачным взглядом, потом повернулся к О'Брайену и заметил:

– У меня такое чувство, как и у полковника. Мне тоже кажется, что я где-то видел его раньше.

– Кто же он?

– Не знаю и не могу вспомнить ни его имени, ни где я с ним встречался.

* * *

Вскоре после полудня вновь повалил снег. Поезд, состоявший сейчас только из пяти вагонов, пыхтел по извилистому ущелью, преодолевая подъем с приличной скоростью. В офицерском купе все оставшиеся в живых пассажиры, кроме отца Пибоди, мрачно готовились к трапезе. Клэрмонт повернулся и попросил Генри:

– Передайте отцу Пибоди, что еда уже на столе.

Когда Генри вышел, Клэрмонт обратился к губернатору:

– У меня совершенно пропал аппетит. Такое ужасное путешествие!

Капитан Оукленд и лейтенант Ньювелл пропали без вести. Кто знает, может, их уже нет в живых! Может, они убиты, а шериф не имеет ни малейшего представления, кто… кто… О, господи! Ведь он, возможно, находится среди нас… Я имею ввиду убийцу.

– Десять к одному, что его здесь нет. Он остался там, в ущелье, коротко заметил Пирс.

Губернатор качнул головой.

– Откуда вы знаете? И кто это вообще может знать? Один бог знает, что еще может случиться!

– Я лично не знаю, но судя по физиономии Генри, что-то уже случилось.

У Генри, который в этот момент появился в купе, был чрезвычайно затравленный вид. Кулаки его конвульсивно сжимались и разжимались. Он хрипло произнес:

– Я не могу найти его, сэр… проповедника. В спальном вагоне его тоже нет.

Губернатор и Клэрмонт многозначительно переглянулись, словно почувствовав что-то недоброе. Лицо Дикина на мгновение окаменело, в глазах промелькнуло мрачное и холодное выражение. Затем он расслабился и буркнул небрежным тоном:

– Он, наверняка, где-то поблизости. Я разговаривал с ним пятнадцать минут назад.

– Я это заметил, – угрюмо проворчал Пирс. – И о чем же вы разговаривали – Он пытался спасти мою душу, – объяснил Дикин.

– Прекратите разговоры! – голос Клэрмонта звучал спокойно. – Обыщите состав!

– В этом поезде происходят странные вещи, – заговорил О'Брайен. Возможно он находится в поезде, а возможно, его уже нет в поезде. Если это так, значит он где-то на линии. В пропасть он свалиться не мог, ибо на пути больше не было никаких ущелий. Если он действительно на линии, то нам нужно вернуться назад, чтобы разыскать его там.

– Понятно! Генри, передайте Банлону, чтобы он остановил состав!

Генри побежал выполнять приказ, а губернатор, Клэрмонт и О'Брайен вместе с Пирсом двинулись по вагонам в конец состава. Дикин остался в кресле, не имея ни малейшего желания куда-то идти. Марика смотрела на него далеко не дружелюбно.

– Может быть, ему плохо… Может быть, он ранен или умирает, а вы сидите тут и даже не собираетесь его разыскивать!

Дикин скрестил ноги, закурил сигарету и удивленно спросил:

– Зачем Кто он мне? К черту преподобного!

– Кто вы? – прошептала она.

Он пожал плечами.

– Джон Дикин.

– Что вы за человек?

– Вы же слышали, что сказал шериф…

Он замолчал, так как из коридора послышались голоса – громкие и возбужденные. В купе вошли Пирс, Клэрмонт, губернатор и О'Брайен.

– Если его здесь нет, – говорил Клэрмонт, – то он, вероятно, выпал с поезда и лежит где-нибудь на линии. В поезде его нет!

* * *

Банлон вел состав в обратном направлении. Одна миля сменяла другую, но никаких следов преподобного не наблюдалось. На последней площадке состава стояли четверо: полковник Клэрмонт и Пирс следили за левой стороной, губернатор и О'Брайен – за правой. Не было абсолютно никакого намека на то, что преподобный отец Пибоди выпал или был сброшен с поезда.

Клэрмонт выпрямился и повернулся, то же самое сделал майор О'Брайен с противоположной стороны. Он медленно покачал головой и майор неохотно кивнул в знак согласия. Потом он перегнулся через поручни и стал сигналить Банлону. Последние пятнадцать минут машинист постоянно следил за хвостом состава и, заметив знак, махнул рукой. Поезд остановился и уже через несколько секунд двинулся в обратную сторону.

Все четверо нехотя покинули площадку и вернулись в офицерское купе.

Клэрмонт созвал всех, кто остался в живых, за исключением Банлона и его помощника Рэфферти. Все старались не встречаться взглядами.

Клэрмонт устало провел рукой по лбу.

– Какой-то кошмар, и только! Мы знаем, что Пибоди в поезде нет. Мы знаем, что он нигде не мог сойти. И все же его никто не видел с тех пор, как он вышел из этого купе. Но ведь человек не может исчезнуть просто так!

