Текст книги "День красных маков"

– Вы назвали своё настоящее имя, свои данные, показали читательский билет, и вам разрешили лететь?

– Ну, я была очень расстроена, я плакала, и, мне кажется, женщина на пункте паспортного контроля просто меня пожалела…

– Господи Иисусе! – Он вновь обвёл глазами остальных, словно ища, кого обвинить, и все снова отвели взгляды.

– Да, и на самолёт я попала не сразу, я представилась датской журналисткой, у которой украли паспорт, и охранник меня пропустил…

– Вы и для него поплакали?

– Нет.

Было заметно, с каким трудом майор пытается держать себя в руках.

– Ну, хорошо, Поппи, вы прилетели – и что дальше? Как попали в лагерь, где жили?

– Приехала на автобусе с журналистами и жила в палатке медиацентра.

– Медиацентра?

Опять двадцать пять!

– Да, медиацентра.

– Но там живу я!

– Ух ты, мы с вами соседи!

Кто-то рассмеялся, и этот смех окончательно вывел майора из себя. Брызжа слюной, он заговорил с сильнейшим акцентом, будто злиться и контролировать речь одновременно было выше его сил:

– Вам, по всей видимости, этот эпизод кажется забавным. Позвольте вас переубедить, миссис Термит, в нём нет ничего хоть сколько-нибудь весёлого. Если бы вас убили, представляете, какой разговор мы бы сейчас с вами вели?

Поппи изо всех сил старалась удержаться, но не удержалась.

– Вряд ли мы с вами вели бы разговор, если бы меня убили.

Мысленно она во весь голос кричала: «Ради всего святого, заткнись, Поппи Дэй, это же начальник Марта!»

– Я вижу, в ваших действиях бессмысленно искать логику, но объясните, чего вы хотели добиться? Почему вам не сиделось спокойно, как всем жёнам военнослужащих, почему вы не предоставили нам взять ситуацию в свои руки?

– Потому что я не такая, как «все жёны военнослужащих», и плевать я хотела на утренние посиделки за чашечкой кофе! Я вам уже сказала, что не верю ни в вас, ни в вашу армию с того самого дня, как мой муж попал в плен, выполняя свою работу, чёрт бы её побрал! Моё недоверие ещё больше подтвердилось, когда прошла неделя, а вы так и не узнали, где он находится, ни на шаг не продвинулись к его спасению. Всё взвесив, я решила прилететь сюда и освободить его сама. Я не верила, что вы мне поможете, и была права. Отвечая на ваш вопрос, чего я хотела добиться, – я надеялась встретиться с Зелгаи Махмудом и договориться, чтобы моего мужа отпустили. – В голове всплыла сцена «переговоров», и Поппи судорожно сглотнула. – Рада сообщить вам, Энтони, что добилась и того, и другого.

Все посмотрели на Поппи.

– Вы встречались с Зелгаи Махмудом?

– Да.

– И договорились, чтобы Мартина освободили?

– Да.

Майор отошёл в сторону, сел на вращающийся стул и уронил голову на руки, словно эта новость была последней каплей.

– Господи Иисусе…

Поппи заметила, что он уже не в первый раз говорит эти слова. Чего он просит у Господа? Помощи? Божественного просветления? Ей даже стало жаль майора, ведь она и сама только что просила и о том, и о другом.

Все переводили взгляд с майора на Поппи. В воздухе повисло ощутимое напряжение. Энтони Хелм закрыл глаза и глубоко вздохнул, пытаясь подобрать слова, чтобы закончить разговор.

– Хорошо, хорошо. Ладно. Не знаю, как вы этого добились, Поппи, но могу заключить – вам крупно повезло, что всё обошлось. Ваш поступок был рискованным, опасным и мог бы стоить жизни множеству неповинных людей, случись всё по-другому. А в остальном – мы потенциально навлекли на себя коммуникативную катастрофу грандиозного масштаба, и я, находясь в незавидной позиции, вынужден просить вас о помощи.

Поппи заинтересовалась.

– Конечно же, я постараюсь вам помочь, чем смогу. Я ведь не хотела доставить вам неприятности, Энтони, и вообще никому не хотела доставить неприятности, я всего лишь хотела спасти мужа, – сказала она серьёзно, очень серьёзно. Майор искренне, с заметным облегчением улыбнулся.

