Текст книги "Наледь"

Яромир не стал возражать и расспрашивать ни о чем не стал тоже. Обойти минут за пять все небольшое здание кирпичного завода – великое ли дело? Главное, потом не заснуть. Надо бы раздобыть по случаю кофейник, решил он про себя.

Едва успели они свернуть за угол складского флигеля, минуя по узкой просеке буйные побеги репейника, как внезапно с верхов трехъярусного корпуса слетела стремительная тень, и что-то мягко плюхнулось на рубероидное покрытие пристройки. Яромир вздрогнул от испуга, вызванного исключительно неожиданностью события, но и нарочно остановился, поднялся на цыпочки, желая посмотреть, какого там черта? Волгодонский тоже нехотя замедлил шаги, всем своим видом давая понять, что сейчас происшествие не стоит их внимания. Однако Яромир уже посмотрел и уже увидел. После чего немедленно ноги его сделались ватными, инженер покачнулся в сторону, шлепнулся попой на колючий подломившийся под ним куст. Открыл рот и вытаращил глаза, не от ужаса, а скорее от беспредельного обалдения.

На крыше, в свою очередь, лупя на Яромира круглые, сверкающие янтарем звериные очи-солнца, сидела на корточках огромная снежно-белая обезьяна. Так они созерцали друг друга несколько секунд, потом обезьяна выпрямилась, скорчила уморительную рожу, показав кривые клыки, и вдруг отпустила в адрес инженера-сторожа настолько неприличный жест, что Яромир в негодовании тут же воспрянул от падения и растерянности, подхватил непроизвольно рыхловатый, увесистый ком земли. Метательный снаряд без лишних раздумий был запущен им в срамного охальника.

– Я тебя! – вскрикнул победно Яромир, когда снаряд достиг цели, то есть съездил обезьяне по левому уху. – Смотри у меня, поганец! Не то еще получишь!

Белая обезьяна среагировала на нежданную атаку весьма своеобразным и невозможным для здравого рассудка образом. Она укоризненно посмотрела на нового сторожа и с осмысленным осуждением покрутила пальцем у виска. Но тут вступился Волгодонский.

– Кончай безобразия! И не жалобь меня, ежели сам напросился! – педагогически внушительно сделал мэр строгий выговор белой обезьяне. – Видишь, небось, человек в первый раз. И нужно было непременно цирк устраивать! Вот переселю тебя на водокачку, узнаешь у Гаврилюка, почем нынче фунт лиха. Узнаешь, узнаешь!

Обезьяна только махнула волосатой лапой, демонстративно повернулась к общественному председателю задом и вознеслась опять на крышу высотного корпуса. Легко, в один могучий прыжок. Но Яромир успел теперь разглядеть в слабом свете керосинового фонаря, что на животном присутствует и некоторая одежда. Вокруг бедер нечто наподобие короткой юбчонки из пятнистой «леопардовой» ткани, а на шее платок, завязанный на манер пионерского галстука.

– Кто это такой? – чуть дрогнувшим голосом спросил Яромир у председателя. Он теперь был и не вполне уверен, следует ли причислять белую обезьяну к животным или к ней нужно относиться как-нибудь иначе.

– Кто-кто? Хануман! Кто ж еще! – проворчал явно недовольный мэр Волгодонский.

– Какой еще Хануман?!! – натурально взвыл от доставших его загадок и неопределенностей потерявший окончательно голову инженер.

– Бывший Царь Обезьян, вот кто. Набедокурил у себя в Девяти Реках будьте-нате и дал деру. Прямо к нам. Вроде как политического убежища попросил. Отказать неудобно было. Да-с, неудобно! Теперь который год судимся, рядимся с тамошним императором. Тоже навроде меня градоначальник, только звание другое. Ни до чего пока не договорились. – Волгодонский на этом месте своего повествования печально и тяжело вздохнул. – Категоричное требование о выдаче пришлось отклонить. Да-с, отклонить. Казнят его там. Через усекновение главы. – И Волгодонский вздохнул во второй раз. – Поэтому мы вынуждены… Проказ от него, конечно, много. Но ежели с иной стороны взглянуть, тоже ведь живое существо. Смышленое. И его жалко. Одна беда, пользу обществу приносить никак не желает. Опять же, пререкается. Я ему слово, а он мне два!

