Текст книги "Осьминог"

– Эй, не разговаривай с ним! – Кими, задремавшая было над своей чашкой кофе, подняла голову. – Он тебе голову заморочит! Он ведь только делает вид, что такой хороший! Камата, признайся, ты ведь лис? Потому-то ты такой рыжий! Вот я тебя и раскусила!

– Вы скажете тоже… – Кисё улыбнулся, но на этот раз улыбка у него получилась какая-то кислая.

– Э-эй, не отпирайся! А ты проверь, проверь, Кобаяси, он в штанах прячет свои девять лисьих хвостов!

Старшая официантка, поставив перед одним из посетителей тарелку с очередным жареным хираме, обернулась, поджала губы и осуждающе покачала головой.

– Ну, Камата, – не унималась Кими. – Признайся, ты ведь лис! Почему ты все время улыбаешься?

– Я не лис, Араи-сан, – спокойно ответил Кисё. – Но в Киото живет мой двоюродный брат, вот он – лис[107]107
  Кисё, очевидно, намекает на то, что в Киото находится главный в Японии храм божества Инари, чьими магическими помощниками являются лисы, – Фусими Инари Тайся (伏見稲荷大社).


[Закрыть]. Могу вас познакомить, если хотите.

Молоденькая официантка, едва достававшая Кисё до плеча, подняла на него удивленные глаза.

– Эээ! – Протянула Кими и толкнула локтем свою подругу, похоже, окончательно потерявшую интерес к происходящему вокруг. – В Киото! Ты серьезно, Камата?

Кисё кивнул:

– Он очень порядочный и набожный лис и к тому же работает аналитиком в Банке Киото. – Он подмигнул Александру. – У него есть хобби: он коллекционирует галстуки.

– Эээ! – Кими встряхнула головой. – Ты издеваешься, да? А он симпатичный, твой брат? Как ты думаешь, я бы ему понравилась?

– Он был бы вами совершенно очарован, Араи-сан. Сам он скромный, но любит именно таких отважных девушек, как вы, и ему нравится, когда девушка умеет ярко нарядиться. Вот только…

– Слышь, Момоэ! – Кими снова пихнула свою подругу. – Хватит уже дрыхнуть! Камата сосватает меня за своего двоюродного брата! Он у него лис с девятью хвостами и живет в Киото! Он и тебе кого-нибудь подыщет, лисы ведь всегда живут большими семьями! Эй, Момоэ, мы найдем тебе хорошенького холостяка-лиса, будешь лепить ему онигири с лососем и жарить тофу! Ну давай, проснись уже, Момоэ!

– Нахрен этот Киото, – пробормотала Момоэ, наконец приоткрыв глаза, – одно сплошное старье и толпы туристов. Что ты будешь там делать, дура? Изображать из себя гейшу для тупых туристов? Или сидеть в антикварной лавке? А?

– Да ну тебя, сама ты дура! – Кими обиженно надула губы. – Совсем ничего не понимаешь! Одна я должна заботиться о нашем с тобой счастье! Ты бы без меня ни одной своей куклы не продала, слышишь?! Эй, Камата! Камата!

Но Кисё был занят очередным заказом и покачал головой, показывая, что не может продолжить беседу. Кими, к удивлению Александра, поняла и замолчала, усевшись поудобнее на своем стуле, подперев ладонями голову и устремив задумчивый взгляд на качавшую лапой манэки-нэко. Постепенно в ресторане становилось все меньше людей, и в конце концов остались только Александр, молодой рыбак Такахаси, хваставшийся тунцом, да Кими с ее сонной подругой. Обе официантки, прибрав со столов, собрались и, попрощавшись с Кисё, ушли домой. Александр подумал, что младшая, наверное, на День святого Валентина подарит официанту коробочку самодельного шоколада и будет, краснея, говорить, что купила его на хенд-мейд-ярмарке в Кова и что это всего лишь «томо-тёко»[108]108
  В Японии на День святого Валентина принято дарить шоколад, причем дарят обычно девушки молодым людям, а не наоборот. Томо-тёко (友チョコ) – шоколад, который дарят «просто друзьям», в отличие от хоммэй-тёко (本命チョコ, буквально «шоколад от чистого сердца»), который девушки дарят мужчинам, к которым у них есть романтические чувства. Хоммэй-тёко более дорогой и чаще всего изготовлен вручную.


[Закрыть], ничего особенного. Он усмехнулся. От двух чашек зеленого чая в голове окончательно прояснилось.

– Что-нибудь еще будете, Арэкусандору-сан? Вам нужно поесть, вы ведь только оправились после болезни. – Кисё забрал у него из-под носа пустую чашку.

– Да, пожалуйста. Жареного осьминога с рисом.

