Текст книги "Золотой дурман. Книга вторая"

_____________________

Шкеры* – штаны.

– Да т-так п-провианту немного да кой-кака с-старенька одёжа…

– А чего так скудрошились*? Слазь с коней! – сурово прикрикнул злодей.

И тут только Игнат осмелился взглянуть на говорящего: заросшее бородатое лицо с огромной серьгой в ухе откликнулось животным страхом у обоих сродственничков.

– П-помилуй, с г-голоду ведь п-помрём! – слёзно взмолился Игнат, ухватившись за сумки. – Вон, у инородцев – чего хошь в достатке… – судорожно перебирал он в голове варианты, как отвести беду от своих сокровищ.

– Давай, вытрясай! – грозно пробасил злодей. – Посмотрим на твои монатки.

– Чего там у тебя, Бес?! – раздался сиплый голос.

– Да вот, улизнуть хотели, – окинув жертву язвительным взглядом, ответил тот.

– Какого лешего ты с ними валандаешься? Жуликом обоих – и делов-то… Подмогнуть чо ли? – подъехал сипатый поближе.

Что-то очень знакомое, отдающее страхом, показалось Игнату в этом шипящем голосе.

– Шиш?! – рассмотрел он подъезжающего. – Вот, последнее забират… А я ведь тебя сразу признал… – рабски льстивым взглядом встретил он разбойника.

– Погоди, погоди! Однако я тебя иде-то видел… – бросил тот удивлённый взгляд.

– Ну а как жа!.. Вы у меня в руде от патрулей казачьих схоронились, да с подорожными вам подмагнул, – угоднически улыбаясь, лакейским тоном пояснил Игнатий.

– Лофан?! – прищурил глаз Шиш. – А ты как тута?.. Чего это тебя сюды занесло?

– Вот, господина сопровождаю. Деньжат подзаработать хочу – семья большая, вот и приходится крутиться… Пришлось заночевать здесь.

_______________________

Скудрошились* – испугались.

– Сверкальцы, рыжики, скуржа имеется? – кивнул Прохору Шиш.

– Чево? – не поняв, пригнулся тот в испугано-услужливом поклоне.

– Камешки, золото, серебро… – грубо пояснил Бес.

– Вот – сто двадцать рублёв ассигнациями, – вытащил трясущимися руками пачку аккуратно свёрнутых купюр Прохор.

– Засунь их себе в задницу, здесь такими финалами делать нечего, – брезгливо бросил Шиш.

– Ну так чего с имя?.. Приткнуть али как? – словно спрашивая дозволения, пробасил Бес. – Бандырь-то* его в самый раз мне будет, – кивнул он на Прохора.

– И-игнат, это ч-чего они уд-думали? – прошептал тот трясущимися губами.

– Ты чего там бакулишь, бутеня*? – прохрипел Шиш.

– Да вот, спужался он шибко. Отпустил бы ты нас… Не погуби!.. – с побледневшим от страха лицом едва выдавил из себя Игнат. – Уж я-т-то к-как вам ус-служил, – впился он испуганно-просящим взглядом в своего бывшего знакомца. – Вон, и с Мартыном пособил…

– Да-а, – это ты ладно нам указал. Мастерский кузнец был – ловко с путами сладил. А то у Мартына кряковки* чуть было не отмёрзли… Приткнуть пришлось, чтобы не сболтнул чего.

– А, так Мартын – с вами? – видя, что его устрашитель немного оттаял, с угодливой улыбкой произнёс Игнат.

– А где ж ему быть – вон он! – кивнул тот на толпу разбойников.

– Сваливай манатки в кучу! – донёсся оттуда приказной бас Атамана. – Сверкальцы, рыжики ищите!.. Эй, Чухарь*, где, говоришь, висел рыжий идол? – который раз допытывался он у примкнувшего к ним инородца.

В душе похолодело у Игната от таких слов Атамана: «Ну как в сумки заглянет!..» – трясясь от ужаса, думал он.

______________________________

Бутеня* – пузатик.

Кряковки* – связанные руки.

Чухарь* – глухой тетерев (часто не понимая задаваемых им вопросов, инородцы молчали, не зная, что ответить).

Бандырь* – сюртук, пиджак.

– Да не трясись ты!.. Не трону я тебя. Это я так, попужал немного, – снисходительно прошипел Шиш. – Не забыл ещё того лоха, которого прикончил – в шею, жуликом?.. Помни: ты теперя с нами кровью повязан… – Пущай едуть… – махнул он Бесу.