Мартин очнулся и увидел, что лежит на каталке в медцентре.

– Добрый день. – Медсестра посмотрела на него так, словно долго ждала, пока он очнётся.

– Привет.

– Как самочувствие?

– Хорошо, – соврал Мартин. Он ощущал слабость во всём теле и довольно сильно смущался. Медсестра склонилась над ним и посветила фонариком ему в глаза.

– У вас сильные ушибы рёбер, сломан палец и разбита кость скулы. Много кровоподтёков, запущенная стадия конъюнктивита, но всё остальное в порядке. Вы потеряли сознание от обезвоживания, поэтому и лежите теперь под капельницей. Побудете здесь какое-то время, а потом переместим вас в более комфортные условия. Если что-то понадобится, кричите.

Мартин кивнул.

– А где моя жена? Где Поппи? – Он испугался, едва этот вопрос слетел с губ. Вдруг всё это ему привиделось? Вдруг медсестра скажет ему: «Какая жена? Бедняжка, ты сильно ударился головой»… Но она этого не сказала.

– Ах, да, Лара Крофт. Мы пока её не видели. Думаю, ей обо всём доложат. Или, хотите, отправим ей сообщение?

– Да, скажите ей… скажите ей… – Мартин с трудом говорил сквозь слёзы. Всё произошло на самом деле, ему не почудилось… Что же сказать Поппи? Не было таких слов, которыми он мог описать своей потрясающей девочке, как сильно он ей благодарен. Он всё расскажет ей в своё время, когда они окажутся наедине, когда они окажутся дома.

Всех, кроме Энтони, Поппи и полковника Блейкмора, попросили удалиться. Поппи дали чашку чая, который показался ей сладчайшим нектаром, ведь она уже очень долго ничего не пила и не ела. И не спала. Ещё чай напомнил ей дом. Она представила бабушку, как та сидит в своей комнатке, слишком громко включив телевизор.

Энтони начал разговор. Поппи злила его манера всё ей разжёвывать, как дуре. Её всегда это злило, кто бы с ней ни говорил.

– Мы находимся в весьма деликатной ситуации, Поппи. Конечно, замечательно, что Мартин вернулся живым и относительно невредимым, это всегда было нашей главной задачей…

Поппи закусила язык и ничего не сказала.

– …однако британская армия – не только солдаты. Вы понимаете, что я имею в виду?

Она покачала головой, думая: «Простите, майор, но вы опять меня запутали».

– У нас есть честь, и честь для нас всегда на первом месте, в какой бы операции мы ни принимали участие, какие бы обязательства ни принимали. Честь для нас – всё.

Поппи всем видом старалась выражать понимание – дескать, всё ясно, Тони.

– Война с терроризмом и террористами существенно отличается от остальных войн, которые мы ведём. Одиннадцатого сентября[9]9
  Террористические акты 11 сентября 2001 года.


[Закрыть] наш мир изменился, ваш мир изменился, и теперь мы ведём не борьбу в физическом смысле, но, если хотите, борьбу умов. Это вопросы разведки и контрразведки, незаконной деятельности, высоких технологий, вопросы специализации, если вам угодно. Ушли времена, когда ключевую роль играла грубая сила и побеждал тот, у кого больше автомат. Важнее всего, Поппи, представления и вера…

Она всё ещё слушала.

– …не только представления и вера наших солдат на театре военных действий, не только представления и вера гражданских лиц нашей страны, но также представления и вера наших врагов. Я не знаю, как описать ущерб, который ваш поступок нанесёт нашей репутации и убеждениям людей, если информация о нём станет публичной. – Энтони замолчал, ожидая ответа Поппи.

– Я понимаю, вы окажетесь в неловком положении. Если узнают, что спецназ не справился с операцией по спасению Марта, потому что вы попали не в тот дом, а я, двадцатидвухлетняя парикмахерша, нарушив все правила безопасности, встретилась с главой ОЗМ, чтобы забрать из плена моего мужа, это не пойдёт на пользу вашей бесценной репутации и всеобщему убеждению, что ваша сила – сила интеллекта.

– Да.

