Текст книги "Золотой дурман. Книга вторая"

– Хмм… – криво усмехнувшись, ничего не ответил Шиш.

– Ну, так я поехал… – пятясь задом и кланяясь, приговаривал Игнат.

– Да ступай уже! – зло крикнул Атаман. – Пока я не передумал.

– Ага… – лакейски кивнул головой Игнат и, развернувшись, быстро засеменил к своим саням.

– Ну вот, слава Богу пронесло… – облегчённо повторял Игнат, погоняя и так бегущего галопом Полкана. – И деньги вроде целы… – нащупал он, зарытый в соломе мешочек с собранной возчиками помочью.

Нервная дрожь сотрясала тело Игната, он всё ещё никак не мог успокоиться от пережитого. В его глазах, как видение, стоял свирепый образ Шиша, со звериной ухмылкой вытирающего окровавленный кинжал…

Только поздней ночью, осадив уморившуюся лошадь, Игнат постучал в дверь заезжей избы.

– Кого это по ночам носит?! – раздался из-за двери недовольный женский голос.

– А чево ты хошь, ежели ночью приспичило. На то она и заезжа изба, – откликнулся поздний гость.

– Ладно, заходи, – послышался звук отпираемых запоров.

Тёплым, людским духом пахнуло в лицо Игнатию.

Двое засидевшихся постояльцев, потягивая брагу, лениво подняли головы на вновь прибывшего.

_____________________

Жохом* – простым мужиком.

– Вечерять будешь? – глядя на гостя усталыми глазами, спросила хозяйка. – Пироги с капустой остались, шти ещё не остыли, – кивнула она на пышущую жаром печь.

– Угу, – устало бросил Игнат, – Да налей-ка мне ещё бражки, – глядя на подвыпивших постояльцев, почувствовал он необходимость залить недавно пережитый страх и не унимающуюся нервную дрожь.

– Ежели ещё чего осталось, – покачала она лагушок* и, вынув деревянный кляп, слила остатки в кружку. – Архип! – крикнула она в темноту комнаты. – Притащи-ка бражки да сходи коня накорми.

– Принесли кого-то черти на ночь глядя… – недовольно пробурчал Архип и шаркающей походкой прошёл в небольшую подсобку, где, по всей видимости, хранились съестные припасы и крепкие напитки.

Грызущее где-то в глубине чувство греха, заложенное в человека заповедью «Не убий», постепенно оставило Игната после двух кружек бражки. Его уже ничуть не трогало раскаяние за ни в чём не повинных переселенцев, убитых с его помощью.

«Недолго ещё осталось», – успокоил он себя. Ждущее своего часа золото бросит в бездну времени все его нынешние мытарства…

Едва занялась заря, Игнат был уже на ногах. Сытый Полкан нетерпеливо бил копытом укатанный снег.

– Но-о! – вскочил он в сани, держа путь на розовеющий восток.

«Теперь ему есть что доложить приказчику: и о планах возчиков, а главное – о покрывании беглых бийскими казаками, неожиданно вставшими у него на дороге».

Донос

К началу шестого дня пути на горизонте показался уходящий в небо дым барнаульского завода. Вот уже открылась заснеженная лента Оби, зеленовато-белой полосой встал вдалеке сосновый бор…

_________________________

Лагушок* – небольшой бочонок.

В первую очередь Игнатий кинулся разыскивать приказчика. Нетерпимость доложиться о выполненном поручении заставила забыть его об усталости от долгого пути.

– Так, так, так… – прищурив глазки на полном лице, повторял приказчик. – Значит, говоришь, Никифор Малышев уговаривал возчиков свалить руду в реку, ежели не пойдём на их условия?

– Так точно, ваше благородие, – преданно кивнул Игнат. – И ещё Лука Карпов, видать, сподручный его. К завтрему, думаю, уже здесь будут. Я-то скорей, скорей – торопился вас предупредить, – заискивающе поглядывал он на приказчика. – Вот только руду мне надоть бы попозже сгрузить, апосля того, как возчики вернутся, чобы на меня не подумали, ведь за это и жизни лишить могуть. А тут у меня отговорка есть: ничево не знаю – задержался у зятя.

– Хорошо… Ежели всё так, как ты обсказал, – получишь награду десять рублёв, да и выше начальству с похвалой о тебе доложу.

– А ещё вот что… – заговорщицки произнёс Игнат, стараясь подчеркнуть этим важность сообщения.

– Ну, говори… – въелся в него глазами приказчик.