– Ага, ага… – торопливо заскочили в сёдла родственнички и, благодарно поклонившись лиходеям, направили лошадей к лесу.

– Ну ты, Игнат!.. – немного придя в себя, округлил глаза Прохор, словно столкнулся с чем-то пугающим, когда они скрылись в разлапистых ветвях елей.

– Чево? – недовольно бросил тот.

– Я бы не смог так – человека прикончить.

– Не ты – так тебя, – хладнокровно ответил Игнат, соскакивая с лошади. – Им человека жизни лишить – что тебе комара прихлопнуть, – пояснил он шурину словами Мартына.

– Как это?.. Не ты – так тебя… – недоумённо дёрнул плечами Прохор.

И Игнату пришлось вкратце поведать про оставшихся лежать на чужбине братьев-переселенцев.

– Это верно – прикончили бы они тебя… – понимающе кивнул Прохор. – Но вот так, с ходу, порешить мужуков… Не знаю…

– Узнаешь, ежелив прижмёть… – холодно бросил Игнат.

– И куды ж теперя? – недоуменным взглядом окинул местность Прохор.

– А я почём знаю… Вроде оттель мы пришли, – кивнул Игнат на виднеющиеся в утренней дымке отроги скалистых гор. – Туды двигаться надоть.

– Лучше здесь останусь, чем без проводника через таку страсть возвращаться, – вспомнил Прохор вчерашний переход. – Пахома надоть искать, коли живой, – кивнул он в сторону селения. – Али же из инородцев кого нанять… Подождём, когда эти лиходеи уедуть.

– Пожалуй, по-другому никак… – согласился Игнат, выглядывая через густые ветви на хорошо просматриваемое селение.

Со свистом и гиканьем, поднимая пыль, разбойники, нагрузившись добром и захватив женщин, оставили улус Бакая.

– Ну что, поехали? – махнул Игнат в сторону притихшего после разыгравшейся трагедии селения.

Плач и стон доносились повсеместно из разграбленных бандитами юрт.

– Ой, смотри! – кивнул Прохор на лежащего в луже крови инородца. Недалеко от него, закатив глаза в небо, лежал бездыханный разбойник с торчащей из груди стрелой.

– Это же этот, чо нас встречал – Качкар вроде имя его. Кажись, живой ещё, – заметил он судорожное дыхание и едва уловимый стон. – Можа, того, позвать кого, помрёть ведь…

– А хоть и помрёть, тебе-то чево? – безразлично бросил Игнат. – Нам бы Пахома живым сыскать да скорее обратно. Ему скажем, что спужался ты разбойников, не хошь дальше итить – домой, назад решил повернуть.

– Смотри-ка, даже своего не подобрали… – окинул робким взглядом бездыханного лиходея Прохор.

– А к чему он им такой нужон? – нехотя ответил Игнат.

Они осторожно откинули полог и с остатками страха от пережитого боязливо шагнули в темноту юрты Бакая.

– Никого… – с дрожью в голосе прошептал Прохор.

– Можа, и Пахома прихватили? – с досадливой тревогой отозвался Игнат.

– Ну, слава Богу! – послышалось облегчённое восклицание из-под шкур в углу юрты. – Мне уж учудилось – опять бандиты нагрянули, – показалось в сумраке тлеющего очага перепуганное лицо Пахома.

– Живой! – с радостью в голосе воскликнул Игнат, разглядев привыкшими к темноте глазами проводника.

– Ох, и страху натерпелси, когда они отседа барахло стали вытаскивать, едва от ужасти не помер. Забилси в угол, под шкуры… Всё, думаю, конец пришёл, а, видать, судьбинушка бережёть жизню…

Расправа

– Назад, домой, возвертаться надоть – не хочеть Прохор Анисимович далее иттить по причине неспокойствия в местах этих, – перебил его Игнат.

– Домой, домой… – повторяя как заклинание, с довольной улыбкой закивал головой Пахом. – Пять рублёв готов уступить, только бы дальше не итить – боязно шибко… Видал чо? – неопределённо указал он глазами в сторону двери.

– А они чево – твои знакомцы? – со страхом в голосе спросил проводник у Игната. – Слыхал я, как хрипатый признал тебя.

– Да это так, обознался он, – поспешил разубедить его тот, поняв, что Пахом слышал весь их разговор с Шишем.

