Текст книги "Золотой дурман. Книга вторая"

Но вот однажды, в один из долгих зимних вечеров, крёстная, устроившись поудобнее около тёплой печи, пересматривала старые письма от жившего в Санкт-Петербурге Данилова Василия Петровича – дядюшки мужа. Она любила перечитывать его рассказы о жизни в столице. Отставной полковник, он с талантом писателя отображал каменные дворцы, широкие проспекты, море и стоящие на рейде корабли. Много рассказывал о товарищах, с которыми коротал свободное время.

В одном из писем он рассказывал о своём хорошем знакомце – бывшем директоре частного пансионата, с которым часами беседовал, узнавая от него много интересного из мира науки.

Недолго думая, она тут же взяла перо и бумагу и написала ему длинное послание. Между рассказами о житье-бытье она сообщила о возникших трудностях с моим обучением и попросила его о какой-либо посильной помощи, предлагая любую оплату достойному учителю. И уже утром следующего дня управляющий с этим письмом выехал в столицу.

Через два месяца он вернулся с дядюшкиным знакомцем, которого Василий Петрович уговорил взяться за моё обучение. Это был действительно необыкновенной души образованный человек. Казалось, нет на свете такой вещи, о которой бы он не мог рассказать.

Каждое своё занятие Илларион Тихонович начинал словами: «Ну-с, мадемуазель, вижу, вам не терпится узнать, что же я поведаю на сегодняшнем нашем уроке? – поднимал он палец вверх, а далее заговорщическим тоном, почти шёпотом, продолжал: – А сегодня я расскажу вам…», – и он сообщал тему урока, что ещё больше подстёгивало мой интерес к занятиям, – с лёгкой улыбкой опустила голову Марьяна.

– Незаметно пролетели эти годы, за которые я многому научилась. Вот и пришло время расставаться, – вздохнула она. – Все домашние со слезами на глазах проводили его до кареты. Каждому он оставил частичку своего тепла, для него все были одинаковы: и хозяева, и слуги. Для всех у него нашлось доброе напутственное слово:

«Вам непременно нужно побывать в столице», – обнял меня на прощание учитель.

«Будем с Василием Петровичем ждать вас в гости», – повернулся он к тётушке.

«Я уже думала об этом. Даст Бог, ближе к лету соберёмся», – помогая ему подняться в карету, ответила она.

Илларион Тихонович закрыл дверцу, и с навернувшимися на глазах слезами, помахал из окна провожающим.

Марьяна замолчала, задумчиво опустив голову.

– Это тот самый учитель, который читал вам стихи Сумарокова о собирателях богатств?

– Да, – коротко кивнула она.

– Ну а дальше что? – осторожно спросил Мирон, переживая, что Марьяна закончит на этом свой рассказ. – Вы побывали в столице? – устремил он на спутницу вопросительный взгляд.

– Нет, не пришлось, – не глядя на него, ответила Марьяна. – Незадолго до этого случилась большая беда: муж тётушки не вернулся из очередной поездки за пушниной – сгинул вместе с товаром в тех глухих местах, и крёстная всё ещё не могла прийти в себя.

А в мае приехал тятенька и, несмотря на все просьбы крёстной, забрал меня сюда:

«Мала ишшо по столицам лындать. Дома делов хватат. Вот подрастёшь малость, тогда поглядим», – мило улыбнувшись говору Евсея, закончила она свой рассказ.

За разговорами они не заметили, как петляющая берегом реки дорога вывела их к берёзовой рощице. Лошади, мотая головами от назойливых мух, не спеша бежали по высохшей от росы траве, успевая на ходу схватить пучок-другой сочной зелени. Подувший вдруг ветерок подхватив с водной глади остатки ночной прохлады, свежестью пахнул на притомлённых осенним зноем седоков.

– Хорошо-то как! – полной грудью вздохнула Марьяна. – Не помню таких жарких осенних дней… Серафима говорит, что ещё неделю вёдро* продержится.

– Антип сказывал, что она большая знахарка, – взглядом, ожидающим ответа, окинул Мирон спутницу.

______________________

Вёдро* – хорошая погода.

– Хм… – не поворачивая головы, красноречиво ухмыльнулась та.

– Говорит, что Серафима шепотками да заговорами лечить может, – попытался он разговорить собеседницу.

