Текст книги "На Другом Берегу Любви"

Глава 10
Знакомство с родителями

Егор

До дома остается рукой подать, но младший никуда не торопится, наслаждаясь этим теплым солнечным утром, и, кажется, моей компанией. Остановившись у ключика, волчонок склоняется над водой, набирает ее в ладони и с жадностью пьет.

– Милош, ты чего там застыл? Иди сюда, – машет он мне рукой и смеется. – Хоть рожи свои чумазые умоем, а то мать не узнает.

Того-то я и боюсь, что не узнает, но вида не подаю. Надоедливые темные пряди снова лезут в лицо, и я в который раз убираю их за уши. Спускаюсь к ручью, набираю ледяной воды в руки, подношу к губам. Вкусная какая, зараза! Лучше моей домашней после фильтра высокой очистки и минерализатора.

Невольно уловив свое отражение в гладкой поверхности, я вздрагиваю и на мгновение замираю. С трудом заставляю себя снова дышать. Влажные пальцы пытливо изучают каждый сантиметр этого чужого лица, касаются загорелой кожи на скулах и темной пробивающейся щетины. Чужой упрямый нос, сжатые от напряжения губы, чужие внимательные глаза, в которые прямо сейчас я смотрю, как в свои собственные. Уродливый шрам над бровью, прямые темно-русые волосы до плеч.

«Выходит, я действительно оказался в чужом теле, теле его брата. Но как такое возможно?» – не укладывается в голове.

– Ты чего, Милош? Новых шрамов, вроде, не появилось. Да хоть бы и так, тебя твоя Янка и такого полюбит. Вот увидишь. Наверняка, уже возле мельницы околачивается, да во все глаза выглядывает, когда ты вернешься.

– Янка? – хмурюсь, не понимая, о ком он вообще, но не хочу себя выдавать. Мне бы сперва выспаться, поесть и набраться сил после такой ночи, а потом уже буду думать, что делать дальше. – А вообще, ты прав, – кладу руку младшему на плечо, и тот смотрит на меня во все глаза с абсолютным доверием, – Главное, что я все еще жив, ведь так? Спасибо, что искал меня, и на выручку пришел. Только ночь выдалась длиной, голова от удара гудит и мысли путаются, сам не свой. Веди-ка ты меня, брат, домой.

Деревня с жутковатым указателем «Пропади пропадом» напоминает что-то из средневековья. Местная дорога, никогда не знававшая асфальта, или даже щебенки. Дома все как один выполнены из сруба и ограждены крепкими деревянными заборами с человеческий рост. С зомбаками, которые водятся в этом лесу, оно и ясно. Я бы еще по периметру колючей проволоки натянул с сигнализацией, а здешние не особо парятся из-за своей безопасности. Ворота нараспашку, заходи, кто хочет.

Едва увидев нас у дома, худощавая невысокая женщина в удлиненном платье с фартуком и невзрачном сером платке, бросается навстречу.

– Милош, Добруш, сыночки мои! Живые! Слава лесу!

Тоненькие руки будто лозы обвивают мои плечи. Женщина утыкается носом в мою грудь, и тихонько всхлипывает, роняя слезы. От ее головы пахнет супом и какими-то пряностями. Мне бы о другом думать, да хотя бы из приличия обнять ее в ответ и сказать что-то, но с этим обострившимся нюхом и пустым желудком, думается только об одном.

– Мам, ну, будет тебе, – перетягивает ее внимание на себя младший. «Добруш», – мысленно повторяю, пытаясь запомнить странное имя. – Все хорошо, видишь. Целый и почти невредимый, – окидывает меня взглядом, и теперь женщина обнимает нас обоих, да так крепко, будто ничего дороже на свете у нее и нет. – А отец где?

– На мельнице, где ж еще ему быть? – сквозь слезы радости на глазах улыбается женщина. – Еще на рассвете ушел. Извелся весь, пока вас не было, вот и занимает себя работой с утра до ночи.

Урчание в моем животе не остается незамеченным.

– Сейчас, сыночек, сейчас, – тянет нас женщина в дом. – У меня все готово. Чуяло материнское сердце, что вернетесь. Вот с самого утра ваших любимых пирогов и напекла.