– Хм… – криво улыбнувшись, недоверчиво мотнул головой проводник. – Ну чо? Давайте уже отправляться, – поторопил он спутников, не желая более задерживаться в этом убитом горем месте.

– А мы уже готовы, – заторопились сродственнички.

Медленно, словно боясь потревожить скорбную тишину, проехали они через опустевшее селение. Из юрт повсеместно раздавались стоны и причитания.

– Забрали уже… – скорбно кивнул Прохор на место, где лежал Качкын.

– Теперяча шаман будеть вокруг яво скакать, пока тот не помрёть, – с иронической улыбкой бросил Игнат.

Неторопливой рысью путники направились к подступающим с севера отрогам гор, сурово надвинувшимся на благодатную долину.

– Ну чо, передохнём чуток, да и перекусим заодно, – спешился Пахом около круто убегающей вверх каменистой тропы.

– Немного пожуём – чего разъедаться, – холодно бросил Игнат. – Как вспомню энту страсть – кусок в горло не лезить…

Теперь, когда сокровища были рядом, он уже с беспокойным трепетом в душе представлял предстоящий переход через перевал, где уходящие отвесно утёсы и бездонные пропасти могли в любой миг лишить всего – сокровищ, жизни, сбывшейся мечты о сытой будущности.

– Ну, это вы как хотитя, а я шибко проголодался, – уплетая за обе щёки, ответил Пахом.

Подождав, когда лошади насытятся сочной травой, путники проверили крепления на вьюках и приготовились к переходу через перевал.

– Хошь-не хошь, а ещё раз придётся через енту страсть пройтить… Не дай, Господи, сгинуть в энтих краях, – тяжело вздохнув, нерекрестился Прохор.

– Но-о! Пошли! – подстегнул Пахом лошадей, и весь небольшой караван медленно вступил на горную тропу.

Тяжёлая поступь взбирающихся в гору навьюченных лошадей, да шум катящихся вниз камней, нарушали нависшую над суровым безмолвием тишину.

– Красота! – окидывал взглядом Пахом уходящие вдаль горные хребты, когда путники оказывались на вершине очередного подъёма. – Вроде как молодость свою встретил… Ох, и поисходил же я по энтим тропам.

– Скорей бы заканчивалась эта красота, – стараясь не смотреть по сторонам, угрюмо бурчал Прохор.

– Того и гляди, кабы в пропасть не сорваться, – вторил ему Игнат.

Так далеко от них было окружающие величие природы, только мысли о золоте согревали холодеющую от страха душу…

– Поспешать надоть, – тревожно произнёс Пахом, вглядываясь в потемневший на западе небосвод. – Ветер оттель подул – либо мокреть, либо снег жди.

– Ой, Господи, не приведи в мокряту по этим каменьям карабкаться, – изменившись лицом от нахлынувшего страха, уставился Прохор на проводника, словно от того зависило – быть непогоде или нет.

– Да ты, Прохор Анисимович, не пужайся, здеся недалёко пещора есть, там и переждём ненастье, – успокоил Пахом. – Поторопиться только нужно.

Как ни старались путники успеть укрыться от непогоды, хмурые тучи, подгоняемые крепчающим ветром, заволокли небо. Холодный дождь, перешедший в мокрый снег, застал вояжеров, когда они были почти у цели.

– Ну, ещё немножко – вон и пещору ужо видать, – подбадривал Пахом спутников.

Тяжело дыша, с испуганно-бессмысленным взглядом, те едва поспевали за проводником, который то и дело останавливался, поджидая трясущихся от холода и страха сродственников.

– Ну вот и пришли… – зажёг Пахом лучины, захваченные на всякий непредвиденный случай в горах. – Смотри-ка, и дровишки здеся имеются. Видать, охотники позаботилися…

– Ой, чую, несдобровать мне – я ведь шибко к холоду слаб, – стуча зубами, едва выговорил Игнат, привалившись к сумке с сокровищами. Мокрая, обледеневшая одежда колом топорщилась на его худощавой фигуре.

– Бр-р-р-р! – хлопал себя по бокам Прохор. – Эта падера нам хворью вылезет.

Пахом достал из вьюков шкуры, выбрал ровное место и разложил их на полу.

– Погоди, счас костёр разожгу…

Сухие дрова быстро занялись жарким пламенем.

– А ну, скидавай одёжу! Щас я тебя отогрею – апосля сухую наденешь.

Смочив тело Игната водкой, он с усердием стал растирать посиневшего от холода бедолагу.

