Текст книги "Зерна огня, или Свидетель деяния"

3. Родные места

На дневку остановились часа в три пополудни.

– Чтоб я сдох, – простонал Анже, валясь на траву. Болела и ныла, кажется, каждая жилочка, ноги тряслись студнем, а копчик, похоже, вовсе сбит в кровь.

– А ты думал: сел да поехал? – буркнул Серж.

– Но у меня же получается!

– Ну и что?

Серж бросил подобранную для костра сухую ветку и сел рядом с закусившим губу парнем. В глазах Анже блестели слезы.

– У тебя получается, да. Еще как получается, друг Анже. Мешок с отрубями, прямо скажем, из себя не изображаешь. Но ты пойми, у тебя потому получается, что Серый умел. Это его память. А тело – твое. Не привыкшее. И болеть у тебя все будет, как у любого, кто первый раз верхом сел. Долго. Пока нужные мышцы не нарастут. Терпи уж, друг Анже.

Парень перевернулся, уткнулся лицом в траву. Саламандра выскользнула из-под ворота, замерла на миг, перебежала на брошенную Сержем ветку. Пламя занялось сразу.

– А то давай пешком дальше.

– Нет, – глухо, не поднимая головы. Упрямый.

Серж покачал головой. Вороной флегматично щипал траву, гнедой подошел к Анже, ткнулся мордой в слипшиеся потными прядями волосы. Ишь ты, признал…

– Тогда отдыхай. – Серж бросил взгляд в сторону дороги: не видно ли. Что погоня будет, он почти не сомневался. По уму, и с костром бы не возиться. Если бы не Анже. Сейчас парня не поднимешь, к вечеру вовсе свалится. Ничего. Погоня города не минует, не могут они точно знать, что беглецы туда не зайдут. Глядишь, еще и лучше окажется, если мимо пропустить.

Серж подкинул в костер сушняка, пристроил сбоку флягу. Кипятка некогда ждать, ну да лишь бы подогреть… Растянулся на траве, прикрыл глаза. И сам не заметил, как задремал.

Проснулся от короткого стона. Вздрогнул, вскинулся. Тихо. Вороной с гнедым пасутся, саламандра свернулась клубком в самой середине почти угасшего костра, сверкает ослепительно белым, аж глазам больно. А Анже сидит, губу прикусил, смотрит на гнедого своего… и не понять, как смотрит. Хотя что тут непонятного, ясно все. Бросить – никак, а снова на эту пытку добровольно… Эх, Анже, Анже. Спасибо скажи, что хоть так можешь. Не останься в твоем теле Серегина память – дальше той поляны не уехал бы.

Серж потянулся за флягой. Не кипяток, но почти. Порылся в котомке со снадобьями, достал полотняный мешочек, вытряхнул на ладонь серую горошинку. Кинул в горячую воду. Поплыл от фляги бодрящий запах, дыхание само собой глубже сделалось, прояснилось в голове.

– Анже, – позвал, – глотни-ка.

А руки-то у парня дрожат. Нет, правильно, что остановились.

– Что это?

– То, что тебе сейчас надо. Пей, не спрашивай.

Глоток, еще… ох и дурень ты, парень. Доверчивый, наивный дурень. И ведь не сказать, чтоб не обжигался… Вот есть же такие люди: сколько ни бей, а все верят в ласковую руку, сколько ни предавай, сами верны и на других плохо не подумают.

– Анже…

– Что, Серж?

Вздохнул – и совсем не то сказал, что на язык просилось.

– Поехали, друг Анже.

Смотрел, с каким лицом парень к гнедому идет, – сердце сжималось от жалости. Теперь долго не остановимся. Сможешь ли?

И только когда на дорогу выехали да пустили коней рысью, все-таки сказал:

– Дурная это привычка, друг Анже, – тянуть в рот, что дают. Сегодня бодрящего зелья выпил, а завтра сонного подсунут или на правдивость заклятого.

– Так я ж у кого попало не возьму, – улыбнулся парень. – Ну что ты, Серж, я ж понимаю, серьезно.