Войдя в дом по запаху иду в сторону кухни. Чужая мать, признавшая меня за своего сына, суетится, сразу усаживает нас с братом за добротный дубовый стол. Наливает молока в расписные чашки, достает еще теплые пироги из печи, прикрытые полотенцем.

Добруш первым набрасывается на еду, будто изголодавший зверь. Да и кто его знает, сколько он сил тратит на эти обращения и борьбу с мертвяками? Судя по аппетиту, больше, чем я на своих тренировках.

Вроде и жрать охота, да неловко как-то. Эта женщина с таким теплом на меня смотрит, как родная мать никогда не смотрела. А я ведь не он, не ее сын, только по какой-то причине занял чужое место, и самому от этого вранья тошно.

– Ты что не ешь-то, Милош, неужто пахнет невкусно? Не обижай меня, сынок, все как ты любишь готовила.

– Спасибо, – выдаю все еще непривычным голосом и надкусываю мясной пирог. – Все вкусно… как обычно, – продолжаю начатую игру, и вижу ее благодарную улыбку.

Наскоро набив живот, Добруш бежит на мельницу, позвать отца. Его мать в это время заваривает какие-то травы и обрабатывает мое разодранное плечо.

– Я знала, что ты вернешься, Милош. Молилась лесу, чтобы пощадил моего сына.

Там бы швы наложить, но вместо этого она со знанием дела накладывает на раны какую-то зеленую жижу и заматывает лоскутом ткани. Хрен с ними, со шрамами, которых при дневном свете и так оказалось предостаточно на этом теле, лишь бы рука после такого лечения не отвалилась.

– Ты только на отца не серчай, он не со зла тогда накричал. Все эти дни ходил сам не свой, да в сторону леса поглядывал… Где-то еще болит? – окидывает меня заботливым взглядом, и я, между делом, рассматриваю ее в ответ.

Нестарая ведь еще совсем, глаза живые и ясные, почти такие же, как у Добруша. Лицо приятное, чистое, ни грамма косметики. Только голова под платком вся седая, будто жизнь в этих краях наложила на нее свой след.

– На голове шишка ноет, а так нормально, – отзываюсь я наконец, и женщина осматривает мою голову, что-то про себя причитая.

– Ну что, набегался?! – тяжелым шагом врывается в комнату грозный мужчина, невысокий, но широкоплечий, судя по всему, отец семейства. За ним следом входит Добруш. – До гор хоть успел добраться, или как?

– Или как, – улыбается младший, подперев плечом дверной косяк, и я благодарен за его длинный язык, потому что мне не приходится врать ничего лишнего.

– Что, все еще злишься, что в подмоге отказал, и брата с тобой не пустил?

– Вовсе нет. Я ничего не помню.

– Как это не помнишь? – подходит ближе мужчина, внимательно ко мне присматриваясь, будто заподозрил неладное.

– А ты сам посмотри, – заступается мать за своего любимчика, которым я ненароком оказался. – У него голова разбита, без сотрясения точно не обошлось. Ему покой нужен, тогда и восстановится.

– Покой, говоришь, – меряет шагами комнату, что-то прикидывая в своей голове. – Ну, хорошо. Через три дня жду тебя на рассвете на мельнице, там и поговорим. За это время все заживет, как на собаке. А работа сама себя не сделает.

* * *

Как отключился, не помню. Оно и не мудрено – поди разбери тут со всеми этими событиями, где сон, а где реальность. Помню только, что видел Лерку, будто она за мной следом сиганула, а потом куда-то плыла в кромешной темноте, боясь задохнуться.

«Еще, Лера, еще! Греби, ты справишься», – невольно напрягаются мышцы, словно я могу преодолеть этот путь за нее. И преодолел бы, но она и без меня выныривает из воды. Жадно хватает воздух, вытирает с лица мокрые прилипшие волосы. А потом я теряю ее из вида, скрываясь отчего-то в кустах.

Меня будто магнитом тянет в этот чертов лес. Я сам рвусь в него и снова бегу под тусклым лунным светом, вдыхаю запах мокрой земли и свежесть ельника. Только бегу я не как человек на своих двоих, а как Добруш, если бы я и сам стал настоящим оборотнем. По лицу хлещет трава и ветки, но я так быстро несусь, что почти ничего не различаю. Новая сила переполняет меня, заряжает сумасшедшей энергией, бурлит в моей крови. Поднимаюсь на самую вершину холма, запрокидываю голову и, поддавшись внутренним инстинктам, вою во всю глотку.

