Текст книги "Альманах Международной Академии наук и искусств «Словесность». Том 2"

– Тебе волю дай, так ты все правила переиначишь! Ишь какая ты! – хохоча над озорной младшей сестрой, сказала Рейма.

– Скорей! Лайвэ кун мэртэ! (Корабль идет по морю!) – закричал соседский мальчишка, забежав в ригу.

– Иоосса! (Бежим!) – подскочив со стула и устремляясь к двери, воскликнула Кадой.

Рейма подошла к окошку и увидела приближающуюся к берегу ладью с симметричным носом и кормой – такие были у шведов.

Выйдя из риги, девушка почувствовала, как бьется ее девичье сердце. А вдруг вернулся ее любимый Педо? Что скажет она ему? Почему согласилась стать невестой новгородского купца? Не знала ответов на эти вопросы красавица Рейма.

«Ну а раз не знаю, то и думать не стоит про это», – решила она и, гордо подняв голову, направилась к берегу вслед за другими вожанами.

– Здравствуй, Рейма! – сказал ей брат Педо. – Прости, не вернулся мой брат к тебе! Мюю нии палло коейке! (Мы так настрадались!) Лайвэ кюи мэни мертэ, мюютэ нии сииз веси мени уйли лайва нии оелти суурэт лайнад! (Корабль когда по морю шел, вода заливала его, такие были огромные волны!) – волнуясь, рассказывал о пережитом молодой мужчина. – Смыла волна моего брата, погиб мой брат Педо как настоящий моряк!

…Словно сквозь сон доносился до девушки рассказ о смерти ее возлюбленного. Как каменное изваяние стояла Рейма – ни слез, ни вздохов!

– Прощай, любовь моя! – еле слышно промолвила Рейма, глядя вдаль. – Прощай! – сказала она и медленно побрела к своему дому.

* * *

Не спалось Паво, много разных думок роилось в его седой голове. В предрассветный час встал он с постели, оделся и вышел из риги. Верный пес, подняв голову, с любопытством следил за хозяином. Из леса доносился волчий вой. Мужчина, остановившись на мгновение, прислушался и сказал своему псу:

– Ты дома будь! Охраняй! Я скоро.

Пес положил голову на передние лапы и опустил уши. Мужчина, стараясь оглядеться в темноте и слегка наклонившись вперед, пошел по тропинке к лесу.

Дорога к хижине старого и мудрого колдуна – арбуя – была долгой и тернистой. Не каждый день ходили люди по этой дороге. Старик жил на краю хутора, возле соснового бора. Огромные вековые сосны и ели скрывали его жилище от посторонних глаз. Полуземлянка, а совсем не дом, как у других вожан, была укрыта лапником. Дверь в хижину – связанные меж собой, отесанные по размеру дверного проема хворостины, сплошь утыканные мхом да переплетенные лозой и гибким хмелем. Перед хижиной лежал огромного размера камень-валун.

Подходя все ближе к заветному месту, Паво начал сомневаться, а надо ли ему вот так без предупреждения беспокоить колдуна? Может, если еще подумать самому да все спланировать, дело само разрешится? Вот на днях же убрал святой Илия помеху в деле! Не вернулся из плавания этот щеголь и пустозвон Педо! Конечно, пострадает пару дней Рейма о своем возлюбленном, но время лечит любые раны! Пройдет и эта боль! Забудет Рейма скоро своего ухажера, и тогда только можно будет говорить с ней о подготовке к свадьбе с молодым новгородским купцом Иваном. Да вот только кроме этого есть еще один вопрос, который в одиночку не в силах разрешить Паво. Как устраивать свадьбу, ведь обычаи-то разные, хоть и православные все. Хорошо, что с малолетства Рейму нянчила и воспитывала Мария – жена старосты, знавшая русский язык и говорившая легко и свободно на нем. Хорошо, что Рейма научилась русскому говору. Зная язык, легче жить! Помнил Паво время, когда новгородцы были частыми гостями в водских и чудских местах. Приплывали на водскую пятину, где на островах изобильно рос иван-чай – лекарство от ста болезней. Часто наведывались и ижорцы в надежде высмотреть, как укреплены поселения да сколько народу живет, сколько сильных мужчин среди хуторян. Ижорцы завсегда не прочь отхватить лакомый кусок от чужого пирога.