– Может, может… – безучастным тоном ответила Марьяна.

– Ты тоже можешь?! – неожиданно перешёл на «ты» Мирон.

– Могу!.. Да вот только не признаю этого – колдовством припахивает, – сверкнула она на него широко открытыми глазами. – Но Серафима всё по-своему понимает: какой, говорит, в этом грех, если и людям, и растениям в пользу? Ведь она и огород с шепотками сажает да обихаживает. И вправду, урожай у неё из года в год на зависть всем – ни одной червоточинки, – понемногу разговорилась спутница.

– Ну а травки?.. Снадобья всякие? – осторожно постарался продолжить тему Мирон, – ведь здесь тоже чудеса случаются.

– Чудеса… – с лёгкой иронией усмехнулась Марьяна. – Да, случаются… Вот хотя бы вас взять… – с едва уловимыми, вызывающими нотками в голосе произнесла она.

– М-да-а… – почесал затылок Мирон.

– Когда я приехала сюда, Серафима распустила надо мной крылья, как наседка над цыплёнком, – уже тихо и неторопливо продолжила Марьяна. – Почему-то она решила, что только мне должна передать своё знахарское ремесло. Достала она из сундука аккуратно завёрнутые в тряпицу старинные бумаги, исписанные шепотками да заговорами: «Вот, почитай. Апосля я тебя всему этому обучу», – бережно положила она передо мной толстую связку.

Какой-то тайный и неведомый мир открылся перед моими глазами. Часами, не отрываясь, я читала и перечитывала эти послания из прошлого. Через месяц уже многое могла повторить наизусть, оставалось только ждать случая, чтобы на деле применить мои познания. Но вот как-то, читая Святое Писание, я вдруг поняла, что не приемлет Господь заговоров и шепотков – сродни колдовству всё это, и прямо высказала своё мнение Серафиме:

«Господь ведь тоже чудеса творил, исцеляя калек, слепых, расслабленных…» – загадочно улыбнувшись, миролюбиво ответила она и, не навязывая этого учения, повела меня в мир растений.

Ну что, казалось по первости, особенного в этих корешках да зелёных стебельках с невзрачными цветочками? Но Серафима так умело показала мне их суть, что я разглядела в этом разнотравье свой, особенный – живой мир. Она открыла мне все секреты зелёного царства: где какую травку лучше сорвать и в какое время у неё наибольшая сила. Ведь здесь так же, как у людей: составляешь, к примеру, снадобье – подбирай травки, чтобы они по характеру подходили друг к другу, тогда и действовать будут слаженно, с пользой. А вот, допустим, собери вместе неуживчивых друг с другом людей – они тебе всё дело развалят, и толку от них, когда вместе, – никакого, любой в одиночку сделает больше. Так и травки потеряют свою силу, если соберёшь вместе разные по натуре… Так вот: кабы не поработали дружно эти травки – лежать бы вам во сырой земле.

Мирон то и дело осаживал коня, хотя тот и так двигался почти шагом. Ему казалось, что прошло лишь мгновение, как они отъехали от мельницы-мутовки, а уже и берёзовая рощица позади, и тайга тонкой нитью замаячила на горизонте. Как хотелось, чтобы эта совместная поездка продолжалась как можно дольше!

– А у меня такое чувство, что я уже видел всё это, – кивнул Мирон на приближающуюся полоску тайги. – И язык инородцев, что живут в этих местах, кажется, мне знаком. Вроде к сердцу смысл доходит, а умом понять не могу, – произнёс он, чтобы поддержать затухающий разговор.

– И когда же вы успели столкнуться с инородцами? – с интересом взглянула Марьяна на спутника. – Где услышали их язык? В эти места они не заходят – боятся.

– Заблудился я вчера, – начал объяснять Мирон. – Туман густой лёг – ничего не видно. Ну и поехал в другую сторону.

И он рассказал о встрече с инородцами, упомянув их странное поведение, когда показал им, откуда держит свой путь.

– Шарахнулись от меня, как от прокажённого, – закончил рассказ Мирон и, словно ища ответа на странность инородцев, вопросительно поглядел на Марьяну.

– Сказывают, озеро в этой долине есть – Чёрным его инородцы называют. По их поверью, злые духи там обитают. Ну а вы, видать, с той стороны пришли, – объяснила та причину их страха.