Кисё взглянул на Александра немного удивленно, но говорить ничего не стал и позвал из кухни Фурукаву. Тот, услышав, что заказали осьминога, угрюмо проворчал, что «со скользким ублюдком возни не оберешься, угораздило же проработать всю жизнь в этой вонючей забегаловке», и поплелся к аквариуму.

– Фурукава-сан не любит готовить осьминога, верно?

– Скорее он не любит самих осьминогов. У господина Фурукавы перед ними, кажется, суеверный страх. – Официант склонился над барной стойкой и заговорил тише. – Фурукава-сан считает, что его единственную дочь много лет назад утащил в море огромный осьминог, когда она пошла помолиться в святилище Хатимана и спустилась на берег подышать свежим морским воздухом. По крайней мере, именно так он говорил мне.

– У господина Фурукавы была дочь? – Искренне удивился Александр.

– И очень хорошенькая, вся пошла в мать – что внешностью, что покладистым характером. Думаю, девочка просто поскользнулась на водорослях, упала в море и, возможно, ударилась головой о камень, а затем ее унесло течением, потому-то ее тело так и не нашли, сколько ни искали. Но Фурукава-сан рассказывал, что перед тем случаем ему приснился громадный осьминог, вылезавший из моря на берег как раз подле святилища Хатимана и обвивавший щупальцами стволы тамошних сосен. Фурукава-сан тогда сразу понял, что случится беда, но не догадался, что беда эта коснется его дочурки. Да и к тому же, когда она ушла к святилищу, он работал на кухне в «Тако», а дома была только жена, которой Фурукава-сан про свой сон рассказывать побоялся, ведь если расскажешь кому дурной сон, он обязательно сбудется.

– Вы опять все придумываете, – шепотом ответил Александр.

– Нисколько. Не так давно рыбаки выловили громадного осьминога, которого Фурукава-сан специально приобрел и попросил меня выпустить обратно в море, чтобы умилостивить морских божеств и духу его дочери лучше жилось в загробном мире.

– Он попросил вас выпустить осьминога обратно в море?

– Да, именно так, – Кисё кивнул. – Ох и тяжеленный же он был, килограммов пятнадцать, а с полным ведром воды и того больше, да к тому же все время норовил из него вылезти. Я еле дотащил его до пирса, чтобы выбросить не у берега, а там, где поглубже…

– Смотрите-ка, кто пришел! – Негромко, но не без некоторого ехидства вдруг заявила Кими. Судя по всему, она потихоньку трезвела. – Наша столичная принцесса!

Александр обернулся: в «Тако» зашла Томоко – неожиданно одна, на несколько мгновений задержалась у столика возле дальней стены (Александр испугался, что она сядет там и остаток вечера проведет в недосягаемости от него), но потом подошла к барной стойке, села на высокий стул между Кими и Александром и немного смущенно с ним поздоровалась.

– Арэкусандору-сан заказал себе жареного осьминога, вам бы не стоило садиться к нему так близко, Ясуда-сан. – Кисё бросил взгляд в сторону кухни, как будто ожидая, что Фурукава прямо сейчас вынесет для Александра его осьминога.

– Ничего страшного, – тихо отозвалась Томоко. – Арэкусандору-сан может есть то, что ему нравится, я не стану докучать ему своими глупыми замечаниями.

– У вас все в порядке, Ясуда-сан? – Спросил Александр, стараясь, чтобы его голос звучал как можно ласковее. – Вы сегодня одна…

Кими насмешливо фыркнула, а Кисё, к недовольству Александра, так и застыл возле них, делая вид, что протирает салфетками идеально чистые стаканы.

– Игараси-сан (Александр с трудом вспомнил фамилию ее парня) сегодня допоздна работает или уехал куда-то?

– Мы с Акио… – Томоко опустила голову. – Немного поссорились.

Будь она русской девушкой, Александр прямо сейчас погладил бы ее по плечу или накрыл бы ее ладонь своей, но Томоко была японкой, да и делать это под пристальными взглядами Кисё и вредной подвыпившей девицы ему не хотелось.

– Это я виновата, – тихо проговорила Томоко. – Но не могла же я тогда не привести вас и Камату-сана к себе домой…

– Нас кто-то увидел и рассказал об этом вашему другу?

Она кивнула:

– Его приятель, он работает в якитории неподалеку от моего дома. Акио нас недавно познакомил, его Ёсио[109]109
  美男, имя повара из якитории «Анко» состоит из иероглифов «красивый» и «мужчина».


[Закрыть] зовут. Мне показалось, я ему сразу без всякой причины не понравилась. В тот вечер он увидел нас на другой стороне улицы, возвращаясь с работы, и сказал Акио, что, когда его нет, его скромница водит к себе мужчин.