Она заметила, как дёрнулась жилка под правым глазом майора.

– Так что вы предлагаете? – Поппи не издевалась, не строила из себя умную; она искренне хотела услышать ответ.

– Когда мы вернёмся в Соединённое Королевство, будет пресс-конференция, где сообщат, что Мартин жив и здоров. Мы хотели бы пояснить, что операцию по его спасению провёл военный спецназ после недели переговоров, давших нам такую возможность. Как вы на это смотрите? – Энтони взглянул на полковника Блейкмора.

Поппи видела, как оба нервничают в ожидании её ответа, и некоторое время молчала, размышляя. Но она слишком устала, чтобы думать о чём бы то ни было. Она закрыла глаза, потёрла их кончиками пальцев.

– Мне всё равно, говорите, что считаете нужным. Мне всё равно, потому что для меня не имеет значения, как он вернулся домой. Главное – он вернулся, вот всё, чего я хотела, а не подрыва вашего авторитета и не личной славы.

Оба вздохнули с облегчением, явно довольные этими словами.

– Это хорошо, Поппи. Мартин бы не обрадовался, если бы вы попали в тюрьму за те преступления, которые совершили. Нарушение законов двух стран об иммиграции само по себе заслуживает наказания в виде лишения свободы, не говоря уже о незаконном проникновении на территорию военного аэродрома и на борт военного самолёта… – Энтони угрожающе выдохнул, и неоконченная фраза повисла в воздухе. Вот урод.

Несколько часов спустя Мартин уже чувствовал себя достаточно хорошо, чтобы пролистать протянутые ему старые газеты. Он не мог поверить – неужели Поппи это сделала! С главной страницы она умоляла освободить его. Он перечитывал каждое слово вновь и вновь, желая знать подробности, и было так странно читать всё это, как печальную, мрачную историю, которая будто бы произошла с кем-то другим. Мысль о том, что это история о нём, о них, и с газетной страницы на него смотрит Поппи, представлялась невероятной.

Поппи вернулась в свою палатку и провела рукой по неубранной кровати. Женщина, спавшая здесь столько часов назад, была совсем другой. До этой минуты Поппи изо всех сил старалась не думать о случившемся, но теперь, сидя на краю кровати, рыдала так, что сердце разрывалось. Всхлипывая, она вспоминала, что с ней сделал Зелгаи. Кожу кололо от отвращения и стыда. Что она сделала? Что, чёрт возьми, она сделала?

В палатку вошёл человек. Поппи выпрямилась, перестала плакать. Это оказался Майлз. Поппи была рада его видеть, рада видеть хоть кого-нибудь. Она нуждалась в утешении и поддержке – замечательно, что рядом оказался он. Вскочив с кровати, она обвила руками его шею и вновь разрыдалась. Майлз крепко прижал её к себе, и Поппи вновь почувствовала себя под его защитой. Она была счастлива видеть его живым и невредимым.

– Майлз, я так рада, что ты жив! Я чего только не напридумывала. Джейсон сказал мне, что с тобой всё в порядке, но я же не успокоюсь, пока сама не увижу! – Поппи подняла глаза и увидела, что он тоже плачет. – Что с тобой приключилось, болван ты этакий?

Майлз снял очки и привычным движением потёр переносицу, чтобы успокоиться.

– Ты волновалась из-за меня? Господи, Поппи, ты совсем ничего не поняла! Я умолял их позволить мне остаться с тобой, я понятия не имел, что они собираются с тобой сделать! Это я во всём виноват, я тебя туда притащил, ничего не продумал как следует, и ты оказалась в опасности! Я повёл себя как самонадеянный эгоист, мне так стыдно…

– Ну что за чушь! Я тебя упросила взять меня с собой; ты нашёл выход из положения! Ты меня защищал, помогал мне всё это время, Майлз! Без тебя у меня ничего бы не вышло, всё это было бы невозможно, и я до сих пор стояла бы, как тупая корова, пытаясь поймать такси от чёртова Брайз-Нортона до Лондона! Всё получилось благодаря тебе, только благодаря тебе, и я никогда не забуду, что ты сделал для меня, что ты сделал для нас!

– Я бы никогда себя не простил, Поппи, если бы с тобой случилось что-то плохое…

Поппи покачала головой и соврала своему другу, своему верному другу.