– Чёрное озеро – Кара-кёль, – вдруг молнией промелькнула разгадка в голове Мирона, которую он тут же высказал вслух.

– Да, верно, – бросила удивлённый взгляд Марьяна. – Так его Иван Зырянов называл в тех бумагах, где он описал эти места, и обсказал, как сюда добраться. Я у тятеньки их видела, ему Антип слово в слово переписал то, что Иван для староверов оставил.

– Рассказывал мне про него Антип… Ну, что это он, Иван, Беловодье отыскал, – вспомнил Мирон ночной разговор. – Только вот про Чёрное озеро не упомянул. Эх, узнать бы у него, где это загадочное озеро и что за духи там обитают… – с разгоревшимися от интереса глазами произнёс Мирон.

– А нету уже Ивана, – с промелькнувшей печалью в глазах опустила лицо Марьяна. – Два года минуло, как утонул. Ближе к весне это случилось – оттепель стояла, а он на лошади через реку поехал, вместе с ней под лёд провалился. Одежда намокла, отяжелела, ну и не смог выплыть… Да и про Чёрное озеро вряд ли вам кто что скажет– боятся наши туда ходить, говорят, дьявольское то место.

– Ну, если такие слухи идут – значит, бывал кто-то на этом озере?

– А как же? Вот и Иван упомянул про него. Ещё Гурьян, Антипов сын, добрался дотуда. Да вот только страху натерпелся – аж по первости заикаться стал. Серафима его после этого травами отпаивала.

– Хотелось бы хоть краешком глаза взглянуть на это таинственное место, – с проскользнувшими нотками любопытства произнёс Мирон.

– А вы поспрашивайте у Антипа, может, он чего знает, – посоветовала Марьяна.

– Да, я уже подумал об этом…

– Но лучше всего – забудьте эту затею.

– Тп-рру! – соскочил с Бояна Мирон, поправляя не замеченные за разговорами съехавшие с потника* мешки с мукой, которые успели натереть спину Карьки.

– А ну, давай-ка, я на Бояна их перегружу, пущай Карька немного отдохнёт, – погладил он натёртую грузом спину жеребца. – Придётся пешком пройтись, – с просьбой в глазах взглянул Мирон на спутницу.

– Ну, что ж, здесь недалёко осталось, – ловко спрыгнула та с лошади.

Мирон подхватил поводья Черныша, зажав их в руке вместе с поводьями Карьки. Боян же покорно поплёлся сзади.

_____________________

Потник* – войлок, подкладываемый под седло.

Небольшие, потянувшиеся к тайге перелески, тенью прикрыли утомившихся от жары путников. Зелёные лужайки с пестреющими осенними цветами множеством островков врезались между берёз и лиственниц.

– Смотрите, они не такие напыщенные и важные, как, скажем, розы, но зато как прекрасны в своей простоте! – протянула Марьяна, собранный по дороге небольшой букетик со вкусом подобранных осенних луговых цветов. – За их неказистым видом прячется необыкновенная сила, способная исцелить многие недуги, – добавила она.

– Но эти невзрачные цветочки, дополняя друг друга, превратились в великолепный букет. С каким мастерством вы подобрали всё это! – с искренним восторгом в голосе одобрил композицию Мирон.

– Моя гувернантка научила меня этому искусству, – слегка покраснев от похвалы, ответила Марьяна. – В Томске, гуляя, мы часто собирали букеты полевых цветов, и Стефания объясняла мне, которые из них хороши в одиночестве, лишь стоит добавить чуточку зелени, а какие начинают радовать глаз, когда дополняют друг друга.

– Моя гувернантка Анна Петровна тоже любила цветы. Когда мы ходили на прогулки в окрестные рощи, она собирала букет и ставила его в столовой, посередине обеденного стола. Как сейчас вижу разноцветье ромашек, васильков… А по весне – ветки с душистыми гроздьями сирени или черёмухи…

Странно всё-таки: моё прошлое стоит перед глазами ясной картиной, а далее – тёмная ночь… И вновь, как солнечное утро, появляется настоящее.

– Слава Богу, что для вас взошло солнце, растопив темноту небытия, – задумчиво глядя перед собой, ответила Марьяна.

– Ну, это только благодаря вам. Век перед вами в неоплаченном долгу, – с нотками признательности произнёс Мирон.