А то сам не знаешь, что таким говорить без толку. Чему угодно научатся: хоть верхом без седла, хоть гномьим ходом из тюрьмы, умирать, убивать… Хотя это – ой, вряд ли… Но чтоб людям не верить?! Ох, Анже, и откуда ты такой взялся… Только не говори – «из Каменного Рога», знаю ведь я на самом деле этот твой Каменный Рог. Вон, уж крыши видны в синих сумерках, в темной зелени. Раскинулся по склону вольно, не скованный цепью защитных рвов, стен и бастионов. Словно появился здесь прямиком из сказки о веке безгрешном, когда не знали люди войн и не опасались соседей. Вот только горожане – плоть от плоти века нынешнего, знающего цену «добрым людям».

– Сюда, – махнул рукой Анже. – Угол срежем до дороги.

Повернули на почти неприметную тропку, и у Сержа малость отлегло от сердца. Встреч на дороге он не опасался: наступало то время, когда любой уважающий себя курьер думает лишь о горячем ужине, стаканчике доброго вина да согретой постели. Погоня сначала прочешет город. А за ночь можно далеко уйти.

Но тут, как оно обычно и бывает, едва начинаешь верить в лучшее, судьба показала беглецам свое истинное «я».

Едва выехали на дорогу, едва повернули прочь от города, у гнедого отлетела подкова.

– Поворачиваем, – скомандовал Анже.

– Куда?

– К Жанье, кузнецу.

– Ты спятил?!

– Неподкованный конь не протянет долго по горной дороге!

А то без него не знают! Умник выискался.

– Значит, пойдем пешком.

– Нет!

– Анже…

– Серж, ты не понимаешь!

– Это ты не понимаешь! В городе мало того, что по церковному розыску тебя схватят, так еще и от моста погоня наверняка уже там. Жить надоело?

– У Жанье не схватят, он на отшибе, почти за городом.

– Конокрадов, друг Анже, именно у кузнеца глянут в первую очередь. – «Не считая того, что твоему Жанье тоже может показаться не лишней награда за твою голову!»

– А давай ты меня здесь подождешь.

Вот уж нечего сказать, осенило парня!

– Толку-то? Нет, Анже, идти, так вместе. Нам друг без друга попадаться – только палачам лишнюю работу задавать. Оно тебе надо?

– Серж…

– Оставим коней здесь и пойдем пешком. Не пропадут.

– Серж, я не могу!

И ведь правда не может. Проснулся в парне лошадник, прах его забери!

А ты, всплыла непрошеная мыслишка, в ту пору, когда был у тебя любимый конь, бросил бы его вот так?

– Ладно, – вздохнул Серж, – идем. Как там отец Николас говорил: «Человек ходит, Господь водит»? Авось и нас приведет, куда нужно Ему.

Кузнец Жанье Сержу не понравился. Очень уж неловко удивился, увидев на пороге «приемыша Нико-ювелира», очень уж легко пустил в дом. Обшарил гостей взглядом, не упустив, кажется, ни единой мелочи: от полупустых котомок до новехоньких, словно не было долгого пути, башмаков подземельной работы. Велел явственно недовольной жене:

– Покорми, что ль. – А сам с верзилой-подмастерьем в кузницу пошел.

– Помогу, – вскинулся Анже.

– Сиди, – отмахнулся кузнец, – управимся.

Хлопнула дверь. Взлаял под окном пес.

Анже сцепил руки в замок, прикрыл глаза. Кузнецова жена погромыхивала посудой за кухонной занавеской, что-то бурчала себе под нос.

– Как ты? – вполголоса спросил Серж. По его расчетам, зелье должно было действовать самое малое до полуночи, но парень выглядел не слишком бодрым.

– Не пойму, – растерянно признался Анже. – Вроде и ничего, а перед глазами словно марево жаркое плывет. И есть совсем не хочу, странно даже.

– А вот это как раз хорошо, – хмыкнул Серж. – Некогда нам здесь есть да спать. Иначе вполне можем в городской тюрьме проснуться.

– Да что ты, – возмутился Анже.

Серж сжал плечо парня:

– Тихо. Не надо, Анже. Нет – хорошо, даже извинюсь, если захочешь.

Вошла кузнечиха, поставила перед гостями миску с кашей, уронила на стол две обгрызанные деревянные ложки. Буркнула:

– Уж не взыщите, ныне скудно живем.

– И на том спасибо, хозяюшка, – отозвался Серж. Зачерпнул пол-ложки водянистой каши, подумал: собакам и то лучше варят. И даже с некоторым облегчением бросил обратно, когда в дверь грянул чей-то сапог и в кузнецов дом ворвался десяток городской стражи.