– Ну, как?!

– Тепло пошло… – с удовлетворением произнёс тот.

– Щас одёжу сухую оденешь да немного внутрё прими, – плеснул водки в кружку Пахом.

– А теперяча ты давай! – кивнул он Прохору. – Снег с дождём не страшно – вон, и Игнатия от хворобы избавил.

Проделав ту же процедуру с Прохором, проводник закутал сродственничков в шкуры и в одной исподней рубашке присел погреться у костра. Утомлённые нелёгкой дорогой, Прохор и Игнат тут же мерно захрапели…

Весь остаток следующего дня бушевала непогода. Насыпав лошадям овса из запасов, путникам пришлось провести ещё одну ночь в гроте под тёплыми шкурами…

– Ну вот и солнушка! – с улыбкой встретил Пахом раннее утро. – Не так уж и далёко осталось – вскорости спустимся в долину, а там и до озера недалече.

Такая новость придала бодрости его спутникам, и они увереннее прошли оставшуюся часть тяжёлого перехода.

– Кончать надоть Пахома… – приотстав от проводника, шепнул на ухо Прохору Игнат.

– Ты чево, сдурел?! – выпучил тот изумлённые глаза. – Как мы без яво до иноверцев доберёмси? Да и те спросють, куды проводник делси. Видал, как они с ним любезничали – знакомца признали…

– Ха! – презрительно хмыкнул Игнат. – К вечеру уже недалеко от озера будем – а там уж дорогу найду. Я когда ещё с Клюге ходил, ентот путь хорошо пометил… А иноверцы к чему тебе? За то золото, что у нас лежить, можно и про иноверцев, и про рыбу, и про лошадей, что у их оставили, забыть.

– Ну, это так… – потёр затылок Прохор. – Как знашь, только я тебе тута не помощник – сердцем слаб на таки дела.

– А чего сумлеваться-то? Мы яво ещё по первости, перед походом порешить удумали. А ну, коли по пьяни про разбойничков сболтнёт? Ведь не поверил же, что Шиш обознался. Да и про золотишко, что мы на реке собирались взять, похвалится – ведь у пьяного чо на уме, то и на языке.

– Да-а… За тако могут и в кандалы, – поёжился Прохор. – Строго щас за самовольство. Сама ампираторница на то золото глаз положила.

– Во-во… – поддакнул Игнат. – Пахому-то всё одно – сбрехнёть, чево с пьяного возьмёшь… Думашь, он како дело заведёть на то золото, чо намыл? Пропьёть…

К вечеру путники выбрали место для ночлега: перелесье, заросшее сочной травой, неподалёку бьющий родник и стоящие кругом ели.

На зеленеющей поляне разбили палатку, захваченную на случай дождя и ночных заморозков – частенько июньские ночи в горах оставляли серебристый иней, исчезающий с лучами утреннего солнца…

И вот уже яркий костёр запылал в сгущающихся сумерках.

– Теперя можно и кашу с мясом изладить, – достал Пахом крупу и сушёное мясо. Надоевший перекус всухомятку вызывал необходимость в горячей пище.

«Так, так… – сидя на поваленном дереве, повторял про себя Игнат, обдумывая варианты расправы над Пахомом. – Вот уже и каша готова, и чай из душистых горных трав настаивается», – с беспокойством поглядывал Игнат на исходящий ароматом кипяток, ощупывая в кармане губительное зелье.

– Ну чо, мужуки, давайте повечерим! – потёр он ладоши, взяв на себя роль хозяина. – Попробуем горяченькой кашки, да с мясом… Ну и мастер ты, Пахом, до чего духовита… А я щас чайку разолью, – с железным блеском в глазах схватил он котелок. Щепотка губительной травы незаметно легла в кружку Пахома.

«А теперь пущай настоится, пока с кашей управляются», – отметил он про себя, искоса поглядывая на душистый травяной чай.

С наслаждением расправились путники с горячим ужином, и теперь запивали вкусную кашу запашистым чаем.

– Ну вот, наелси – можно и до утра, – погладил насытившееся брюхо Пахом. – Пойду уже ложиться, – приподнялся он, намереваясь встать. – Ой, мужуки, чой-то тошно мне враз стало… То ли травку каку худу в заварку бросил… Воды, подайтя воды!.. Жалудок промыть надобно, – прерывисто дыша, выдавил проводник.

– Это щас! – вскочив, холодно бросил Игнат.