Запели птицы в лесу, забрезжил рассвет. Паво, подойдя к хижине арбуя, остановился, посмотрел на небо и, глубоко вздохнув, постучал своей палкой по двери лачуги.

– Я жду тебя, Паво, – неожиданно проскрипел старческий голос за его спиной.

Оглянувшись резко назад, мужчина увидел колдуна, сидевшего на пеньке возле хижины.

– Говори, зачем пришел в такой ранний час? – вставая и опираясь на посох, спросил арбуй.

– Здравствуй. Пришел я к тебе за советом, ибо не может моя голова сама найти правильный ответ. Известно, что ты мудрый и знаешь много чего, что сокрыто от глаз и разума простого человека. Выслушай меня, прошу! Дай совет мне, как быть, что делать?

– Дело твое давно колесом крутится! Ты уже сделал полдела! Приходить следовало, когда мысль зерном была, а не теперь, когда она прорастает! – сердито и сухо сказал арбуй, не отводя пронзительного взгляда от глаз Паво.

– Думал, справлюсь и сам, – чувствуя, как взгляд колдуна затягивает в себя, проговорил быстро мужчина. – А вот вижу: не осилить мне! Помоги! В благодарность дам, что пожелаешь.

– Сам сказал! Я не просил! В благодарность за помощь возьму с тебя то, что первым увидишь, когда от меня в ригу свою зайдешь. Живое что, неживое ли, с чем столкнешься, то и отдашь мне, согласен ли?

– Согласен! – ответил Паво.

– Пойдем! – сказал колдун и направился к двери хижины.

Паво как завороженный последовал за ним.

Посреди хижины дымился вымощенный камнями очаг, в котором еще тлели угли. На низких стенах висели пучки сушеной травы, грибов и плодов рябины. В дальнем углу от входа, на лежанке колдуна, видна была примятая осока, накрытая овечьими шкурами.

– Рассказывай, а я посмотрю, чем помочь тебе, – сказал арбуй.

Паво раскрыл колдуну свой план выдать замуж старшую дочь за русского, чтобы жизнь дочери была сытой и богатой, добавив, что не знает, как свадьбу играть, по чьим обычаям.

– Что ж, раз уж ты пошел по этому пути, скажу тебе: кто малое отдает, тот большее обретает! Нынче ты с русскими породнишься, придет время, это аукнется тебе и твоему роду.

Колдун взял из мешочка, который висел у него на поясе, щепотку серого порошка и бросил в почти потухший очаг. Вспышка огня напугала Паво, он невольно увернулся от пламени.

– Вижу дом большой, крыльцо резное, – начал говорить арбуй, разводя руками дым и всматриваясь в него, часто моргая глазами от едкости. – Перед крыльцом конь гнедой копытом землю бьет. Воины рядом стоят, ждут кого-не вижу. Дочь твоя в русской сряде с дитем на руках прощается с воином, а вот он на того коня садится. Всё, больше не вижу! Что же, судьба у твоей дочери такая – жить среди чужих по крови, но близких по вере да новый род начинать, семью сберегать! Свадьбу играть по нашим обычаям будешь, только одно условие жениха ты должен исполнить. Косы невесте не резать, головы ее не брить! А в остальном как предками завещано, так и дело рядить.

– Благодарю тебя! Про должок мой не забуду. Позволь мне уйти от тебя, что-то муторно мне стало! – проговорил Паво и, потеряв сознание, медленно опустился на пол возле двери.

– И что ж вы все такие нежные да слабые? – пробормотал старик, беря Паво под мышки и стараясь выволочь из лачуги на свежий воздух.

Зачерпнув ковшом воду из деревянного ведра, колдун набрал ее в рот и сбрызнул мужчину, но тот не очнулся.

– Ну, поспи, поспи чуток, а мне не до тебя. Присмотрите за ним тут. Как очнется-проводите! – сказал он строго совам, сидевшим напротив на сосне и смотревшим на происходящее выпученными глазами. Совы как по команде зашевелили головами и ответили:

– У-ху-у-ху!

– Так-то! – слегка улыбнувшись в седую бороду, сказал арбуй и направился в чащу леса.