– Ну, как видишь, Майлз, ничего плохого не случилось, и ты вне подозрений, дружище, расслабься!

Он положил ладонь себе на живот, пытаясь унять бурю эмоций, успокоить ураган в самом его центре; облегчение смешалось с чем-то ещё. Майлз понял, что в нём зарождается сильная неразделённая любовь. Он знал, предмет его страсти навсегда связан с другим человеком, куда более достойным. Их судьба, их будущее были расписаны и расчерчены задолго до того, как в их жизни появился Майлз.

Посещения были строго ограничены, и Мартин, к его величайшему сожалению, не смог пообщаться со многими своими друзьями. Зато ему сообщили, что тело Аарона вернули на родину и достойным образом похоронили. От этих новостей Мартину стало чуть легче; он надеялся, что близким Аарона – тоже.

Мартину рассказали, какой версии следует придерживаться на пресс-конференции. Он не возражал, но подозревал, что правду нелегко будет скрыть, ведь все в бастионе только об этом и говорили. Но, с другой стороны, армия лучше знает, как надо, поэтому Мартин молчал и гордился своей женой – больше его ничего не волновало.

Прежде чем сесть в самолёт и лететь в Брайз-Нортон, Мартин наконец постригся, побрился и как следует вымылся. Конечно, он по-прежнему выглядел измученным и испуганным, но был теперь в миллион раз лучше, чем существо, представшее глазам Поппи.

Неужели они в самом деле летят назад, в Англию? Невероятно! На протяжении нескольких недель Мартин столько раз сомневался, что вернётся, и вот он в чистой униформе, с красавицей-женой рядом, отправляется домой!

Это было настоящим чудом.

Нашлась тьма-тьмущая охотников пожать Мартину руку и пожелать ему счастья. Многие радовались, что вся эта история произошла не с ними. Знаете статистику? Если солдата берут в заложники, скажем, раз в три года, то все остальные в безопасности.

Поппи и Мартину сообщили о пресс-конференции по возвращении, но они и представить не могли её масштаб, степень интереса общественности. Это было потрясающе! Но армия понятия не имела, через что пришлось пройти молодым людям.

Глава 15

Поппи не придала никакого значения очередному полёту; четвёртое путешествие самолётом она восприняла уже как привычную рутину. Покидая сухие земли Афганистана, радовалась. Посадку на британскую землю трудно было назвать мягкой; когда самолёт опускался на мокрую взлётную полосу, отчётливо слышались нервные смешки. Их встретил серый моросящий дождик, от которого Мартин пришёл в восторг, он в жизни не видел такой прекрасной погоды. Шествие возглавил полковник Блейкмор, за которым подобострастно семенил Энтони Хелм. Выходя из самолёта, супруги крепко сжимали руки друг друга. Вдали виднелась огромная толпа. Интересно, подумала Поппи, по какому поводу здесь собрались все эти люди? Ей и в голову не пришло, что так встречают их с Мартином.

У взлётной полосы уже ждала машина. Они направлялись в основной блок, в зал, где должна была проходить пресс-конференция. Машина ехала; сквозь окно мигали вспышки камер, люди махали руками, флагами, шарфами, всем, что нашли под рукой. Кто-то плакал, кто-то выкрикивал приветствия. Нарисованные от руки баннеры и постеры гласили: «Добро пожаловать домой!» и «Мартин – наш герой!» Настоящее безумие! Мартин был потрясён, ошеломлён. Он закрыл глаза, но в воздухе пахло Англией. Люди радостно вопили, хлопали в ладоши, повыше поднимали детей, чтобы показать им всё это, размахивали плакатами, словно встречали поп-звёзд, – одним словом, сходили с ума. Ничего себе! Столько народу собралось поприветствовать их, пожелать им счастья. Мартина смущало такое проявление чувств; он хотел благодарить всех и каждого. Все эти люди были просто замечательными. По большей части, здесь собрались члены семей военнослужащих, проводившие на фронт близких людей и с тяжёлым сердцем каждый раз смотревшие, как солдаты возвращаются на родину в гробах. Для этих людей Мартин стал символом надежды, небольшой отсрочкой от нескончаемой скорби; они были благодарны армии за его возвращение.