Как же хорошо! Как свободно!

И этот лес глазами оборотня уже не кажется таким жутким. Здесь на каком-то клеточном уровне мне все знакомо: каждый запах, каждый куст, каждый сраный муравейник, будто я его дитя, часть чего-то прекрасного, большого и цельного.

После я снова куда-то несусь, раскапываю лапами землю, помечаю деревья, и проваливаюсь в бесконечную темноту, пока мой лоб не накрывает какая-то влажная тряпка.

– Милош, Милош! Проснись, – открыв глаза, вижу перед собой взволнованную физиономию Добруша. – Жара, вроде, нет… – бормочет он. Откладывая лоскут ткани, которым только что меня обтирал, в сторону.

– Снова ты, – едва открыв глаза, опускаю веки и мысленно матерюсь.

– А ты ожидал увидеть кого-то еще? – издевается мелкий.

Конечно, где-то в душе я верил, что все это лишь жуткий сон и, хорошо выспавшись, проснусь я непременно на своем ортопедическом матрасе в коттедже. Внизу на кухне тетя Наташа будет громыхать сковородками и колдовать над моим завтраком…

Впрочем, завтраком меня и здесь накормят, уж больно вкусные ароматы разносятся по дому.

– Чего хотел-то? – сажусь на кровати, к удивлению, обнаружив, что вся моя одежда куда-то делась, и сижу я под разноцветным лоскутным одеялом абсолютно голый.

– Да так, ничего, – пожимает плечами мальчишка. – Просто тебе снились кошмары. Ты ворочался, и звал во сне какую-то Леру.

Стоит ему произнести это имя, я как наяву вижу перед собой ее голубые глаза, и сердце ускоряет ход.

– Не важно, – отмахиваюсь и перевожу тему. – Сколько я проспал?

– Двое суток.

– Как двое суток? – окидываю парня неверящим взглядом. – А одежда моя где?

– Так мать постирала, – кивает в сторону окна. – Ты когда этой ночью обернулся и в лес убежал, там ее и побросал. А я домой принес.

– Обернулся?! В кого?! Я же спал все это время.

Мой странный сон с раскопкой земли когтистыми лапами и всякими собачьими делами с обнюхиванием деревьев тут же всплывает в памяти. Да не может такого быть! Никогда я не был лунатиком, а тем более лунатиком-оборотнем. Этот мелкий гад бессовестно меня разводит.

– Что, снова ничего не помнишь? – посмеивается надо мной Добруш, и я поваливаю его на кровать, принимаясь щекотать.

– А ну, говори правду!

– Милош, ты чего? Хватит, – сопротивляется тот, а сам начинает заливисто хохотать в голос, даже похрюкивать. – Какую правду? Я и говорю, как есть. Уже все сказал. Не веришь, вон на ноги свои посмотри. До сих пор все в земле. Я звал тебя обмыться, а ты меня словно не слышал, даже не оглянулся. Вернулся в кровать и отрубился. Мать увидит, сколько ты грязи в дом притащил, самого стирать на речку отправит.

* * *

Чтобы помыться, брат ведет меня к бочкам с водой, которые сам утром уже успел наполнить, натаскав воды из колодца. Выливаю на себя ушат прохладной воды и намыливаюсь каким-то корнем, который вручает мне Добруш. Сам бы в жизни не догадался, для чего он здесь валяется. Не бессульфатный шампунь, конечно, но тоже сойдет.

Осматриваю свое плечо, где еще совсем недавно была рваная рана, и поражаюсь скорости регенерации. Это все, должно быть, волчья кровь. И правда, затянулось, как на собаке.

Время обеда. Переодевшись в чистое, я отправляюсь к остальным на кухню. Отец сидит во главе стола, Добруш по левую руку от него, мать суетится у печи, расставляет немногочисленную посуду, подает наготовленное.

– Я помогу, – не выдерживаю, когда бедная женщина едва справляется с увесистым чугунным горшком.