– Господа благодарите, что не оставил вас. Да травки, поднявшие на ноги. А по поводу долга передо мной, я уже говорила и повторяю: вы мне ничем не обязаны. Забудьте ваши страдания, как страшный сон.

Мирон ничего не ответил, и только улыбаясь про себя, тупо устремил взгляд в надвигающуюся зелень тайги. Марьяна, также не расположенная к дальнейшим разговорам, опустив голову, поднимала сапожками путающиеся под ногами стебельки трав.

– Ой! – вдруг подпрыгнула Марьяна на месте, выронив букетик цветов. – Что это там пробежало?! – прижавшись к Мирону, указала она рукой в придорожную траву.

– М-мышь, наверное, – выдавил из себя он, оторопев от свежести дыхания Марьяны, словно наполненного ароматом дикого мёда.

– Мышь? – робко переспросила девушка, подняв на него широко распахнутые глаза. Изумрудная зелень леса и синева небес перемешались в её лучистом взгляде.

– Н-наверное… – чувствуя, как кругом пошла голова, ответил Мирон.

– Да?.. Я так и подумала, – отстранилась от спутника Марьяна, пряча проступивший на лице румянец смущения. – До смерти мышей боюсь, – призналась она, оправдывая свой поступок. – В Томске, для моего спокойствия, тётушка Оксиния держала трёх котов. А слуга Осип расставлял во множестве мышеловки, куда помимо мышей часто попадали любопытные кошки, – искоса бросив взгляд на Мирона, улыбнулась девушка.

– Барышни большие трусихи, что касаемо мышей или всяких там насекомых, – стараясь поддержать её, улыбнулся он в ответ.

«Какие совпадения иногда случаются в жизни, – подумал про себя Мирон, вспомнив, как когда-то вот так же шёл по лесной дороге с Лизой, и та, испугавшись то ли зайца, то ли лисицы, тесно прижалась к нему, ища защиты. Как всё-таки непредсказуем Божий промысел, круто повернувший его жизнь. Несмотря на все постигшие Мирона невзгоды, он не сетовал на судьбу и был благодарен ей за то, что подарила встречу с Марьяной. И даже если она отвергнет его, те недолгие минуты, что они были вместе, воспоминаниями счастья навсегда останутся в жизни…»

– Поехали дальше на лошадях, боязно как-то по дороге идти, – с тревогой глядя в траву, запрыгнула Марьяна в седло.

– На лошадях… – безучастно повторил Мирон, присев на корточки, чтобы собрать обронённые Марьяной цветы.

– А что? Карька ваш уже отдохнул…

– Марьяна… – поднялся Мирон, протягивая ей букетик.

– Я хочу тебе… Вам… – пытался он подобрать слова, смотря ей в глаза красноречивым взглядом.

– Ой, как там дедонька?! Поздно уже… – перебила она Мирона, девичьим чутьём угадав, что тот собирается сказать.

– Торопиться надо… – резко ударила она в бока Черныша. Конь заржал и, встав на дыбы, с места галопом рванул вперёд, оставив позади, растерянно стоящего с цветами в руке Мирона.

– Благодарю за компанию!.. – нежным отзвуком донёсся из леса приглушённый голос Марьяны.

Как быстро пролетел этот день – словно миг. Будто вспыхнувшей искрой он зажёг в душе Мирона что-то новое, волнующее, затмившее всю его боль, всё его прошлое. И вдруг растаял – как сон, оставив в памяти обворожительные глаза, мягкий шёлк волос и сладостный аромат дыхания Марьяны.

«Эх, было ли всё это?.. А может, только видение?» – устремил он печальный взгляд на голубой небосвод, где, жалобно курлыча, спешили на юг построенные клином стаи журавлей.

– Ну чево, скумекал, как с мельницей управиться? – встретил Мирона Антип.

– Да какая тут хитрость? – пожал тот плечами. – Сделал всё, как ты сказал.

– А цветы, чево, Марьянке насобирал?

– Марь-янке… – растягивая слово, кивнул головой Мирон. – Они не такие напыщенные и важные, как розы, но зато как прекрасны в своей простоте! – с грустью глядя на букетик, повторил он её слова.

– Чево, чево? – не понял Антип.

