Текст книги "Альманах Международной Академии наук и искусств «Словесность». Том 2"

Александр Мильке

Родился 24 сентября 1956 года. Проживает в рабочем поселке Нововаршавка Омской области. Образование высшее, стаж педагогической работы – 43 года.

В 2016 г. автор выпустил книгу рассказов «Далекое близкое» и две книги стихов: «От весны до весны», «О том, что движет на планете». В 2017 г. увидели свет сборник стихов «Мудрость, что приходит к нам с годами» и сборники прозы «Уральские зарисовки», «Микош». В 2018 г. – сборник прозы «У каждого есть край любимый». В 2019 г. – «Рассказы об охоте и рыбалке». В 2020 г. – «Ищите истину в любви». В 2021 г. – «Мир начинается с детства», «Александр», «Орлёнок в моей судьбе».

Стихи Александра Мильке напечатаны во многих сборниках. Произведения автора включены в антологию русской прозы, он награжден звездой «Наследие» III степени и медалью «160 лет А. П. Чехову» в 2019 г. В 2021 г. стал лауреатом Международной премии Мира, лауреатом конкурса «Лучший детский писатель».

 
Утренний рассвет. Восток алеет.
Перепелок нежный перезвон.
Красотою этой заболеешь
И приятно будешь удивлен.
Окунись в туманную прохладу,
Воздуха с настоем трав вдохни —
Ты поймешь, что лучшего не надо
И что лучше края не найти.
Как в лучах сверкает паутинка!
Как наполнен воздух тишиной!
И росой умытая травинка
Зеленью играет пред тобой.
Солнце по макушкам выше, выше,
Словно по ступенькам, вверх взошло.
Этой красотой с тобой мы дышим,
С солнцем счастье в каждый дом вошло.
 

 
Я войду в желтеющий лес,
Чтобы осени запах вдохнуть.
Есть немало в мире чудес,
Но природу не обмануть.
И ни с чем на земле не сравнить
Той сибирской осенней красы.
Вы попробуйте побродить
По ковру из опавшей листвы,
А потом, замерев, постоять
И прислушаться к тишине,
Взглядом в воздухе листик догнать,
Что спустился в ладони ко мне.
Щебет юрких синиц разгадать
И прощальную песнь журавлей.
Никому никогда я отдать
Не смогу часть России моей.
 

 
А у нас, в Сибири, снова осень
Золото березкам раздала.
Подойдем давай и мы, попросим.
Может, выделит и нам она?
Осень удивленно посмотрела,
Все умыла утренним дождем,
А потом застенчиво, несмело
Прошептала тихо нам: «Пойдем».
Яркою палитрой огороды.
Кисточкой прошлась по всем цветам.
– Наслаждайтесь красотой природы,
Все богатство отдаю я вам.
Спелый колос золотой пшеницы,
Теплоту краснеющих рябин
И с полей большие вереницы
Увозящих урожай машин.
Красоту заката и восхода,
Крик прощальный серых журавлей,
В золоте стоящую березу —
Символ милой Родины моей.
 

 
Наша жизнь – сплошные вокзалы.
Все куда-то зачем-то спешим.
Возвратимся, а завтра сначала —
Вслед за утренней зорькой летим.
Полустанки, как жизни страницы,
Всё мелькают, с собой унося
То, что в памяти нашей хранится,
Белый цвет на виски нанося.
 

 
Луч солнца на закате дня
Крестов коснулся золоченых.
И осенило вдруг меня:
Людей, на муки обреченных,
Не зря испытывал Господь,
Ведь сам свой крест нес за плечами.
Отдавший людям кровь и плоть,
Он все равно остался с нами,
Своею чистою душой
Все человечество спасая.
Да будет он всегда со мной
И в каждом сердце! Это зная,
Греховность нашу, бытия,
В молитвах просим мы прощенья.
От ада, пламени огня
Спасет нас мудрое решенье.
 

