Текст книги "Зерна огня, или Свидетель деяния"

2. Дмитрий, князь Белопольский, шурин короля Егория

Белопольский князь примчался в Славышть ближе к полудню. На галопе пролетел дворцовые ворота – получившие сигнал амулета-пропуска стражники едва успели отскочить. Осадил взмыленного гнедого, окинул угрюмым взглядом заполненный гвардейцами широкий двор. Парнишка-конюх присвистнул, принялся вываживать коня да еще бурчал под нос неодобрительно: настолько ухайдакать крепконогого степняка-пролукровку – это ж как гнать надо было?! Впрочем, особо не зарывался: тяжелую руку королевиного брата во дворце знали. Сам же князь, пропыленный, ступающий тяжелее и медленней обычного, лишь спросил у начальника караула, что с принцем и где король. Выслушал короткий ответ, кивнул. Велел доложить о себе. Мальчишка из новобранцев порскнул вверх по лестнице, князь грузно, заставляя ступени жалобно скрипеть, пошел следом.

Поднявшись, заколебался: сворачивать к королевскому кабинету или к покоям наследника? Но Егорий уже спешил навстречу.

Не столько родня, сколько давние союзники, они обменялись крепким рукопожатием.

– Идем ко мне, – пригласил Егорий. – Хорошо, что приехал. И что поторопился, хорошо. Я тебя завтра ждал.

Дмитрий, по укоренившейся привычке, в коридорах и переходах дворца молчал. Заговорил, лишь закрыв за собой дверь кабинета. И сразу по делу; впрочем, нынешний белопольский князь и по молодости был малословен и резок, а с возрастом эта черта лишь усилилась.

– Егорий, о чем ты думаешь? – Массивный князь заерзал в широком кресле, словно не мог уместиться. Сейчас он донельзя походил на медведя – зверя с родового герба князей Белопольских; причем на медведя хмурого, сердитого и растревоженного. – У нас Нечистый знает что творится, одни говорят – убили наследника, другие – что было покушение и на тебя. Слухи один другого нелепее да баламутнее, а люди-то волнуются!

– Забавно, – хмыкнул Егорий.

– Забавно ему, – истинно по-медвежьи проворчал гость. – Корона жмет? Хоть бы герольдов разослал с разъяснениями. Гляди, дождешься, что и подменышем считать начнут.

– Разошлю, пожалуй, – задумчиво согласился король. – Сегодня же. Спасибо за совет, Дмитрий.

Разошлись на миг облака, ворвался в окно солнечный луч, скользнул по лицу белопольского князя. В который раз замечал Егорий, а все поражался: такие разные лица – и одни глаза. Глаза его Миры… Дмитрий прищурился, наваждение ушло, оставив привычную ноющую боль в груди.

– Что с Леркой-то хоть?

– Сейчас хорошо. – Егорий нервно передернул плечами. – Но, честно сказать, все эти ваши баламутные слухи вполне могли обернуться чистой правдой.

Князь насупился. Спросил отрывисто:

– Кто, нашли?

– Ищем. Ты мне вот что скажи: к Белополью последнее время никто мосты не мостил?

– Приценялся один, – ощерился Дмитрий. – До-олго потом площадь украшал, погань смердящая. Одно жаль: так и не знаю, чей засыл. – И пояснил в ответ на вопросительный взгляд Егория: – Заклятие на поимку нес, да не абы какое – смертное.

– Ого, – хмыкнул Егорий. – Знающий, видать, гусь.

– Ото ж! Так что думаешь, и у тебя здесь от того же корня след идет?

– Уверен. Нас с тобой развести многие хотят. Так что покрутись, пожалуй, среди моих дознавателей, посмотри-послушай, у тебя ум здравый, может, до чего дойдешь, что они пропустили.

Пожалуй, Егорий хоть самую малость, а все-таки лукавил. Одно дело здравый ум, коим Дмитрий и впрямь отличался, и совсем другое – само присутствие князя Белопольского не просто во дворце, но в самой гуще королевского дознания. Пусть злыдни почуют, как под ногами у них пахнет паленым. Глядишь, забегают.

Дмитрий молча кивнул, предпочтя оставить рассуждения при себе. Побарабанил толстыми пальцами по столу, выдавая некоторое смущение. Был у него вопрос к королю, и вопрос серьезный. Однако не так-то легко сводить разговор на темы, пусть даже важные для короны, но из коих заячьими ушами торчат твои собственные шкурные интересы.