– А-а… – махнул рукой Мирон

«Простые, напыщенные… А ведь в этом сравнении вся Марьяна. Её прекрасная простота затмит напыщенность самых дорогих роз», – пронеслось в его голове.

– В водичку бы их поставить…

– Вон, спроси у Авдотьи черепушку… Чой-то с тобой неладное получилося: то хоть куды – любо посмотреть, а то ходишь поникий – аж самого тоска берёть, – сделав непонимающую мину на лице, пожал плечами Антип.

– М-да… – бросив опечаленный взгляд, тяжело вздохнул Мирон. – Скажи, Антип, что это за озеро – Чёрное? Где-то здесь, в долине… – перевёл он разговор на другую тему. – Знаешь ли дорогу туда?

– Озеро? – насторожился тот. – Откулева ты про ево услыхал?

Мирон рассказал о встрече с инородцами и охвативший их страх, когда он указал, откуда пришёл:

– «Кара-кёль», – с ужасом произнёс предводитель, указывая в ту сторону. – Не знаю почему, но что-то подсказывает мне русское название этого места – Чёрное озеро.

– Вон оно чо… – посерьёзнев, ухмыльнулся Антип. – Да, есть тако озеро, только вот искать ево не советую – дьявольско то место.

– Сам же говорил, что Иван Зырянов бывал там – и ничего…

– Бывал, бывал… Да только никому про то не обсказывал, – отмахнулся Антип.

– Ну, тебе-то наверняка разъяснил, где оно, чтобы обходили это место стороной.

– Хм… – недовольно хмыкнул тот, – ишь ты, какой ероховатый*, мало тебе ишшо досталася. Едва обыгалси, а уже опять свою голову в неладное засунуть хошь, трандило тебе в лоб, – отвернулся Антип, давая понять, что разговор на эту тему окончен.

Вся скопившееся работа на время болезни Антипа легла на Мирона: в конюшне почистить, скотину накормить, сено убрать под навес – везде нужно успеть. Антип почти не поднимался с постели, распухшая нога не давала покоя ни днем, ни ночью. Мало чем помогли и припарки, по нескольку раз в день накладываемые Авдотьей.

– Видать, штой-то сурьёзное у тебя получилося, – кивала она на распухшую ногу мужа.

– Как шилом ширяить, – жаловался Антип, прилаживаясь то так, то эдак – ища покоя для ноги.

– Схожу-ка я к Марьянке: пущай придёть, обсмотрит, да каки-нибудь снадобья приготовит, – спохватилась Авдотья.

Услышав про её намерение, Мирон не находил себе места в ожидании снова увидеть очаровательную целительницу: «Как теперь отнесётся к нему Марьяна после их последнего расставания?».

__________________

Ероховатый* – беспокойный.

Недавняя совместная прогулка вызвала чувство неуверенности у Мирона – путающее мысли и комом встающее в горле в самые важные моменты разговора.

Хлопнула дверь. С замиранием сердца Мирон приготовился услышать нежный голос Марьяны.

– Вот те на! Уехала Марьянка! – с порога выпалила Авдотья.

– Как уехала?! Мы же, вот, с мельницы вместе с ней… – недоговорил Мирон, открыв рот.

– Да ты обскажи всё толком! Чево замолкла? – прикрикнул с кровати Антип.

– Да погодитя вы, дайте хошь дух переведу, – уселась Авдотья на лавку возле печи.

– Ну дык вот, – немного помолчав, начала она. – Савелий к Евсею намедни приезжал. Оксиния его сюды направила, чобы Марьянку в Томск проводил. Уж больно соскучилась она по ней, почитай два годочка не видала хресницу. Да чой там говорить, милее дитя родного для неё Марьянка-то. А та в ту пору у Серафимы гостила. Ну а как возвернулась оттель, так немедля с Савелием в Кедрову падь, за Евсеем, поехали. А Евсею куды деваться – посулился же не перечить Оксении, коли та захочить хресницу повидать. Вот вчерась и проводил Марьянку. Сам Евсей мне и обсказал всё.