Беглецов выдернули из-за стола, заломили руки. Выволокли на улицу. Там два солдата из охраны моста держали под уздцы коней. Гнедой, как видно, был уж подкован – да только не для них.

– Вот они, голубчики, – плотоядно улыбнулся загорелый кряжистый усач. Похлопал вороного по крутой шее. – То-то подарочек.

– Прошу прощения, господа! – К солдатам подкатился невзрачный толстячок в круглой шляпе, какие носят обычно средней руки купцы, трактирщики, хозяева мастерских и тому подобный люд. – Кони, значит, ваши, а уж арестанты…

– Арестанты тоже, – нахмурился усач. – Вы, господин советник, обещали нам помощь в поимке конокрадов, конокрады вот они, и уж поверьте, наш десятник ждет их с нетерпением и не обрадуется отмене свидания.

Серж проводил взглядом свой нож, незаметно для начальства исчезнувший за голенищем стражника; подумал злорадно: радуйся, ворюга, гномьему подарку, до той поры, пока без пальцев останешься. Для таких, как ты, оно полезно. Оглянулся на Анже. Парень прикусил губу и все шарил глазами по скрытым в почти уже ночной темени людям. Жанье ищет, понял Серж.

Арестованным беглецам накрепко стянули руки; между тем толстячок-советник продолжал спорить с усачом:

– Вы-то, значит, конокрадов ловили, и тут вам помочь – наш, можно сказать, долг. Да только это, прошу заметить, никакие не конокрады.

– Да как же не конокрады! – возмутился усач. – Кони вот они, и кузнец ваш говорит: подковать просили.

– Не конокрады, – толстячок возвысил голос и напыжился, – поскольку вовсе не конокрадство главное их преступление. А пойдут они, значит, как объявленные в розыск враги короны, и доставить их надобно прямиком в столицу, как о том в розыскных листах сказано. При всем моем уважении к господину десятнику.

Сами коронных преступников проворонили, не мешайте другим дело делать, отчетливо звучало в напыщенной речи советника. Усач помянул Нечистого и все репьи во хвосте его, и Серж мысленно с ним согласился: уж лучше плети и каторга за конокрадство, чем коронные дознаватели. С каторги, если повезет, и сбежать можно, а коронные преступники доселе не сбегали… кроме них двоих, пришла вдруг шальная мысль. А что удалось один раз, может получиться и второй, так что, добрые господа, рано вы нас хороните. До столицы далеко, всякое еще случиться может.

Арестантов повели вверх по улице, Анже оглянулся последний раз, встретился глазами с Сержем. Хотел, кажется, что-то сказать, но парня ухватили за плечо, развернули и подогнали пинком.

На постройку тюрьмы власти Каменного Рога не тратились: зачем она маленькому заштатному городишке? Арестантов запихнули в пустовавшую камору погреба под казармами – однако что-то надежней вряд ли можно было придумать. Непроглядная темень и сырой, промозглый холод. Голый сплошной камень, запертая снаружи дверь из тяжелых дубовых плах – а дверь та выходит в общий для погреба тамбур, тоже запертый снаружи, а там, за дверью тамбура – двор казармы, где, кроме обязательных стражников у ворот, наверняка отирается местная ребятня: мальчишки, мечтающие о воинской славе.

Хвала Господу, хоть руки догадались развязать! Впрочем, заботились при этом вовсе не о коронных преступниках, судя по тому, что вослед им в погреб закинули мятое ведро и пригрозили, буде наделают чего мимо, заставить вылизывать…

Анже достал из-за пазухи саламандру, посадил на колени. Голубоватый свет вырвал из мрака запястье с темным следом от веревки, прикушенную губу, отчаянно виноватые глаза. Зато не замерзнем, невпопад подумал Серж. Подсел поближе. Подумал: суметь бы гномам весточку подать, им отсюда пленников вытащить – делать нечего.

– Я ведь его полжизни знал, – прошептал Анже. – Сколько раз дядькину кобылу перековывать к нему водил… он меня поглядеть пускал, яблоками угощал. Как он мог, скажи?!

Серж пожал плечами:

– Да ты сам подумай, друг Анже: ну кого ты знал? Кузнеца, что живет себе, работу в срок делает, заказчиков не обманывает. А тут, небось, награда коронная. Деньги немалые, опять же слава: врагов короны изловить, это тебе не хухры-мухры. Разговоров на год вперед, в любом трактире забесплатно эля нальют. А дядьке твоему, да и тебе, кстати, в глаза посмотреть не придется, так что и говорить не о чем.