– Он что же у вас, и говорить умеет? – с долей издевательского ехидства осведомился Яромир. Говорящих обезьян только недоставало до полного счастья!

– Это смотря с кем. И смотря когда. По обстоятельствам. Исключительно по обстоятельствам. – Ахмет Меркулович вдруг обеспокоенно покосился на свежеиспеченного сторожа. – Да вы не пугайтесь! Хануман вообще-то мирный. Погодите неделю-другую, и увидите. Еще подружитесь, дай-то бог! Помяните мое слово. Непременно помяните. – Волгодонский потряс в воздухе фонарем, отчего качающееся пламя произвело на стене флигеля тревожные тени.

Не хватало еще заводить приятельство с обезьяной, царь она там или не царь! Яромир возмущенно и громко втянул воздух носом. Все же во всей безумной и сумбурной истории, кратко изложенной сейчас председателем Волгодонским, услышал он смутно знакомый отголосок. Девять Рек, император, переселенцы – что-то подобное Яромир уже встречал во время своего пути. Ах да! Конечно! Газета на информационном стенде у «Эрмитажа», выходит, вовсе не первоапрельский розыгрыш? И сразу же из глубин его памяти, давней, из полузабытого пласта студенческих увлечений, всплыли сами собой литературные персонажи. Царь Обезьян, путешествующий из Китая на запад, через горы и реки, через Индию и Тибет, вот только зачем? Яромир позабыл за множеством канувших лет и ненадобностью. Но какое это имеет отношение к нынешним реалиям города Дорог? Яромир, впрочем, и прежде не считал себя научным материалистом, хотя легковерующим мистиком он тоже не был. НЛО, параллельные миры, древесные эльфы, подземные гномы, Алиса в Стране Чудес, машина времени, телекинез и бессмертные горцы оставались для него лишь вымыслом, призванным скрашивать нудную жизнь малозадумчивых обывателей. Он никогда не пользовался услугами дипломированных колдунов или титулованных экстрасенсов, даже в самые критические часы и минуты своей жизни, почитая всю их праздную шатию-братию за бездельников и шарлатанов. Хотя Яромир, как человек просвещенный, безусловно полагал, что голое научное знание несовершенно весьма, и много есть на свете, друг Горацио, такого, что и не снилось нашим мудрецам. Однако, зачитываясь Толкиеном, не имел в виду поселиться в глухом лесном буераке и разгуливать там, среди елок и палок, в самодельных эльфийских одеяниях. Будучи неплохим и не последним инженером, не изобретал вечного двигателя, не читал прессу уфологов, и тем более не искал за плотной завесой настоящего бытия другой, тайный и волшебный, якобы засекреченный мир. Но вот теперь гора, что называется, сама нашла своего Магомета, хотя тот ее об этом нисколечко не просил.

Ладно уж, пускай! Хануман так Хануман. Только если этот гад еще раз выкинет непристойность, Яромир его вздует столь славно и от души, что хулиганящему переселенцу придется просить убежища в ином месте. Об этом он прямо сказал Волгодонскому.

– Плюньте вы и разотрите! Что же касается рукоприкладства, так ведь Ханумана еще изловить надо. А сие куда как непросто сделать. Очень непросто, – покачал головой Ахмет Меркулович, шапка на нем закачалась от неосторожного движения. – Мне уже пора. Обход наш закончен, следующий через час, не забудьте. Первый день, а в вашем случае, ночь, на службе всегда нелегко и непросто. Но лучший совет – поменьше обращать внимания и побольше позволять событиям идти своим чередом. Все равно, от нас они в основной части не зависят. Да, не зависят!

Завершив свою поучительную филиппику, председатель откланялся, естественно на словах, а не на деле, мешала шапка. И вот уже колышущиеся полы его долгого кафтана промелькнули в черном проеме заводской арки. Яромир сиротливо остался стоять возле двери, ведущей в недра единственного фабричного корпуса, с керосиновым фонарем в руке и с полным разбродом в сознании. От нечего делать он вернулся в подсобку. Лег на скрипучую кушетку, принялся изучать номер «Русского инвалида» за 1853 год.