* * *

В Новгородских землях установилась сушь. С Пасхи нет дождя, а лишь ветры-суховеи изводят землю и все живое. Закрутит ветер по проселочной дороге ведьмину свадьбу, хоть нож в него бросай, как встарь, хоть Царю Небесному молись, Утешителю души грешной, – не отступит, погонит он дальше, кружась и пугая все живое, а то и поднимет в небушко в вихре что-нибудь, что на пути попадется. Так-то вот в одной деревне, говорят, целый пруд с рыбой да лягушками в небо унес, вода-то в тучу превратилась, а лягушки с рыбой в другом месте на землю попадали, народ напугали. Новгородцы, и богатые, и бедные, пуще прежнего Богу молиться взялись. Юродивые и знахари на каждом углу стращали приближающимся концом света. Церковники же велели молиться. Ходят исправно старики да монахи к святым родникам с иконами да хоругвями, просят у Господа влаги с небес живительной, но не откликаются небеса.

– Помню, был я мальцом, была такая жара, что земля трескалась. Трещины не то что в палец, в ладонь были! – прячась от зноя в тени старых лип, рассказывал Афанасий своему сыну Ивану.

– И как же тогда обошлось? – спросил Иван, укладываясь на землю возле отца.

– Ох и тяжко было! Начали торфяники дымить да гореть от зноя. Деревни кой-какие сплошь выгорели. Рыба из озер да рек выпрыгивала, вода такая, вишь, была горячая. На Святую Троицу, помнится, как пошел ливень, так земля шипела и парила! А щас-то терпимо еще, – зевнув сладко, сказал Афанасий и захрапел.

– Да, всяко бывает! В такую жару только в озере сидеть, да не можно, вишь! Надо себя в строгости блюсти! Скорей бы уж осень настала, – пробормотал себе под нос Иван и тоже заснул.

– Ветер, ветер, суховей, ты печаль мою развей! – доносился приятный девичий голос со стороны озера. – По болотам, по трясине, ты отдай ее осине! Пусть тоскует, пусть дрожит, каждым днем пусть дорожит… – пела девушка необыкновенно нежным голосом.

Иван, сквозь сон услышав эту простую, но такую манящую и душевную песню, открыл глаза, стараясь понять, с какой стороны она доносится.

Кони, стоявшие в тени раскидистой ивы, казалось, тоже дремали, склонив головы и изредка взмахивая длинными хвостами, отгоняя надоедливых мух.

Иван встал и пошел на звуки прекрасного девичьего голоса. В самом укромном месте у берега озера, на камне, уходящем большей частью в воду, подоткнув подол сарафана за пояс, на коленях стояла молодая девушка, ловко полоща белье.

– Ох, да я тебя, дружок мой ветер, на рассвете рано встречу…

– Здрава будь, красавица! – сказал Иван, подходя ближе. – Красивая твоя песня!

– И тебе не хворать, барин! – вскочив с колен и смущенно оправляя сарафан, ответила девушка.

– Почему одна ты тут? Не страшно ли одной-то?

– Страшно, барин, да надо!

– Позвала бы кого с собой. А то мало ли зверь какой рядом рыщет? До деревни-то далеко!

– Да кого ж позвать-то, коли я сирота? Вот Матушку Богородицу с собой завсегда зову. Она меня и охраняет, от зверья уберегает.

– Вон оно как! Так-то добре, а то вот и двуногие звери могут напужать иной раз, тут дорога, вишь, большая.

– Большая, барин, старинная дорога. В народе говорят, мол, кто по ней пойдет, свою судьбинушку найдет.

– Ну а ты-то сама нашла свою?

– Дык я и не хаживала по ней. Я все тропинкой да стежкой хожу, широкой-то мне дороги пока Бог не сподобил, – весело ответила девушка и поклонилась Ивану в знак завершения беседы.

– А как звать-то тебя? – будто вспомнив что-то важное, спросил Иван.

– Луша я, Лукерья по святцам.

– А меня Иваном кличут. Ну что же, Луша, будь здорова!

– Храни Христос! – поклонившись, ответила девушка, взяла корзину с бельем и пошла в сторону деревни.

«Красивая какая была ее песня! – думал Иван, возвращаясь к отцу и коням. – Да и сама-то Луша хороша! – Почувствовал Иван, как взыграло его ретивое сердце и ударила кровь в голову. – Ух ты, мать честная, вот надо же такому случиться: сердце из груди того и гляди выскочит. В горле все пересохло! Вот же сила какая у этих девок, кого хошь разволнуют, мертвого на дыбы поднимут!»