– Говори уж. – Егорий достаточно изучил шурина.

Дмитрий и сказал, привычно резко, без долгих вежливых предысторий:

– Что наследника не женишь, твое величество Егорий? Лишний повод для…

Егорий, не дослушав, откинулся на спинку кресла – и захохотал.

– Что я пропустил? – проворчал Дмитрий.

– Прости, не удержался, – сквозь смех выдавил Егорий. – Как раз нынешним утром о том с Леркой говорили. Вот поднимется и сразу за невестой поедет. Даст Господь, – король посерьезнел, – две свадьбы враз и справим.

– Две? – поднял брови Дмитрий. – И впрямь пропустил! Неужто Раду сговорил?

Егорий кивнул:

– Как раз в день после покушения обручилась моя радость. Королевой Таргалы будет.

– Луи, значит? – Дмитрий задумчиво пощипал ус. – Ну, дело доброе. А сыну-то кого присмотрел?

– Сам парень управился, – усмехнулся Егорий. – Да так, что все наши князья на дыбы встанут, а уж те, кто при дочках, вовсе, пожалуй, на пену ядовитую поизойдут.

Дмитрий уставился на родича с веселым ожиданием.

– Степнячка, – сообщил Егорий, – из Волков. А и хороша девчонка, ой как хороша! Видел я ее.

– Из Волков, говоришь? – В темных, непроницаемых глазах князя Дмитрия мелькнул живой интерес. – Еще, небось, и оборачивается?

– Да как! – с веселой гордостью, не то за выбор сына, не то за будущую королеву, подтвердил Егорий. – И девицей я ее видел, и волчицей видел. Хороша!

Теперь уж расхохотался князь. И как расхохотался! Густой, истинно медвежий бас заметался меж стен, жалобно задрожали стекла в переплете узкого окна, вспорхнули с карниза и унеслись прочь сытые дворцовые воробьи.

– Ай да Лерка, ай да отколол финт, – утирал слезы Дмитрий. – Ай молодца, всем показал! Всех еще по струнке ходить заставит…

Понимал король: половина радости князя – не за племянника, счастье свое нашедшего, а за незыблемость собственных позиций. Не стать другому княжескому роду королевскими ближниками, не посадить над соперниками свою королеву. Понимал – но тем спокойней был: Дмитрий Леру поддержит, и спрашивать не надо. Но все же спросил:

– Случись что со мной – поможешь им?

– Помогу, – кивнул белопольский князь. – Только ты уж, братец мой король, постарайся, чтоб с тобой этого самого «чего» подольше не случалось. Сам, небось, понимаешь: я у твоей руки не вдвое – вчетверо сильней, чем сам по себе.

– Помирать не собираюсь, – заверил король. – А только всякое случается.

– Ладно уж тебе, – проворчал князь. – К Лерке-то как, можно?

– Коли нет – Вахрамей не пустит, – повел плечами Егорий. – А Лера тебе обрадуется, сам знаешь, ты у него – любимый дядько. Сходи, вправь парню мозги, чтобы впредь в доспехе выезжал.

– Думаешь, послушает? – ухмыльнулся Дмитрий. – Он у тебя лихой. И это, брат мой король, хорошо. Опасно, да. Зато уж и трусом не ославят. И пусть мы с тобой, старики, понимаем, что не храбрость главное для короля… оставим это знание при себе, Егорий.

Словно смутившись внезапной многословности, князь Белопольский дернул себя за ус, встал и, молча поклонившись, вышел.

3. Егорий, король Двенадцати Земель

Вахрамей зашел в кабинет, когда Егорий дописывал памятку. Была у короля такая вот, совсем не королевская привычка: не доверяя всяким там секретарям, собственноручно марать бумагу заметками о состоянии дел. Причем и бумагу-то, государю не подобающую – из дешевых, такую, что и испортить не жаль, и в огонь кинуть – запросто. Еще год назад королевские памятки в огонь и летели – до того дня, когда принц Валерий застал отца за составлением плана переговоров с Лу. Пробежав глазами отцовы заметки, принц припомнил, что и раньше заставал короля с пером в руке. Узнав же, что за судьба ждала плоды отцовых трудов, обозвал короля жмотом и олухом, утаившим от сына самое интересное в сложной науке правления, и категорически – слишком категорически для почтительной сыновней просьбы! – постановил, что впредь отслужившие сиюминутную службу памятки будут оставаться ему, Лерке, в назидание. Ну и в подсказку, разумеется.