«Вот так вот собралась и уехала, даже не попрощавшись… Видать, прав был Антип: сладка ягодка, да не по зубам», – грустной мыслью пронеслось в голове Мирона…

Чувство одиночества, охватившее его, в унисон с тоскливыми осенними дождями повисло над повседневностью, серая пустота унылых дней чередой потянулась к долгой сибирской зиме…

Сибирская зима

Тихая безветренная ночь опустилась над небольшим сибирским городком. Крупные хлопья тяжёлого мокрого снега медленно падали на подмороженную ночными морозцами землю. Белым покрывалом припозднившаяся зима спешила укутать бескрайние просторы Сибири.

Редкие прохожие, спешащие укрыться от непогоды, торопливо брели по заваленным снегом улочкам. И только посадские ребятишки, весёлыми криками нарушая тишину, в впопыхах катали огромные комья, достраивая снежную крепость…

– Снег-то, снег с пимов обметите! – прикрикнула Екатерина на ввалившихся с улицы, раскрасневшихся Павла и Аксинью.

– Ты смотри, как убродились, – выведя их на крылечко, старалась она обмести берёзовым веником прилипшие к одежде комья снега. – Чтобы больше допоздна не задерживались, – строго произнёс Степан. – Как только начнёт темняться – домой.

– Да мы с либятишками клепость стлоили, – выпучив глазёнки, объясняла отцу Аксинья. – Такая больсая, пойдём на клылечко, оттудова её холосо видать.

– Да ладно, чево уж там… Завтра утром посмотрю, что вы смастерили, – с добродушной улыбкой ответил Степан.

– Поздно нынче снег лёг, – повернулся он к Катерине. – Старики говорят, сиротская* зима будет.

– Ну и хорошо, – кивнула жена. – Лишь бы снегу побольше выпало. В прошлую-то зиму вон какие морозы заворачивали. Печку дённо и нощно топили, сколь дров сожгли…

– Садитесь вечерять, – позвала Катерина детей, подхватив из печи горшок с дымящимися щами. – Да и спать уже пора.

– А мы сегодня дядю Фёдора видели, – похвастался Павел. – Он с дядей Ефимом в сторону церкви направлялся.

– А давно ль вы их видали? – поинтересовался Степан.

– Да ещё по светлому: только собрались крепость строить, и они появились, – доложил Павел.

– А дядя Фёдол мне лукой помахал, – похвалилась Аксинья.

– К коменданту поспешали, – тихо, словно для себя самого, произнёс Степан. – Долго что-то он их держит. Фёдор посулился зайти, рассказать, что и для чего они Богданову понадобились… Подожду ещё чуток, – зевнул он, усаживаясь поудобней на лавке.

__________________

Сиротская* – без больших морозов.

С улицы послышался приглушённый разговор и звук обиваемых от снега сапог.

– Можно?! – приоткрылась дверь в горницу. – Поди уже спать собрались?

В дверях появился Фёдор, позади которого топтался Ефим.

– Давай, проходи! – подталкивал он Фёдора. – Чего избу студить…

– А я уже вас заждался, – встретил их Степан. – Давайте, мужики, к столу пока шти горячие.

– Это с удовольствием, – потёр ладошками Ефим. – Засиделись у коменданта, сегодня только позавтракать и успели.

– Катерина, налей мужикам по чарке. Промокли, небось, пока до меня добрались, снег-то мокрый идёт. Смотри, как на дворе убродно.

– Это сейчас не помешает… Вроде и не мороз, а прозябли, пока дошли.

– Вы сапоги-то сымайте да черки* наденьте – пущай ноги отдохнут, – захлопотала Катерина, доставая с печи тёплые бахилы.

– Ну а ты, Степан, давай с нами за компанию, – кивнул Фёдор на стол.

– Да мы вот только повечеряли, разве что чайку с вами попить…

Перекрестившись, гости опрокинули по чарке и с аппетитом принялись хлебать наваристые щи, расхваливая мастерство хозяйки.

– Разговор у нас будет сурьёзный… – переведя дух после еды, начал Ефим. – Вот какие дела, Степан: получил наш комендант депешу от капитана Фролова – помнишь, которого у Качки встретили, знакомец Фёдора.

– Ну, – кивнул головой Степан.

– Так вот, люди его по всей Телеуцкой землице шныряют – беглых выискивают, – продолжил Ефим. – Многие из них в разбой ударились, вот и просят инородцы защиты от лиходеев, а ежели чего заметят, всё без утайки выложат. Так вот: по осени наткнулись охотники Тойпынака – есть такой демичи в глуши Телеуцкой землицы – на лошадь, упавшую с обрыва. Ну, чего бы там: лошадь как лошадь – мало ли отчего могла в пропасть сорваться. Да вот только приметили они на холке у неё клеймо с буквами Б и Г… – Ефим замолчал, вопросительно поглядев на Степана.