Кисё с таким громким стуком поставил на стол вытертый до блеска стакан, что Александр вздрогнул.

– Акио сразу вспылил и не захотел слушать моих объяснений, – еще тише произнесла Томоко. – Он меня теперь никогда не простит.

– Ну, перестаньте, Ясуда-сан. Игараси-сан подумает хорошенько и поймет, что был не прав. – Кисё подошел ближе. – Ведь это просто недоразумение.

– Нет. – Она покачала головой. – Я Акио хорошо знаю. Если уж он что-то вбил себе в голову, то ни за что не признает, что был не прав, такой уж у него твердый характер.

– Глупости, Ясуда-сан. Дайте вашему другу немного времени, день или два. Игараси-сан, конечно, вспыльчивый молодой человек, но он не дурак, чтобы потерять такую девушку, и он искренне любит вас.

– Камата, ты там что, уснул, что ли?! – Дверь кухни распахнулась, и на пороге появился Фурукава с тарелкой жареного осьминога с рисом. – Опять с девчонками лясы точишь?! – Он подошел и поставил тарелку перед Александром. – Вот, пожалуйста, вы такого вкусного осьминога не найдете во всей Японии, от Саппоро до Фукуоки. Ээ, а что это ты такая печальная, девочка? Кто тебя обидел? Этот рыжий прохвост или иностранец?

Томоко слабо улыбнулась в ответ.

– Все мужики одинаковы, – вставила Кими Араи. – Сначала наболтают бог весть чего, а потом сбегут, поджав хвост, а нам плачь…

Старый повар смерил ее осуждающим взглядом.

– От такой, как ты, не то что мужчина, а и самый задрипанный о́ни сбежит, поджав хвост. Каждую пятницу напиваешься, никакого стыда у тебя нет.

– Да пошел ты в жопу, старый дурак! – Беззлобно огрызнулась Кими. – Только и делаешь, что напускаешь на себя строгости, а на самом-то деле ты добрый. Я сама видела, как ты вместо жены развешиваешь на крыше белье и таскаешь из магазина продукты. Был бы ты помоложе, я бы положила на тебя глаз.

– Боже меня упаси! – Фурукава погрозил ей кулаком, развернулся и пошел обратно в кухню. – Уж лучше бы я всю жизнь прожил бобылём со своим котом Куро, чем с женушкой вроде тебя!

– Вся Химакадзима знает… – начала Кими говорить ему вслед, но Кисё, стоявший рядом, вдруг протянул руку и зажал девушке рот ладонью, так что окончание фразы она пробубнила тихо и неразборчиво, и Фурукава уже не мог ее услышать, – …как ты до сих пор убиваешься по своей дочке.

– Говорят, – Кисё убрал руку от ее лица, – что есть дни, когда злые духи бродят среди людей, заглядывают в их души и находят в них самое дурное, что в обычные дни покоится глубоко на дне. И тогда люди бросают друг другу в лицо жестокие вещи и припоминают старые обиды.

Александр хмуро жевал похожий на резину кусок жареного осьминога. Близость Томоко одновременно волновала и раздражала его. Хотелось увести ее из этого пропахшего рыбой места на улицу, где шел сейчас мелкий дождь и почти не было ветра, как будто тайфун смилостивился над жителями острова и решил дать им очередную короткую передышку.

– А почему бывают такие дни, Камата-сан? – Спросила Томоко. – Вы знаете?

– Почему? – Кисё некоторое время помолчал. – Я никогда над этим не задумывался. Но это всегда случается перед сильным штормом.

– Перед штормом? Странно… почему так?

– Думаю, потому что злые духи носятся по воздуху вместе с пронизывающим холодным ветром и катаются на штормовых волнах, как дети на горках на детской площадке. Вот они и покидают свои дома загодя и бродят по улицам в ожидании шторма, а заодно ищут, кому бы навредить и где бы напроказить, чтобы было о чем вспомнить в тихие летние дни.

Томоко поежилась, словно ощутив холодный порыв ветра, хотя в «Тако» было довольно тепло.

– Но шторма же, кажется, не обещали.

– Кто знает… погода-то все портится, Ясуда-сан.

– Да… – Задумчиво согласилась Томоко.

– В июне и июле люди рассказывают много историй про привидения и злых духов, верно?.. – Продолжал официант. – Так что у них много работы, дел невпроворот. А с приходом осенних дождей у ёкаев и юрэй[110]110
  妖怪 (ё: кай) – самые разнообразные сверхъестественные существа из японской мифологии, и 幽霊 (ю: рэй) – привидения, духи и призраки.


[Закрыть], считайте, начинается отпуск: в рассказах и историях им больше делать нечего, вот они и придумывают себе развлечения кто во что горазд.