И чуть было не заспал очередной обход. Хорошо хоть, сообразил заранее выставить будильник в электронных наручных часах, дешевеньких и тайваньской сборки, зато на удивление честно служивших своему хозяину. Керосиновый фонарь сам собой к этому времени угас, и Яромиру пришлось повозиться, чтобы на дворе при лунном свете возжечь строптивое приспособление вновь.

Кругом стояла вполне нормальная сельская тишина. То есть, не мертвая и глухая, а наполненная слабыми шорохами и звуками, от колебаний трав и шелеста раскиданного мелкого мусора, еще Яромиру примерещилось вдали короткое трепыханье птичьих крыльев. Озорующего Ханумана, к счастью, нигде не было ни видно, ни слышно. Связываться с безобразником сейчас никак не хотелось, поэтому жалеть об отсутствии наглого переселенца тоже не приходилось. Яромир приступил к ночному дозору.

Уложиться в пятиминутный интервал, однако, не вышло. Возможно, что и по собственной глупости неопытного в здешних сторожевых делах инженера. Воздух кругом был чист и свеж, настырные тучи, наконец, убрались в иные дали, первый осенний заморозок прихватил рассеянные тут и там мелкие лужицы. Гулять, пусть и по рабочей надобности, оказалось приятным занятием. Яромир, в редко его посещавшем и оттого весьма ценном состоянии благодушной умиротворенности, брел вокруг корпуса, беспечно помахивая перед собой керосиновым фонарем. Таким образом, он дошел до флигеля и окружавших его грядок с сорняками, где инженера и попутал внезапно бес. Зачем это было надо, Яромир не смог бы ответить и много дней спустя, но вот же, взыграло в нем, что называется, детство в одном интимном месте. Подсознательно вдруг всплыли в его памяти то ли инсценированные прятки и сражения индейцев с бледнолицыми шерифами на старой, еще дедовской даче, то ли походы с гитарами и палатками в подмосковные леса, в годы ранней юности, – сказать было затруднительно. Но именно некоторые эти воспоминания и толкнули Яромира на предприятие, с первого взгляда невинное абсолютно, но имевшее последствия пренеприятные.

Короче говоря, он свернул, забавы ради, с обходной, знакомой уже просеки и углубился в ряды головокружительно высокого репья. Яромир сделал несколько десятков крадущихся шагов, огляделся с хитринкой и сам себе подмигнул. Стебли сорняков своими верхушками взлетали теперь значительно выше его головы, так что и основной заводской корпус пропал из виду, не говоря уж о низкорослой пристройке. Его это ничуточки не напугало, только лишь позабавило. Яромир помнил, что идти надо, свернув сейчас налево и дальше прямо, тогда он всяко будет держать свой путь параллельно просеке и боковой стене фабричного здания. Топографическим кретинизмом он сроду не страдал, скорее наоборот, из него мог бы при удаче случиться чемпион по спортивному ориентированию.

Подвох как раз и притаился в том факте, что ни на какое «лево» свернуть у Яромира не вышло. Потому что этого «лево» попросту не было. А была, вместо, сплошная густая преграда из непроницаемого сорнякового стебля. Прорываться напролом показалось ему неумным, поэтому ничего не оставалось, как идти по-прежнему только прямо, заходя таким образом все дальше и дальше в глубь посадок репейника. Скоро, однако, через несколько десятков шагов, объявился и поворот на тропу, проложенную, будто по транспортиру со строгим углом градусов в тридцать. Направо. Яромир машинально повернул, мысленно полный недоумения. Засветил поярче фонарь, но увидел все то же глухое плетение сорняков вдоль единственно возможного прохода. Слегка уже обозлившись на неизвестного придурка, забавлявшегося здесь мичуринскими проделками, Яромир пошел по единственному доступному варианту дороги. Да и не дороги даже, какая там дорога! Крошечная просека, не шире пахотной борозды, правда на совесть утоптанная, но достаточно тесная, чтобы нависавшие над ней колючки то и дело трепали и цепляли рукава его дождевика. Яромир пару раз чувствительно оцарапал щеки. Благодушное его настроение успело уже сгинуть с концами, хотелось ныне лишь одного – выбраться поскорее из коварной чащи. Тропинка впереди неожиданно раздвоилась тараканьими усами, и оба уса вели в стороны, Яромиру совсем не нужные. Внезапно подступило и гложущее душу беспокойство. Дальнейшие блуждания вдруг показались ему даже опасными. Инженер почувствовал, что впадает в состояние, близкое к панике.