С тех пор Егорий приучился вкраплять в насквозь понятные ему самому записи пояснения для сына, а в сложных ситуациях – перечислять варианты возможных действий и расписывать ход своих рассуждений, предваряющих окончательное решение. Валерий же завел для отцовых заметок специальную шкатулку на гномьем запоре, а для шкатулки – укрытый чарами тайник в стене спальни.

О тайнике Вахрамей знал. Собственно, он был единственным, кроме отца с сыном, кто знал и о королевских записках, и о дальнейшей их судьбе: семейному лекарю ведомо многое, а уж если он еще и магознатец… сам ведь чары на тайник и накладывал. Однако содержимым исчерканной рукой Егория дешевой бумаги лекарь никогда не интересовался и, невзначай застав короля пишущим, обычно тихо уходил.

Ныне же, едва взглянув на короля, полез в сумку за сахаром и горьким зельем; скормив же Егорию потребное снадобье, велел сворачивать труды и отправляться спать. Сам, не доверяя, проводил до спальни и даже, настороженный непривычной покладистостью государя, подождал, пока тот уляжется в постель. После чего сел рядом, взял в свои ладони холодные пальцы короля – и послал ему легонький, почти неощутимый толчок сонных чар. Долго глядел в бледное лицо, дожидаясь появления обычного румянца. Сердито жевал губами: загонишь себя, твое величество, кому лучше станет?

Уверясь, что сон короля крепок и спокоен, а целительное снадобье начало действовать, Вахрамей тихонько поднялся. Оставлять сейчас Егория было никак нельзя. Принц уже идет на поправку, князь Дмитрий проследит за ним, да и займет; а вот государь, измотавший себя заботами и беспокойством, сам не понимает, как близок к опасной черте.

Вахрамей обошел королевские покои, проверяя охранительные чары. В целости. Выглянул в коридор, велел гвардейцу у двери:

– Не пускай никого, государь отдыхает.

И вернулся в спальню. Проснется король – хочет не хочет, а придется ему уделить время для лечения.

К ВЯЩЕЙ СЛАВЕ ГОСПОДНЕЙ

1. Сэр Бартоломью, королевский рыцарь

Барти открыл глаза, побуждаемый смутным чувством неудобства. Мариана придерживала его голову, на затылке ощущалось что-то холодное и противно-липкое. Под черепом стучало так, словно ему хорошенько приложили по голове, – хотя никакой драки рыцарь не припоминал.

С памятью вообще творилось что-то непонятное. Например, четко помнилось, что Мариану и Кэтрин похитили подземельные – хотя, если верить собственным глазам, по крайней мере одна похищенная жива-здорова и сидит рядом с ним. И с чего он вообще взял… Откуда и почему взбрело ему в голову про это похищение, рыцарь вспомнить не мог, как ни старался. Зато помнился незнакомый мужичонка, к которому они с Миком зачем-то хотели подобраться незаметно – знать бы еще, зачем!

Затылок дернуло болью, зазвенело в ушах. Мариана опустила голову рыцаря на подушку – и встретилась с ним взглядом. Неуверенно улыбнулась. Сказала кому-то за его спиной:

– Он очнулся.

– Хвала Господу, – произнес незнакомый голос. – Вам повезло, сэр рыцарь. Нет-нет, не вздумайте шевелиться! Защитный амулет, не так ли? Без него…

Мариана встала; на ее место уселся пухленький, добродушного вида человечек в лекарской мантии. Поднес к губам рыцаря серебряный кубок:

– Выпейте-ка вот это.

Барти отхлебнул, скривился.

– Ничего-ничего. Пейте до дна, благородный сэр. Вот так, молодцом. Теперь еще часик полежать, и все пройдет, как не бывало. Ну что ж, господа, я здесь больше не нужен. Желаю здравствовать и не совершать глупостей.

Стукнул о стол опустевший кубок, скрипнула дверь. Что же все-таки случилось, подумал Барти.

– Мариана?