– Милош, сынок, не стоит, – будто бы извиняется мать, украдкой поглядывая на мужа. – Я и сама еще в силах вас накормить. А ты садись за стол.

– Помогу и сяду, тяжело ведь. Не женское это дело, тяжести таскать, когда в доме три взрослых мужчины, – настаиваю я, и она сдается, смиренно отойдя в сторону.

Милош с отцом недоуменно переглядываются, будто впервые о таком услышали. Да уж, насколько помню из детства свою мать, та ничего тяжелее крохотных женских сумочек и в руки-то не брала.

– Смотрю, тебе уже лучше? Как сам, силы вернулись, рука зажила? Готов выйти на мельницу? – заговаривает со мной отец, и мать с сожалением закусывает губу. Так вот от чего она меня ограждала, отказываясь от помощи. Боялась, что я еще не готов к работе.

Знать бы еще к чему там стоит быть готовым. По большому счету, все мои знания о мельницах заканчиваются где-то на сказке про кота в сапогах, и самому от этого нелепого открытия становится смешно.

– Думаю, да, – стараюсь сохранить серьезную физиономию, и отца мой ответ более чем устраивает.

– Вот и молодцом. Не все же нам с Добрушем за тебя отдуваться, – любя треплет мальчишку по голове, и тот улыбается, правда, взгляд опускает в тарелку, ведя себя при отце довольно сдержанно.

Смотрю на все это, и не знаю, что думать. Сколько раз в своей прежней благоустроенной жизни я мечтал о такой семье? Где мать с отцом были бы вместе, и родителям хоть немного было бы до меня дело. Где отец интересовался бы не только моими успехами, но и самочувствием, где в семье я был бы не единственным ребенком, и мне не было бы так одиноко на этом свете. А теперь, в чужом теле и в этом жутком месте у меня есть возможность прожить такую жизнь. Странно как-то. Видно, не зря говорят быть осторожными в своих желаниях, потому что они имеют свойство сбываться в такой вот изощренной форме.

Мне бы разузнать о том, где я оказался и какие отсюда ведут пути, но все как-то не подворачивается подходящей возможности. Тогда я решаю, что сначала стоит осмотреться, познакомиться с местными, заслужить их доверие. Вести себя так, как вел бы настоящий Милош, пропади у того память.

– Делать-то что? – теряюсь я, подойдя к ветряной мельнице. Вблизи это строение с огромными вращающимися лопастями впечатляет еще больше, чем издалека.

– Что, совсем ничего не помнишь? Вот это тебя приложило, – усмехается Добруш.

– Почти ничего. Все как в тумане.

– Да тут большого ума и не надо, мельница сама работает. Только следи, да мешки туда-сюда таскай. Я покажу.

Вместе с Добрушем мы подходим к телеге, доверху наполненной мешками.

– Вот, здесь зерно, только сегодня привезли.

– Свежее, – опускаю руку в открытый мешок, пропуская зерна между пальцев.

– Э-э-э, брат. Сам же меня учил, нельзя муку молоть только из свежего, – с дельным видом поправляет меня младший. – Перед тем, как попасть к нам, оно отлеживается минимум три месяца. Сама мука тоже должна отлежаться недели две. Только тогда из нее можно хлеб печь.

– А кто его привозит? Откуда?

– А про это нам знать не велено, – переходит он на шепот, щуря свои зеленоватые глаза на солнце. – Только отец в курсе, но сколько не спрашивал, он не отвечает, – резко замолкает, потому что отец направляется прямиком к нам.

С этого момента и начинается мой рабочий день.

– Смотри, показываю, как мешок надо брать, – учит братишка. – Берем его за края, поднимаем, ты разворачиваешься и подныриваешь под него. На спину взвалил и несешь.

Первый мешок дается мне легко. Я отнес его и уложил куда следует. Но с каждым отнесенным мешком взваливать себе на плечи эту нелегкую ношу становится все труднее.

Стоит разгрузить телегу, как тут же находится новая работенка. Из трубы постоянным потоком идет мука, у нее мы и стоим. Отец изредка пинает мешок ногой, чтобы мука ложилась плотнее.