– Клэрмонт оглядел присутствующих, но никто не шевельнулся, слышались лишь осторожные шаркающие шаги Карлоса, чернокожего повара, которому было явно не по себе в присутствии господ.

– Не мог же он просто так исчезнуть! – повторил Клэрмонт.

– Да как вам сказать, – буркнул Дикин.

Пирс среагировал мгновенно.

– Что вы имеете в виду? Вы, наверняка, что-то знаете об его исчезновении, мистер!

– Откуда мне знать? Ничего я не знаю! Я ведь был тут с того момента, как Пибоди вышел, и до того момента, когда Генри сообщил об его исчезновении. Мисс Фэрчайлд может это подтвердить.

Клэрмонт жестом остановил Пирса, который хотел сказать что-то злое, и обратился к Дикину:

– И, тем не менее, у вас имеются какие-то соображения.

– Да, есть, вы правы. Мы не пересекли ни одного ущелья с тех пор, но зато переехали через два узких решетчатых моста. Он мог сорваться и упасть туда, не оставив следов.

О'Брайен даже не пытался скрыть скептицизма насчет этой версии.

– Любопытная теория, Дикин. Остается лишь объяснить, почему он надумал спрыгнуть.

– А еще вероятнее, его подхватили и сбросили под мост. Ведь он был маленьким человечком, и крупный сильный человек вполне мог скинуть его с поезда. Интересно, кто мог это сделать? Во всяком случае, не я. У меня имеется алиби. И не мисс Фэрчайлд, ей это просто не по силам. К тому же, я ее алиби. Но все вы остальные – крупные и сильные мужчины! Все без исключения! Все шестеро! Интересно, кто же из вас это сделал?

Губернатор мгновенно вскипел, зашипел и забрызгал слюной:

– Какая нелепость!

– Я лишь пытаюсь обосновать факты теоретически, – ответил Дикин. Или у кого-нибудь найдется другая версия?

Наступившее молчание двусмысленно свидетельствовало, что никакой другой версии нет.

– Но кому… кому понадобилось уничтожать такого безобидного и маленького человечка, как мистер Пибоди? – спросила Марика.

– Не знаю… А кто мог убрать такого безвредного и старого врача, как доктор Молине? Кому нужно было уничтожать двух безобидных офицеров кавалерии, как Оукленд и Ньювелл? Я сильно подозреваю, что они давно мертвы…

Подозрения Пирса сразу же вырвались наружу:

– С чего вы взяли, что с ними что-то произошло?

– Если после всего, что произошло, вы считаете, что их исчезновение простое совпадение, то тогда вам необходимо передать ваши шерифские права вместе со звездой кому-нибудь другому, у кого между ушами не просто твердая лобная кость. А может быть, шериф, вы и есть тот человек, которого мы ищем?

Пирс с обезображенным яростью лицом бросился вперед, размахивая кулаками, но между ними быстро встал полковник Клэрмонт.

– Хватит, шериф! Насилия у нас и так предостаточно!

– Совершенно согласен с полковником, – губернатор важно надул щеки и произнес это внушительным тоном. – Думаю, мы просто поддались панике. Мы не знаем, соответствует ли истине хоть что-нибудь из того, что говорил этот злодей. Мы не знаем, был ли убит Молине… Мы имеем только заявление Дикина, что он был врачом… И мы знаем, что могут стоить слова Дикина. Мы незнаем, что Оукленд и Ньювелл были убиты! Мы также не знаем, что Пибоди стал жертвой…

– Неплохо поете! – презрительно буркнул Дикин. Он посмотрел на губернатора, как бы оценивая его возможности. – Или, может быть, вы не собираетесь запереть сегодня на ночь свое купе? А если не запрете, то только потому, что наверняка знаете, что вам нечего беспокоиться!

Губернатор сурово посмотрел на него и прорычал:

– Клянусь богом, Дикин, вы заплатите мне за эти инсинуации!

– Чем же я за них заплачу? – устало произнес Дикин. – Собственной шеей? Но ведь мы о ней уже договорились. Как все чудесно получается, все вы тут намерены отдать меня в руки правосудия, а ведь среди нас находится убийца, руки которого обагрены кровью четырех человек. А, может быть, даже не четырех, а восьмидесяти четырех!

– Восьмидесяти четырех? – Фэрчайлд выпустил последний заряд своего быстро угасающего высокомерия.

– Говоря вашими же словами, губернатор, мы незнаем, случайно ли погибли три вагона с людьми, точно также, как незнаем, кто несет ответственность за массовое убийство, но наверное, один из вас восьмерых, ибо мы не исключаем Банлона и Рэфферти, хотя они здесь и не присутствуют, но, разумеется, обязаны исключить мисс Фэрчайлд. Возможно, действовал не один человек, а двое. А может быть и больше. А что касается меня, то я действительно изучал судебную медицину, хотя вы этому можете и не верить.

Помедлив, Дикин демонстративно повернулся спиной ко всей компании, облокотился на медный поручень под окном и устремил взор в сгущающиеся и насыщенные снегом сумерки.