 
Покосившихся изб ряд по улице ровной
Перед взором моим. Я стою и молчу.
Белый дом из земли
С покосившейся кровлей.
Тяжко стало на сердце —
Я в детство хочу.
Дом и улица наша, босоногое детство,
Где-то в тумане осталось оно.
Не получил я от деда наследство,
Да вроде бы и ни к чему мне оно.
Вот калитка и двор,
Тополь старый над крышей,
Здесь скамейка стояла
Когда-то под ним.
По дороге из этого дома я вышел.
В жизни всякое было – я вернулся седым.
Пролетели года, нам туда не вернуться,
Но останется памятью в каждом из нас
Дом и улица наша, самое лучшее,
Босоногое детство, первый бал,
первый класс.
 

 
Застыло море, застыли камни,
И воздух прозрачный,
качнувшись, повис.
Сижу, обхвативши колени руками,
А слезы все катятся, катятся вниз.
Даль голубая, биение сердца,
Все то, что было, уже не вернуть.
Мы расстаемся, счастливое детство.
Я ухожу, ты останешься тут.
Годы летят, и нельзя, невозможно
Ни удержать, ни замедлить их бег.
С детством расстались мы
неосторожно —
Было вчера, а сегодня уж нет.
 

 
Одинокая собака на дороге
Посреди степи. Откуда вдруг?
По измученной и исхудалой морде
Слезы унижения текут.
Видно, бросила тебя хозяйка,
Ты, наверно, больше не нужна.
Ну а может, просто «пустолайка» —
Все равно к тебе пришла беда.
Подойди, не бойся, не обижу,
Накормлю, чем есть, что бог послал,
А в глазах сверкнуло: «Ненавижу,
Как же человек меня достал!»
Голос ласковый, а может, запах хлеба
Пересилил страх в ней. Не спеша,
Боязливо подошла, отведав,
Съела хлеб и крошки собрала.
Сколько вот таких дворняжек бродит,
Брошенных на произвол судьбы?
И никто им больше не поможет.
Если встретишь, прочь их не гони.
 

 
На траве зеленой – может, так положено —
Вдруг случайно встретились
два бездомных пса.
Поначалу сдержанно,
очень настороженно
Приветствуя собрата вилянием хвоста.
Нет места для веселья у такой собаки,
Ведь не так уж часто
встретишь доброту,
Чтобы без обиды, безо всякой драки,
Просто так побегать, попрыгать на лугу.
Кусая осторожно,
чтоб не сделать больно,
Весело резвились собаки на траве.
Каждая друг другом
вполне была довольна,
Но чем-то помешали собаки детворе.
Взяв большой булыжник,
тот, что был постарше,
Запустил, прицелясь, в маленького пса.
Кончилось веселье, и от боли страшной
Заскулила псина, в страхе вся дрожа.
От обиды горькой залаяла собака,
Ведь ничего дурного не сделала она.
Так за что ж вы, люди, наказали «брата»?
По собачьей морде поползла слеза.
 

Татьяна Альдури

Родилась 10 февраля 1968 года в поселке Черновское Сланцевского района Ленинградской области. В1986 году окончила Художественно-реставрационный лицей № 61 г. Ленинграда.

Имеет благодарности с занесением в трудовую книжку от Отдела культуры г. Сланцы за организацию и оформление праздников и проведение Дня города.

Получила образование медсестры по массажу при ЛОДКЕ и специализацию по мануальной терапии при ВИФКе. В профессии массажиста практиковала около тридцати лет. Училась, но не окончила по семейным обстоятельствам юридический факультет КГУ им Кирилла и Мефодия.

В настоящее время владеет маленьким агентством по дизайну, ремонту и продаже недвижимости «Оазис», где и трудится. В браке с гражданином Ирака Маджидом Хамидом Махмудом Альдури, дизайнером по текстилю.

Вырастила троих детей.

Читает с трех лет, иногда говорит стихами, со временем стала их записывать.

Номинант премий «Поэт года – 2022», «Наследие-2023». Включена в «Антологию русской поэзии – 2022». Участник VI Большого литературного фестиваля.

В мае 2022 года вышел первый сборник рассказов Татьяны Алъдури «Дебют», а первый сборник стихов был издан еще в 2000 году.