– Короче, смотри, – ловкими движениями Добруш отцепляет наполненный мешок с мукой от трубы. – Снял, и сразу ставишь другой, а этот плотно завязываешь.

В умелых руках мешок завязывается буквально одним движением, но это точно не мой случай. Мой первый мешок никак не дается. И второй, и третий тоже.

– Ничего, руки сами все вспомнят, – подбадривает меня отец, похлопывая по плечу. – Не каждое дело сразу спорится.

После мешки с готовой мукой нужно снова погрузить в телегу. Я уже с ног до головы покрылся ровным белым слоем, по вискам и шее течет пот, а чертово зерно все никак не заканчивается.

– Да, мы тут не лаптем щи хлебаем, – ухмыляется отец. – Ничего, скоро перерыв устроим, отдышишься.

Работа действительно не из легких. В назначенный перерыв мы с братом выходим на улицу, умываем свои белые от муки рожи, садимся на пригорок, поросший травой, и Добруш достает из заготовленной корзины мамкины пироги.

– Эх, Милош, ты такое представление пропустил, пока отсыпался, – не замолкает он, освещая немногочисленные местные новости.

– Рассказывай уже, – тоже тянусь за пирогом. После таких физнагрузок жрать охота все время.

– Да, это все вздорная Янкина бабка, Кабачковна, – усмехается брат. – Так визжала на всю округу, чуть не лопнула! Мол, Агнешка утопленница с того света по ее душу явилась. И что сжечь надо ведьму. Люди поверили, вилами вооружились, в лес с факелами пошли, только Агнешки и след простыл.

– А кто-нибудь еще ее видел?

– Янка твоя и видела. Не саму Агнешку, конечно, та еще до ее рождения померла. А незнакомая девица в белом платье до пят, и правда, была, и волосы такие же белые по плечам. А еще сказала, что бабка по голове ее веслом ударила, и у нее кровь пошла. Но ведь такого не бывает у мертвяков, Милош? Мы с тобой их сколько раз на части разрывали…

– Когда, говоришь, это было?

– Сегодня утром, пока ты спал.

Ночью мне снилась Лера, падающая в воду, в таком же белом платье. А затем снилось как я, обернувшись волком, гонял по лесу, что на деле оказалось правдой. «Что, если и Лера не была сном?» – проносится в голове, и я уже смотрю в сторону леса, с ужасом представляя, что она все еще там бродит совсем одна.

– Куда она пошла?! – хватаю мальчишку за плечи.

– Кто? – непонимающе моргает Добруш. – Янка? Кабачковна?

– Да нет! Девушка в белом. Ну же, соображай! Это, правда, важно.

– Наверное, в сторону болот, – немного помозговав, выдает парень. – Всю нечисть туда гонят. Только ее ведь так и не нашли. Я же говорил.

– Значит, я найду. Должен найти, – поднимаюсь на ноги, и уже бегу в сторону леса, не обращая внимания на голоса отца и Добруша за моей спиной.

Глава 11
Непростой разговор

Лера

Прорыдав в обнимку какое-то время, мы с вновь обретенной матерью наконец успокаиваемся. Придя в себя, она первым делом обрабатывает мою рану на голове, дает выпить горьковатое зелье, и читает надо мной заклинания. Кожу пощипывает, будто электричеством, но кровь мигом останавливается, и я чувствую себя намного лучше.

Ульяна, несколько растерянная от того, как неожиданно развернулись события, молча ей во всем помогает. Я вижу, как девчонку распирает от невысказанных вопросов, но она терпеливо себя сдерживает.

– Сперва накормим уставшую гостью, все остальное потом, – руководит хозяйка дома, поставив передо мной тарелку с ароматным грибным супом. – Кушай, моя девочка, набирайся сил.

По чужому телу, к которому все никак не привыкну, разливается приятное тепло, и я постепенно оживаю после пережитого. Слишком много всего навалилось на меня за один день, так и умом тронуться можно.

Уля разливает по чашкам душистый ягодно-травяной чай, и ее терпение заканчивается.

– Мне кто-нибудь объяснит, что здесь происходит? – переводит она растерянный взгляд выразительных голубых глаз с меня на маму и обратно. – Куда вы собрались вернуться?