Машина пробиралась сквозь толпу. Энтони Хелм, казалось, не замечал ни огромной толпы, ни всеобщего ликования; он был расстроен, обеспокоен. Наконец всех высадили у чёрного входа невысокого здания и повели по узкому коридору. Даже персонал Брайз-Нортона сворачивал головы, чтобы посмотреть на проходящих мимо. И они не остались в стороне от фурора, произведённого Термитами. Поппи искала в толпе знакомую охранницу – пусть посмотрит на девушку, которой всё-таки удалось попутешествовать… Дверь в конце коридора была широко распахнута; их повели по ступеням на трибуну.

Мартин, ослепительно прекрасный в свежевыстиранной военной форме, сидел рядом с Поппи; по бокам – Энтони и полковник. Всё равно что свадебный стол, которого у них на свадьбе, кстати сказать, и не было. Перед ними установили, по меньшей мере, восемь микрофонов. Поппи волновалась, но не за себя; она пришла сюда, чтобы поддержать Мартина, своего героя, неожиданно побледневшего. Он сжал под столом её руку. Оба знали, что случится дальше: майор Хелм прочтёт заранее подготовленную речь, а Мартин ответит на вопросы. Что он мог сказать интересного? Он ощущал себя самозванцем. Настоящий герой – Аарон, и Поппи, конечно; это она совершила невозможное, а Мартин тут совсем ни при чём.

Пришлось немного подождать, пока утихнет шум в зале. Маленькая комнатка была битком забита людьми. Кто-то стоял, нескольким счастливцам удалось занять стулья, а некоторые скрючились на корточках у трибуны. Все сжимали в руках микрофоны, мобильники, крошечные диктофоны и смартфоны, кто-то – старомодные блокноты на пружине и ручки.

Прежде чем начать говорить, Энтони одёрнул мундир и манжеты. Поппи обратила внимание, что его голос звучит ещё пафоснее, чем обычно; так он, наверное, говорил по телефону.

– Леди и джентльмены, я хочу поблагодарить вас за то, что вы собрались сегодня здесь, чтобы поприветствовать рядового Мартина Термита, который вернулся домой… – Майор помолчал, ожидая, пока утихнет шум возгласов и аплодисментов. Мартин крепче сжал пальцы жены.

– Вне сомнения, мы безмерно благодарны за интерес и поддержку как гражданских лиц, так и журналистов, и рады заверить вас – Мартин жив и здоров, сегодня он с нами. Мы счастливы сообщить, что после нескольких недель переговоров военному спецназу удалось провести операцию, сделавшую это удивительное спасение возможным…

Майор Хелм был на середине повествования. Восхищённые возгласы раздавались при каждом упоминании имени Мартина, как раз обдумывавшего, какие вопросы ему могут задать, и тут началось настоящее безумие. Будто кто-то перевёл невидимую стрелку.

Сотня голосов выкрикивала имя Поппи. Сначала Мартин счёл это смешным, но понемногу занервничал. Шум был оглушителен; Мартин, как никто, знал, на что способна возбуждённая толпа. Он не мог разобрать слова, но ясно слышал имя своей жены: «Поппи! Поппи!» Оно доносилось отовсюду, куда бы он ни повернулся.

Поппи не знала, кто первым начал кричать, но было ощущение, словно скомандовали: «Вперёд!» Вопли неслись из всех углов комнаты, гвалт поднялся чудовищный. Охваченная волнением масса лезла вперёд, рты открывались и закрывались в нескончаемом потоке возгласов и вопросов. Было невозможно понять, кто что говорит. Но сквозь какофонию Поппи могла отчётливо разобрать следующее:

– Это правда, Поппи, что вы сами спасли мужа?

– Это правда, Поппи, что вы попали в Афганистан под видом журналистки?

– Поппи! Поппи! Сюда! Скажите, какой из себя Зелгаи Махмуд?

– У вас было с собой оружие, Поппи?

– Вам нравится прозвище Лара Крофт?

– Вам было страшно, Поппи?

– Вы продолжите работать парикмахером, или теперь это для вас слишком скучно?

– Поппи, ваша мама говорит, что вы всегда были склонны к приключениям. Что планируете дальше? Может, приметесь за Хамас?