Как важно в единении с самим собой вдруг понять цикличность происходящего. Ощутить напряжение, закручивающее по спирали не только тебя как единицу, а все-все сущее… Ощутить внутри себя этот органный звон Мироздания, понять, что Закон Творения незыблем… И есть в каждом Атоме, каждой Частице его скрипт… МОЛЧАНИЕ ЗАВОРАЖИВАЕТ.

Оно – то окно, через которое ты соединяешься нитью Высокой Мысли с Мирозданием… Проецируешь входящий ритм внутри себя… и чудо!.. Понимаешь, что все тебе знакомо до слез и понятно… Миг рождения творческой мысли или чувства Любви – он всегда оттуда… И всегда запрошен вами посредством своих устремлений. Квантовый информационный канал сопровождает вас во всех перерождениях, в его архиве вы – и начальная, и конечная версия. Крипта генома всегда на связи с источником. И только когда вы пройдете сорок кругов ада, вы поймете, что рай внутри вас. Там, где самые потаенные, любимые грезы и воспоминания. Что это и есть та сила, которая дает вам возможность сопротивления во внешнем мире.

Весь смысл Мироздания – в сохранении Энергии Творца, в бережном наполнении сосуда Миром и Любовью, в безусловной любви к этому Хранилищу в себе.

Да, не бывает коллективного Постижения, именно индивидуальное кли – основа подъема внешнего. Наполните себя до краев, чтобы плескало Светом на все вокруг вас. ВСЕЛЕННАЯ – БИНАРНЫЙ ФРАКТАЛ. Она саморегулирующаяся и самосовершенствующаяся, развивающаяся по единому непреложному закону система. Каждый – подобие центра. Каждый сам творит себя.

О чем я? ОСТРЫЙ УГОЛ – так принято называть исключительную ситуацию, где можно жить, руководствуясь только этой КВАНТОВОЙ ПУПОВИНОЙ.

На столе стояли две свечи, шаббатный мрак скрывал все второстепенное, и, раскачиваясь как маятник, дед читал вслух тексты на иврите. Данное помещение было под запретом для детей, вся семья ходила на цыпочках, чтобы не мешать единению каббалиста с Творцом. Рыже-красная девчушка тихо прошмыгнула в комнату и спряталась за бархатной портьерой. Любопытство было сильнее запретов. Комната потом будет закрыта на ключ, это был единственный шанс. Она задержала дыхание и сосредоточилась на звуковых волнах, идущих из комнаты деда. Шира умела не дышать, еще она умела хранить тайны, но была очень любопытным ребенком. Стул качнулся – и руки деда повисли вдоль кресла. Она ждала, когда он наконец встанет. Прошло немало времени, но дед не шевелился, девочка тихо подошла к столу. Она поняла по умиротворенному лицу, что дед будет спать долго, может, даже не проснется никогда. Она смотрела на него и пыталась увидеть себя на этом месте, в окружении книг и свитков.

«Пск…»-упал ей под ноги свернутый пожелтевший свиток. Широчка подняла его, машинально сняла со стола листки, исписанные дедом, чтобы прочесть их ночью, а утром обязательно тихо вернуть. Вернуть она не успела, комнату закрыли на ключ, деда она больше не видела. Смышленый ребенок, конечно, все понял, но одно мучило Ширу: она не могла вернуть листки деду, а признаться матери было еще страшнее.

В этом году ее обязательно отдадут в пансион благородных девиц, и девочка спрятала свиток и листки среди подготовленного к пансиону белья. Свиток был на иврите, она не могла его прочесть, а вот листки были на русском, и мир «БРИЯ» казался девочке сказкой – конечно, дед писал это для нее.

Время неумолимо шло вперед, стирая память об ушедшем дедушке. Подошел срок обучения в пансионе. Накрахмаленные сорочки и кружевные воротнички, позолоченные чернильницы, великолепная бумага для каллиграфического письма, подружки со своими тайнами и мечтами – мир преобразился. А главное, это размеренный режим жизни, строго выверенный за годы педагогами и докторами.

Ночью за ней прислали. Быстро накинув плед девочке на плечи, слуга просил поспешить домой.

– А мой саквояж? Мои вещи брать?

– Да, но только самое ценное, мы не вернемся сюда, слышишь? Не вернемся – революция.