Анже спрятал лицо в ладони:

– Опять я тебя за собой тащу. Ох, Серж… лучше б ты меня тогда еще, в монастыре, просто страже сдал.

– И жил бы спокойно? – презрительно продолжил Серж. – Ты вообще соображаешь, что говоришь?

– По крайней мере, жил бы. А так…

– Анже.

– Что?

– Хорош от меня глаза прятать. Когда говоришь человеку такое, смотри ему в лицо, понял?

Парень вздохнул. Поднял глаза:

– Прости, Серж.

– Нет, Анже. Сначала скажи: будь я на твоем месте, а ты на моем – что, сдал бы страже и жил спокойно?

Парень охнул, залился краской.

– То-то. И еще, Анже. Если ты забыл, речь идет о нашей стране. А я, хоть и был до монастыря преступником и после преступником стал, – Серж криво усмехнулся, – своей стране войны не желаю. И как по мне, лучше умереть, зная, что честно пытался помешать предателям, чем жить с ними заодно и им помогать.

– Ты же сам говорил: «Одна власть стоит другой», – помнишь?

– Говорил, да, – смутился Серж. – Это старые обиды… видишь ли, друг Анже, начинал я не с браконьерства. И… пожалуй, я все-таки не был тогда прав. Прости. Мне следовало думать, прежде чем языком молоть. Все-таки я старше тебя, и…

Скрежетнул засов. Чуть слышно, однако саламандра насторожилась и юркнула Анже за пазуху. На смену ее голубоватому сиянию пришел нервно прыгающий свет факелов. Серж усмехнулся, глядя, как растяпистого вида охранники делают мужественные лица: по всему видно, слова «коронный преступник» для них звучат почти так же, как «сам Нечистый во плоти».

Вслед за охраной в камеру вошли двое. Уже знакомый толстячок-советник, прижимающий к животу круглую шляпу, – теперь, при свете, Серж разглядел его добротный коричневый костюм, серебряную печатку на толстом мизинце, по-хомячьи круглые щеки и бегающий взгляд. А с ним – вельможный господин в дорогом синем камзоле, с парадной шпагой на расшитой золотом перевязи, с подвитыми по столичной моде смоляными усами. Плохи наши дела, досадливо подумал Серж. Этот – выслуживается, этот вцепится в нужных столице арестантов, как натасканный на кабана мастиф, и на их плечах героем въедет в Корварену, к славе, почестям и всему прочему, что лучше всего исчисляется звонкой монетой. От такого не сбежишь.

– Вот, господин бургомистр, – проблеял советник.

– Точно, говоришь, они?

– Да-да, господин бургомистр, никаких, значит, сомнений. В точности как в розыскных листах, значит, описаны, и Жанье узнал, и… Хотя мы ведь можем пригласить для опознания вдову Элизу, уж тогда вовсе никаких сомнений, господин бургомистр, не может же она ошибиться в собственном, значит, племяннике.

Которого погнала взашей из дому в первый же день после смерти мужа, вспомнил Серж. Верно, такая не ошибется.

– Так пригласите, советник.

– Да-да… сию минуту, госпо…

– Утром, – тяжело уронил бургомистр. – Не будем же мы поднимать женщину с постели среди ночи. Пойдемте, советник.

Охрана вышла вслед за высоким начальством, захлопнулась дверь.

– Тетка, значит? – спросил Серж. – Тьфу, зараза, ну что за липкий тип, и словечки у него липкие!

– Окассен, – назвал советника Анже. – Трактирщик. Только при мне он советником еще не был.

– Такие, друг Анже, вверх карабкаются быстро. – Серж потянулся; помолчав, добавил: – Хорошо бы тебе заснуть.

– Не смогу, – тихо признался Анже.

– Оно понятно… А жаль. Завтра силы понадобятся.

– Плевать. Ты же слышал – до столицы… сам идти не смогу, потащат. Их трудности.

– Послушай, Анже, так нельзя. А вдруг случай сбежать?

– Ага, жди больше. Дадут они нам такой случай.

А потом догонят и еще дадут, продолжил про себя Серж. Все правильно. И зря он вообще начал про побег, Анже не из тех, кого надо утешать пустыми надеждами.

