Текст книги "На крючке"

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

В то, что Засурский убил Галкину, Яна не верила. Ему совершенно не нужно было это делать, – размышляла она. – Женя была его любовницей, он знал ее распорядок и, если бы уж ему приспичило, всегда мог проникнуть в ее квартиру, когда она была на работе. Милославская думала также, что Женя была не таким глупым человеком, чтобы шантажировать своего же собственного хозяина. Нет, судя по всему, дискета, если она и была у Жени, попала к ней совершенно случайно.

Яна села на лавочку в сквере и закурила, позволив Джемме немного побегать по зеленым газонам. Но Джемма, у которой был флегматичный, но взрывной характер, сделав пару кругов вокруг лавки, устроилась неподалеку под деревом и засопела, поглядывая на хозяйку, с задумчивым видом дымившую сигаретой.

Хотя Руденко и сказал, что все здесь ясно и дело можно считать законченным, за исключением некоторых мелочей, Яна так не думала. Оставался еще Антон, который, судя по всему, и выкрал дискету у отца. Только ему трудно было что-либо инкриминировать, поэтому Руденко, скорее всего, даже связываться с ним не будет. А ведь этот молодой человек, который, как и его отец, был любовником Жени, мог бы многое прояснить в этом деле, если бы захотел. Кстати, он не явился сегодня на встречу в «Мадрид», вспомнила Милославская. Что могло его задержать? Она посмотрела по сторонам и, заметив вдалеке, на стене дома таксофон, встала и направилась к нему. Джемма вскочила и, виляя обрубком хвоста, двинулась следом. Телефон в квартире Засурских не отвечал. Насчитав дюжину длинных гудков, Яна, подозревая, что могла неправильно набрать номер, позвонила еще раз. И с тем же результатом. Повесив трубку, она поймала машину и поехала домой, пообещав водителю, который отказывался брать собаку, заплатить по двойному тарифу.

Открыв калитку, Яна сразу же заподозрила что-то неладное. Нет, во дворе все вроде бы было как обычно, только Джемма стала вести себя немного нервно. Она сразу же кинулась к дому, чего обычно никогда не делала, предпочитая заходить после хозяйки.

– В чем дело, Джемма? – Милославская приблизилась к двери и поняла, что в доме кто-то побывал.

Дверь была распахнута, и Джемма кинулась внутрь так быстро, что Яна не успела ее остановить. Внутри все было перерыто до самой последней мелочи и сдвинуто со своих мест. Заставляя себя не волноваться, Яна прошлась по комнатам и везде обнаружила одно и то же. Кто-то успел перевернуть дом вверх дном.

– Джемма, след, – приказала Милославская и собака принялась обнюхивать помещения, ища посторонний запах.

Вскоре она завиляла хвостов и рванула к выходу. Она довольно быстро добежала до калитки, тщательно принюхиваясь и застыла, ожидая, когда Яна выпустит ее на улицу, куда вел след. Честно говоря, Милославская не надеялась, что преступник, кто бы он ни был, пришел сюда пешком, но собака, дрожа всем телом от напряжения, уверенно двигалась вдоль дороги. Впрочем, дойдя до перекрестка, она заметалась туда-сюда и наконец, поджав хвост, вернее, то, что у нее называлось этим словом, замерла возле Милославской.

– Этого следовало ожидать, – задумчиво произнесла Яна, – во всяком случае, преступник был не настолько глуп, чтобы оставлять машину прямо перед домом. – Пошли, – махнула она Джемме и вернулась в дом.

Опустившись на диван, она подняла с пола телефон и набрала номер Руденко. Ответивший ей Самойлов сперва не хотел соединять ее со своим начальником, ссылаясь на то, что Руденко «очень сильно занят», но когда Милославская заявила, что звонит по тому же делу, все же согласился.

– Мы расстались с тобой не больше двух часов тому назад, – вместо приветствия произнес Руденко уставшим голосом, видно, с расследованием у него не слишком-то продвигалось.

– Сеня, кто-то обшарил весь мой дом, – выдала ему Милославская, чтобы активизировать его внимание.