* * *

Солнце колесом выкатилось из-за горизонта и устремилось ввысь, игриво лаская и согревая своим светом все вокруг. Паво, очнувшись, осмотрелся. Напротив, на вековой сосне, сидели две большие совы и глядели на него.

– Вот же угораздило меня! – недовольно прошептал он, вставая с земли.

– Что смотрите, глазастые? Ухожу уже, ухожу! – пробормотал Паво и, отряхнув с рубахи и штанов налипшие сухие сосновые иголки, отправился восвояси.

«Дорога домой всегда короче», – подумал он, поднимаясь на холм, на котором тесно соседствовало несколько добротных строений. Просыпался хутор. Петухи пели свою известную всем песню, славя начавшийся новый день.

Подойдя к своей риге, Паво не вспомнил про обещание, данное колдуну. Не успел он открыть дверь, как из нее вывалилась Кадой со своим маленьким козленком, которого она воспитывала и кормила из рожка.

– Ой, а мы за молоком к тетке Маро! – выпалила она и побежала к соседскому дому.

Паво словно жаром обдало: он вспомнил слова арбуя про первое, что увидет в своем хозяйстве…

«Кто же выскочил первым? Ну конечно, козленок!» – решил Паво и немного успокоился.

День обещал быть суматошным. Рейма накануне была чернее тучи и лишь под вечер немного повеселела. Сегодня же, глядя, как на полянке весело играет Кадой со своим любимцем, она чувствовала себя как-то по-другому.

– Рейма! – позвал девушку отец. – Разговор есть.

Она подошла к отцу и встала возле стола.

– Мудрец сказал, что пора готовиться к твоей свадьбе. Старые боги не препятствуют. Готовь с Марией венчальный сарафан и скажи мне, если не хватит чего.

– Хорошо, отец, – ответила девушка, слегка присев и вежливо склонив голову. – Я начну подготовку завтра. Сегодня мы несем первое молоко нашей коровы к священной черемухе.

– Как теленок, встал ли на ноги?

– Да, отец, встал. Мария показала мне, как почистить его копытца. Теперь он ходит.

– Хорошо, дочка, во все вникай, женский век труден и короток, многое надо знать и уметь. Ты – хорошая дочь! Счастья прошу у богов для тебя, Рейма.

– Я понимаю, отец.

– Ну, ступай, пусть священное дерево примет твои дары и благословит тебя на счастливую и долгую жизнь!

– Благодарю, отец! – Девушка вновь сделала книксен и вышла из риги.

На душе у Паво было неспокойно. То ли от бессонной ночи, то ли от волнений за судьбу старшей дочери. Хотелось закрыть глаза, и пусть бы все вернулось в то время, когда была жива его любимая жена. Задремал Паво, сидя за столом, склонив голову на сомкнутые в замок сильные руки. Видит: стоит в дальнем углу риги его жена, вся в белом, и ветер игриво развевает ее длинные волосы.

– Паво, Паво, зачем ты лишаешь дочь нашу пайкаса? В моем сундуке лежит белое полотно для него.

Очнулся Паво от дремоты, нет рядом никого. На том месте, где стояла его покойная жена, – сухие снопы ржи.

«Привиделось или приснилось, не надо спать, надо делами заняться», – решил мужчина и вышел на улицу.

– Здрав будь, сосед! – произнесла жена старосты Мария. – Как девочки? Всё ли в порядке?

– Здравствуй, Маро, – поприветствовал Паво женщину, назвав ее по-вожски. – Всё слава богам! Вот только вопрос у меня есть один к тебе.

– Говори, я слушаю тебя, – остановившись возле риги, сказала Мария.

– А что, если на вожанке бы женился русский, чем тогда голову невесте покрывать вместо пайкаса?

– У русских покрывают невесту белой материей, фатой это называется. А зачем тебе? Что ты задумал, Паво?

– Ты надежная, Маро, умеешь хранить секреты. Не просто задумал, сговор у нас уже был. Афанасия, друга моего – новгородского купца, сын Иван будет мужем моей дочери Реймы.