Томоко кивнула, но выражение лица у нее было отсутствующее, как будто разговор был ей совершенно не интересен.

– Наверное, тогда мне лучше пойти домой.

– Но вы даже чашки чая не выпили, – удивился Кисё.

– Спасибо большое, Камата-сан, но я правда лучше пойду. Тетя наверняка волнуется, что меня так поздно нет, она ведь знает, что я сейчас не с Акио.

– Я провожу вас, Ясуда-сан. – Александр тоже поднялся и отложил в сторону одноразовые палочки. – Уже ведь довольно поздно.

– Молодец! – Насмешливо прокомментировала Кими. – Вы, американцы, никогда своего не упустите, верно?

– Арэкусандору-сан, – сказал Кисё неожиданно твердо. – Не делайте этого.

Александр в ответ пристально посмотрел ему в глаза, но японец не смутился и не отвел взгляда.

– Послушайте, не указывайте мне, что я должен делать, а чего не должен. Это, в конце концов, совсем вас не касается.

– Прошу вас, не делайте этого, – повторил Кисё. – Вы не понимаете…

– Слушай, ты… – Александр схватил официанта за ворот рубашки и встряхнул. Кими испуганно взвизгнула и всплеснула руками. – Это ты не понимаешь! Тебе что, мало было?!

Тот оставался невозмутимым и смотрел на Александра строго и немного устало.

– Пожалуйста, перестаньте. – Томоко осторожно дотронулась до руки Александра, и он отпустил Кисё. – Если вам так хочется проводить меня до дома, то проводите, это ведь уже ничего не изменит.

– Но… Ясуда-сан… – Попытался возразить Кисё.

– Не беспокойтесь, Камата-сан. Ничего страшного не случится, если Арэкусандору-сан меня проводит.

– Правильно, – поддержала ее на свой манер Кими, – нахрен предрассудки, мы тут все свободные женщины, верно, Момоэ? Эй, ты все дрыхнешь? Опять мне тебя переть на себе до дома?! Э-эй! Ну давай, просыпайся уже!

Кисё посмотрел на Александра и покачал головой, но тот отвернулся, чтобы снова не встретиться с ним взглядом.

Он вышел вместе с Томоко на улицу: из-за того, что ветер притих, было теплее и легко дышалось. На противоположной стороне улицы чуть наискосок от них уютно светился автомат с напитками.

– Подождите меня секундочку, Ясуда-сан.

Александр перебежал дорогу, закинул в автомат триста иен мелочью и выбрал чай ходжи[111]111
  ほうじ茶 (хо: дзи тя) – весьма специфический на вкус сорт японского зеленого чая, для приготовления которого не ферментированные чайные листья обжаривают в фарфоровой посуде на древесном угле.


[Закрыть] и кофе латте. Сам он терпеть не мог ходжи и за время жизни в Японии так и не привык к его дымному привкусу, но остальные напитки были холодными, и он решил: если Томоко выберет себе латте, то теплая пластиковая бутылка, по крайней мере, согреет ему руки. Автомат насыпал сдачу пятииенными монетками. Александр не стал их забирать: кто-нибудь найдет и отнесет в ближайшее святилище – ками-сама больше всего любят именно пятииенные монетки, потому что «пять иен» созвучно «кармическим узам»[112]112
  Иероглифы в словах 五円 (пять иен) и ご縁 (кармические узы, родственная связь, судьба) читаются одинаково, как «гоэн» (ごえん). Понятие «кармической связи» пришло из буддизма и может трактоваться весьма широко, и, хотя в традиции русского перевода наиболее распространен вариант «родственные узы», могут иметься в виду и любовные, и дружеские отношения. Главное же здесь то, что «гоэн» означает судьбу человека не как некую раз и навсегда заданную предопределенность, но как духовный/жизненный путь, который человек выбирает согласно собственным чувствам и желанию.


[Закрыть], а еще потому, что у них в центре есть дырочка и из монеты легко сделать талисман на удачу.

Томоко выбрала ходжи и, приняв бутылку обеими руками, поклонилась.

– Не стоит благодарности, Ясуда-сан.