– Никуда, Уля, никуда, – притягивает ее к себе мать, бережно обняв. – Это наш дом, и никуда мы отсюда не уйдем, – гладит она свое сокровище по белокурой голове, давая понять, что разговор про возвращение пришелся не вовремя.

– А она кто такая? И почему назвала тебя мамой?

– А это – Лера, твоя старшая сестра, – официально представляет нас мать, и Уля с недоверием меня рассматривает, словно похитительницу чужих матерей.

– Но откуда она взялась, эта Лера, если ты про нее никогда не рассказывала?

Кончики пальцев подрагивают, и я едва не роняю чашку из рук. Будто что-то защемило в груди. Я и не замечаю, как слова сами слетают с губ.

– Не рассказывала? Что, совсем? Просто вычеркнула из своей жизни? Но я ведь была еще крохой, и так в тебе нуждалась.

По щекам снова катятся слезы. Мне так обидно от всего этого, что я невольно подскакиваю из-за стола. Хочется выйти за дверь, убежать куда подальше. Вот только куда мне идти, разве что на верную смерть?

– Лера, постой! – останавливает меня эта чужая мать, обвивая руками. Свою я, кажется, давным-давно потеряла. – Я никогда тебя не забывала, слышишь! Не было такого дня, чтобы я не думала о тебе. Я все объясню, только, пожалуйста, выслушай с начала и до конца. И ты тоже, Уля. Это будет непростой разговор, но вы обе достаточно взрослые, чтобы узнать правду и хотя бы попытаться меня понять.

Переглянувшись, мы с Улей синхронно шмыгаем носами и растираем по щекам слезы. А я еще удивлялась, с чего вдруг эта странная малявка так похожа на меня в детстве. Кровная сестра, значит. Что ж, ладно, не такая и плохая это новость, если подумать головой, вместо того, чтобы идти на поводу у детской ревности.

– Я отправилась в этот мир следом за вашим отцом, – звучит еще одно откровение, которое заставляет меня затаить дыхание. – Думала, сумею вытащить его отсюда и вернуться. Но у судьбы были на меня другие планы.

– Отец… – шепчут мои губы. – Бабушка сказала, что он умер еще до моего рождения, и рассказывать там нечего.

– Не удивительно, – сквозь слезы улыбается своим воспоминаниям мама. – Они с вашей бабушкой с самого начала не поладили. Так и повторяла без конца: «Ведьма и маг стихийник – что может быть хуже. Послушай меня, Танюша, твой союз с этим Святославом обречен. Будешь прыгать за ним по командировкам в самые пропащие дыры Вселенной, или ждать и гадать до смерти, в какой из этих дыр и с кем он застрял». Все хотела для меня обычной жизни с простым смертным. И самое обидное, оказалась права. Только меня, влюбленную по уши, было не остановить, а терпеливо ждать молодого и красивого мужа из командировок я совсем не хотела.

– Выходит, отец тоже здесь? – с надеждой осматриваюсь по сторонам, будто бы ища в этом доме следы мужского присутствия. Пусть я даже не знаю, чего конкретно искать. Но разве не об этом я всегда мечтала, вот так, в один прекрасный день снова обрести родителей?

– Нет, Лера, в этом доме ты не найдешь своего отца, – отведя взгляд к окну, произносит мама, только все равно не может скрыть подступивших слез. – Мы должны были вернуться вместе, я и Свят. А потом узнали, что я снова беременна. Свят торопился отправить меня обратно, говорил, что догонит, как только здесь со всем закончит. А потом у вашего отца возникли проблемы… по работе, – звучит несколько уклончиво. – Я уже была на пути в родной мир, но едва не погибла, роды случились раньше срока. Тогда я и узнала, что рожденные здесь дети, не могут перейти границу миров, на их телах наложена особая печать-привязка. Там у тебя была бабушка и тетя Марина, я могла на них положиться. А здесь у Ули оставалась только я.

– Но ты могла подать хоть какую-то весточку, что жива.

– Нет, и этого не могла. После того, что случилось с вашим отцом, меня в том, прежнем мире, ждал только магический суд и новая ссылка. Нас бы все равно разлучили. Я помогла ему в одном деле и это имело совсем не те последствия, на которые мы рассчитывали. Да и на кого бы я оставила крохотную Улю? Вот думаешь, сколько ей лет?