– Я здесь. – Девушка снова присела на край его кровати.

– Что стряслось, Мариана? Я ничего не помню.

– Ты хотел заглянуть в Подземелье. – Мариана глядела на Барти с непривычным сочувствием.

– Зачем?!

– Меня найти, – вздохнула Мариана. – Так вот, сэр Барти, тебе просили передать: Подземелье защищено от подглядывания. Такие амулеты, как был у тебя – только для поверхности.

– Так, значит, это правда? А я-то думал, в бреду привиделось… и что же нужно было от вас подземельным?

– Да ничего, – удивленно отвечала Мариана. – Просто там, у лавки травника, какие-то придурки затеяли свару. И мастер-гном предложил нам уйти с ним. Просто чтобы не ввязываться в скандал.

– Они вернулись еще вечером, – подал голос Базиль.

Барти попытался повернуть голову. В глазах замельтешили цветные пятна, прохладные девичьи ладони легли на виски.

– Не надо, сэр Барти, не шевелись.

– А сейчас? – Барти не договорил, но Мариана поняла. Ответила укоризненно:

– Скоро полдень. Право же, благородный сэр, я хоть и уяснила уже, что вы изрядный паникер, но не думала, что настолько.

– Что вы, благородная Мариана, – с преувеличенной учтивостью возразил Барти. – Я всего лишь подумал, что вы отправились в Подземелье искать подвига, и я обязан свидетельствовать, буде таковой свершится.

– Квиты, – вздохнула Мариана. – Я не хотела тебя обидеть, сэр Барти. Признаться, я изрядно поволновалась этой ночью. Я уже привыкла видеть вас рядом, благородный сэр… и, если можно так выразиться, немного более живым.

– Прости. – Барти через силу улыбнулся. – Сам не знаю, что на меня нашло. Столичные настроения, похоже, заразней чумы.

– Ну что ж, мы ведь здесь не задержимся. – Мариана встала. – Лежи, сэр Барти, я принесу тебе поесть.

При одной мысли о еде на рыцаря накатила тошнота. Он успел удержать девушку за кончики пальцев, попросил:

– Посиди со мной, Мариана. Иначе я решу, что твое возвращение мне почудилось.

– Как скажешь. – Девушка села на прежнее место. Покачала головой. – Здешний лекарь, похоже, хорошо знает рыцарей. «Не совершать глупостей» – вполне подходящее для вас напутствие, благородный сэр.

– И бесполезное. – Барти слабо улыбнулся. – Кто бы мы были без глупостей, Мариана?

Девушка нахмурилась, заправила за ухо слишком короткую для косы прядь. Странно, подумал Барти, всегда терпеть не мог женщин, сующих нос в мужские дела, но Мариана…

– Скажи, – рыцарь накрыл ладонь девушки своей, – зачем тебе это?

– Что? – удивилась Мариана.

– Подвиг, рыцарство… доблесть, которая пристала мужчине, а не девице.

Вопреки ожиданиям, девушка ответила спокойно и серьезно:

– Доблесть, сэр Бартоломью, пристала всем. Кто бы мы были без доблести? Я не хочу, сэр Барти, чтобы моей судьбой распоряжались те, кого я могу лишь презирать. И не хочу презирать себя…

– За что, Мариана?!

– За то, что разрешила… Знаешь, Барти, давай не будем. Что сделано, то сделано. Пусть глупость – ты же сам сказал…

– Глупость и доблесть, Мариана, – улыбнулся Барти. – Две сестры, очень похожие одна на другую. Настолько похожие, что не всякий умеет их различить.

Что это было, подумала Мариана, он похвалить меня хотел или унизить? Как мне ответить?

Но рыцарь не ждал ответа.

– Я желаю тебе удачи, Мариана, – продолжил он. – Глупость ли твоя обернется доблестью, или доблесть – глупостью, все равно.

– Спасибо, – прошептала Мариана. Но, похоже, Барти не услышал ответа: рыцарь закрыл глаза и через мгновение уже спал.