– Господи, – выдохнул Руденко, – с тобой не соскучишься. – Что-нибудь пропало?

– Кажется, нет, но я не уверена. Джемма взяла след, но на перекрестке его потеряла. Может, пришлешь кого-нибудь? У меня такое впечатление, что искали дискету.

– Пришлю, – без особого энтузиазма сказал Руденко, – жди, никуда не уходи.

– Ты не теряешь чувства юмора! – шутливо ответила Яна.

– Кто, по-твоему, это мог быть? – начал оживляться Три Семерки.

– Только Антон Засурский знал, что меня не будет дома. У меня с ним была назначена встреча в кафе. Он не явился.

– То есть, пока ты его ожидала, – по-доброму усмехнулся Руденко, – он у тебя дома «порядок» наводил! Так это он убил Галкину?

– Ты меня спрашиваешь? – рассмеялась Яна, – по-моему полчаса назад ты определился с убийцей.

– Ты имеешь в виду Засурского-старшего? – недовольным тоном спросил Руденко.

– Ага. Ладно, Сеня, приезжай, не будем по телефону трепаться.

Вскоре Руденко в сопровождении двух экспертов был у Яны. Он застал ее сидящей в кресле и отрешенно созерцающий комнатный беспорядок. Она изумлялась тщательности и откровенному наплевательству со стороны того, кто устроил бардак. Глядя на вазу, вернее, на то, что осталось от нее – рассыпанные по полу осклолки – она грустно усмехнулась.

– Я ведь дорожила этой вазой, – печальным голосом проговорила она.

– Эхе-хе, – покачал головой Руденко, – нет ничего вечного на свете.

– Надо будет выставить счет тому, кто это сделал, – улыбнулась Яна.

Руденко окинул ее насмешливым взглядом.

– Наивная, – пропел он густым баритоном, – говорил же тебе, не лезь ты в это дело. Мало того, что этот твой труд бесплатным будет, так тебе еще и добром своим расплачиваться приходится!

Пока эксперты осматривали другие комнаты, Милославская с лейтенантом оставались в гостиной. Через некоторое время один из криминалистов их побеспокоил.

– Нам нужно здесь все осмотреть, – сказал он. – Может, посидите на кухне?

– Пошли, – кивнул Руденко Яне. – Кстати, знаешь, как Засурский зарабатывал деньги? – спросил он, когда они устроились за столом и Яна принялась готовить кофе.

– Интересно, – подняла она брови.

– Просто как все гениальное, – усмехнулся Руденко, – нужно только иметь свой карманный банк и входить в совет директоров. Засурский брал в банке кредит, причем, заметь, беспроцентный и клал его на свой счет в этом же банке, но уже под проценты. Когда наступал срок возврата кредита, он деньги возвращал, а проценты оставались ему. Замечательно, правда?

– Тогда у него должны быть проблемы с налоговой инспекцией, – предположила Яна.

– В том то и дело, что нет, – с сожалением произнес Руденко. – Налоги со всех официальных доходов он платил. Так что с этой стороны не подкопаешься.

– Значит, с фискалами у него проблем нет?

– Он перед ними чист, как стеклышко, – подытожил Три Семерки, – если только они не раскопают что-нибудь в казино.

– Даже если они там что-то найдут, то отвечать будет Ваксмахер, как управляющий, а не Засурский.

– Дерьмо, дерьмо, дерьмо, – выпалил Руденко, – даже не знаю, как его зацепить.

– Ты же, кажется, сказал, что он вот-вот сознается, – поддела его Милославская.

Она разлила кофе по чашкам и поставила одну перед лейтенантом, предварительно освободив перед ним небольшой участок стола. Три Семерки в раздражении сделал слишком большой глоток, обжегся, и чуть не выронил чашку – чересчур быстро поставив ее на стол. Кофе выплеснулось на столешницу.

– А-а, черт, все из-за тебя, – Руденко взглянул на Милославскую, – вечно ты со своими подколами.