– Подслушал я разговор промеж возчиков. Так вот, сказывал один из них про бийских казаков, что-де встретили они беглых да вместо того, чтобы в кандалы, – скрыли оных да пособили с их нуждой.

– Кто таков?! Про кого сказывал? – замер, весь внимание приказчик.

– Возчик Григорий Беспалов – из деревни Шубенки, про зятя свово – Ефима Назарова, – съёжился под колючим взглядом начальства Игнат.

– Ефим Назаров, говоришь… – взял перо приказчик. – Значит, Григорий Беспалов… – пометил он у себя.

– Он самый. А ещё вот что хочу доложить, – доверительно поглядывая на собеседника, начал Игнат. – Этот Ефим прошлогоднишним летом пособил арестанту Мирону Кирьянову бежать. Я так думаю, сговорись они заранее. До самого господина Качки дело дошло.

– Откуда знаешь? – недоверчиво-строго бросил приказчик.

– Дык сам свидетелем был, апосля их превосходительство самолично расспросили меня о том.

– Так, так… – глядя мимо Игната, постукивал по столу пальцем приказчик. – Вижу, толковый ты мужик – правильный, всё подметил. Думаю, большое довольство у начальства тобой будет. За твой донос ещё и похвалу, акромя десяти рублёв, получишь.

– Вы бы, ваше благородие, замолвили словечко за меня – подорожную грамоту к лету надоть выправить.

– Это куды ж ты собрался?

– Пару лошадёнок, думаю, у инородцев выменять. Слух идёт, что за товар – мануфактуру, побрякушки там всякие – пополам дешевле конь выходит. Да и в перевозе руды заводу пользительность от меня большая будет, – просяще заглянул он в глаза приказчику.

– Хмм… Там видно будет, – с нотками недовольства произнёс тот и, поднявшись, дал понять, что разговор закончен.

Добрых полсотни солдат, перекрыв дорогу, растянулись цепью невдалеке от берега Оби.

– Вот наказание-то… Сколько ещё ждать? – притоптывал от холода ногами молоденький поручик.

Но вот в морозном воздухе послышалось отдалённое ржание лошадей.

– Едут… – облегчённо вздохнул он.

– Стой, мужики! – поднял руку Никифор. – Однако нас уже встречают…

– Давайте подъедем поближе, узнаем – по чью душу они тута собралися, – кивнул в сторону служивых Лука.

– Попробуем… – согласился Никифор.

Прогремевший со стороны реки залп осадил гружёную рудой вереницу лошадей.

– А ну, разворачивайся к заводу! – надсадно крикнул поручик.

– Откуда они прознали про нашу задумку? – недоумённо произнёс Никифор.

– Да хто их знат… – пожал плечами Лука. – Можа, хто заметил ненароком, что не туды свернули, да и донёс.

– Придётся к заводу ехать, иначе враз положут здесь нашего брата, – в отчаянии махнул рукой Никифор.

– Никифор Малышев, Лука Карпов и Григорий Беспалов – зайдите ко мне, – подошёл к сгрузившим руду возчикам приказчик.

– Чево надо? – не понял Григорий.

– С податными из ваших деревень неразбериха получилась. Кто за кого отрабатывает?

– А мы-то здеся каким боком? На то староста имеется, – недоумённо выпалил Лука.

– Да где я его искать буду? Зайдите, взгляните на списки.

Возчики, пожимая плечами, пошли вслед за приказчиком.

Полдюжины солдат, выстроившихся по обеим сторонам двери, встретили приглашённых.

– А это чево ето? – опешил Лука.

– Господин поручик, забирайте, – пропустив мимо ушей его вопрос, кивнул приказчик на Григория.

– Пошли… – грубо бросил поручик. – А этих на гауптвахту, – указал он солдатам на Никифора и Луку.

Пройдя длинным коридором, поручик открыл дверь полутёмной, с маленьким зарешеченным окошком, комнаты, освещаемой из-за недостатка дневного света светильником с пятью свечами.

– Садись, – коротко бросил он, указав на грубо сколоченный стул.

– Ну что, рассказывай про зятя своего, – надменно взглянул он на возчика.

– А чево об ём сказывать? – пожал плечами Григорий. – Служить хорунжим в бийском гарнизоне, за ясаком в командирах ходить – ну и всё, пожалуй.

– За ясаком, говоришь, ходит… – с нотками подозрительности в голосе переспросил поручик.

– Ну, да… – утвердительно кивнул допрашиваемый.