____________________

Черки* – тёплая домашняя обувь.

– Это что же, выходит, – наша лошадь? – с изумлённым выражением лица ответил тот.

– Да, Стёпа, – наша, из тех, что, более для гор пригодны – за ясаком ходить определены… Но самое интересное, по их рассказам, разбилась она в том месте, через которое наш путь с арестантом лежал, и по времени сходится… Та эта лошадь, которую мы в то утро недосчитались – на которой Мирон ночью бежал, – уверенно закончил Ефим.

– Да ну тебя… – неуверенно отмахнулся Степан.

– Что же, выходит, он сам её туда спихнул? Ежели лошадь была без всадника. Тогда куда Мирон делся? – развёл он руками.

– Вот и для меня это загадка, – раскрыл удивлённые глаза Ефим.

– Да, мужики, что-то непонятное в этой истории, – произнёс молчавший до этого Фёдор. – Это надо совсем без ума быть, чтобы нарочно сгубить лошадь. Ведь без неё в горах пропадёшь.

– Всё верно, Федя. Тем более что Мирон далеко не из глупцов – и такого никогда не сделает, – согласился Степан.

– Ещё те же инородцы рассказали, что видели молодого русского мужика в тех местах, куда нечасто заглядывают даже сборщики ясака, – продолжил Фёдор.

– Во-во! – встрепенулся Ефим. – Я за свою службу всего несколько раз там бывал, да и то, когда нужда заставляла. В других местах пушнины мало, так, перекрестясь, едем к Тойпынаку в улус – уж больно дороги туда непроходимые, зато зверя всегда в достатке.

– По рассказам охотников, на Мирона похож тот мужик, пишет Семён, – вновь заговорил Фёдор. – Да вот только неувязочка здесь получается: этот совсем не разумеет языка инородцев, а Мирон по-ихнему хорошо понимал. И одет, говорят, был просто – по-мужицки.

– Ну и кто же этот незнакомец – сообщник Мирона?.. Ещё одна загадка, – недовольно пробурчал Степан.

– Вот и Богданов взялся за голову. Полдня мы с ним толковали – да так ни к чему и не пришли, – постукивая пальцами по столу, произнёс Ефим. – Или чего инородцам показалось, или капитан, не поняв рассказчиков, напутал, – заключил он.

– Так чего, мужики, делать-то будем? – вопросительным взглядом окинул товарищей Степан.

– А чего тут делать? – пожал плечами Ефим. – Конечно, может, кого-то и видели инородцы – да как-то не верится, что это был Мирон. А у капитана служба такая – всякую подозрительность доносить. К Бакаю по весне нужно ехать – там и ожидать Мирона. Похоже, затаился он в горах. Придёт за золотым идолом – куды ж ему деться.

– Хм-м, – усмехнулся Степан. – Сколь раз Мирон уже всех вокруг пальца обвёл. Оно и у Бакая нелегко его будет словить – хитёр, зараза.

– А может, стоит того мужика с собой взять, ну, которого у Качки встретили. Кажись, Игнатием зовут, – предложил Фёдор. – Ведь всё-таки, считай, он всё время при Мироне находился – может и сгодился бы.

– А и то верно, – поддержал Ефим. – Пригляделся я к нему в этот поход – толковый мужик, сполнительный, хотя и скрытный какой-то. Может, на месте что и важное вспомнит.

– Коли чего вспомнил, так сказал бы уже, – покачал головой Степан. – Не с руки нам, мужики, на авось полагаться. Может, ещё о дюжине солдат поплачемся. Сами упустили Мирона – сами и поймаем, – подытожил он…

Снежная позёмка, пробегая по улицам заводской слободы, стучала в окна неказистых избушек, раскачивая жалобно скрипящие под порывами ветра ставни. Игнат сидел, прислонившись к тёплой печке и, закрыв глаза, прислушивался к завыванию ветра. Золото, его золото, поблёскивая притягательной желтизной, всплывало в воображении. Но вдруг мириады снежинок, подхваченные ветром, засыпали это богатство толстым слоем снега, скрывая от него сладостную картину. Сквозь полудрёму ему чудилось, как через пелену метели начинали проявляться лица Прохора и Пелагеи, протягивающие трясущиеся руки за своей долей. Игнатий тряс головой, стараясь избавиться от этого видения, но чувство нетерпения уже подкрадывалось к сердцу, вызывая в нём желание сорваться с тёплого места и сквозь обжигающую холодом пургу устремиться к своим сокровищам.