– Революция? Шарман, красивое слово, потрудитесь пояснить.

Он заткнул рот девчонке ладонью и тихо выскользнул через черный ход. Парадная была под обстрелом. Дома царила гробовая тишина, мама, с небольшим саквояжем в руке, была обута не по сезону.

– Девочка моя, слушай меня внимательно, ты поедешь с кормилицей к ней домой, ты будешь временно ее дочерью, помогай во всем и не отвечай никому ни на вопросы, ни на расспросы. Мы с папой вернемся – скоро, когда сможем забрать тебя в Европу*.

Рукою в кружевной перчатке Кафа передала кормилице мешочек с деньгами и украшениями:

– Корми ее, ты знаешь, сейчас много чахотки в Петербурге, молоко с медом и гоголь-моголь – ежедневно.

Антонина присела в реверансе и повела девочку к черному ходу. Кафа погасила свечи, вдохнула сырой невский бриз у распахнутого окна и, гордо подняв голову, вышла теми же дверями, что и слуги. «Кряк», – подол платья зацепился за острый угол торчащего стекла битой рамы, валяющейся на углу арки.

Ничто не могло остановить бегущую на уходящий пароход женщину, муж уже ждал ее у причала.

*Из «Википедии»: «Белая эмиграция (Русская белая эмиграция, также Русская эмиграция первой волны) – вынужденная красным террором массовая эмиграция из России, вызванная военным поражением Белых армий в почти шестилетней Гражданской вой не (1917–1923). Общее количество эмигрантов из России на 1 ноября 1920 года, по подсчетам американского Красного Креста, составило 1 млн 194 тыс. человек. По данным Лиги Наций, по состоянию на август 1921 года в мире было более 1,4 млн беженцев из России. А на 1 ноября 1921 года американский Красный Крест оценивал русскую эмиграцию уже в 2 млн человек. В то же время д. и. н. В. М. Кабузан оценивает общее число эмигрировавших из России в 1918–1924 годах величиной не менее 5 млн человек, включая сюда и около 2 млн жителей польских и прибалтийских губерний, входивших в состав Российской империи до Первой мировой войны, затем вошедших в состав новообразованных суверенных государств и отдавших предпочтение гражданству новых государств российскому. В подавляющем большинстве эмигрантами были военные, дворяне, предприниматели, интеллигенция, казаки, духовенство, государственные служащие, а также члены их семей».

Широчка окинула избу взглядом: люлька, печка, свечка – дыра, одним словом. Куча детей, бабка на завалинке. Но больше всего поразил курятник, вонь и пение петуха, коза за перегородкой. Теперь это ее дом.

Саквояжик стоял за сундуком, накрытый грудой подушек. Она следила боковым зрением за ним. Однажды Антонина собралась в город. Широчка просилась домой, хоть разок, Тося взяла ее с собой. Они вошли в квартиру. Двери были распахнуты, имущество и мебель вынесены, какой-то мужчина расселял людей в замызганных портках по комнатам. Сердце девочки сжалось. Она ворвалась в комнату деда и стала хватать разные мелочи по карманам, но больше всего ей хотелось забрать сказки, которые ей писал дед. Антонина взяла девочку за руку, заглянула в раскосые зеленые глаза и попросила:

– Пойдем, тут нельзя нам, мужчины пьяны, шевелись.

В последний раз Шира окинула взглядом дом – она понимала, что не вернется сюда уже никогда. Но это было не так, впереди ожидало много событий, которые невозможно предвидеть.

Дома, в Гатчине, горел свет в окне, а на пороге их гурьбой встретили дети и какая-то исхудавшая женщина в лохмотьях.

– Мама?! Ты за мной, мама?

– Девочка моя… – Кафа, ныне просто Алёна, захлебывалась слезами. – Нет, не могу, извини. – Она покачнулась, и живот оказался вдруг огромным, беременность стала видна всем.

Девочка в слезах ушла доить козу: она поняла, что мать предала ее.