– Вот оно как! – спокойно сказала Мария. – Знаешь ли, у меня есть такая белая ткань, как раз будет подарком от меня для твоей дочери. Принесу вечером. Сейчас пойду, дел много. Сегодня мы с ней идем к святому дереву, дары несем за первое молоко от вашей молодой коровы. Нескоро вернемся.

– Отец, отец! – кричала Кадой, с трудом забегая на холм. – Отец, помоги! Волк! – упав на землю и схватив отца за колени, трясясь всем телом, хрипела девочка.

– Тихо, тихо! Я с тобой! Где ты видала волков?

– Что случилось, Кадой? – выбежав из дома и стараясь успокоить младшую сестру, спросила Рейма.

Кадой, стараясь перевести дух и успокоиться, кивала головой и показывала в сторону леса:

– Одного волка! Огромного и страшного! Мы играли… Мы с моим козликом играли… там… вдруг я почувствовала, что на меня кто-то смотрит из леса! Я повернулась, а там огромный волк! Он… он стоял и смотрел! У него глаза как огнем горели! Они требовали к нему идти! Я напугалась! Побежала, а он стоял!

– А где козленок-то твой? Волк его схватил? – спросила Рейма, поправляя шапочку и растрепавшиеся волосы сестры.

– Ой! Наверное, его волк поймал! – снова расплакалась девочка. – Мой бедненький маленький козлик!

Вдруг совсем рядом раздалось: «Ме-е-ек!» По холму взбирался козленок, живой и невредимый.

– Да вот же он, твой козлик, дорогая! – радостно воскликнула соседка Мария.

– Ты живой! Мой малыш! – окончательно оправившись от испуга, запричитала Кадой, сорвавшись со всех ног навстречу своему любимцу.

– Отец, как-то странно, что волк среди бела дня из леса вышел, да? – озадаченно спросила старшая дочь.

– Может, старый и больной? – предположила Мария. – Да вроде когда больные, волки их сами убивают, а старые умирать в глубь леса уходят.

– Уж не беда ли какая идет к нам, отец? – не унималась Рейма.

– Не думай о беде, дочь! Кто подумает о ней, считай, ее позвал! Кадой совсем еще ребенок, привиделось, может быть, или собака какая там была.

– Хорошо бы, если так! – задумчиво произнесла Рейма и направилась по своим делам в ригу.

Наступила ранняя осень. Природа трудилась день и ночь, преображая деревья и кустарники, искусно раскрашивая в багрянец и золото березы, рябины, клены, дубы, изобильно растущие возле добротных домов хуторян. Приближалось время свадьбы, и Рейма мало-помалу свыклась с мыслью, что вскоре ей предстоит покинуть родную семью и хутор. Много интересного и нужного для будущей жизни женщины рассказала ей соседка Маро. Не такие уж и разные оказались обычаи у новгородцев, как поначалу думала девушка. Даже в нарядах много общего. Соседка и верная подруга Мария много знала из жизни новгородцев, все детство и юность жила она среди них, пока не отдали ее замуж на окраину, в Лужские земли. Так решил отец и не прогадал. Всю бабью жизнь живет Маро как у Христа за пазухой. Уважаемым старостой большого хутора стал ее муж, мудрый и добрый Лаури. Так что не нужно бояться перемен: все, что Бог ни делает, все к лучшему! А то, что разный люд живет на Новгородской пятине, все давно знают. Тут и чудь, и мордва, и марийцы, и удмурты – да кого только нет! Друг по другу примечая и перенимая то, что понравилось, веками жили соседние народы в мире и дружбе. А уж коли враждовать кто поднимался, объединялись против общего врага и стояли насмерть. Мало ли таких было историй! Вот взять хоть последнюю, с ижорцами. Хорошо, что закончилась эта баталия быстро и не стерла с лица земли целые народы.

Готовят приданое Мария и Рейма потаясь, чтобы не прознал никто до поры до времени. Мария без устали рассказывала Рейме все, что помнила и что знала о нарядах и обычаях. Вот, например, пяясиэ – девичья шапочка, какую носят не только вожанки и финки, но даже чуваши и поволжские татары, которых много проживает на обширных Новгородских землях. Да и мюэцириссико – нагрудные украшения – почти одинаковые. Надо подготовить к свадьбе белый пайкас, головной убор, да покрывало полотенчатое под него, а шелковый платок давно в сундуке лежит, от матери остался. Девять поясов да девять рядов бус у Реймы уже были заготовлены с тринадцати лет. Десятый пояс должен ей подарить жених. Фартуки и еще много чего необходимого для такого случая помогала готовить добрая Мария. Отец не скупился и по первому слову давал нужные суммы для покупки приданого и нарядов невесты.