2. Пресветлый отец предстоятель из монастыря Софии Предстоящей, что в Корварене

Вот уж третью неделю – почти с самого своего возвращения из Ич-Тойвина, а если быть честным, то с побега послушника Анже и брата Сержа – отец предстоятель монастыря Софии Предстоящей вскипал по малейшему пустяку. Братия монастырская притихла, боясь лишний раз обратить на себя внимание пресветлого. Светлейшие отцы не досаждали пустяшными вопросами, брат эконом наконец решился заняться проверкой счетов, а брат библиотекарь ни с того ни с сего взялся ему помогать. Службы проходили как никогда чинно и благостно, во дворе, в саду и даже на кухне царил образцовый, никогда прежде не виданный порядок, а стражники, в нарушение привычного уклада, свободное время посвящали воинским упражнениям и успели изрядно растрясти жирок и подтянуться.

Короче говоря, придраться было решительно не к чему.

И потому отец предстоятель ходил по монастырю молча, пугая братию мрачным ликом и старательно удерживая внутри себя бурлящий адским смоляным котлом гнев. И то сказать – недостойно человека господнего срывать зло на неповинных. А виноватых – поди достань! Толку объявлять коронный розыск, если беглецам помогает Подземелье, толку молиться о ниспослании отступникам вразумления, когда сами они себя отступниками не считают! Одно остается – надеяться, что в беглых чадах все-таки возобладало опасение за собственную жизнь. Что у брата Сержа, всегда такого здравомысленного, хватит ума убедить Анже забиться в гномью нору поглубже и пересидеть опасность. Что мальчишка послушает старшего. Что им все равно, чью голову увенчает в итоге корона Золотого полуострова, чей герб украсит спинку трона, чьи родовые цвета станет носить корваренская гвардия.

Однако будь им все равно, разве они сбежали бы? Нет, мальчишка-послушник не иначе как возомнил себя способным вершить судьбы Таргалы, а Серж… Серж, видно, вспомнил, кто он есть, и решил тряхнуть стариной! Вот и доверяй после этого людям!

Поэтому не только гнев мучил отца предстоятеля. Грызла тяжкая, неуемная забота. Слишком многое произошло за последнее время в Таргале, даже если забыть о некстати взбрыкнувшем юнце, на коего возлагалось столько надежд; и долг пресветлого как верного сына Святой Церкви доложить Капитулу о тревожных событиях. Но с некоторых пор отец предстоятель стал сильно сомневаться в надежности тех, кого мог бы отправить гонцом в Ич-Тойвин.

И впрямь досадно: под рукой почти три сотни душ, а снарядить в опасный путь некого. Если верен безоглядно – так или рохля, или попросту дурак; а кто и умен, и храбр – как знать, не позабудет ли верность, выйдя за ворота с секретным письмом за пазухой. Право, не будь положение в Корварене столь напряженным, поехал бы сам!

В кабинет просочился секретарь, брат Конрад, положил на стол корреспонденцию. Бесшумно попятился к выходу.

– Обед сюда, – бросил вслед отец предстоятель. – Работать буду.

Придвинул к столу жесткое кресло и вскрыл верхнее письмо.

Примерно через час секретаря вызвал в кабинет резкий, сверх меры требовательный звонок. Когда пресветлый так неистово дергает за сигнальный шнур, лишний миг промедления грозит епитимьей. Секретарь вскочил, опрокинув табурет, едва не уронив на пол чернильницу, и сломя голову бросился на вызов.

Нетронутый обед стыл на столе, а сам пресветлый мерил шагами кабинет, в задумчивости потирая лоб и кусая губы.

– Вот что, – сказал, – отправь человека в рыцарские казармы. Предупреди: если вдруг появится в столице сэр Барти – из себастийского отряда, знаешь? – пусть его попросят навестить меня. И его спутницу – тоже.

– Спутницу? А если…

– Никаких «если»! Сэр Бартоломью должен сопровождать в странствиях некую благородную девицу. И поторопись.

Секретарь выскочил прочь, запоздало сообразив, что едва не нарвался на неприятности. Благо, пресветлый в задумчивости пребывал, а то б…

Ох и мерзкий же тип, в который раз подумал отец предстоятель. И в который же раз оборвал неподобающие мысли: все здесь его дети, все равны, и не след выделять кого-то. А брат Конрад грамотен, исполнителен и неназойлив, такого секретаря найти не так-то просто.