Отойдя немного, он остановился и выжидательно стал наблюдать за происходящим.

– А ведь вместе чаёк пили… – надрывно дыша, остановил Пахом помутневший взгляд на Прохоре. – Отравили!.. – судорожно выгреб из кружки остатки зелья бедолага. – За чо?!.. – выкатив обезумевшие глаза, мёртвой хваткой вцепился он в рубаху Прохора.

– Игнат! – вне себя от страха заорал тот.

– Чево орёшь? Не мужик чо ли! – подбежал Игнат и со злобой на лице резко оттолкнул Пахома наземь.

– Жизню хотел новую нача… – прохрипел тот и тут же затих с пеной на губах.

– Хороша травка – быстро прибралси, – с иезуитской улыбкой заключил отравитель. Перед глазами его промелькнул Мирон так же с криком «за что!», сгинувший в чёрной бездне пропасти.

«За золотишко… За то, что на дороге у меня стояли», – мысленно ответил им Игнат…

– К-куды й-яво т-теперя, – заикаясь от пережитого и тяжело дыша, вымолвил Прохор.

– Пущай до утра лежить, а там куды-нибудь в овраг скинем да ветками закидаем – зверьё мертвечину учують – сожруть…

Быстро пролетела короткая июньская ночь. От пережитого вечером Прохор до утра не мог сомкнуть глаз, и только Игнат, убравший все препоны с пути, сладко похрапывал, накрывшись одеялом из овечьих шкур…

Едва забрезжил рассвет, Прохор был уже на ногах: «Убрать яво отсель поскорей надобно», – со страхом покосился он на бездыханное тело.

– Игнат! – крикнул Прохор в палатку. – Покойника-то прибрать надоть – я уже и канавку недалече присмотрел.

– Прибрать, прибрать… Чо он тебе спать не даёть? Соскочил ни свет ни заря, – зевая, потянулся Игнат.

– Да уже избавиться от яво – да и дело с концом… Спокойнее так будеть.

– Тьфу ты!.. Ладноть, уберём, а то кабы зверьё не сбежалось. Да и сумку яво выкинуть отселева, – потянулся Прохор за вещами Пахома.

– Погодь-ка! – соскочил Игнат. – Золотишко-то ево иде? – пошарил он в сумке. – Здеся нету – портки да так, всяка мелочь. Похоже, при нём оно… Пошли!

Гомон проснувшихся птиц приветствовал зарождающееся утро. Громко крича, они словно обсуждали разыгравшуюся накануне трагедию.

Игнат пробежал по мокрой траве и остановился подле безжизненного тела проводника.

– Пусто! – обшарил он карманы. – А ну-кась, можа здеся… – запустил Игнат руку за пазуху Пахома.

– Ту-у-у-ута… – на миг замер он с довольной улыбкой на лице. – Ого! Поболе фунта в кажном, – подбросил отравитель на ладонях туго набитые мешочки.

– Один мой! – утвердительно кивнул Прохор, будто подтверждая своё право на часть добычи.

– Твой, твой… – отговорчески буркнул Игнат. – Погоди немного, поделимси… Иде, говоришь, канаву сыскал? – переменил он тему разговора.

– Здеся рядом – вон, за тем кедром.

– Ну чо, тогда берись, поташшили, – приподнял ноги проводника Игнат.

– Можа, переменимси? Не могу я с етой стороны, – испуганно-брезгливо покосился Прохор на голову проводника. – Сердце заходится, – постучал он себя по груди.

– Ладноть… А то гляди, алянчик* на тибе найдёть – валандайся посля с тобою…

Сродственники забросали тело проводника ветками и разожгли костёр, смочив водкой припасённые Пахомом лучины. Отсыревший хворост, сильно дымя, кое-как взялся слабым огнём.

– Туго без проводника, – кивнул Прохор на зарождающееся пламя костра. – Счас бы и завтрак был готов.

– Чо ты как баба заскулил? – бросил сердитый взгляд на шурина Игнат. – Вон, вчерашню кашу доедим, а там сухомяткой обойдёмси. Золотишка-то половину хошь, а ради яво и перетерпеть придётси…

_____________________

Алянчик* – столбняк, дурь.