– А про беглых чево скажешь?

– Каких беглых? Помилуй, батюшко! Ничево мне про то неведанно.

– А которым он пособил в нужде, вместо того чтобы в кандалы, – прищурил глаза приказчик.

– Да не было такого! Впервой от тебя слышу, ваше благородие.

– Ну вот что. Вижу, бесполезно тебя дальше о том расспрашивать, – начал терять терпение поручик. – Розгами, думаю, тоже язык тебе не развяжешь. А сделаем тогда вот что! – угрожающе поднял он палец вверх. – Пущу я слух, что через тебя мы узнали о задумке возчиков свалить руду в Обь, коли начальство не пойдёт на их требования. И на Никифора с Лукой ты показал как на зачинщиков. Предупредил, мол, нашего агента, когда мимо деревни Шадринской проезжали, чтоб руководству завода сообщил о готовящемся злодействе… Тебя свои же и порешат, апосля плеваться будут, вспоминая твоё имя.

– Ну, енто вы, ваше благородие, загнули, – ухмыльнувшись, покачал головой Григорий. – Это ж надоть – я на своих товарищав донёс… – недоумённо пожал он плечами.

– А как ты хотел? – хитро ухмыльнулся поручик. – Ежели не желаешь по-хорошему доложить – будет так, как я сказал. Посиди и подумай немного, а я вскоре вернусь, – лениво поднялся он со стула и вышел за дверь.

– Охранник! – послышался оттуда его голос. – Постереги этого, чтоб не сбежал…

Поручик осторожно постучал в дверь командира Колывано-Воскресенского батальона.

– Разрешите, ваше высокоблагородие, – слегка согнулся он в услужливом поклоне.

Секунд-майор едва заметно кивнул, не отрывая взгляда от лежащих на столе бумаг. Поручик подошёл ближе и остановился в почтительной позе, ожидая, когда майор Тёрский оторвётся от дел.

– Знаю, знаю… – перелистывая бумаги, произнёс командир горного батальона. – Похвально, поручик – непременно получите благодарность за ваши действия… Ловко вы их опередили, – подняв голову, коротко ухмыльнулся он. – Ну и что? Где зачинщики?

– На гауптвахте, ваше высокоблагородие, – и поручик коротко рассказал о происшедших событиях. – Как прикажете наказать злодеев?

– Подстрекателю двести пятьдесят, а сообщнику двести розог – думаю, в самый раз будет, чтобы наперёд неповадно было.

– Выдержит ли? Двести пятьдесят… А ну, как помрёт?

– Ну и делов-то, – пренебрежительно бросил майор.

– Взбунтоваться возчики могут, – осторожно возразил поручик.

– А вы что, черни испугались? – иронически усмехнулся Тёрский.

– Никак нет, ваше высокоблагородие, о заводе радею.

– Это хорошо. Но проучить этих мужиков нужно. В прошлый раз, из которых деревень половина приписных на отработки не явилась.

– Тут, Иван Семёнович, вот ещё что… – выждав немного, продолжил поручик. – Донесли мне, что кое-кто из бийских казаков беглых покрывает, – поручик замолчал, выжидательно глядя на майора.

– Говори, не тяни. Кто такие?! – резко бросил тот.

– Доподлинно известен один – Ефим Назаров, шурин его у меня сидит, – кивнул поручик на дверь. – Он по простоте души и доверию рассказал об этом возчикам, ну и до нас слух дошёл. Говорить не хочет, мол, духом ни о чём не ведаю.

– Бить розгами, пока не заговорит! – стукнул кулаком по столу майор.

– Не-ет… – вкрадчивым, извиняющимся тоном не согласился поручик. – Поверьте мне, таких хоть до смерти запори – молчать будут. Смею доложить вашему высокоблагородию о своей задумке: припугнул я возчика, что слух пущу, будто бы он на товарищей донёс, да и зятя своего выдал. Ему это пострашнее плетей будет… Как вы думаете?

– Толково… – похвалил Тёрский. – Только вот что… – подумав, поднял он палец вверх. – Может, мужик тот толком и не знает, что да где? И что мы тогда получим, коли его свои же порешат? Это, конечно, пострашней плетей будет… А проку-то? Тут нужно хитростью: подослать к нему человека, чтобы в доверие вошёл, да потолковал с ним – как бы беглому помочь. Здесь-то он, ежели не знает, у зятя совета спросит и сведёт его с нашим человечком. А как до дела дойдёт – тут мы и накроем всю эту компанию казачков, – испытующе поглядел майор на поручика. – Так что пускай руду, как положено, до последнего зимнего пути возит, он нам ещё сгодится… А тех двоих завтра утром выдрать, чтобы другим неповадно было.