– Нужно проверить Антона, – Яна вытерла со стола и посмотрела Руденко в глаза, – он не пришел на встречу со мной. Что ты думаешь по этому поводу?

– Думаю, что это он у тебя похозяйничал. Если это так, мы его прищучим.

– Вы снимали у него отпечатки пальцев? – поинтересовалась Милославская.

– Какой смысл в этом был? – пожал плечами лейтенант. – У него же алиби на время убийства.

– Мне кажется, все же стоит попробовать, – настойчиво сказала Яна.

– Теперь уж точно придется, – он снова глотнул кофе, теперь уже осторожней.

На кухне появился тот же эксперт, который попросил Яну с лейтенантом освободить гостиную.

– Ну что там? – Руденко, услышав как он вошел, повернулся к двери.

– Есть отпечатки, – кивнул эксперт, – в основном, оставлены двумя людьми. Только нужно снять и у хозяйки, чтобы быть уверенным.

– Хорошо, – согласилась Яна.

– Знаете, Семен Семеныч, – сказал эксперт, прикладывая подушечки пальцев Яны сначала на штемпельную подушку, а потом на специальный листок, – те отпечатки, что мы снимали в квартире Галкиной, кажется, очень похожи на те, которые мы сняли здесь.

– И что это значит? – спросила Милославская.

– Это же как дважды два, – усмехнулся Руденко. – Значит, что в твоем доме и квартире Галкиной похозяйничал один и тот же человек. Вы уверены, Юрий Васильевич, – он посмотрел на эксперта, – насчет пальчиков?

– Точно смогу сказать завтра или сегодня вечером, – заканчивая работу, ответил Юрий Васильевич, – но сходство очень большое. Можете вымыть руки, – обратился он к Яне.

– Ну что? – Руденко взглянул на Милославскую. – Нам нужно идти.

– Что ты собираешься делать? – Яна подошла к раковине и намылила руки.

– Поищем Антона Засурского, – вздохнул лейтенант, – нужно задать ему несколько вопросов.

– Я бы хотела поехать с тобой, если это возможно.

– Думаю, тебе нужно навести здесь порядок, – уклонился от ответа Руденко, но Яна поняла, что брать ее с собой ему не слишком-то хочется.

«Ну и черт с тобой», – подумала она.

– Я звонила ему домой, – сказала она вслух, – там никто не берет трубку.

– Ничего, – усмехнулся Три Семерки, – никуда он не денется.

Вскоре их машина отъехала от калитки Яниного дома и Милославская осталась одна, если не считать Джемму, конечно. Посмотрев на беспорядок в доме, она вздохнула и принялась за уборку, подумав, что хоть в чем-то лейтенант оказался прав. С уборкой она провозилась до самого вечера, не успев даже как следует перекусить. Наконец она поставила на место последнюю вазу, оставшуюся целой, повесила в шкаф кофточку, выброшенную оттуда чьей-то рукой и отправилась готовить кофе. Она поставила чашку на стол и опустилась в кресло и только теперь вспомнила, что забыла про Браницкого. Лейтенант тоже о нем не вспоминал, а он должен был уже вернуться из своей командировки.

Лев Сигизмундович встретил Яну в длинном вельветовом халате и тапках с загнутыми на восточный манер носами. Он был удивлен, даже встревожен, видимо, не ожидал увидеть у себя Яну.

– Добрый вечер, – мягко улыбнулась Яна. – Лев Сигизмундович, мне необходимо с вами поговорить. Я не отниму у вас много времени.

– Да-да, – растерянно протянул Браницкий, – но я не ожидал, только вот приехал, – он сделал рукой неопределенный жест. – У меня, так сказать, поствозвращенческий беспорядок.

Браницкий не мог отказать себе в выпячивании.

– Ничего, – иронично усмехнулась Яна. – Так мне можно пройти?

– Конечно, – глаза хозяина беспокойно бегали, губы слабо дрожали, – проходите.