Пресветлый подошел к столу, еще раз перечитал доставленное гонцом из Себасты Приморской письмо. Прошептал, обратясь к окну, к озаренному солнечным светом лику святой Софии Предстоящей над входом в часовню:

– Господи, ты знаешь: не ради себя…

И тут в кабинет влетел запыхавшийся брат Конрад. Выпалил:

– Они здесь! Внизу, во дворе… сэр Бартоломью из себастийского отряда Ордена и с ним благородная девица Мариана!

Пресветлый явственно ощутил, как замерло на долгий миг сердце. Могло ли так совпасть? Разве что сам Господь явил свою волю! Выдохнул:

– Веди. Да, и вот что, – кивнул на поднос с давно простывшим обедом, – вынеси это.

3. Мариана, девица из благородной семьи

Они приехали вдвоем: Базиль заявил, что нечего ему мелькать лишний раз перед светлыми отцами, да и для ребят найдется занятие поинтересней. Мариана, хотя и удивилась звучавшей в голосе воина неприязни, в глубине души была рада: Барти пообещал не рассказывать о ее «подвиге», а Мик мог в запале и проболтаться.

Но, глядя на высокие стены монастыря, на окованные железом ворота, девушка думала: мог бы рыцарь и один съездить. Что за дурь стукнула ей в голову, ехать с ним?! Испугалась одного отпустить… да разве с таким что случится! Здоров, что твой бык, по нему не скажешь, что с вечера до полудня без памяти провалялся. Правда, спокойно заснув после полудня, рыцарь проспал здоровым сном до самого утра, но Мариана видала людей после таких ушибов и ничуть не удивилась бы, пролежи ее непрошеный «свидетель» пластом еще с неделю.

Сон же самой Марианы здоровым можно было назвать разве что в насмешку. Всю ночь ей снились кошмары. То стены Подземелья сомкнутся вокруг, оставляя свободным лишь узкий проход к мосту над пропастью – тонкому, словно солнечный луч, и острому, словно лезвие клинка. То надвинется с моря непроглядная мгла: не то грозовые тучи, не то вражеские паруса. А то глянут из глубины черного камня нечеловеческие глаза, поймают взгляд, заморозят сердце. Девушка вскидывалась в холодном поту, шептала охранительную молитву, плотнее задергивала шторы: чтоб ни единый лунный луч не проникал в комнату. Тщетно. Видно, не Ночное Солнце несло ей нынче дурные сны. Может, гномьи колдуны навеяли, начаровали, подумала уже под утро девушка. Но тут же устыдилась: подземельные были к ним с Кэтрин добры, да и раньше, дома, ни разу на ее памяти не делали людям зла. Просто день выдался тяжелым, решила в конце концов Мариана. Да и ладно бы один день, а то… Эти мысли немного успокоили ее, но выспаться так и не удалось. И теперь стены монастыря давили на сердце не хуже, чем тьма ночных кошмаров.

Мариана поежилась, спросила робко:

– Может, я тебя здесь подожду?

– Стоило ли тогда ехать? Да и не дело это, спутника бросать. Вот представь, Мариана, вдруг меня там трапезничать оставят, а ты?

– Поголодала бы, – буркнула себе под нос Мариана. – Ладно, сэр Барти, уговорил.

Пенка фыркнула, Мариана хлопнула кобылу по шее:

– У, предательница! Небось овса монастырского попробовать хочешь?

– Говорят, в здешних конюшнях овес вином поливают, – ухмыльнулся себастийский рыцарь. – По мне, так лучше бы отдельно! Овес коням, вино хозяевам.

И Барти заколотил кулаком в забранное деревянной заслонкой окошко у ворот.

Их впустили без лишних вопросов. На просьбу о встрече с отцом предстоятелем брат привратник степенно ответил:

– Пресветлому немедля сообщат о вашем желании.

Рыцарь спешился, кинул поводья подбежавшему служке. Огляделся. До сих пор судьба носила его мимо самого старого, самого большого и, безусловно, самого известного монастыря Золотого полуострова. И теперь сэр Барти с искренним восторгом залюбовался сине-золотыми витражами в высоких окнах часовни, ее белоснежными стенами и лазурным куполом, и светлым ликом Софии Предстоящей над входом.

А Мариана скользнула по часовне взглядом – и отвернулась. Очень уж похоже оказалось на часовню монастыря Юлии и Юлия Беспорочных, что недалеко от ее дома в Белых Холмах. Так и резанула тоска по сердцу.