– Слушаюсь, ваше высокоблагородие, – почтительно поклонился поручик и, развернувшись на каблуках, вышел из кабинета.

Едва освещённая порочная комната холодной сыростью ударила в лицо назначенным для наказания возчикам. Двое дюжих солдат оценивающе осматривали длинные прутья, набирая в руку пучки берёзовых розог.

– …Никифор Малышев – двести пятьдесят розог и Лука Карпов – двести розог, – монотонно, нараспев, закончил читать указ о наказании зачинщиков гауптвахтенный писец.

Дюжий служивый схватил за ноги поваленного на лавку Луку.

– Ну что, получили расчёт за руду? А это вам добавком будет, – назидательным тоном произнёс поручик. – Приступайте, – махнул он рукой.

Свистнули розги и красными полосами легли на спины наказуемых.

Стоявший рядом с поручиком унтер начал отсчитывать удары. Только его монотонный счёт, свист розог да глухой сдержанный стон наказуемых нарушали тишину в помещении.

– Крепкие, дьяволы – не орут, не просят о помиловании, – с нотками досады бросил поручик.

– Сто сорок… сто сорок один… – сбиваясь, считал унтер над впавшими в беспамятство возчиками.

– Продолжайте без меня, – бросил поручик унтеру, потеряв всякий интерес созерцать бесчувственных наказуемых.

– А ну-ка, охолоника их холодной водичкой, – кивнул тот дюжему рябому солдату.

– Чичас, – переводя дыхание и вытирая пот, ответил служивый.

– А етому ужо ничево не надоть, – присмотревшись, небрежно повернул он голову бездыханного Луки.

– Ну, давайте, заканчивайте с этим и обоих на улицу – пусть чернь их забирает, – кивнул унтер на Никифора.

– Забили, злодеи, до смерти, – скрипя зубами от гнева, осторожно тащил к саням Афонасей с товарищами Никифора.

– Да этот вроде живой, а вот Лука… – с болью произнёс Андрей Фомин.

– Надоть бы каку помочь его жене, Матрёне, собрать, да лошадёнку отвесть. – Хто там из ево деревни? – обвёл взглядом возчиков Афонасей.

– Я буду… Никиткой меня кличут, – украдкой смахивая слезу, ответил высокий плечистый паренёк.

– Ты не беспокойся, дядь Афонасей, всей деревней пособим его семье.

– Кто же эта иуда? – зло сверкая глазами, обвёл Афонасей возчиков.

– Поди, тот барнаульский, что вперёд уехал, – предположил Козьма.

– Не-е… – мотнув головой, протянул Андрей Фомин. – Я того мужика аккурат в полдень у заводу видал. Токмо с рудой возвращалси, баит*, у сродственника задержалси – уж шибко плохой свояк, того и гляди помрёт.

_______________________

Баит* – говорит.

– Кто же тогда донёс на Никифора с Лукой? Можа, кто из местных видал доносщика? Порасспрашивайте, мужуки… Ежели найдём – убью гада! – с гневом бросил Афонасей.

Жарко истопленная печь, потрескивая прогорающими дровами, отдавала благодатное тепло в пространство горницы. Пелагея сняла с шестка медный чайник и, неспешной походкой пройдя по горнице, поставила на стол.

– Фу-у! – отдувался Игнат после бани, развалившись на лавке. Он только вернулся с провизией из Белоярской слободы, за что поимел неплохой барыш от поставщика. – Хорошо! После зимнего пути да в жаркую баню… – прикрыл он глаза от удовольствия: «Как удачно всё обернулось: и на Змеёву гору – хороший куш сорвал, и с поставщиком успел, и от начальства похвалу поимел…».

– Ноги хоть подбери, растянул до самой печи – того и гляди споткнёсся, – недовольно буркнула Пелагея.

– Да чево ты ворчишь? Вишь, мужик с дальней дороги отдыхат…

– С дальней… – иронически усмехнувшись, передразнила жена.

– А чево! Хоть и недалёко Белоярска слобода, а сопли-то поморозить пришлось, – возмущённо оправдался Игнат. – Зато деньгу с поставщика сорвал. Теперяча только бы подорожную изладить… Ах, кабы приказчик подмагнул! – бросил он с надеждой.