Пришлось воззвать к здравому смыслу и положиться исключительно на его помощь. Здравый смысл инженеру в поддержке не отказал. Явился по первому требованию и велел возвращаться тем же путем, каким его владелец пришел в странные заросли репья. Яромир так и поступил. Исполнил все ранее проделанные повороты в обратном порядке, и вскоре, через несколько метров, ожидал увидеть надежную серую стену заводского корпуса.

Да не тут-то было! Там, где определенно надлежало присутствовать выходу из аккуратного строя сорнякового садоводства, глумливо предстала перед ним новая развилка, если смотреть с воздуха – в виде значка от автомобиля «мерседес». Яромир чуть было не взвыл. Куда идти теперь, было совершенно непонятно, оставаться на месте – глупо. В состоянии внезапного отупения инженер свернул направо. Потом налево. Потом долго ходил по кругу, пока не обнаружил новое ответвление прохода. Чертов лабиринт никак не желал его отпускать. Руки бы повыдергать здешнему Дедалу-затейнику! Выругался про себя Яромир. Однако ругательства дела не решили. Он даже попробовал залезть на показавшийся ему самым толстым и мощным стебель репейника, но и эта затея ничем не помогла. Скорее наоборот.

Предательский стебель подломился в неподходящий момент, и Яромир пребольно грохнулся с двухметровой высоты, прямо на оставленный заботливо внизу, рядом с барабаном, все еще горевший керосиновый фонарь. Хрупкое стекло треснуло, наружу метнулось быстрое пламя, и Яромир опалил себе поясницу, в воздухе явно запахло жженой тряпкой, значит, и дождевик существенно пострадал. Наверняка сзади теперь красуется изрядная дыра. Вдобавок ко всему прочему, он остался без освещения. И рассчитывать мог теперь лишь на заходящую, ухмыляющуюся чужому несчастью луну. Он подобрал обломки фонаря, нацепил гарусную перевязь и снова пошел направо. Потом налево. Потом долго ходил по кругу. Пока не нашел боковой проход.

Через неопределенный срок бесконечных странствий заблудший окончательно инженер посмотрел на часы. Подсвеченные цифры показывали ровно полночь. Стало быть, время следующего обхода. Ему же представлялось, он проплутал в лабиринте колючек целую вечность, и пора бы наступить утру. А прошло всего-навсего каких-то жалких пятьдесят минут. Яромир никуда больше идти не хотел. Задрав голову, он попытался выть на оскалившуюся желтым светом луну, но голос отказался ему служить, наружу вырвался только натужный хрип.

В этот же миг в зарослях репья раздался неприятно-тревожный шум. Не то чтобы через частокол плотно прижатых друг к дружке стеблей сорняка ломился, к примеру, буйвол или носорог, но это было определенно какое-то крупное животное. Главная мерзость заключалась в том, что приглушенный треск равномерно ломаемых колючек оставался единственно производимым в движении звуком. А вот само существо, направлявшееся в сторону Яромира, никак более о своем присутствии не сообщало. Не было ни тяжелой поступи, ни мерной дрожи земли, ни одышливого сопенья или, на худой конец, хотя бы хрюканья. Мягкие, бесшумные лапы прокладывали дорогу к растерявшемуся, испуганному теперь не на шутку заводскому сторожу. Вокруг Яромира повеяло нехорошим запахом, какой бывает в плохо убранных клетках передвижного зоопарка. На всякий случай он поднял фонарь, как бы для замаха, все же железяка, хотя в смысле оборонительного орудия весьма сомнительная.