Дни шли. Иногда Тося привозила из города конфеты и тряпки для детей. Шира уже чувствовала себя Анной, русской девочкой в услужении у своих же слуг. Талантам Широчки можно было позавидовать: она учила детей письму и грамоте, пела, шила, вышивала, заплетала девочкам косы. Она и не знала, что мать живет в своем особняке, в верхнем этаже, в квартире слуг. Живет с красным командиром, большим человеком, в качестве супруги, создав новую семью. Она родила ему сына, а впоследствии – и дочь Дину. Счастливое семейство, влиятельное в правительственных кругах Смольного.

Девушка была хороша собой, и однажды ее заметил один скрипач. Скромный изящный еврейский юноша. Хупа была традиционной, в дом мужа она вошла со своим потертым саквояжем и золотыми ножницами, серебряным наперстком, свитком и множеством рукописных листов деда. Молодые были счастливы. Она потрясающе пела, он играл – чета была приглашена на службу в Мариинский театр, но 1937 год внес свои коррективы.

Его забрали прямо на выходе из театра – по навету, по глупой зависти, просто потому, что он был еврей. Они перерыли дома всё, но благодаря какой-то неведомой силе вещи деда обходили стороной. Шира собрала пожитки и убежала опять к Тосе. По дороге зашла взглянуть на свой дом. Мать стояла в тени и следила за кудрявым мальчиком – тот осваивал велосипед. Шира не подошла, не кинулась к ней – она поняла всю трагическую глубину ситуации и побрела, чтоб успеть на поезд.

Мало-помалу она вернулась в театр. Потрясающей работы наряды ожидали кружевной отделки. Широчку любили все – статная, напоминающая итальянку, с орлиным носом и изумрудными глазами. «Богиня», – целовали ей руку мужчины.

Однажды директор пригласил ее на разговор.

– Шира, Анна, вот тот мужчина очень любит тебя, он мой родственник. Я знаю, как тебе нелегко, но он партийный и сильный, тебе нужно создать семью.

Она молчала. Ей было за тридцать, муж арестован, ни кола ни двора…

– Я подумаю, – вздохнула она и направилась в грим-уборную.

Свадьба была скромной, но невесте надели на плечи чернобурку, да и самовар был подарен молодым, а также ключи от квартирки на Театральной.

Муж бывал груб, но в общем был хорошим человеком, сыновья росли в любви.

Июньская жара всех разморила. Семья собиралась навестить Тосю. Рано утром, приготовив детям омлет, Шира включила радио. «…Напали без предупреждения…» Кто? Что? Радио заглохло на самом интересном месте, она спустилась вниз, там уже шумела толпа.

Вам знакомо чувство, что вы слушаете и не можете понять смысл того, что слышите? Будто он уходит в параллельный мир, будто вот незнакомый доселе язык рвет ваш мозг, а вы не можете понять смысл. Шира села на край скамейки у подъезда, ноги отнялись, и дрожащие руки теребили кисти платка, наброшенного на плечи.

– ВОЙНА, Иван, ВОЙНА!!!

Он смотрел на нее из окна, на женщину, выточенную из мрамора, редкую удачу его жизни, а руки сами собирали документы, сигареты, кепку… Он простился скромно, просил беречь детей и ушел. Ушел, как все уходят из ее жизни – НАСОВСЕМ. Оставив мечту о встрече.

Похоронка пришла почти сразу, в первые дни войны люди гибли, не успевая взять в руки автомат.

«Блокада Ленинграда – военная блокада города Ленинграда немецкими, финскими и испанскими войсками с участием добровольцев из Северной Африки, Европы и военно-морских сил Италии во время Великой Отечественной войны. Длилась с 8 сентября 1941 года по 27 января 1944 года – 872 дня» (из «Википедии»).

Ужасы блокады Ленинграда описаны подробно тысячи раз. Я лишь внесу штрихи в портрет адской жизни горожан.

В почтовом ящике лежала записка: «Шира, мы уехали в эвакуацию, следи за нашей квартирой». Она покормила детей и отправилась в обуховские дебри. Шлиссельбургский тракт, село Александровское, ныне пр. Обуховской Обороны.

Мать не уехала, она вернулась в квартиру, дважды в жизни она не смогла бежать из Петербурга, неведомый рок постоянно возвращал ее в дом. Они переглянулись, и видно было, что мосты сожжены, два упрямых характера отталкивали друг друга.