* * *

В предзакатный час, когда небесное светило, утомившись за день, отправляется на ночной покой, алым цветом окрашивая синюю водную гладь озера, все в мире замирает и готовится ко сну. Паво в эту ночь собирался идти с дарами к арбую. Прошло больше трех месяцев с той ночи, как колдун, заглянув в будущее, рассказал, что ждет его старшую дочь, если станет она женой новгородского купца. Сомнения мучили мужчину насчет оплаты. А оплату надо было нести, раз колдун назвал, что ему нужно. С колдуном шутки плохи! Самыми сильными магами и чародеями слыли карельские да вожские колдуны-арбуи. По всему древнему пути из варяг в греки не было им равных в ворожбе, врачевании травами и колдовстве. Из разных земель приезжали страдальцы на дальние острова за помощью к этим колдунам. Исцеляли они и разум, и тело, изгоняли бесов, а то и наводили по заказу морок и смертельные порчи на врагов за большие дары. Вожане и чудь, русские и ижора – да разве перечислишь всех, кто потаясь ехал к необычным отшельникам за помощью? Умели менять свой человеческий облик эти загадочные лесные жители – то на вороний, а то и на волчий. Порой пугали они людей, но не нападали. Много пользы было от них вожанам: мудрость веков и сакральные знания несли арбуй в мир. От старого до малого знали люди, что долг платежом красен, щедро расплачивались с мудрыми колдунами за их помощь. Лишь бы принял арбуй оплату, не отверг бы ее. Не раз уже думал Паво над этим и наконец решил, что следует отдать колдуну козленка, когда тот подрастет. Прошло лето травное да сытное, подрос козлик, такой стал большой, что не стыдно теперь его отдавать.

Стемнело. Из-за леса поднималась круглая луна. Паво, пройдя через ригу в хлев, завязал веревку на шее козленка и на всякий случай обмотал веревкой его выросшие рожки.

– Ну, пойдем со мной на новое житье-бытье! – сказал он козленку и повел его через ригу на улицу.

Привыкшее к хозяину животное безропотно посеменило за ним, иногда останавливаясь и упрямясь, опуская голову. Однако ароматный кусочек ржаного хлебушка с солью манил, и козлик, забывая обо всем, семенил за хозяином все дальше и дальше – в глубь леса.

– Здрав будь, мудрый колдун! – сняв свою красную шапку, отороченную беличьим мехом, и поклонившись, сказал Паво. – Прости, что нескоро пришел к тебе! Подрастало, что первым на глаза мне попало! Теперь вот пришел, теперь не стыдно мне!

– Не тем расплачиваешься, Паво! Не того жду от тебя! Разве это первым было, что на глаза тебе попалось? – сердито вымолвил старец.

– Дык не дочь же родную к тебе вести! Она ребенок еще! Разве ж можно?! – возмущенно ответил Паво.

– Закон предков чтить надо! – сердясь, проговорил колдун, посохом отодвигая козленка со своего пути.

– Как же я могу отдать тебе мою младшую дочь? Как жить мне тогда? Зачем назначил ты, колдун, такую цену? – стараясь пронять колдуна, говорил сквозь слезы мужчина.

– А затем, что в ней течет кровь той, которую я любил как родную дочь. Ты не знал своей жены, бедный ты человек!

Думаешь, ты сироту взял в жены, найдя ее в дальнем лесу? На то была воля великого бога Укко. Росла она средь непроходимых болот, постигала магию, а пришло ее время оставить след на земле, вышла она к людям в поисках счастья.

– Нет, колдун, не верю! – возмутился Паво.

– Не веришь? А не замечал ли ты за своей женой непонятные твоему разуму дела?

– Непонятные? – задумчиво произнес Паво. – Ну так ведь все женщины ведают много такого, что неведомо нам, мужчинам, – спокойно сказал он.