Очень скоро к звуку сокрушаемого репья добавилось изображение. В прорехах между стволами сверкнули страшным, ярым блеском два ненавидящих желто-зеленых глаза. Яромир немедленно позабыл обо всем. О здравом смысле, о наставлениях председателя Волгодонского, о царапинах и обожженной спине. Несчастный инженер с оглушительными, раздирающими душу воплями кинулся напролом через сорные кусты-дерева. Молотил перед собой остатками фонаря, сбивая листья и колючки, не переставая при этом истошно кричать и призывать на помощь. Избитый негнущимися стволами, исцарапанный и безумный, он, после титанических усилий, продвинулся на очень жалкое расстояние. Зверь, прокладывавший себе дорогу куда стремительнее Яромира, приближался неумолимо, уже слышалось плотоядное, довольное урчание.

Инженер отчетливо понял вдруг, что это и есть его конец. Он остановился, судорожно сжал в кулаке стальное ушко фонаря и повернулся к выламывающемуся из зарослей чудовищу лицом. Взывать в безлюдные пространства не имело больше никакого смысла, оставалось только принять в неравном бою свою судьбу. Но помощь, как это ни удивительно, хотя удивляться в эти трагические минуты Яромир не был способен совершенно, к нему все же пришла.

Откуда-то сверху и сбоку налетела ястребиная белая тень и приземлилась, как Яромиру показалось, прямо на загривок смертоносного, охотящегося животного. Немедленно воздух наполнился отчаянным ревом и торжествующим визгом, мимо инженера, сшибая прочь репейники-небоскребы, будто сухие соломинки, прокатился клубок из двух сплетенных, остервенело грызущихся, воющих, царапающихся тел.

Яромир некоторое время безучастно наблюдал за борьбой своего неизвестного врага с не менее загадочным защитником, пока окончательно не пришел в себя. Теперь ему предстояло решить нелегкую дилемму. Или каким-то образом попытаться помочь правой стороне, сейчас рискующей ради него жизнью, или поступить благоразумно и бежать как можно дальше и скорее прочь от страшного места.

Бежать, однако, получалось подло, тем более что Яромир понятия не имел, куда именно. Заблудиться стоило каких-то секунд, и неизвестно еще, какая хрень будет поджидать его на пути. При сильном и храбром заступнике инженер чувствовал себя увереннее. Хотя непонятно было до сих пор, кто в схватке победит? Белая тень или желтоглазое чудовище? Если бы Яромир мог хоть что-нибудь сделать! Похвальное это желание словно бы возвратило ему способность к трезвому соображению, и даже более того, приоткрыло окошко внезапному озарению. А барабан-то! Барабан! Только недавно Волгодонский наставлял его в инструкциях. Коли увидишь опасность или какой непорядок, бери и стучи! Бери и стучи! – в подражание мэру дважды повторил про себя Яромир. Изо всех сил заколотил он в прохладную, звонкую, туго натянутую кожу инструмента-выручалочки. Дерущихся противников сразу же будто ошпарило крутым кипятком.

Желтоглазое чудовище, при дальнейшем рассмотрении оказавшееся обыкновенным тигром, что ничуть не умаляло его опасности для одинокого инженера, зафыркало, забило хвостом и с возмущенным мявом скрылось в порушенных кустах. Яромир остался наедине с белой тенью. Впрочем, Яромир признал и тень. Перед ним, насмешливо скалясь окровавленным ртом, кривлялся недавний его знакомец Хануман. Однако старые обиды нынче следовало позабыть.

– Спасибо, – единственно нашел что сказать Яромир белой обезьяне. И теперь не знал, как поступить: протянуть другу и спасителю руку для пожатия или попросту погладить животное по шерстке.