«Боже, когда всё это закончится! – рвался изнутри отчаянный крик. – Когда он, забрав своё золото, вырвется из постылой паутины обязанностей – извозом руды зарабатывать на жизнь. Не тягость повседневного труда дана ему судьбою – с золотом его будущее».

И вновь мысли возвращались к спрятанным сокровищам, и мерещились ему уже не холодные снежинки, а осыпающий с головы до ног золотой песок.

Блаженная, самодовольная улыбка появилась на его лице. Игнатий сладостно вздохнул в предчувствии крутой перемены в своей жизни. Да, дождаться бы лета, а там…

– Ложись уже спать, – недовольно проворчала Пелагея. – Чего зря свечи жечь.

«Тьфу ты, язва!» – раздражённо про себя выругался Игнат, раздосадованный оборвавшимся вдруг потоком, таких приятственных мыслей.

– Свечей пожалела, – с неохотой оторвавшись от тёплой печи, поплёлся он к постели…

Несколько дней ещё бушевал буран, наметая повсеместно огромные сугробы. Утопая по пояс в снегу, брели по утрам на завод отрабатывать трудовую повинность жители слободы. Их редкие голоса, заглушаемые свистом ветра, таяли в предрассветной мгле.

Тяжёлая избяная дверь со скрипом отворилась, и клубы морозного воздуха холодным туманом побежали по полу горницы.

– Фу-у!.. Когда ж это метель угомонится. Едва до поленницы пробрела, – запыхавшись, произнесла Пелагея и бросила на пол охапку дров. – Вон, смотри-ка – слободские: буран – не буран, а чуть свет на завод побрели. А как жа, каку ни каку, а копейку заработают, – с упрёком взглянула она на Игната.

– Дык что ж я, в таку непогодь за рудой поеду? – возмутился тот. – Вон и мужики вёдро дожидаются. А куда ж я без обозу-то.

– Мужикам то, чего, им на роду написано всю жисть спину гнуть – руду на завод возить, они и рады в непогодь на печи валяться. А тебе деньги к весне собрать надо. Неужто, думаешь, Прохор за всё платить будет?

– А я уже вложился лошадьми, которых мне твой батюшка в приданое обещал. Да и сделал немало – с жизнию было не попрощался в тех злосчастных горах. А всё из-за ево – золота родимого. Зато – вон како богатство к рукам прибрал.

– Ну, ты это Прохору скажи. Вишь, как он всё скумекал – поровну, и только. Братец мужик прижимистый, копейку зазря не потратит, – закладывая дрова в печь, бросила Пелагея.

– Да уж куды прижимистей, – вздохнул Игнат. – Там тышши закопаны, а он с копейкими жмётся. А как эти тышши возьмём – так давай ему половину.

– Половину, половину… Чо об этом толдонить? – рассерженно выкрикнула Пелагея. – Я так разумею: покочевряжится Прохор, но не оставит эту затею – возьмёт на себя расходы, и лошадей, которых в долг взял, учтёт. Но и ты каким рублём должен вложиться.

– Ну дык, погоди, метель уляжется и пойдёт работа. Говорят, начальство рудовозцам деньжат добавило – всё ж зима не лето, заработать можно, кабы така падера не поднялась. А чем ещё у возницы охотку к работе подымешь? рублём… Эх, кабы тогда рот не разинул да лошадей к рукам прибрал, ни перед кем бы не кланялся… – отчаянно махнул рукой Игнат. – Не одной, а четырьмя лошадьми руду бы возил. Деньжата уже не те, поболе – один бы золото взял…

Дрова в печи дружно затрещали, создавая уют и разнося по горнице приятный, едва уловимый запах дыма.

– Ты смотри-ка, как дрова разгорелись, – пропустив мимо ушей слова мужа, кивнула Пелагея на печь, загудевшую от враз взявшихся огнём дров.