– Мартин, вы ожидали, что вас спасёт жена?

– Поппи, откуда вы знали, как действовать? И почему этого не знала Британская армия?

Супруги застыли, оглушённые, ошеломлённые. Поппи не могла вымолвить ни слова. Вспышки ослепили её, шум мешал думать. Она ощутила чью-то руку на своём плече; это оказалась рука майора Хелма. Он старался заставить Поппи подняться, но смотрел при этом на Мартина. Тон майора утратил своё высокомерие.

– Выведи её отсюда. Быстро, мать твою!

Поппи хотела сказать ему: «Как вы смеете так разговаривать с моим мужем!» Но это было бессмысленно, всё равно никто бы не услышал, и Мартину явно не терпелось поскорее уйти отсюда.

Майор Хелм стоял очень прямо, отведя назад плечи, как на параде. Казалось, он вот-вот взорвётся. Мартин с трудом сдержался, чтобы не сказать: «Я же вам говорил!» Он знал, весть о том, что всю операцию по спасению провела его жена, утаить невозможно. Об этом знали слишком многие в бастионе. Люди звонили домой, чтобы рассказать эту историю своим близким; те, в свою очередь, рассказывали своим друзьям, а те – своим близким, а те – своим друзьям… Поступок Поппи стал настоящей победой для всех, считавших себя слишком незначительными, чтобы изменить этот огромный мир. Поппи доказала – это возможно. Средства массовой информации не могли устоять, чтобы не рассказать её историю. Во всяком случае, так считал Мартин, и, как оказалось, он был прав.

Их проводили со сцены. Мартин, Энтони и Поппи оказались в узком коридоре между импровизированным конференц-залом и какими-то кабинетами. Гомон за дверью чуть поутих. Мартин повернулся к жене и расхохотался. Смех оказался заразительным, следом расхохоталась Поппи. С трудом держась на неверных ногах, оба сползли по стене и в свете флуоресцентных ламп хихикали, уткнувшись друг другу в волосы, отчасти из-за нервов, а отчасти потому, что ситуация и впрямь была уморительная.

Через плечо Мартина Поппи посмотрела в лицо Энтони. Тот не сводил с неё глаз, полных ненависти. Почему он так на неё смотрит? Ведь она же не сделала ничего плохого.

– Что? – спросила она, на миг перестав смеяться.

– Что? Что? – Его ноздри раздувались на каждом звуке «т».

О господи, опять он всё повторяет!

– Тони, вы случайно в прошлой жизни не были попугаем?

Поппи не знала, зачем это спросила. Может быть, хотела ещё больше рассмешить Мартина. Сработало – он забился чуть ли не в истерике, тогда как Энтони ещё больше рассвирепел. Поппи не ожидала такой тирады, не думала, что майор настолько гадкий.

– Вы, наверное, возомнили себя очень умной? Пообщались с друзьями-журналистами, да, Поппи? Вашу мать, вам кажется, это всё игрушки? – Он брызгал слюной, плевки летели в стену и в лицо Поппи.

Испуганная Поппи съёжилась, не зная, что делать дальше. Её раздражала манера Энтони обращаться с ней, как с ничтожеством, но они были на одной стороне, он, конечно, считался положительным персонажем.

– Вы и думать забыли, о чём мы договаривались в бастионе, да? Вам надо быть очень осторожной, Поппи Дэй. Вы ещё не знаете, с кем связались!

Истерический смех Мартина тут же стих. Рядовой схватил майора за лацкан.

– Она не знает, с кем связалась? Что вы имеете в виду? Если вы угрожаете моей жене, сэр, то это вам надо быть осторожным!

– Убери от меня свои руки, рядовой! – громко закричал Энтони. Мартин выпрямился. В нём боролось желание разобраться с Хелмом и осознание того, что этот человек – старший по званию. Нужно было действовать по ситуации. Мартин не мог позволить майору так разговаривать с женой; он никому не мог позволить так разговаривать с женой. Будь это любой другой тип, в любых других обстоятельствах, он бы ему задал. Но звание майора ставило Мартина перед сложной дилеммой.