– Ты лучше Прохора держись, – отозвалась Пелагея. – А приказчик твой – сегодни сказал, а завтри – забыл… Прохлопашь золото.

– Тьфу!.. Типун тебе на язык, – выругался Игнатий. Он и сам, вспоминая последний разговор с приказчиком, метался в сомнениях: «Будет ли тот чего делать для него?».

– Ну дык, ежелив прижмёть, можно и Прохора попросить, – развёл он руками.

– Ишь ты – прижмёть! – зло отпарировала Пелагея. – Прохор мужик обидчивай, коли узнат, что за его спиной шашни крутишь – половиной тогда не отделаисси. Положит тебе третью часть, а там – хошь возьми, хошь рёвом реви, не уступит.

– Дык это я так – мечтаю, чтобы Прохора какой раз не озабочивать, – извиняющемся тоном выгородился Игнат. – Конечно… Он к начальству поболе доступ имеет – ему и с такой просьбой подойтить незатейно… Ну, дык и я в стороне не стоял: бийские-то казаки нать место того, чтобы к Бакаю отправиться, в паруб угодят… Это сурьёзная провинность – беглых покрывать. А нам через их больша бы помеха случилась золото забрать.

– Ясно дело: ежели говоришь, что они этого сбёгшего в том месте, где ты золото спрятал, дожидаться будут, – согласно кивнула Пелагея.

«Долго бы они там просидели, Мирона дожидаючись, от которого и костей-то уже не сыскать. А вот для меня больша бы помеха получилась – идола золотого забрать…» – пронеслось в голове Игната.

Не только бийские казаки намеривались дождаться и захватить Мирона, когда тот придёт забрать идола, но и Бакай длинными зимними ночами вынашивал планы, как возвернуть свою святыню. Лёжа под тёплыми шкурами, он часами глядел в едва освещаемое тающими углями очага пространство юрты: «Чую, здесь он где-то спрятан – священный идол. Наверняка этот вор не забрал святыню с собой – значит, рано или поздно придёт за ним. Надо бы гонцов по улусам послать, предупредить, чтобы не проглядели шайтана, а мы уж выследим его», – текли в голове обнадёживающие мысли…

Который день заунывная песня метели висела над глухой тайгой Телеуцкой землицы. Колючий холодный ветер с воем гнал по долинам тучи снежной пыли. И лишь в раскинувшихся на его пути кедрачах и ельниках, оставляя глубокие сугробы, смирял он свой пыл.

– Фу!.. – выдохнула Авдотья, обивая на пороге валенки. – Умаялась, пока до скотины добралась. Такой уброд на дворе… Вон, у Никиты Данилова избу до окон занесло.

– Ну дык, чево ты хошь – третий день буран метёть, – отозвался с полатей Антип. – Да и куды ты в таку рань соскочила? Щас, вон, Мирон подчембарится* – и прогребёт дорожку.

– Я мигом… – отозвался Мирон, одной рукой заправляя рубашку, а другой хватая полушубок.

– Да опнись*!.. Чево теперь ужо… Скотина накормлена, корову подоила, – махнула рукой Авдотья.

_____________________

Подчембариться* – заправить рубашку.

Опнись* – остановись, задержись.

Но Мирон, недослушав, уже схватил шапку и выскочил на улицу. Проваливаясь по пояс в сугробах, он разыскал лопату и, подставляя лицо приятно освежающим колючим снежинкам, стал раскидывать снег:

«Хмм… Никита, Никита, – вспомнились слова Авдотьи. – До чего знакомое имя… Никита Назаров», – сама собой появилась фамилия. Странное ностальгическое чувство охватило его сердце. Невидимый образ какого-то очень близкого человека предстал пред ним.

Мирон мотнул головой, чтобы стряхнуть это безликое наваждение. Но следом пред глазами встал образ Марьяны, и воспоминание о ней тоской кольнуло его сердце, отозвавшись чувством одиночества в этом затерянном мире. Опершись на лопату, он остановил свой взгляд на проступающей из снежной пелены Евсеевой избе.

Сквозь мглу и завывания ветра вдруг в памяти всплыли строки из стихов – тех, которыми он увлекался в столице:

…Летите, мои вздохи, вы к той, кого люблю,

И горесть опишите, скажите, как терплю;

Останьтесь в ея сердце, смягчите гордый взгляд

И после прилетите опять ко мне назад;

Но только принесите приятную мне весть,

Скажите, что ещё мне любить надежда есть…

– Мирон, иди завтрикать! – прервал его грустные мысли голос Авдотьи. – Вон, сколь снегу ужо перелопатил… Бросай! Разве успешь за бураном-то…

– Иду!..