– Нет, что вы… я правда вам очень благодарна. Правда…

Александр открыл свой латте и сделал пару глотков. Латте был сладкий, но не такой приторный, как делал Кисё. На Томоко он взглянуть не решался, поэтому смотрел себе под ноги и прислушивался к негромкому стуку каблуков ее сапожек по асфальту. В Нагоя по ночам никогда не бывало так тихо, разве что в старых жилых кварталах и подле святилищ, но и туда доносился шум автострад и работающих допоздна заведений, и запахи из вытяжных окошек темпурных и тонкацуя смешивались с запахами цветущих на улице растений. Александру вспомнилось, как однажды, гуляя по городу ночью, он видел пару – мужчину и женщину, вышедших из бара. Мужчина был одет в строгий костюм типичного сарари-мана[113]113
  サラリ− (сарари:, от англ. salary, «зарплата»). В русском языке этот термин звучит обычно как «салари:-ман», что ближе к английскому оригиналу, однако в японском из-за отсутствия звука «л» слог «ла» заменяется на «ра». Сарари:-маном (サラリ−マン, от англ. salary-man) в Японии называют человека, работающего и живущего на зарплату, в основном имеются в виду служащие банков и компаний, где принят дресс-код.


[Закрыть], женщина – в узкое темно-бордовое платье с короткой юбкой, черные капроновые чулки и европейские туфли на высоком каблуке. Ее прическа растрепалась, и свисавшие вдоль бледного, полупрозрачного в электрическом свете лица пряди придавали ей сходство с куртизанкой с музейных гравюр. Женщина явно выпила больше мужчины и о чем-то рассказывала ему, периодически смеясь над собственными словами; он молча поддерживал ее под руку. Когда они переходили рельсы железной дороги, пересекавшие улицу, женщина запнулась, потеряла туфлю и громко рассмеялась. Мужчина наклонился, поднял туфлю, попытался надеть ее женщине на ногу, но та продолжала смеяться и, держась руками за плечи своего молчаливого спутника, дрыгала ногой.

– Ну-ка, еще немного! Не промахнись, дорогой! Что за мужчины пошли, смех, да и только! – Она запрокинула голову и расхохоталась. – Все-то у вас выходит мимо! Ах, что же нам делать, бедным женщинам!

Мужчина поймал ее ногу, наклонился и поцеловал тыльную сторону ступни. Женщина вдруг перестала смеяться, ее лицо сделалось серьезным и немного грустным, или так только казалось из-за света стоявшего поблизости фонаря.

– Эй, ты что еще придумал? Сейчас поедет поезд, и мы оба погибнем… слышишь, я не хочу, чтобы ты погиб, Иноуэ-сан![114]114
  井上, фамилия мужчины состоит из иероглифов «колодец» и «верх».


[Закрыть] Ты же говорил, у тебя сын недавно пошел в младшую школу! Поднимайся скорее, сейчас поедет поезд! Ну же!

Они не обращали внимания на стоявшего в тени Александра, да, видимо, и не замечали его. Мужчина, которого женщина назвала Иноуэ-саном, выпрямился, обхватил ее свободной рукой за талию (в другой он нес так и не надетую ею туфлю), помог перейти через пути и сразу за ними, прислонив женщину спиной к фонарному столбу, вновь опустился перед ней на колени и, поставив злополучную туфлю на землю, обеими руками обхватил затянутую в чулок ступню своей спутницы и прижался к ней лицом. Она снова запрокинула голову и коротко рассмеялась, потом так же резко замолчала. Вскоре по рельсам действительно застучал поезд – неторопливая пригородная электричка из тех, что останавливаются на каждом полустанке. В желтых прямоугольниках окон не было ни одного пассажира.

– Ясуда-сан… простите меня, я понимаю, что это очень личное. Вы действительно так серьезно поссорились из-за нас с вашим другом?

Она кивнула и некоторое время молчала, так что Александр подумал, что она не станет отвечать вовсе. Темнота, полная запахов моря, водорослей, влажной листвы и земли, обступала их со всех сторон, и казалось, что, кроме вычерченной светом фонарей и отдельных освещенных окон улицы, мира не существует вовсе, и маленький остров одиноко дрейфует в черном, как чернила каракатицы, море под таким же черным беспросветным небом. Александр поежился и отпил еще немного теплого латте.

– Прошлым летом я впервые приехала на Химакадзиму навестить тетю, – наконец проговорила Томоко. – Раньше она всегда сама к нам приезжала: родители были против того, чтобы проводить здесь выходные, вроде как глупо ехать из столицы в такое захолустье, да и папа с тетей – она его старшая сестра – особенных отношений никогда не поддерживал, даже открыток на праздники они друг другу почти никогда не посылали. Но мне очень хотелось посмотреть, как живет тетя, она столько рассказывала, какая здесь смертная скука и ничего, кроме рыбы, рыбаков и рыбного запаха, да еще туристов, приезжающих ловить осьминогов. Ну еще Тако-мацури[115]115
  たこ祭り, буквально «Праздник осьминога».


[Закрыть] в августе, перед самым сезоном тайфунов. – По голосу Томоко было слышно, что она улыбается. – Так что в прошлом году я как раз на Тако-мацури сюда и приехала.