Они позавтракали остатками приготовленного Пахомом ужина, свернули лагерь и, следуя пометкам Игната, продолжили путь…

Ехали молча, каждый размышляя о своём. Пережитое не располагало Прохора к разговору, да и Игнату было не до того – нахлынувшие размышления о сокровище погрузили его в глубокое раздумье: «Ишь ты, и здесь свою ручищу запустил, – недовольством отозвалось в его голове требование шурина на половину золота Пахома. – Ежели не я, Шиш бы всё добро забрал, да и жизни лишил. Это он мне ещё обязан, что живым из селения Бакая ушёл. Думал, что ему в горах – так, прогулка получится… Кончать его надоть – оно и золото всё при мне останется, – забралась в его голову заманчивая мысль. – Кабы только с покойниками не хватить через край – оно ведь, ежели дойдёть до Пелагеи, на него догадка ляжет. Хотя и она тут с травками замешана – но кто знат: Прохор мужик видный, могут и докопаться… А ежели бесноватую травку взять? Пущай его демоны по тайге да по каменистым кручам погоняють – там и сгинет. А кончина его так и будет числиться – заблудился, да живым не вышел».

Какая-то тягость сразу свалилась с души Игната после такого решения. Повеселев, он поравнялся с Прохором:

– Чего сник, сродственничек? И лицом, смотрю, угрюм… Теперяча всё позади! – с улыбкой подбодрил он шурина. – Аль богатство не радует?! Уважаемым человеком станешь – это тебе не отцова лавка. Тута вдесятеро твоя доля лежить, – похлопал он по перекинутой через спину лошади сумке.

– До дому доберёмси – всё поровну разделим. Завтря тебе сумку с золотом передам – как уговор был… А с рыбой, скажешь, разбойнички ограбили, сам, мол, едва живой ушёл… А-а!..

– Да пожалуй, так-то оно верно и для души приятственно. Вот только проводник наш никак покою не даёть, в глазах стоить – бельмы вытарашшил и орёть: «За что жизни лишили!».

– Фи-и! – махнул рукой Игнат. – Подумашь – проводник… Брось ты по ём убиватьси, чево он тебе – отец родной? А хоть бы и отец – так чего? Ты за себя радуйси: золото – оно душу согреить и от ненужных мыслев голову очистить, одним словом – счастливым человеком станешь… А чево тебе отец дал?

– Да-а… Верно говоришь, – повеселел Прохор. – Только вот про отца перегнул. Как это – родного батюшку, да на золото променять?!

– Ну и чо? – презрительно дёрнул плечами Игнат. – Чево мне мой тятенька оставил? Алтына? Чо бы я всю жисть на завод батрачил – руду возил… Это лучше бы на свет не родиться. Кабы не моя смекалка – пролетела бы жизнь в батраках… А золото – оно и оденеть красиво, и накормить сытно, да и дом ладный али поместье для прожития определить… А хто победнее – кланяться перед тобою будуть, заискивать… Вот что для меня милее отца родного и матери.

– Не знаю, не знаю… – пожал плечами Прохор. – Я так свово батюшка с благодарствием вспоминаю. Как-никак через яво только человеком стал. А хошь бы и руду возил – каждому своя доля. Не крепостной ведь – и зато благодарствие отцу родному…

За разговорами они и не заметили, как время перевалило далеко за полдень. Кедры и ели непроходимой тайгой обступили путников, оставляя лишь неширокую тропу для продвижения обоза. Только кое-где каменистые выступы гор, уходящие в сторону от дороги, скидывали с неё зелёный наряд деревьев и образовывали небольшие поляны…

– Ну чо, здесь переночуем? – кивнул Игнат на уютное плато, подпираемое с одной стороны каменистой стеной.

– Ничего… хороше место, – согласился Прохор. – А куды ещё итить – гляди, вот-вот да стемняется…

Здесь и решили разбить палатку.

– Кашеварить я не мастак – ужо чо получится, – набрал Игнат в котелок воды из родника.

На этот раз с костром обошлось без хлопот – сухой хворост быстро взялся жарким пламенем. Что-то непонятное, отдающее пригоревшим, забурлило вскоре в котелке. Помешав содержимое, Игнат отодвинул кашу на краешек костра, а над ним разместил котелок с водой для чая.

– Погоди чуток, чай заварится и повечерим, – бросил он в закипевшую воду горсть сухой заварки. – Придётся из пахомовых запасов попользовать – свежей-то травки иде щас в потёмках насобираешь. Помешав палочкой в котелке, Игнат незаметно отчерпнул кружку настоя, добавив в общую заварку зелье.

– Ну чо, давай вечерять! – повернулся он к шурину.