Хануман сам разрешил его сомнения, довольно, впрочем, забавным образом. Он повернулся к новому сторожу задом, приподнял пеструю юбочку, после чего оглушительно и вонюче пукнул несколько раз автоматной очередью. И тут же унесся в прыжке куда-то вверх. Яромир проводил шутника недобрым взглядом. Впрочем, взор его немедленно смягчился, ибо инженер узрел, наконец, в высоте желанную заводскую стену, до которой было рукой подать, причем по весьма удобной и просторной дорожке между рядами репейника, опять ставшими размеренно-аккуратными и никого более не теснившими. Чертыхаясь, Яромир выбрался наружу. Оказалось, возле пристройки-флигеля. Стало быть, где зашел, там и вышел. Удивительное дело, совершенно необъяснимое.

На рубероидной крыше флигеля, переливаясь жемчужной белизной в заходящем лунном свете, сидел Хануман. Теперь он внимательно смотрел на Яромира, рож не корчил, не пукал, не выкидывал непристойные фортели, не сочетал похабным образом различные части тела. Во взгляде его, тем не менее, доходчиво и без слов читалось следующее: «Что же ты, мудак такой, раньше не вспомнил про барабан!»

– Извините, я не хотел, – обратился к нему Яромир, повинно склонив голову. – Вы, безусловно, правы на сто процентов. Даже на сто пятьдесят. Мудак я и есть. Если угодно, готов публично этот факт признать.

И вдруг Хануман ему ответил. Вполне человеческим голосом, отчасти приятным для маломузыкального слуха. Хотя и с оттенком резкого вороньего карканья:

 
От шума битвы солнце лик свой скрыло,
Однако тьму луна не озарила,
И как птенцы, покинувшие гнезда,
По небу разбрелись испуганные звезды.
 

Яромир в нелепом изумлении продолжал взирать на замолчавшего Царя Обезьян, все еще отказываясь верить в то, что сейчас услышал. Разглядывание хвостатого собеседника оттого несколько затянулось и выглядело теперь неучтивым. Яромир спросил первое, что пришло на ум:

– Простите, это ваши стихи?

Хануман презрительно сощурился, но все-таки соизволил пояснить:

– У Чэн-Энь, шестнадцатый век по христианскому исчислению.

После он демонстративно отвернулся, выпрямился во весь рост, несколько раз подпрыгнул на крыше, изобразив нечто похожее на русскую плясовую, потом стремительно перекувыркнулся в воздухе, сделав двойное сальто. Затем Хануман с громким гиканьем взмыл ввысь, широко раскинув лапы, и с задорным смехом свалился в буйные заросли репейникового огорода. В них и исчез.

Выписывая ногами кривые загогулины, словно пьяный на большой дороге, Яромир возвратился в подсобку. В полной темноте кое-как отыскался стул, на него многострадальный инженер-сторож и сел. Тут его прорвало. Он грязно и смачно принялся ругаться вслух. Клял на чем стоит свет окаянного градоначальника Волгодонского (еще большего мудака, чем он сам, прости господи!), новую службу и собственную невезучесть. Неужто трудно было упредить о бесхозном тигре, разгуливающем как придется в репейниковых чащах? Мысль о чудодейственном барабане утешала слабо. Немудрено в чрезвычайных обстоятельствах и позабыть о председательских наставлениях. Встреча в кустах вполне ведь могла завершиться трагическим исходом, по крайней мере для одного из ее участников.

В казематной глухоте подсобки, однако, сидеть Яромиру вскоре стало неуютно. Ругаться надоело тоже. Такова уж его никчемная жизнь – вляпываться постоянно, тут и там, в постороннее дерьмо. На мгновение инженеру захотелось послать, подальше и тотчас, новообретенную службу, убраться немедленно из города Дорог вообще и с территории кирпичного завода в частности. Но не рискнул. Признаться честно, ночное возвращение в одиночестве через огороды показалось Яромиру предприятием опасным. Здесь хотя бы Хануман и действующий, спасительный барабанный инструмент, а на открытых просторах может поджидать его вообще неизвестно что. Яромир решил выйти на воздух. Таиться беспомощно в гордом, замкнутом мраке сторожки было жутко и плохо выносимо.