Он впустил Яну в квартиру. Как она и ожидала, интерьер воплощал самые смелые куралесы прихотливой натуры Барницкого. Антикварные вещи здесь мешались с новомодными. Сплошная эклектика. Но в этом смешении было что-то веселое, несмотря на претенциозность, сквозившую, например, в соседстве оленьей шкуры на стене и комода стиля ампир. Художественный вкус Браницкого не дал ему скатиться к аляповатой безвкусице в оформлении своего жилища. Старинные книги придавали авангардистским полотнам, висевшим на стенах, мягкость, тонкий, ненавязчивый шарм, как бы укрощая острую экспрессию одних и бесформенную небрежность других картин. Яна села в глубокое кресло, чья пестрая обивка тоже как-то странно гармонировала с его волшебно плавными очертаниями. Браницкий сел напротив, на диван, по спинке которого скользил бронзовый фризовый бордюрчик. Пара мятых рубашек, брошенных на другое кресло – это и был беспорядок, о котором заикнулся Лев Сигизмундович.

– Слушаю вас, – гостеприимно улыбнулся Браницкий, видимо, решивший принять визит Яны как неизбежность.

– А там у вас что? – Яна повернулась к арке, разделявшей комнаты.

– Это Корбюзье, – жеманно пояснил Браницкий. – Я осмелился в своей скромной холостяцкой берлоге воплотить его концепцию перетекающих друг в друга пространств. Дверь – это слишком жестко, я бы даже сказал, неуместно.

– Нет, – улыбнулась Яна, – я вас спрашиваю о той комнате, – она встала и прошлась до арки. – Это ваша мастерская?

– Какая там мастерская! – с кокетливым самоуничижением махнул рукой Браницкий. – Так, балуюсь…

– Можно посмотреть?

– Разумеется, – сделался снова растерянным Лев Сигизмундович.

Яна вошла в комнату, уставленную мольбертами, заваленную рисунками, увешанную репродукциями импрессионистов и постимпрессионистов. Она стала перебирать листы бумаги, лежавшие на старинном столе, придвинутом к окну.

– Давайте я это уберу, – засуетился Браницкий, подхвативший гору бумаги. – Это так, наброски.

– Оставьте, мне интересно, – Яна вынула из кипы несколько листов. – Это ведь ваша соседка… Я и не подозревала, что вы так хорошо рисуете. Она вам позировала? – на одном дыхании произнесла Яна.

– Да-да, – торопливо повторил Браницкий, побледнев, – было дело. Но, как вы сами понимаете, это не значит, что… – он смущенно замялся, опустив глаза.

Потом вдруг поднял их, стрельнул в Яну вопрошающе-пытливым взглядом и быстро, порывисто заговорил:

– Когда мужчина осознает, что перешел некий возрастной рубеж, когда он понимает, что лучшая часть жизни – в прошлом, когда горизонты смыкаются и гаснут, он инстинктивно ищет некое полное жизни, молодости, задора существо, которое если бы даже и не могло вернуть всю полноту бытия, то хотя бы дало возможность вернуться в грезах к тем ослепительно прекрасным, невозвратно прошедшим дням, когда он сам, молодой и сильный, восторженный и наивный пленял и пленялся… когда мы… – трепещущим голосом продолжил он, растрогавшись собственной высокопарностью, – …стареем, каждая минута существования для нас невыразимо дорога, бесценна! – его дрожащий тенор поднялся до фальцета и, вибрируя на этой поэтической ноте, казалось, готов был найти спасение от этого дрожания в рыдании.

– И ваша соседка стала для вас таким существом, – пряча иронию за сочувственным тоном подытожила Яна.

– Да, – с трагическим пафосом выдохнул Браницкий. – А вы, собственно, по какому поводу? – вдруг перешел она будничный тон.

– По поводу Галкиной, – небрежно сказала Яна, искоса наблюдая за лицом Браницкого.

– Но милиция уже допросила нас, – он с недоумением смотрел на Яну.

– Я провожу собственное расследование, – сдержанно улыбнулась Яна, – и мне, Лев Сигизмундович, нужна ваша помощь.

– Да-да? – удивленно протянул он.