– Да пора ужо. С утра кишка кишке кукиш кажить, – пододвинулся Прохор поближе к вареву.

– Только уговор: сам я по кружкам чай разолью. Ты уж, сродственничек, извиняй – так оно спокойней для души будеть.

– Это – как хошь. Я тожа с понятием. Поди, думашь, а не появится ли у меня соблазн всё золотишко к рукам прибрать? – хитро улыбнулся Игнат.

– Ну уж!.. – неловко закряхтел Прохор.

– Не сумлевайси, мы с тобой одной верёвочкой повязаны, да и уговор при свидетеле был – пополам богатство поделить.

– При каком свидетеле?

– Как жа, а сестрица твоя – Пелагея.

– Это всё так, да уразумел я тебя с другой стороны: запросто для тебя жизни человека лишить, – с откровением высказался Прохор, разливая по кружкам чай.

– Запросто, говоришь? – мелькнула на лице Игната тень зловещей улыбки. – А золотишко – оно просто так в руки не даётся, ради яво и жизни лишить без сумлений можно, ежели хто на дороге встанет. Вон, как тот валун, – отвлёк он внимание Прохора кивком в сторону каменной глыбы.

– А при чём здеся валун? – бросил туда беглый взгляд шурин. Этого момента было достаточно, чтобы Игнат быстрым движением поставил кружку около себя наземь, подняв подготовленную заранее – с доброй заваркой.

– Мирон тоже встал на моей дороге – как препона… И где теперяча он?.. А-а?!

Перед кончиной шурина у Игната возникло нестерпимое желание насладиться своим превосходством над ним. Он не сомневался, что высказанное им откровение сгинет вместе с родственничком:

– А Мирон-то, никуда не убёг… На тот свет лично мною отправлен и всю вину за золото на себе унёс. А через ето у меня на душе спокойствие, – демонстративно отхлебнул Игнат ароматного кипятка и, потягивая чаёк, поведал историю гибели Мирона.

– Так это ты его, того?!.. – испуганно вздрогнул Прохор, дослушав рассказ Игната. – Ну и злодей же ты, зятёк, ажна мороз по коже пробрал… – покачал он головой и, убедившись, что Игнат пьёт «тот же» чай, стал жадно запивать застрявшую в горле мешанину.

– Это тебе не барахлом торговать… Кабы не моё злодейство, Проша, сидеть бы тебе всю жисть в лавке, – иронически усмехнулся Игнат, с внутренней, коварной радостью наблюдая, как тот большими глотками отхлёбывает отраву из кружки.

– Ну чо – пошли спать? – широко зевнул Прохор. – Чой-то на сон потянуло.

– Да пора уже… Завтра пораньше встать надобно, думаю, к полудню до озера доберёмси.

– Дык можа и рыбу захватим… и лошадей добрых у инородцев оставили. Скажем, что Пахом домой заторопилси – потому и нету яво.

– А хто с имя говорить будет – ты чо ли? Я по ихниму ни бельмеса не понимаю, разве чо на пальцах объяснить, – выставил Игнат растопыренную пятерню.

– Ладноть… – махнул рукой Прохор. – Завтра на свежу голову обговорим… Намаялси я сегодня, сон одолеваить…

Всю ночь Игнат прислушивался к Прохору, ожидая, когда же бесова травка начнёт брать верх. Шурин, часто вскрикивая во сне, порывался куда-то бежать, но сонная травка крепко удерживала его в постели.

«Бесы одолевають… – злорадствовал Игнат. – Ишшо немного выждать, да и отправляться, пока сродственничек спит… Деньжата только как бы забрать? Да пашпорт с подорожной, в которой и его имя прописано, уничтожить – ну как попадёт в чьи руки…» – подошёл он к мечущемуся во сне шурину.

– Что такое Прошенька? – ласково погладил его зятёк по голове.

– Чо-то худо мне, Игнат, нутро всё горить, душа рвётся вон из тела…

– Можа, чево съел?… – засунул тот руку под рубаху Прохора. «Вот они!» – нащупал Игнат завёрнутые в тряпицу купюры. – Ты чайку попей – оно и полегчает, – налил он в кружку сонной травки.

– Это бы в самый раз, – прохрипел Прохор, жадно глотая тёплый настой.

«Ну вот, теперяча только подождать немного», – присел около шурина Игнат…

– Сто двадцать рублёв, – просиял он, пересчитав деньги при свете зажжённой лучины, огнём которой тут же подпалил документы. – Чуток, да надо собираться…

Едва только засветилось небо на востоке, как он, собрав всё необходимое, выглянул из палатки.