От возмущения оба были вне себя. Лишь минуту назад пребывая в эйфории от радостного волнения, теперь Мартин был полон гнева и злобы. Майор Хелм по-прежнему таращился на Поппи, словно это она была во всём виновата, хотя никакой её вины здесь не было, она всего лишь хотела вернуть мужа домой. Поппи вспомнила, как люди на улице улыбались ей, махали руками. Почему майор не может быть таким, как они? Почему обращается с ней, словно с предательницей?

Услышав шум, полковник Блейкмор просунул голову в коридор.

– Всё в порядке? – спросил он у майора и, не дожидаясь ответа, продолжил: – Они не разойдутся и не успокоятся, пока не зададут ей несколько вопросов. Или, по крайней мере, пока она не выступит перед ними. – Он обращался только к Хелму, словно та, о ком шла речь, здесь не присутствовала.

Подбоченившись, майор повернулся к Поппи.

– Ну, что же, вот вы и получили свои пятнадцать минут.

Мартин вновь рассвирепел. Можно подумать, Поппи нуждается в славе и всеобщем внимании! Она посмотрела на мужа.

– Что я им скажу, Март?

– Правду, малышка. Скажи им правду.

– Правду? – Майор подскочил.

Хорошо ещё, Поппи не стала развивать тему попугая.

– Она не может вот так пойти и рассказать им правду! Нас поднимут на смех! – И Хелм притих, накрыл ладонью подбородок, раздумывая, как с наименьшим уроном выйти из этой ситуации. – Хорошо, вы пойдёте туда и скажете им правду – в обтекаемой форме. Скажете, что глобальную операцию проводил спецназ, а ваше участие в ней было частью плана. Скажете, что всё получилось благодаря разведке, проводимой на местах после операции под прикрытием. Идёт?

Он разговаривал с ней, как со своими солдатами. Она сжалась, крепче взяла мужа за руку, и все пошли обратно к трибунам.

Стало потише, будто журналистам сделали выговор, и теперь они изо всех сил старались вести себя хорошо. По направленным на неё взглядам, авторучкам и жестам Поппи поняла – они хотят говорить с ней. Хорошо бы Мартин этого не заметил.

– Говорите с места, – скомандовал полковник. Казалось, миллионы рук взмыли в воздух, и раздались сотни криков: «Поппи! Сюда! Поппи!» Полковник сделал знак репортёру в первом ряду.

– Мартин, что вы почувствовали, когда армией спасения оказалась ваша жена?

Мартину показалось странным, что совершенно незнакомый человек обращается к нему по имени, как к старому другу. Удивительно, так много людей знали о его жизни всё, по крайней мере, о последнем периоде его жизни, а он о них совсем ничего не знал. Язык прилип ко нёбу; волнуясь сильнее, чем ожидал, Мартин промямлил:

– Когда дело касается Поппи, я ничему не удивляюсь. Она потрясающая.

Тут же раздался другой голос, заглушивший ответ Мартина:

– Поппи, Поппи! У вас были сведения о пленных? Кто-нибудь обсуждал при вас убийство Аарона Сазерби?

Поппи закусила губу.

– Я не так много знала. Только то, что сообщила мне армия… – Поппи неплохо усвоила свою партию. Майор Хелм мог бы ею гордиться.

Мартин почувствовал, что никого особенно не интересует ни его судьба, ни судьба Аарона; героиней была Поппи. Один быстрый вопрос к нему, и – фьють! – к предмету обсуждений. Мартин будто выступил на разогреве.

Толпа набросилась на неё и, хотя шумела потише, всё-таки была настроена нетерпеливо атаковать. Им нужна была история Поппи, чтобы покупались их газеты. Мартина не расстраивало, что он не соответствует этим требованиям, волновало другое – убит хороший человек, отец маленького мальчика, но материал о нём репортёров не волнует. Ещё Мартин беспокоился за Поппи, может быть, недовольную излишним вниманием к себе; её благополучие он всегда ставил превыше всего. Зависти он не чувствовал, только гордость и счастье снова оказаться в безопасности, снова оказаться дома.

Поппи не хотелось говорить об Аароне; судя по взглядам, которые метал на неё через всю трибуну майор Хелм, ему тоже не хотелось, чтобы она касалась этой темы. Она отвечала на вопросы так, как ей велели.