– Лет десять, – на вскидку предполагаю я.

– Нет, Лера, она не многим младше тебя, просто время в этих краях течет иначе. Люди живут дольше, но и взросление детей растягивается на долгие годы.

Мне нечего ответить. Мама во всем права. У нее просто не оставалось выбора. Да и о чем я вообще думала, набрасываясь на нее с обвинениями? Главное, что она жива. И я должна благодарить Бога за это чудо, ведь мы наконец встретились.

– Прости, – сталкиваюсь взглядом с ее заплаканными глазами, такими искренними и родными. – Прости, я не должна была так говорить. Я очень рада, что я здесь, с вами. Мне трудно представить, через что ты прошла за все эти годы, как выжила с маленькой Улей на руках в столь ужасном месте.

– Это наш дом, и никакой он не ужасный! – обижается Ульянка, скрестив на груди руки, и сердито хмурится.

Хочется ответить, что она просто ничего другого не видела, вот ей и сравнить не с чем, но я вовремя замолкаю.

– Уля права, – вступается за нее мама. – Мы действительно любим этот лес, и эти болота. Когда узнаешь этот удивительный мир получше, уверена, и твое мнение изменится. Расскажи лучше, как сама здесь оказалась?

Я тяжело вздыхаю, собираясь с мыслями. Вот так и не сообразишь с чего начать, когда хочется поведать обо всем сразу, и тех важных событиях из моей жизни, которые она невольно пропустила. Я рассказываю все без утайки. Как познакомилась с Егором на его дне рождения, и что уже давно была в него влюблена. Когда говорю об этом, Уля смущенно улыбается и заливается краской, а мама признается, что сожалеет, потому что хотела бы быть рядом со мной, когда я переживала свою первую влюбленность.

– Он здесь, мой Егор, где-то в «Пропади пропадом». Старшая предупредила, что он теперь нелюдь и, возможно, даже не узнает меня в чужом теле. Но я должна его найти! Сама того не осознавая, я проложила паутину – след, по которому мы сможем вернуться. Вот только понятия не имею, как этот след отыскать и вообще пользоваться моим даром, потому что меня никто не обучал.

Сложив руки на столе, я обессиленно опускаю на них голову. Господи, как же я устала за эти последние сутки!

– Вот как бывает, – ласково гладит мама меня по голове, перебирая пряди. – Бабушка с Мариной больше всего боялись, что ты повторишь мою судьбу, но разве от нее убежишь? Не бойся, Лера, ничего не бойся, девочка моя. Ты оказалась ровно там, где и должна была оказаться. Я всему тебя обучу и помогу пройти этот путь. Мы вместе найдем твоего Егора и отправим вас домой.

Ее слова придают мне сил. Я больше не одна. Все будет хорошо, остальное – вопрос времени.

– А как там бабушка и тетя Марина? – не выдерживает мама, скучая по родным людям. – Маринка, поди, уже давно замуж выскочила и детей нарожала. Помню в те годы за ней в деревне все Васька тракторист ухаживал. Видный парень. То букет под дверью оставит, то записку.

– Бабушки больше нет, – произношу тихо и очень аккуратно, словно так эта новость способна меньше ранить. – Когда ее не стало, я переехала в город к Марине и поступила в университет. Она, кстати, все еще одна. С тех пор, как ты пропала без вести, Марина перешла на службу к старшей ведьме, одной работой и живет. Все время мотается по командировкам.

– Мне жаль, что все так вышло, – который раз повторяет мама, коря себя за произошедшее. – Но и я ничего дурного не хотела. Я так сильно любила вашего отца… до сих пор люблю.

* * *

Уложив Ульяну спать, мы с мамой выходим на свежий воздух немного прогуляться перед сном. С болот уже привычно доносится хоровое кваканье лягушек, зато с другой стороны дома тянется полоска высокого широколиственного леса.

– Прогуляемся до реки? – предлагает мама, прихватив с собой зачем-то метелку.

– А это не опасно? Уже почти ночь.

Поднимаю голову к темнеющему небу, где загораются первые звезды, почти такие же, как у нас дома, только ни одного знакомого созвездия не нахожу.