Шира вспомнила рассказ бабушки, что побег из Феодосии не принес покоя семье. Смена региона лишь усложнила жизнь, а дед без своей синагоги потерял смысл жизни. Вспомнила она вдруг и детство в этих стенах: Колчаков и других не менее важных гостей деда, баронов и баронесс… и мечты о доходных домах вокруг. Девять корпусов были заложены, достроены в 1925 году.

Она вернулась домой и, собрав наспех детей, решила выбраться тайными тропами и отвезти их в Лугу, к тетке мужа. В первые недели блокады еще можно было вывезти детей на Юго-Запад, но из четырехсот тысяч уезжавших треть была возвращена по причине продвижения фашистов к городу.

После посещения тетки она вернулась в Петербург, где служила в войсках ПВО до самых последних дней снятия блокады.

Однажды, совсем обессиленная, она проходила мимо синагоги. На малом дворике лежал человек, он был избит и обезображен до неузнаваемости, и лишь длинные волосы напомнили ей что-то родное. Привычным жестом Широчка пощупала пульс: казалось, тело было мертво, но необъяснимое волнение вдруг охватило девушку. Она по снегу, на брезентовом плаще, потащила человека к дому. Подруги помогли ей внести его в зал с камином, где непрерывно горел огонь и на очереди всегда была мебель для сжигания. Это было их импровизированное жилище, где всегда можно передохнуть и согреться.

Едва уловимый стон послышался от тела, больше похожего на котлету.

– Пить… пить… – все яснее стонал мужчина.

Сквозь пелену заплывших глаз, сквозь кровоизлияния в роговицу он вдруг увидел свет. Свет этот передвигался, скакал зайчиком. Свет этот имел серебряный голосочек и пах порохом.

«Откуда у ангелов порох?» – подумал он.

Вот ангел принес ведро теплой воды, запах талого снега разлился по комнате. Аврама омыли, переодели в чистое. Некоторым девушкам становилось плохо от вида гнойных лохмотьев, вросших в мясо. Человек был избит так, что здоровой кожи не было вообще. Шира ухаживала как могла. Вскоре он смог уже сидеть в подушках.

Человек был молчалив, но, конечно, он тоже узнал Широчку. Прошло немало лет, а она все краше, невидимый свет сопровождал ее облаком, как и раньше. Она тоже уже догадалась, но «без права переписки» и «умер» не вязались с этими тонкими пальцами и живым любящим взглядом.

Скрипка… она так и осталась в отобранной квартире, ей разрешили взять лишь личные вещи. Они молчали, немая любовь терпелива, она ждет триггер, и тогда нет ни вопросов, ни ответов… только сама ЛЮБОВЬ. Она сделала ему чай, сладкий морковно-травяной напиток, но с грустью вспомнила, что он любит кофе. Сегодня наступает ее дежурство на крышах, а завтра она поговорит с ним.

Ее не было пару дней, он очень обеспокоился, подруги молчали. Осколочное ранение, она в госпитале. На седьмой день он уже вопил, как может вопить только еврейский мужчина – «громкой тишиной», давящей волной, он смотрел им в глаза с немым вопросом. Ему рассказали правду. Превозмогая боли, он просил отвести его к ней. Его успокоили, что скоро она будет дома.

Нет, они так и не смогли объясниться, лишь впивались глазами друг в друга. Он уже мог помогать девушкам с камином, он старался. Они сами рассказали ему о Ширкиных бедах, о том, что она «черная вдова», о двух сыновьях, спрятанных в деревне. Он улыбался, он знал, как она мечтала о детях. Шира решила выходить из блокадного города, душа болела за детей. Она взяла Аврама с собой – Бог вернул ей мужа.

Аврам удивлялся, как она смогла в условиях блокады преодолеть двести километров практически пешком, будто ей открывался невидимый коридор. Она вела его туда, откуда он еле прорвался в Петербург. Ночевали они в полуразрушенной церкви, в дырявый купол светила луна. Рай среди руин в состоянии на волоске от смерти, незабываемая ночь единения…