– Ведают, да не столько, чтобы знать наперед, что будет, чтобы руками всякую боль унимать, кровь шепотком угомонять, любого зверя приручать, змей подзывать…

– Не могу поверить, что моя жена…

– Так вот, Паво, дочь твоя младшая Силой по рождению отмечена. В десять лет она должна наши знания принять. Не серчаю на тебя, ты – отец! Не приведешь мне меньшую, потеряешь старшую! Все, иди! Сорок дней тебе даю, не оплатишь свой долг – Силы сами возьмут.

Зашумел ветер по кронам деревьев, полетели сосновые иголки в Паво, как мелкие стрелы. Пропал в темноте колдун, только волчий вой послышался неподалеку от его хижины. Вздрогнул Паво от этого воя и поспешил обратно домой, прихватив козленка.

* * *

С самого раннего утра начались приготовления к встрече новгородских гостей. Сентябрьское солнце светило ярко, но не грело. Ветер с Ладоги поднимал волны на озере, гнул и ломал деревья. Чайки, кружась в небе, старались поймать воздушные потоки. Накануне Паво пригласил в свой дом старосту и уважаемых старожилов хутора. Накрыв богатый стол, он объявил им новость о свадьбе своей старшей дочери.

– Свадьба моей старшей дочери пройдет на нашей земле, по нашим законам, одно лишь будет не исполнено – останутся у невесты косы нетронутыми. Свадебное пиршество будет для всех хуторян – от мала до велика.

– Ты уважаемый человек, Паво! – сказал староста. – Твоя дочь – твое решение. Спасибо, что позвал нас и сообщил о предстоящем праздновании. Новгородцы – достойные люди, пусть счастливой будет твоя старшая дочь на сто лет вперед!

– Так и есть, так и есть! – отозвались старейшины.

– Не выкурили мы табака со сватами, как положено нашим обычаем, так мало ли какие бывают случаи? Жених моей дочери – сын моего верного давнего друга, спасшего мне жизнь много лет назад. Желание наше породниться было обоюдным.

– Слово свое держишь, дружбу уважаешь, тем и род почитаешь! – сказал один из стариков.

– Дружба да мужское братство – двойное богатство! – добавил староста.

– Пусть великая богиня Ильматар благословит твою красавицу дочь на счастливую жизнь!

До поздней ночи продолжалось застолье и звучали мудрые речи стариков. Только после третьих петухов разошлись гости по своим ригам.

Доволен был Паво, что заручился одобрением и получил напутствия перед важным событием в семье.

– Смотрите, смотрите, русская ладья идет! – кричали мальчишки, пробегая мимо риг по направлению к берегу.

– Плывет корабль с женихом! – взволнованно сказала Мария, поправляя свой женский красный пайкас и пряча под него выбившуюся прядь коротких волос.

Наряд свой она бережно готовила заранее. Праздник должен быть красивым, потому белый сарафан, нижний фартук из синей материи, да и верхний белый хоть и не были украшены бисером, янтарем, оловянными бляшками, камушками и ракушками каури, как у молодухи, все равно выглядели ярко и празднично.

Рейма была одета по вожскому обычаю в амы – глухой синий сарафан без рукавов, поверх него была надета короткая белая кофта – ихад – с рукавами, расшитыми бисером и красными нитями замысловатым вожским орнаментом. Подпоясана девятью тяжелыми поясами, украшенными оловянными бляшками, янтарем и бисером. Ноги по вожскому обычаю замотаны поверх шерстяных чулок разноцветным сукном так, что казались по-паучьи кривыми. Но в этом была вся красота вожанки! Одно было не по обычаю: под пайкасом, покрытом подаренной Марией тонкой белой тканью с яркой вышивкой и спускающимися на плечи лопастями остались ее прекрасные волосы, спрятанные от чужого глаза. Таково было единственное условие семьи жениха – не сбривать волосы невесте, как было принято у вожан.

– Тяжелые пояса, спину тянет! – поправляя на себе украшения, сказала Рейма.

– Это ничего, жених еще десятый подарит тебе! – ответила Мария. – По весу он – как ушат воды!

– И кто это все придумал? – возмущенно вставила Кадой, стоявшая рядом со старшей сестрой и поправлявшая бусинки и бляшки на каатырыд – набедреннике – сестры.