– Тогда вы и познакомились с Игараси-саном?

– Ну да. – Она помолчала еще немного. – Он инструктировал школьников, которые должны были нести деревянного осьминога на празднике. Вы его видели, этого осьминога, если заходили в местный краеведческий музей, он смешной такой, красный, с глазами, как в анимэ, и ртом трубочкой. В тот день было так весело. После праздника Акио подошел к нам и заговорил с тетей, и она нас друг другу представила. Потом я приехала на новогодние каникулы и в марте, и вот теперь… тетя даже отвела мне комнату, в которой я могу заниматься.

– Так, значит, книги на полках не ваши?

– Книги? – Удивилась Томоко. – А, вы про книжный шкаф в комнате. В основном тетины, мои только детективы и манга.

– Девушка из университета Васэда читает детективы и мангу?

– Тетя знала Акио, когда тот был еще ребенком, и все время мне его нахваливала. Наверное, поэтому… – Задумчиво сказала Томоко, как будто не расслышав его вопроса, но потом добавила: – Что вы, Арэкусандору-сан, я самая обыкновенная девушка, во мне нет ничего особенного. В конце концов, чтобы учиться в университете, достаточно небольшого прилежания и денег родителей, так что это не моя заслуга.

– Я бы с этим поспорил, Ясуда-сан.

Она пожала плечами, прошла еще несколько шагов вдоль улицы, остановилась и, отвернувшись от Александра, стала смотреть в сторону моря. Прислушавшись, он различил тихий шорох волн, накатывавшихся на сложенные из треугольных бетонных блоков волнорезы, и резкие плаксивые крики чаек вдалеке.

– Ясуда-сан, с вами все в порядке?

– Да… да, все в порядке. Скажите, Арэкусандору-сан, у вас никогда не было ощущения, что за вами кто-то наблюдает?

Он подошел ближе, так что теперь едва не касался губами ее волос. Ему хотелось обнять ее за плечи и притянуть к себе, но мешала бутылка латте, которую теперь было некуда деть.

– Наблюдает? Что вы имеете в виду? Вас кто-то преследует?

– Не знаю… вы сейчас надо мной смеяться будете, Арэкусандору-сан, и решите, что я дурочка. – Она покачала головой: в воздухе появился и тотчас пропал сладковатый запах ее парфюма.

– Обещаю, что ничего такого не решу, Ясуда-сан. – Александр наконец сообразил засунуть чертову бутылку в задний карман джинсов.

– Здесь так спокойно, – вместо ответа сказала Томоко. – Люди совсем не такие, как в Токио. Там никто друг друга не замечает, все бегут со всех ног по своим делам, никому и дела нет до других. Мне там иногда казалось, если я встану посреди улицы и закричу изо всех сил или брошусь у всех на глазах в Сумиду – никто даже и не заметит. Наверное, во всех больших городах человек чувствует себя ужасно одиноким. Вы ведь из Москвы?

Александр кивнул, но, сообразив, что Томоко его не видит, сказал:

– Да, из Москвы. Учился там в Институте международных отношений.

– И что, в Москве тоже так?

– Совсем не так, у нас правостороннее движение и на улице нет автоматов с напитками, – попытался пошутить Александр.

– Человек всегда носит с собой свою судьбу, – задумчиво проговорила Томоко. – Но бывает такое… очень редко… когда человек чувствует, будто судьба смотрит на него – нет, не смотрит, а как бы подсматривает исподтишка, и от этого становится не по себе. С прошлого лета я живу с чувством, что со мной должно случиться что-то ужасное… это все равно как случайно увидеть движение теней в щели под закрытой дверью, когда точно знаешь, что за дверью никого нет…

– Не уверен, что понимаю вас, Ясуда-сан, – признался Александр.

Томоко вздохнула.

– Наверное, потому я и собралась тогда наконец к тете: хотелось посмотреть, как она здесь живет… – Голос ее задрожал, и она замолчала.

– Может быть, вы просто читаете слишком много детективных романов?

Она покачала головой:

– Нет, Арэкусандору-сан, думаю, дело совсем не в этом.

– Ясуда-сан… – Александр наклонился и вдохнул запах ее волос. – Перестаньте… это все глупости, ну что может здесь с вами случиться…

Он приобнял ее за плечи и попытался прижать к себе, но Томоко неожиданно вскрикнула, развернулась и оттолкнула его обеими руками. Он, опешив, отступил на пару шагов.

– Ясуда-сан, я не хотел…

– Я… простите! – Она поклонилась, выпрямилась и посмотрела на него огромными, лихорадочно блестевшими глазами. – Простите меня!

Он сделал было шаг ей навстречу, но девушка отшатнулась, и Александр испугался, что сейчас она оступится и упадет на низенькую живую изгородь, высаженную вдоль обочины.