Они сидели плечом к плечу, саламандра снова устроилась у Анже на коленях, и от ее голубых с фиолетовым отблеском боков шло ровное приятное тепло. Довольно скоро парень начал клевать носом; и, наконец, заснул, уронив голову Сержу на плечо. Вот и хорошо, подумал Серж, спи. Я бы и сам рад; но я меньше твоего устал, и мне все не дает покоя тот бред, что видел я в Каменном Оракуле. Ведь именно что бред, вздор, чушь собачья! Так почему я поверил? Почему ломаю голову, доискиваясь причин, зачем кинулся на юг в надежде помешать?

И помешать ли? Ведь там был Барти, а кому я верю больше? Разве что Анже…

Неровную дрему оборвал скрежет засова. Анже вздрогнул, затряс головой спросонок; Серж отвернулся от бьющего в лицо света факелов. Неужто утро? Спина затекла, ноги закоченели – мало толку в таком сне, но все лучше, чем ночь напролет гадать о том, чего никогда уже, наверное, не узнаешь. Подумалось вдруг: странно, почему стража с факелами? И ночью тоже… ладно стража, но бургомистр! У них что тут, гномьих светильников нехватка? В городе, испокон веку живущем торговлей с Подземельем?!

– Поднялись, – лениво процедил стражник, и Серж наконец обратил внимание на вошедших. Не те рохли, что сопровождали ночных гостей; постарше и, видать, поопытней. Сытые ряхи, уверенные движения.

Анже встал, придерживаясь за стену, обхватил себя руками, будто замерз. И во что бы превратились мы за ночь без его саламандры, подумал Серж. Стал рядом, невзначай коснувшись товарища плечом. Эге, а ведь парня взаправду дрожь бьет!

– Разулись, – все так же лениво скомандовал стражник.

– Че-его? – не выдержал Серж.

– Оглох? Разулись, говорю.

Серж презрительно усмехнулся:

– Хороша же у бургомистра стража, что грошовым воровством не брезгует.

– Поговори еще. – Второй, доселе молчавший, напоказ размял пальцы.

Анже, не то вздохнув, не то усмехнувшись, скинул башмаки. Неловко переступил босыми ногами. Серж, пожав плечами: подавитесь, мол, – разулся тоже.

– Теперь мордой к стенке, руки за спину.

Арестантам снова связали руки; Серж поморщился, когда ему нарочито вывернули плечи: мелкая месть, да чего и ждать, – и вывели наверх. К сероватому утреннему свету, к зевакам за воротами, к важному бургомистру, суетливому толстячку-советнику и невысокой женщине в по-вдовьему темном, но дорогом платье. Вот, значит, какая у Анже тетка? Невысокая, стройная, но не тощая: видно, что и по молодости красавицей была, а годы лишь прибавили формам женской прелести. Шея – из тех, что называют гордыми, тяжелые светлые косы уложены короной вокруг головы. Ждет, застыв, словно паучиха: сложила на груди располневшие руки, поджала губы, а глаза так и впились в арестантов, с жадным, голодным интересом.

– Госпожа Элиза, прошу вас, взгляните… – Надо же, бургомистр снизошел… Да что удивительного, усмехнулся Серж, все верно, надо ж иметь право сказать, что самолично преступников опознал! – Знаете ли вы этих людей?

– Старшего – нет. – Вдова брезгливо поджала губы. – Младший – Анже, племянник моего покойного мужа. И я всегда знала, что этот негодник плохо кончит! Мой покойный муж взял его в наш дом только по мягкосердечию своему, но мальчишка уже тогда был дерзок, ленив и беспутен. Увы…

Вдова осеклась, благочестиво потупив подведенные черным глаза. Не иначе, хватило ума понять, что за плохое воспитание приемыша могут упрекнуть и ее. Серж покосился на Анже. Парень смотрел на тетку, как смотрят на ядовитую гадюку.

– Благодарю, госпожа Элиза, – величаво подытожил бургомистр. – Вы помогли дознанию и будете вознаграждены. Сержант Жано!

Средних лет рыжий здоровяк, бравый, кабы не предательски выпирающее пузо, покосился на вдову, приосанился, гаркнул:

– Слушаю, господин бургомистр!

– Берите вверенный вам десяток, арестантов и выдвигайтесь прямым путем на столицу. Коней выберете из тех, что за мостом. Я нагоню вас завтра. Советник Окассен, я прошу вас взять на себя труд проводить отряд сержанта до моста и заодно сверить счет.