По счастью, предаваться воспоминаниям времени не нашлось. Уже спешил к гостям средних лет монах с умным лицом и скользким взглядом интригана.

– Отец предстоятель ждет вас, чада. Прошу за мной.

Огромная светлая приемная, расписанная деяниями святых, настраивала на торжественный лад. Тем сильней поражала нарочитой аскетичностью комната, где ждал их пресветлый. Простой ясеневый стол, заваленный бумагами, да жесткий, явно неудобный стул. Несколько таких же стульев у стены – очевидно, для посетителей. Белые стены, белая ряса хозяина кабинета… Мариане захотелось прижаться к Барти, а то вовсе спрятаться за широкую рыцарскую спину. Но – не пристало…

– Воистину Промысел Господень привел вас ко мне, – голос отца предстоятеля оказался неожиданно мягок. Истинно отеческий голос. – Ибо думал я неусыпно о вас и о пути вашем. Дочь моя, Мариана, мне отписал о тебе себастийский аббат. Он весьма опечален твоей клятвой, ибо не следует чтящему Господа нашего и Свет Его ставить на кон бессмертную свою душу.

Мариана опустила голову. Не то от стыда, не то – скрыть злые слезы.

– Понятно, не только на тебе сей грех. И к худшему приводили запальчивость и обида. Однако же знай: на людскую глупость есть Господня мудрость. Хочу я, Мариана, поручить тебе деяние, достойное твоей клятвы и направленное во благо Святой Церкви. И думаю я, что сам Господь привел тебя сюда, во спасение души твоей, дабы должное исполнение клятвы послужило к вящей славе Господней. Возьмешься ли, дочь моя?

– Почту за честь, – коротко ответила Мариана.

– Тебе придется отправиться в Ич-Тойвин. Я надеюсь, сэр Бартоломью не откажется сопроводить благородную Мариану и защитить ее в случае нужды?

– Лишь бы благородная Мариана не отказалась от моей защиты, – серьезно ответил Барти. – Я умоляю вас, отец мой, убедить Мариану принять мою помощь. Честь исполнения клятвы в любом случае останется за ней.

Мариана вскинула голову.

– Дочь моя, – укоризненно вымолвил пресветлый, – рыцарь прав. Больше тебе скажу: он и сам не знает, насколько прав. Дело слишком серьезно. Судьба Таргалы зависит от успеха или неудачи твоего деяния. Поверь, Мариана, именно ты и никто иной – наша надежда. В Корварене полтора десятка королевских рыцарей, неужто ты думаешь, что я не отправил бы в путь любого из них или даже весь отряд? Но это породит слишком много слухов, а мне нужна тайна. Ты можешь поехать за море паломницей, и никто не удивится, что юную девицу в столь трудном и опасном странствии сопровождает орденский рыцарь. И в Ич-Тойвине не возникнет вопросов, если юная девушка придет просить благословения Святой Церкви, однако же визит в Капитул рыцаря под королевским гербом Таргалы – совсем иное дело. Ты понимаешь меня?

– Понимаю, отец мой.

– В таком случае, Мариана, ты примешь от сэра Бартоломью любую помощь. Помни, судьба Таргалы в твоих руках. В твоих, и ничьих боле!

– Благословите, отец мой, – голос Марианы дрогнул, и пресветлый улыбнулся, осеняя благословением склоненную белокурую голову.

– Однако, дети мои, вас ведь тоже привело ко мне дело?

– Да, отец наш, и серьезное. – Сэр Барти коротко рассказал о нападении выворотней на мирных путников, о заклинателе, о его опасных речах в столице. О том, что хотел доложить о непорядке королевскому капитану, но, не найдя того в столице и сочтя опасным упускать время, решился потревожить дурными вестями отца предстоятеля.

– Ты правильно сделал, сын мой. Не след ждать возвращения короля, когда творятся подобные непотребства. Я сам расследую этот, – губы пресветлого брезгливо дернулись, – вопиющий случай. Благодарю тебя, сын мой.

Барти поклонился.

– А теперь, дети мои, почтите светлой молитвой нашу часовню. Сила Господня пригодится вам в опасном пути. Я же пока напишу письмо. – Взгляд пресветлого скользнул к столу, и губы тронула усмешка. – А после прошу вас отобедать со мной.