– Не сердитесь на меня, Ясуда-сан. Я не хотел вас обидеть…

– Пожалуйста, не подходите ко мне! – Она снова поклонилась, и это показалось ему одновременно забавным и раздражающим. – Это все я виновата… не стоило мне приходить сегодня в «Тако», но я так расстроилась из-за ссоры с Акио, что совсем голову потеряла. Простите меня!

– Послушайте, Ясуда-сан, да перестаньте вы наконец извиняться!

– Стойте на месте, пожалуйста, – уже спокойнее сказала Томоко, выставив перед собой руки, будто бы и вправду собиралась от него защищаться. – Я… я пойду теперь… пообещайте, что не пойдете за мной следом.

Александру захотелось ответить ей какой-нибудь колкостью, но девушка выглядела такой несчастной, что он сказал только:

– Не беспокойтесь, не пойду.

– Спасибо вам! – Томоко не стала больше кланяться, только кивнула, сложив на груди руки, затем развернулась и быстро, едва ли не бегом, пошла по пустынной улице. Александр, сунув руки в карманы, посмотрел некоторое время ей вслед, потом отвернулся и уставился в непроглядную темень, висевшую над морем. Понемногу усиливавшийся ветер пряно пах йодом и гниющими на берегу водорослями. Где-то снова тоскливо закричала чайка, и ему подумалось, что, раз птицы сейчас над морем, то шторма и вправду быть не должно, – они бы, наверное, почувствовали изменение ветра и вернулись на остров в случае опасности. Наклонившись, он подобрал с асфальта маленький камешек и не глядя швырнул в темноту: перелетев через живую изгородь, камешек беззвучно упал где-то на побережье.

Александр провел ладонью по небольшой упругой груди женщины. Изуми не отстранилась и не придвинулась ближе, только тихонько вздохнула.

– Мацуи-сан…

Она молчала.

– Мацуи-сан… – Еще раз позвал Александр.

– Я все думаю про персик в саду…

– Про персик?

– Он уже такой старый, его еще мой отец посадил, когда они с мамой поженились. Отец рассказывал, в тот год было удивительное цветение персиков: вся Япония тонула в цветах, даже морская пена окрасилась тогда в розовый цвет, и казалось, что сейнер, на котором отец работал, плывет по цветочному морю.

– Красиво было, наверное.

– Да… очень красиво.

В один из первых дней его работы в банке господин Канагава неожиданно предложил показать ему вечером город, и после работы они не торопясь шли по погруженной в полумрак улочке. Господин Канагава рассказывал, что раньше здания часто разрушались от землетрясений, и, если посмотреть хорошенько, в старых святилищах и исторических кварталах можно найти свидетельства пережитых ими катастроф: трещины в каменных дорожках и фундаментах, расколотые фигурки лис и комаину, поврежденные и в разное время восстановленные фасады. Но современные здания имеют так называемый тэккоцу[116]116
  鉄骨 (тэккоцу) или 鉄骨工事 (тэккоцу ко: дзи), буквально «железная кость», металлический каркас, защищающий здание от разрушения в случае подземных толчков умеренной силы.


[Закрыть], «железные кости», так что землетрясения, по крайней мере, не очень сильные, им не страшны. Александр слушал вполуха: отчасти потому, что после приезда он был оглушен обилием новых впечатлений, отчасти же потому, что ему было неловко перед малознакомым начальником, делавшим ему такое большое одолжение, хотя господину Канагаве, похоже, просто нравилось рассказывать про разные виды тэккоцу, резервуары с водой и маятники, установленные внутри зданий и поглощающие силу подземных толчков, а также про старинные каменные ставни, характерные только для префектуры Айти, маленькие домашние святилища и мокудзо: монохосиба́[117]117
  木造物干し場 – небольшие деревянные сушилки для белья, обычно устанавливаемые на крыше дома; встречаются как очень старые конструкции (в исторических районах), так и современные.


[Закрыть] – деревянные сушилки для одежды, установленные на крышах частных домов.

– А это что, господин Канагава? – Спросил Александр, увидев среди ярких вывесок заведений неприметную дверь, вжавшуюся в темный промежуток между домами, так что сразу не было понятно, куда она вела. Дверь была не раздвижная, а обыкновенная, больше похожая на дверь квартиры, только без таблички с фамилией владельца. Над кнопкой звонка вместо фонаря висела на изогнутом толстом проводе круглая лампочка, вокруг которой вились мелкие мошки.