– Да-да, конеч… – Советник осекся, мелко закивал. – Будет сделано, господин бургомистр. Не извольте беспокоиться. Всенепременно.

Бургомистр махнул рукой, мальчишка-порученец подвел ему нервно гарцующего солового южака. Процокали по булыжникам подковы. Серж проводил взглядом красавца-всадника, подумал: умный. «Завтра догоню», ишь ты. Понятно, почему. Чтобы мост, если вдруг что, на советника свалить.

О мосте у Каменного Рога Серж слышал. Давно, еще до монастыря и даже до того, как подался в бродяги-браконьеры. «Сверить счет»… Ай да бургомистр, неудивительно, что ему тесно здесь, с такими талантами да не в столице… Серж глянул на Анже: понял ли? Похоже, нет. Парня только тетка и занимает. Оно видно, сколько там было того добросердечия, до сих пор друг на друга волками глядят. Вот так, друг Анже, и узнаёшь о людях новое. Не думал я, что ты умеешь ненавидеть.

Как видно, десяток Жано знал о возможном походе: стражники выстраивались во дворе, поправляли лямки мешков и скатки одеял. Солдат они напоминали не больше, чем давешняя пегая лошаденка – бургомистрова южака, – но сами явно думали иначе. Серж представил, каковы они будут верхом, да на рысях. Особенно вон тот щекастый бочонок, последний в шеренге. Переминается с ноги на ногу и не подозревает, что ему предстоит всю долгую дорогу до столицы веселить подконвойных.

Вдова тем временем подошла к арестантам, оглядела племянника взглядом, каким склочные старухи одаривают слишком нарядных девушек. Улыбнулась:

– До чего ты докатился! Жаль, я не увижу, как тебя повесят, маленький мерзавец. Впрочем, – улыбка вдовы сделалась приторно-сладкой, – давно хотела поглядеть на столицу, а такой повод грех упускать.

– Крыса, – процедил сквозь зубы Анже. – Мерзкая, жадная…

Договорить парню не дали. Сержант верным псом подскочил к обиженной вдове, пролаял:

– Придержи поганый язык, щенок!

И с маху отвесил парню оплеуху.

По счастью, Анже повалился на Сержа – иначе, пожалуй, запросто мог проехаться затылком по камням. Но на этом везение закончилось. То ли здоровяк Жано и впрямь был неравнодушен к ювелировой вдове, то ли покрасоваться любил, но следующим ударом – под дых – он сломал парня пополам, а потом попросту схватил за шкирку и поставил на колени перед млеющей от счастья Элизой.

– Извиняйся, поганец.

– Ща, – выплюнул Анже. – Не дождется.

Ох, дурак ты, дурак…

Сержант вздернул Анже на ноги.

– Не будешь, значит?

– Прекратил бы, сержант, – тихо произнес Серж, словно ненароком передвигаясь на линию удара и отпихивая Анже. – Начальство не похвалит.

Оказалось, могучее пузо не мешает сержанту бить быстро. Каменный кулак врезался Сержу в живот; и, пока бывший удалой браконьер хватал ртом воздух, ругательски себя ругая за утерянную сноровку, следующий удар настиг Анже.

Вот только закричал почему-то Жано. Да как закричал! Истошный вопль разнесся над Каменным Рогом, отразился эхом от склонов… а миг спустя в уши ввинтился пронзительный бабский визг.

Серж, все еще пытаясь вдохнуть, поднял голову – и осел на землю, отчаянно жалея, что не в силах смеяться. Жано тряс обожженной рукой и орал, Элиза пятилась к воротам и визжала, солдаты, не таясь, зажимали ладонями уши. Бедняга Анже лежал на земле, кровь из разбитого носа заливала лицо, а по его груди, колесом выгнув спину, задрав голову и растопырив гребень, топталась ослепительно белая, стреляющая фиолетовыми искрами саламандра. Длинный хвост стегал по бокам, словно у разъяренной кошки, из оскаленной пасти выстреливал и прятался длинный язычок. Дураков нет подходить!

Серж подполз к другу.

– А-анже? Цел?

Парень тщился приподнять голову, стонал.

– Лежи, не шевелись. Кому надо, тот пусть и поднимает, – Серж оглянулся на солдат: те предусмотрительно отступили к самой стене казармы, причем ухитрились даже не слишком нарушить строй. Советник успел исчезнуть, визг Элизы слышался уже из-за ворот, издали – квартала три, пожалуй, пробежала вдовушка.