Скинув полушубок, Мирон неуверенно затоптался у порога.

Глиняный горшок овсяной каши и издающие ароматный дух пироги с капустой уже дожидались едоков.

– Ну, чего под порогом стоишь? Бросай шубу на пятры* да проходи к столу, – кивнула Авдотья в передний угол. – Сколь у нас живёшь, а всё чегой-то стесняисси.

– Да не заработал ещё на завтрак, – шутливо улыбнувшись, развёл руками Мирон.

_______________________

Пятры* – жёрдочка над печью

– А мы тебя не на работу нанимали, – раздался с печи хриплый голос Антипа. – Здесь тебя никто куском не потакат. Ну а ежелив положа руку на сердце сказать – всё хозяйство, почитай, на тебе дёржится… Вот гли-ко: сено прибрал, коней обиходил, баню подправил… А-а, да чевой там говорить-то!.. – сбившись со счёта, махнул рукой Антип.

– Да я вроде как шуткой… – извиняющимся тоном постарался загладить оплошность Мирон.

Антип, кряхтя и кашляя, слез с печи.

– Шуткай… – недовольно проворчал он и, сунув ноги в валенки, прошёл к столу.

Мирон достал с полки свою посуду, и с печалью в глазах глянул на подоконник, где в глиняной черепушке стоял засохший букетик собранных Марьяной осенних цветов.

«Как бесконечно долго тянется время… Когда же закончится эта зима? Когда он снова увидит Марьяну?» – размышлял Мирон, с неохотой помешивая кашу.

– А чево такой поникий? – заметил его удручённое настроение Антип.

– Зима малость притомила, – не глядя на него, с грустинкой произнёс Мирон.

– Да-а, зима долгая, – поддержал его Антип. – Не успет солнышко взайтить – как уже темнятса… Шибко тут не разгуляишси: скотину обиходить, дров нарубить да кода на охоту успешь. Я вон ишшо по вечерам бабам лукошки плету: по грибы, по ягоды… А ты бы взял да истопил баньку: она и тоску с тебя прогонить, и Авдотья помоитса, да и мне охота попариться и болесть смыть… Который день уж горло раздират. Побелковал себе на хворобу…

– Сиди ужо, болесть ему смыть! Обыгаишься, тогда и в баньку можно итить, – строго прикрикнула Авдотья.

– Да уже невтерпёж веничком еловым похлестаться!..

– Пущай Мирон душу отведёть, а ты успешь похлестаисси.

– Это бы сейчас не помешало, – второпях закончив завтрак, спохватился Мирон…

И вскоре из раскрытых дверей небольшой кедровой баньки клубами повалил дым…

Прихватив чистое бельё, Мирон забежал в сараюшку и выбрал себе берёзовый веник с тимьяном и душицей. Чисто выскобленная Авдотьей банька дыхнула на него жарким ароматом кедра.

– Ух-х!.. Хорошо натопил! – воскликнул он, потирая ладоши.

Мирон нахлобучил шапку и с наслаждением развалился на верхнем полке, подложив под голову душистый заваренный веник. Какое удовольствие – под завывания пурги растянуться в жарко натопленной баньке, мысленно улететь в какое-нибудь беззаботное время и, вдыхая коктейль ароматов кедра, берёзы и душистых трав, растворить в нём все горести и печали… Хорошо согревшись, Мирон всласть отхлестался веничком и, выскочив из бани, нырнул в пушистый снег. Мириады жгучих иголочек обожгли его тело.

«Как всё-таки хороша простая крестьянская баня!..» – непроизвольно пробежали мысли в его голове…

– Ну, как банька? – встретил его Антип.

– Лучше некуда! – с восторгом ответил Мирон. – Все грусти-печали там оставил.

– Вот погодь: обыгаюсь – с тобой белковать пойдём. Всё хоть маненько разветришся.

– Набелковалси уже – который день харчишь*, – вмешалась в разговор Авдотья.

– Ну дык, какой мороз тода завернул – деревья трешшали, – оправдался Антип.

– А тебя край приспичило в таку стужу ташшиться белковать!..

– А-а… – махнул рукой Антип, не желая дальше препираться. – Тебя послушать – так всю зиму в избе просидеть, – направился он к печи, намериваясь залезть на тёплые полати.