Предательская луна уже убралась за горизонт с небосклона, но, несмотря на удручающее отсутствие хоть какого света, Яромиру не в пример сделалось легче от ее заката. Царь Обезьян тоже не подавал о себе никаких знаков, однако инженер определенно чувствовал – Хануман недалеко. От нечего делать он начал следующий обход. Впотьмах, осторожным, крадущимся шагом, крепко держась правой рукой за барабан. Так дошел опять до нехорошего флигеля и раскинувшихся вдоль тропинки грядок с репьем. Малодушно отступить Яромир не захотел – вдруг Хануман наблюдает из засады, не хватало еще публично отпраздновать труса, и главное перед кем? Перед насмешником и зубоскалом. Пришлось призвать на помощь все имевшееся в запасе самообладание и отогнать прочь благоразумную осторожность. Яромир твердой нарочно поступью зашагал по просеке, стараясь не глядеть по сторонам и не дать себе сорваться на позорящий его сторожевое звание бег.

Как в небезызвестном сказании Ершова о чудесном коньке-горбунке, пострадавший инженер всю ночь ходил «дозором у соседки под забором», то бишь вокруг заводской стены, не давая себе ни минуты роздыха. Устал он смертельно, разум его терзала сонная муть, в полудреме шаг за шагом продолжал Яромир скитания по бесконечному кругу. Будто кто завел внутри него тайную пружину. В подсобку возвращаться было боязно, остановиться и отдохнуть – страшно вдвойне. Иногда, помимо воли, ладонь его ритмично похлопывала упругий бок барабана-заступника, на всякий случай, превентивно отгоняя затаившихся и невидимых врагов. Так продолжалось до тех пор, пока снова не заверещал на левом запястье инженера услужливый будильник. Без десяти шесть. Утра.

Вприпрыжку Яромир, откуда только силы взялись, выскочил за условные заводские врата, уже через пару минут ободряющей рыси оставил он далеко позади гранитную арку с горельефом. Затем нервным галопом преодолены были и многочисленные огороды, некоторые пострадали от его неосторожности: сорвана ограждающая леска с флажками, истоптаны картофельные кусты, выбиты вон поддерживающие деревянные колышки. Не до церемоний – Яромир буквально падал на бегу от умственного, физического и эмоционального истощения, однако хода не сбавлял. По крайней мере, до той поры, пока не попал, наконец, в собственно город Дорог.

«Эрмитаж», на удивление, был открыт. За освещенными аквариумными окнами мелькали тени, кажется, узнаваемо проплыло блескучей рыбкой опереточное декольте бабки Матрены. Яромир, не долго думая и от полного изнеможения, направил гудящие мозольной болью стопы прямо к порогу заведения. Не вошел, ввалился внутрь. В чайной было накурено. Забористо-ядрено. До топорного зависания предметов. Глаза инженера немедленно пустили слезу, на короткое время он даже ослеп.

– Милок, что же это ты? – позвал его участливый, обеспокоенный неподдельно голос бабки Матрены. – Чай, стряслась беда-лихоманка?

Яромир потер осторожно веки, проморгался, огляделся в поисках свободного места. В помещении чайной было сейчас людно и душно-тесно, отовсюду на него украдкой пялились многочисленные утренние клиенты «Эрмитажа», кто с участием, а кто и с нездоровым любопытством. Яромир несколько смутился, невольно углядел свое отражение в узком, длинном зеркале подле входной двери. Физиономия, узорно разукрашенная глубокими царапинами, взлохмаченные, словно у лешего, черные, в застрявших тут и там репьях волосы, безумный взгляд, испачканные до неприличия джинсы, ботинки в комьях влажной земли. Через плечо барабан, правая рука судорожно вцепилась в перевязь, а в левом кулаке по-прежнему зажат чугунный держатель-ушко от погибшего фонаря.

– Ты бы отдохнул, милок? В ногах какая же правда? – Бабка Матрена с жалостливым добродушием потянула его за край дождевика в дальний угол дымной залы. Там и усадила подле паровой батареи.

– Отчего у вас дикие животные без присмотра? Разве ж это порядок? А градоначальник – сволочь! – наябедничал бабке Яромир, как единственному дружелюбному лицу, принявшему в нем участие. Посмотрел снизу вверх, отнюдь без вызова, лишь с затравленной скорбью.