– Если не выходить за защищенный периметр, безопасно.

– Защищенный? У вас там что, сигнализация из лягушек?

– Нет, кое-что получше, – загадочно улыбается мама. – Начнем обучение, сама все оценишь.

Со знанием дела она опускает метелку в наполненное ведро у крыльца, а затем в густой мох. Уже спустя минуту тоненькие веточки метлы облепляют светящиеся букашки.

– Тоже магия? – восхищаюсь я, когда обычный, по сути, веник превращается во что-то вроде горящего факела, только без огня.

– Нет, обычная биология, – подмигивает мама. Уж больно им нравится этот питательный раствор. На пару часов лакомства хватит. Идем.

Мы передвигаемся по едва заметной тропинке, проложенной среди вековых деревьев с раскидистыми кронами и многочисленных кустарников, в которых легко заблудиться. Мама неспешно идет впереди, я за ней, стараясь точно следовать по ее шагам.

Река в самом деле оказывается близко от дома. Еще немного, и мы уже слышим мерный шум воды, а какое-то время спустя сидим на высоком берегу с очень красивым видом. В водной глади подрагивает отражение звезд.

– Выходит, можно было попасть сюда и в своем теле? – не отпускает меня эта обидная мысль. – Старшая ведьма такого даже не предлагала.

– Старшая, ну, конечно, – нервно усмехается мама. – Зачем такие сложности! Проще воскресить утопленницу, и для ее тела откатить время вспять. В ее духе.

– Что, если Егор не узнает меня такой? Я сама-то никак не привыкну к себе в новом теле.

– Не переживай, ты и сейчас хоть другая, но очень хорошенькая, – поддерживает мама. – Если он на этой стороне реки, найдем мы твоего Егора, никуда не денется. Не узнает – есть у меня одно зелье, правда, ядреное…

– А если он не на этой стороне, а там, в тумане?

Мама смотрит на меня, став в разы серьезнее.

Будто подслушивая наш разговор, белесый туман на другом берегу оживает, начинает клубиться, обретая едва различимые человеческие очертания, тянет к нам свои щупальца. Это пугает и одновременно завораживает.

– Ты тоже это видишь? – с испугу хватаюсь за мамину руку.

– Да, каждый раз, когда сюда прихожу, – отвечает она вполне спокойно. – Но ты не бойся, реку ему не преодолеть.

– Как такое возможно? Он что, живой?

– Я и сама хотела это бы знать, Лер, но есть вещи вне нашего понимания. Кто оказывается в тумане, из него уже не выходит. На том берегу моя магия бессильна. Тут нужен опытный стихийник, каким был ваш отец.

За нашими спинами глубоко в лесу раздается пронзительный вой. В сердце что-то жалобно отзывается, а еще, подаренный старшей ведьмой медальон отчего-то начинает жечь кожу.

– Это волки вышли на охоту?

– Скорее оборотни, – на полном серьезе выдает мама, и я уже ничему не удивляюсь. Просто хочу узнать об этом непонятном для меня мире побольше. Видимо, и магический медальон на нечисть отреагировал, ведьма предупреждала.

– Они так общаются. Зовут друг друга?

Мама призадумывается, а вой в то время повторяется снова и снова, так, что у меня уже бегут мурашки по коже, и сердце пускается вскачь.

– Обычно да. Но этот ищет свои истинную. Очень она ему дорога. Вон как старается!

* * *

Дом с виду довольно большой, но вот так сходу для меня в нем не находится свободной комнаты: в одной травы сушатся, в другой зелья настаиваются, в третью мама вообще предостерегла в одиночку не заглядывать. Ведьмины дела, они такие, в них лучше без спросу нос не совать.

– Постелю тебе у Ули, там как раз есть свободная кровать. Матрас, правда, детский и немного коротковат, – суетится мама. – Если хочешь, ложись в моей комнате, а я посплю здесь.

– Нет, не надо, все в порядке, – отзываюсь шепотом, не желая разбудить сестру. Когда спит и не строит вредные физиономии, она кажется совсем еще ребенком, слишком уязвимым и беззащитным.

На чистом белье, пропитанным ароматными душистыми травами, я моментально отключаюсь. Даже снов никаких не вижу, или просто не успеваю их запомнить.