– Такой обычай у ваддялайзыд (води), малышка, – пояснила добрая и улыбчивая Мария. – Так два дня после свадьбы надо все носить, чтобы духи рода довольными стали.

– Обычай! А если тяжело? Что же теперь, согнуться от тяжести, но все равно не снимать, да? Так и радости от свадьбы не почувствуешь! Тут трет, там жмет! Ноги от повязок одеревенеют, плечи от тяжести повиснут. Нет, я так не хочу! Я радоваться от счастья на моей свадьбе хочу! Чтобы быть как лебедь белая – свободная и ничем не опутанная.

– Забавная ты, Кадой! Говоришь так, будто не малышка ты совсем, а мудрец! – пошутила Мария.

– А я вот тоже бы хотела столько тяжести на себе не долго терпеть, – сказала Рейма.

– Так и не терпи, выйдешь из-за стола, пойдете с женихом в баню ночевать, как положено у нас, а там и скажи ему, что после бани по русскому обычаю продолжится пусть свадьба. Послушается тебя счастливый жених, вот и первая твоя победа будет. А там уж смотри сама, когда что сказать, а когда смолчать, – посоветовала мудрая Мария.

– Правильно, из бани – да на ладью и в Новгород, только волны останутся за тобой и тоска в моем сердце от одиночества, – с грустью в голосе тихо промолвила Кадой.

* * *

Добротный построил дом купец Афанасий для своего единственного сына Ивана и его молодой жены. Резные наличники да крыльцо, как у княжича. Не жалеет Афанасий денег, хочет сыну и дом добротный, и корабль на свадьбу подарить, да и дело свое ему целиком передать. Старость пришла незаметно. Глаз не тот, в нутре все болит, есть-пить не дает. Княжеский лекарь все ему кровь пускает, а толку нет. Кроме болей еще и слабость пристала как банный лист! Осилить бы за невестой сходить да обратно вернуться. В последний-то раз тяжко было в море, укачало, чуть жив остался.

«Силен и красив Иван. Кудри пшеничные, глаза голубые, ясные, в плечах-сажень! Легок характером сын, как его мать. Дал бы Бог счастья да здоровьица крепче отцовского!»-думал Афанасий, лежа на полатях в своем богатом доме. Не шел сон к нему, хоть плачь. Настои и отвары ничем не помогали в последнее время. Одно спасало и поддерживало – молитва святая да пост.

Ладья Афанасия стояла у причала в полном снаряжении, готовая отчалить по первому его слову. С утра, сходив к заутрене и усердно помолившись, Афанасий и Иван, сопровождаемые верной командой, отправились в путь.

– Отец, ты бы лег отдохнуть, на тебе лица нет, – предложил Иван, глядя, как Афанасий с трудом держится на ногах, ухватившись за борт судна.

– Да, пойду, пожалуй, сынок, привыкай команды отдавать, теперь всё в твоих руках! – похлопав сына по крепкому плечу, сказал отец и неспешно спустился в трюм.

Путь до острова, где Ивана ждали счастье и любовь, был пройден за несколько дней при полном штиле. Причалив к берегу, новгородцы чинно и неспешно сошли с ладьи и направились к встречавшим их празднично разодетым и веселым вожанам.

– Здравствуй, народ добрый, вожский! – зычным голосом произнес дружка, выйдя на шаг вперед и поясно поклонившись по русскому обычаю.

Вожский староста, держа на вышитом рушнике ржаной каравай и соль, поклонился в ответ, сказав вежливо по-русски:

– Добро пожаловать на нашу землицу, добрые соседи!

Афанасий подошел, отщипнул кусочек от каравая, посолил его и неторопливо съел, покивав головой в знак признания вкуса вожского хлеба.

– Шли мы по морю широкому, по озеру глубокому, летела бела лебедь в небесах, обронила перо. Перо наш молодой купец, добрый молодец Иван имярек, поймал, за лебедушкой той нашу ладью послал. Вот пришли мы к вам с добром да с поклоном! А не к вам ли та лебедь белая залетела, а не у вас ли она проживает, свово суженого-ряженого ожидает?

– Да, есть у нас много птицы разной, есть и лебедь-девица, по стати да красоте – царица, – ответил староста, хорошо знавший русский язык и знакомый с обычаями новгородцев.