Макс Холман выделялся из толпы. Он не делал ничего особенного, чтобы сознательно выделяться, но, поскольку лицо Макса было знакомо Поппи, она видела его яснее, чем все остальные лица. Его широко распахнутые глаза блестели, всем своим видом он выражал неподдельный интерес. Поппи подумала, что теперь он, наверное, гордится знакомством с ней как преимуществом перед всей этой толпой. Он был уверен, что имеет право получить ответ на свой вопрос раньше всех остальных, потому что знал Майлза, ехал с Поппи в одном автобусе и представлял, через что ей пришлось пройти. Но она и подумать не могла, насколько хорошо он это представлял.

– Да, Макс? – Она решила ответить на его вопрос.

– Привет, Поппи. – Макс улыбнулся ей, как старой подруге. Поппи тоже рада была его видеть.

– Привет, Макс.

По-прежнему улыбаясь, он продолжал:

– Твоя история весьма необычна…

– Спасибо! – перебила Поппи; кто-то в толпе засмеялся.

– …но ведь это не безвозмездно, да?

Потеряв нить разговора, Поппи неуверенно поинтересовалась:

– Прости, я не…

– Что ты отдала, чтобы получить Мартина, Поппи? Ведь с точки зрения здравого смысла не может же такого быть, чтобы ты заявилась в дом безжалостного военного диктатора и приказала ему вернуть тебе мужа? А он вот так просто взял и согласился, потому что ты ему велела? Думаешь, мы поверим, будто он забился в угол, как щенок, и выполнил все твои требования без компромиссов, без сделок? Так не бывает, Поппи, это немыслимо. Поэтому я спрашиваю, что произошло? Что ты сделала? Что ты сделала ради спасения мужа?

Перед глазами Поппи встал образ Зелгаи. Она с абсолютной ясностью услышала его слова: «Ради всего святого, почему я должен в это поверить? С чего вы взяли, будто я собираюсь вам помогать? С чего взяли, будто у вас вообще есть право приезжать в мою страну и выдвигать какие-то требования?»

Эти слова Макс выплюнул ей в лицо, чуть ли не хихикая. Конечно, он целился не в Поппи. Он хотел попасть в Майлза, легендарного Майлза, получившего премию, прекрасного журналиста, прекрасного человека. Неужели Макс подумал, будто Майлза и Поппи связывает не только дружба? Неужели счёл, что она не любит своего мужа? Неужели её поступок не доказал обратного?

Комната поплыла перед глазами. Поппи не могла вдохнуть, ей казалось, что все взгляды устремлены на неё, все задержали дыхание, ожидая ответа. Кожа вспыхнула малиновым; стало жарко, но всё тело покрылось ледяной испариной. Поппи чувствовала, как шею щекочет борода, как в кожу впиваются отполированные ногти, как омерзительное дыхание портит воздух у её губ, и поняла, что теряет сознание. Последнее, что она услышала – крик мужа и тихое эхо:

– Хватит!

Очнулась она уже на заднем сиденье машины.

Мартин слышал, как бесцеремонный болван издевался над его женой. «Что он… Он просто отпустил твоего мужа, и всё? Так и было?» Совсем как майор, обвинял её в чём-то, пытался уличить во лжи. Кулаки Мартина сжались, налились кровью, и тут он увидел, что Поппи вот-вот упадёт в обморок.

Вдвоём с полковником они кое-как дотащили её до машины, которая ехала в лондонский отель. Мартин сидел на заднем сиденье рядом с Поппи. Рёбра ломило от боли, но он с радостью готов был терпеть эту боль, ведь он наконец ехал в родной город. Наконец-то домой.

Осмотревшись, Поппи обнаружила, что находится в шикарном легковом автомобиле, увидела кожаные сиденья и шофёра. Её голова лежала на плече Марта, он гладил её волосы. Наконец-то они могли хоть немного побыть вдвоём. Водитель держал при себе автомат М4 – значит, можно было пообщаться без страха быть услышанными тупорылым попугаем Энтони Хелмом, полковником Блейкмором, охранником, компаньоном, любым из миллиона журналистов или каким-нибудь доброжелателем. Ей было несказанно приятно быть рядом с любимым мужчиной, но она нервничала, волновалась.