Жано наконец-то сообразил сунуть пострадавший кулак в конскую поилку. Зрелище, однако: одной рукой вцепился в край колоды, другой болтает в воде, сам белый, из глаз слезы льют – и костерит на все лады ювелирова щенка, Нечистого, гномью тварь, снова щенка поганого и растяп, не схвативших его на мосту…

Анже сглотнул, неловко повернулся набок. Саламандра растянулась на нем, словно кошка на заборе, свесила хвост.

– Серж, – прохрипел, – что с носом у меня?

– Вдребезги, – доложил Серж. – Ртом дыши.

Поглядел, как белеет та часть лица Анже, что не залита кровью, добавил:

– Считай, повезло. Теперь тебя по морде хорошо приложить – сразу сомлеешь, а бесчувственного лупить интереса нет. Оно полезно, друг Анже.

– Утешил, – пробормотал парень, – спасибо.

– Голова как?

– Больно.

– Не шевели. По уму, тебе отлежаться надо, да кто ж даст.

Впрочем, какое-то время арестантов не тревожили. Было не до них: исчезнувший советник, оказалось, не просто так сбежал, а за лекарем, и теперь, видно, счел достаточно безопасным позаботиться о раненом – а заодно и о собственной репутации. Пока длилась суета вокруг пострадавшего от коронных преступников сержанта, пока лекарь замазывал ему обожженные пальцы вонючим бальзамом, бинтовал, объяснял, как лечить в дороге, пока сержант заливал боль крепленым вином, а советник рассуждал о несомненном коварстве врагов короны, в голове у Анже малость прояснилось. Не настолько, чтоб суметь встать, но вполне достаточно для вопроса:

– А где эта змеюка?

– Оно тебе надо? – хмыкнул Серж. – Вот уж нашел о ком беспокоиться.

– Серж, я…

– Да понимаю. Можешь гордиться, она удрала от твоей зверушки с таким визгом, что слышал весь город. Представляю, чего теперь наплетет.

– Не представляешь, – скривился Анже. – Ладно, что уж теперь… глупо было надеяться… О-о-о, нет!

Серж оглянулся на цокот копыт – одновременно с возгласом Анже. Ну да, чего и следовало ожидать: на шум и кутерьму вернулся бургомистр.

Подъехал прямиком к Анже: не то сам понял, что произошло, не то по дороге доложили. Смерил окровавленного парня презрительным взглядом. И то сказать, вид жалкий; впрочем, для коронного преступника самое то.

– Эй, ты, – процедил через губу, высокомерно, – убери эту тварь сам, если не хочешь, чтобы тебе помогли.

Саламандра вскочила, выгнула спину. Кончик хвоста стал нервно подергиваться.

– Хотел бы я поглядеть на того, кто ему поможет, – усмехнулся Серж. Он так и сидел: по уму, перед бургомистром надо подняться на ноги и, может, даже поклониться, но старший из беглецов не видел особого смысла лебезить.

– Да хоть бы и я, – насмешливо ответил бургомистр. – Вот так хотя бы, – и вытянул наглого арестанта хлыстом наотмашь. Не столько больно – через куртку-то, – сколько унизительно. – Продолжать? Я тебя спрашиваю… Анже.

– Это же не собака, – Анже проговорил невнятно из-за разбитого носа, но бургомистр нахмурился, и Сержу достался еще один удар. – Да поймите же вы, я с ней говорить не умею! – захлебнулся словами Анже. – Ваш сержант сам ее раздразнил!

– Он раздразнил, – бургомистр, видно, приноровился понимать, – а ты успокоишь. И если эта тварь еще раз повредит хоть одному моему человеку, хоть вот на столько…

Вот уж чего не будет, того не будет, подумал Серж. Достаточно посмотреть на перепуганных горе-вояк – ни один из них не рискнет и пальцем прикоснуться к парню, которого защищает «гномья тварь».

– Я считаю до трех. – Бургомистр поигрывал хлыстом, переводил взгляд с Анже на Сержа, с Сержа на саламандру. – Раз. – В глазах парня росло отчаяние: он ведь не врал, он и в самом деле не умел приказывать живому огненному чуду, что свалилось на него гномьей милостью. – Два. А ты встань и рожу не прячь, я хочу видеть, куда бить буду.