– Господь с тобой, милок! Какие здесь животные? Да еще чтоб без присмотра? – изумилась бабка, грудь ее сдобной квашней поднялась над глубоким вырезом. – Откуда им нонче взяться?

– Не знаю, откуда, вам видней. А только на меня напал тигр. Вероятно, даже бенгальский, – возразил ей Яромир. – Во всяком случае, определенно полосатый.

– Быть того не может! – охнула бабка, но тихо, чтобы не привлекать внимание и без того прислушивавшихся к их спору посетителей.

– Еще как может! Понасажали репьев, развели нечисть, порядочному человеку не пройти! На вашем заводе не сторож нужен, а хороший отряд санитарных радиологов с огнеметами и звероловы с живодерни! – прошипел Яромир сквозь зубы, в нем пробудились вдруг свежие, трепещущие воспоминания о ночных похождениях.

Бабка Матрена – едва только инженер договорил возмущенную свою тираду – с оханьем и звонким шлепком прижала пухлые ладони к густо раскрашенному лицу, будто сама себе надавала пощечин, грузное тело ее колодой рухнуло на ближний к Яромиру стул. Скрипнули алюминиевые ножки, упруго дрогнул пол.

– Спаси и сохрани! Неужто в Панов лабиринт тебя занесло? – Бабка тяжелым, скользящим движением отвела ладони от лунообразного лица, размазав жирные румяна в папуасский боевой орнамент. – Сроду мне похожего ничего и не припомнить! Чтоб в первый-то день да в эдакое место сунуться. Мало кто и в последний отважится! Ну, нынче у нас сторож так сторож!

Может, Яромиру это всего лишь прислышалось, но в бабкином голосе явно обозначились восторженно-восхищенные переживания в оценке его, Яромира, безумного поступка. Хотя в чем именно заключалось безумство, пока инженеру было непонятно.

– Вы мне голову не морочьте! Или внятно извольте сообщить, отчего у вас тигры шляются вблизи города почем зря, или я пойду за разъяснениями в другое место! – рявкнул на бабку Яромир, в его сторону тут же обернулось множество любопытных голов, желавших ничего не пропустить из назревающего скандала.

Зрители в чайной утруждали себя напрасно. Скандала никакого не вышло. Бабка Матрена виновато потупилась, прикрыла уголком цветастого платка, для таинственности, сжавшийся в гузку рот и, склонившись к Яромиру, насколько то позволял выдающийся бюст, заговорила, словно извиняясь за причиненные неудобства перед недовольным клиентом:

– Ты уж прости, милок. Только наперед разве прознаешь? Ахметушка не по злобному умыслу, ему, чай, и в голову не пришло. Будто сыщется такой отважный, кто сейчас же по собственному хотенью станет в лабиринте на грош чудес пытать?

– Помилуйте, не пытал я никаких чудес! – возразил Яромир, но уже умеренно-пылким образом, лишнее внимание и ему было ни к чему. – Вовсе я не отважный, напрасно преувеличиваете. Скорее произошло недоразумение. Воспоминания детства, ночь, луна и все такое прочее. О чреватых последствиями опасностях я ничего совершенно не знал. Тем более, о каком-то лабиринте. Я, понимаете ли, думал, занятная выйдет прогулка, и еще – что за умалишенный посадил вместо полезных желудку растений вредные сорняки. Да притом, аккуратно посадил!

– Это, милый мой, все равно. По знанию там али по незнанию. Однако ни единый служивый из наших сторожей, по доброй воле любопытствуя, в Панов лабиринт не лазил. Туда и по принуждению хоть за миллион червонцев охотников войти днем с огнем не найдешь, – отказалась согласиться с интеллигентными отговорками бабка Матрена, тем самым как бы настаивая на прежней версии героической трактовки Яромирова похода в «лопухи». – Даже Ахметушка без «лукавой грамоты» ни ногой! – Бабка ткнула коротким пальцем в барабан, мирно покоившийся на коленях изумленного инженера.