– Ах, это… – Пожилой японец заметно смутился. – Думаю, мне будет трудно вам объяснить, Арэкусандору-сан… Это плохое место, очень печально, что такие до сих пор существуют в нашей стране. Если вы зайдете туда, то можете подумать, что это самое обыкновенное заведение, где подают спиртное и закуски, но когда вы закажете себе что-нибудь, то вскоре к вам подойдет девушка и… будет улыбаться вам, – закончил господин Канагава и утвердительно кивнул, как бы соглашаясь с собственным объяснением. – Если мы сейчас пойдем прямо, то на перекрестке будет старый храм Асама-дзиндзя[118]118
  浅間神社 (Асама-дзиндзя или Сэнгэн-дзиндзя) – тип синтоистских храмов, посвященных главным образом ками вулканов, а также горе Фудзи.


[Закрыть], перенесенный сюда в семнадцатом веке как раз после крупного землетрясения. Хотите его посмотреть?

– Да, конечно, господин Канагава.

Сделав вид, что проверяет сообщения в своем айфоне, Александр украдкой поставил в навигаторе метку рядом с казавшейся наглухо закрытой дверью, чтобы вернуться сюда вечером следующего дня.

– Отец и умирал в марте, как раз после Хина-мацури[119]119
  雛祭り, буквально «Праздник кукол», но в традиции русского перевода существует вариант «Праздник девочек». Другое название – «Праздник цветения персика» (桃の節句, момо но сэкку). В этот день (3 марта) девочки надевают нарядные кимоно, ходят друг к другу в гости и дарят подарки. Во время праздника девочки должны соблюдать правила хорошего тона, и изначально Хина-мацури служил целям воспитания девочек и позволял семье продемонстрировать, что дочери хорошо воспитаны и будут хорошими невестами. Во время праздника се́мьи, в которых есть девочки, выставляют на всеобщее обозрение специальных нарядных кукол хина-нингё: (雛人形). Считается дурной приметой не убрать кукол после окончания праздника: в такой семье девочка может никогда не выйти замуж.


[Закрыть], тогда тоже персики цвели. – Изуми пошевелилась, и матрас под ней скрипнул. – В следующем году нашему персику будет пятьдесят лет – это много для дерева, в последние годы в сезон тайфунов оно раскачивается из стороны в сторону и стонет, прямо как человек. Так бывает жаль его, да и страшно – вдруг упадет, тогда весь сад будет разрушен.

– Хотите, чтобы я его срубил?

Она молчала, раздумывая. Когда Александр вернулся вчера на ночь глядя, Изуми еще не легла: сидела перед телевизором, в котором теперь вместо Такэси Китано шел старый черно-белый фильм. На столе стояли картонный пакет сакэ и рюмка, но хозяйка, похоже, к спиртному не притрагивалась: низко склонив голову, она аккуратно зашивала какую-то одежду, разложенную у нее на коленях. Приглядевшись, Александр понял, что Изуми чинит одну из его рубашек.

– Добрый вечер, Мацуи-сан!

Она вздрогнула, подняла на него взгляд и покраснела, как ребенок, которого застали за шалостью.

– Добрый вечер, Арэкусандору-сан, – пролепетала Изуми. – Рубашка ваша в стирке лежала, я смотрю – воротник надорван, решила зашить, не выбрасывать же из-за такой мелочи хорошую вещь. Вы не беспокойтесь, я ее так подлатаю, что никто и не заметит, будет как новая.

– Я не беспокоюсь, Мацуи-сан. Спасибо вам большое.

Он думал уйти к себе в комнату, но вместо этого взял стул и сел напротив хозяйки. Она еще сильнее покраснела и опустила взгляд. В телевизоре бедные ронины и девушки с высокими прическами, из которых торчали гребешки и шпильки, объяснялись друг другу в любви с вычурными жестами, как в театре Кабуки. Скорее всего, он зацепил ворот в святилище Хатимана, помогая Кисё подняться. Александру подумалось, что Кисё бы точно сейчас нашелся, что сказать.

– Это начальник в банке порвал мне рубашку, когда увольнял меня с работы.

Изуми подняла голову и растерянно на него уставилась:

– Что?! Как же так?! Неужели…

– Я пошутил, Мацуи-сан. – Он взял ее руку и слегка пожал. – Наверное, для японца это не очень хорошая шутка.

– Нет-нет, это хорошая шутка… – Она улыбнулась. – Очень смешная.

Александр подался вперед и поцеловал ее.

…Он вернулся к двери на старой нагойской улочке спустя пару дней и не сразу решился войти, остановившись перед свешивавшейся на проводе лампочкой и рассеянно наблюдая за суетой ночных насекомых. Стена вокруг звонка была вся в следах от затушенных сигарет. Подвыпившие мужчины, курившие на свежем воздухе у дверей ближайшего заведения, бросали на Александра любопытные и насмешливые взгляды.