Серж поднялся на ноги, сделал шаг к бургомистру. Подумал: недолго же продержались монастырские привычки. Вот я и вспомнил, как ненавидеть… и каково – ненавидя, не иметь права на удар…

– Не так. – Бургомистр подал коня чуток назад, указал кончиком хлыста: – Сюда стань. Чтоб дружку твоему как следует видно было.

Саламандра ткнулась мордочкой Анже в щеку – и нырнула на привычное место, хозяину за пазуху. Как ты это сделал, рвался на язык вопрос, но Серж молчал. Успеет еще спросить. Если повезет поговорить без чужих ушей.

– Великолепно. – Бургомистр ничуть не удивился. – Там пусть и сидит. Высунется – пеняй на себя. Сержант, стройте людей и вперед. Достаточно уже задержались.

Анже пришлось поднимать. Под взглядом бургомистра солдаты храбрились. Среди них даже нашелся отчаянный, что вызвался всю дорогу до моста придерживать парня за локоть. Впрочем, постепенно ноги Анже перестали заплетаться. Да и идти, по счастью, под горку. Улица сбегала к реке, у Каменного Рога почти спокойной, и Серж воочию увидел мост, о котором столько слышал. Могучие каменные устои, хлипкие жердяные перильца, дощатый настил. Сторожку. Темную доску на стене, исчерканную в три ряда меловыми палочками: тот самый счет. Серж тянул голову, но отсюда не разглядеть, не сосчитать. Покосился на Анже. У парня глаза были мутные, так и норовили разъехаться вкось: крепко о камни приложился. Но видно: соображает. Глядит на мост, губу прикусив.

Сержант ощупал взглядом арестантов, как повар – подросших для супа цыплят. Ухмыльнулся злорадно. Был охранник, поморщился Серж, стал – личный враг. Такие дела быстро делаются. Веселенькая ждет их дорога до столицы. Если ждет, конечно.

Советник отошел к смотрителю моста, о чем-то спросил. Вернулся, сообщил:

– Первый.

Жано пригладил реденькие рыжие усы. Ткнул толстым пальцем в Анже, впрочем, не приближаясь слишком близко:

– Пошел!

Анже вздрогнул.

– Давай-давай, – прикрикнул сержант. – Иди сам, сопля, пока подгонять не начали!

Вокруг захохотали.

Серж дернулся вперед, ощутил на плечах цепкую солдатскую хватку.

– Не торопись, – в самое ухо рыкнул Жано, – не то всю дорогу торопить стану, пешедралом за конем побежишь, прыткий.

Анже ступил на мост, как на тонкий лед весной.

– Ща обделается, – отозвались из толпы зевак – и когда собраться успели, стервятники?!

– Коленки небось дрожат, а?

Серж стиснул кулаки – так, что ногти впились в ладони. Ну не насмерть же, не может такого быть, чтоб насмерть, бургомистру мы нужны живыми… А нужны ли? Может, Капитул только и хотел, что рты свидетелям заткнуть?

Да если и так, не будут же светлые отцы трезвонить об этом на весь Полуостров! Оно им надо?! Нет, просто бургомистр лишний раз показывает горожанам свою заботу об их драгоценном здоровье. На то и чужаки Каменному Рогу. Не в первый раз.

Анже оглянулся, нашел глазами друга. Уголок рта дернулся – словно улыбнуться хотел, да не вышло. Повернулся и пошел вперед: быстро, но не слишком, уверенно – и откуда силы взялись?! – припечатывая босыми пятками деревянный настил моста, который далеко от этих мест знали по имени: Злой.

Он упал, немного не дойдя до середины. Со стороны казалось – просто споткнулся. Попытался извернуться, и упал не на лицо – на бок. На вывернутую за спину руку.

Попытался встать, снова упал. Толпа выла, ревела, свистела и улюлюкала.

Сержант ухмыльнулся в рыжие усы, скомандовал:

– Вперед. Да не забудьте прихватить поганца. – Оглядел поникших вояк и ткнул пальцем: – Рич, Нико, с вас спрошу.

Десяток мнящих себя бравыми солдатами горожан промаршировал по мосту, двое названных осторожно подхватили под руки Анже – и вот тут парень заорал. Рука, похолодел Серж, руку сломал. Но тут же отлегло от сердца: хоть живой. Могло быть хуже… Сквозь буйный гогот веселящейся толпы он едва услышал, как сержант и советник обменялись прощальными словами.