«Пора! – про себя отметил Игнат.– Погоди-ка!» – вдруг пришла ему в голову заманчивая идея.

Он пошарил в темноте, нащупал сапоги Прохора и, сунув в сумку, направился к лошадям. Немного отъехав, он закинул сапоги в овраг, по дну которого журчал горный ручей.

«Пущай босоногим по камням бежить – быстрее приберётся, – злорадно улыбнулся он. – Проследить бы надобно, для спокойствия, что бесова травка сделат своё дело. А то – кто яво знат, на что она способна…» – подумал Игнат и, спрятавшись за кусты, стал наблюдать за палаткой.

Ужасные кошмары терзали душу Прохора, уже и сонная травка не удерживала его в постели. Он вскакивал весь в холодном поту, выкрикивая нечленораздельные звуки, дико оглядывался и валился на шкуры, чтобы вновь проснуться в паническом ужасе.

– Игнат, где ты! – надсадно кричал Прохор, трясясь всем телом.

Какое-то чувство безысходности и неминуемой смерти повисло над ним. Одно желание – бежать подальше от этого места сверлило его воспалившийся мозг.

«А где жа сапоги? – лихорадочно пошарил он вокруг себя. – Можа, у палатки оставил? Нету! А лошади иде?.. А Игнат?.. Что со мной?» – проблеснула здравая мысль. – Травка, бесова травка… – вдруг вспомнил Прохор мешочки от Пелагеи. – Игнат… Это его умысел…» – враз охватил его леденящий душу страх.

И вновь затуманилось сознание, заплясали в глазах торжествующие демоны. Он уже не мог оставаться здесь, какая-то сила гнала его подальше от этого места. Раздирая в кровь ступни об острые камни, Прохор кинулся по тропе, сам не зная куда. Всё громче и громче кричали бесы в его голове. Как разъярённый, раненый зверь наполнял он своим воплем всю округу. Тайга и каменистые открытые пространства мелькали перед глазами ищущего себе смерть человека. Раздирая тело о сучки деревьев, он выбегал на острые каменистые россыпи, калеча ступни ног. Силы постепенно оставляли Прохора, согнувшись и едва ковыляя, он споткнулся о камень и кубарем свалился в небольшую расселину.

– Игнат! – раздался над округой хриплый вопль. Собрав последние силы, чуя неминуемую гибель, Прохор испустил отчаянный призыв о помощи.

Чёрный туман спустившийся неведомо откуда, пеленой накрыл его сознание.

«Ну вот и прибралси… – глянул на него свысока подъехавший Игнат. – Хороша травка!» – иезуитски улыбнулся он и, не жалея лошадей, во весь опор погнал в сторону Телесского озера.

«Вот она, его заветная мечта – здесь, в сумке, крепко привязанной к спине жеребца. Все его чаяния единолично завладеть золотом превратились в реальность. Ещё одно усилие – и совсем другая, сытая жизнь в достатке будет ему наградой за все его мытарства», – ликовало в нём чувство достижения жизненной цели.

Скольких невинных людей пришлось убрать со своего пути, коих опорочить клеймом вора… Но даже тени раскаяния не возникло в душе Игната – она вся превратилась в кусок жёлтого металла… Золото – вот он, кумир его души. Когда расправлялся с Мироном и братьями-переселенцами, что-то живое, человеческое ещё противилось в нём содеянному. Убивая же Пахома и Прохора, он уже не чувствовал ни малейших угрызений совести – золотой идол поглотил его душу.

«Прохор наверняка уже околел – травки бабки Агрипины сделали своё дело… – улыбался Игнат, подставляя счастливое лицо свежему утреннему ветру. – Но куда же теперь? Где затаиться на время?»

Сами по себе всплыли события минувшей зимы: переселенцы, закончившие жизнь по дороге на новые места, навели его на дальнейший план действий:

«Как ловко Атаман с подельниками воспользовались случаем и оказались у цели своих желаний! К переселенцам надоть пробиваться – к тем, что идут на Иркутск. Там с разных мест искатели новой жизни, никто друг друга не знает – это как раз ему и на руку. Жаль только, что есть опаска: вдруг придётся показывать документы… Но ежели он раздобудет пашпорт да немного сменит личину – ищи тогда бывшего Игната. А пока нужно поосторожничать…»