– Вам ведь известно больше, чем вы рассказали. Я пришла выслушать вас. Ради памяти этого полного задора существа, которое, увы, больше не будет пленять нас, скажите, что вы знаете об убийстве? – Яна была почти безучастна.

– Вы издеваетесь! – издал возглас возмущения Браницкий.

Его лицо из белого стало пергаментно-серым, морщин сразу прибавилось, он погас.

– Отнюдь. Я просто призываю вас быть верным вашим чувствам. Вы ведь питали к Галкиной чувства?

– В первый раз вы мне показались более деликатной, утонченной, нежной… – разочарованно вздохнул Браницкий, с оскорбленным видом уставившись в окно.

– Вы читаете Рютбефа? – с неожиданным подъемом воскликнула Яна, удовлетворенная тем, что видит перед собой книгу, явленную ей в видении, – это редкий случай…

Во время разговора она продолжала разбирать бумаги и вскоре наткнулась на знакомый том. Браницкий состроил горестную мину и процитировал:

– «…il sont sans misericorde, et sans pitie, sans charite ni tendresse».

– Как красиво звучит! – улыбнулась Яна.

– «Ни сострадания в них нет, ни жалости, ни милосердия, ни мягкости», – перевел Браницкий.

– Я немного знаю французский, – иронически посмотрела на Льва Сигизмундовича Яна. – Думаю, сейчас не тот случай, чтобы цитировать Рютбефа. Давайте вернемся к прозе бытия. Где вы были в прошлое воскресенье между пятью и семью часами вечера?

– У себя в квартире, – вздохнул Браницкий. – Может, переберемся в гостиную?

Яна кивнула. Они снова сели в кресла.

– И ничего не слышали?

– Нет, – решительно произнес Браницкий.

– Я уверена, что вам известно что-то об убийстве, – Яна вперила в него пристальный взор.

– Вы меня подозреваете? – с вызовом спросил Браницкий.

– Пока нет, – невозмутимо ответила Яна, – просто прошу помочь. Я ведь экстрасенс, вы думаете, я просто так заинтересовалась вашим хобби? Я «видела» вас и Галкину в вашем загородном домике. И эту книгу, – Яна повернулась в сторону арки, – тоже видела. Была весна, вы рисовали обнаженную Женю, на столе лежал Рютбеф. У вас ведь есть дача?

– Есть, – озадаченно глядел на Яну Браницкий, – только что это доказывает? – собрался он.

– Ничего, но вы ведь любили Галкину и ревновали ее к Антону, поэтому и сказали в прошлый раз, что он ей не пара. Ведь так?

– Ну и? – в глазах Браницкого мелькнула тень презрительной насмешки.

– Что вы знаете об убийстве? – не унималась Яна.

– Послушайте, – поморщился Браницкий, но ему не дал закончить фразу телефон.

Он лихорадочным движением снял трубку.

– Да, – едва не крикнул он, – да… – его брови запрыгали, лицо исказила гримаса неудовольствия. – Нет… Подождите, я возьму трубку в спальне. Я отойду на минутку, – бросил он извиняющийся взгляд на Яну, – а вы тут трубочку положите, я крикну.

Яна кивнула. Браницкий исчез в коридоре, куда выходила дверь спальни. Здесь почему-то он воздержался от реализации архитектурной концепции Корбюзье. Он крикнул «кладите», и Яна положила трубку, после чего поднялась и, сгорая от любопытства, на цыпочках подошла к двери, за которой Браницкий с кем-то разговаривал по телефону.

– Нет, не сегодня, я устал. Завтра… давайте все завтра обсудим, – бубнил он, – и, может, завтра все и решим. Сколько? Ага, – он задумался на секунду. – Нет, я не могу вот так решиться. Да-да, хорошо.

Яна отпрянула от двери, услышав, что Лев Сигизмундович положил трубку. Она быстро вернулась в кресло и сделала вид, что разглядывает свой маникюр.

– Извините, – виновато улыбнулся Браницкий. – Не успел приехать, а уже требуют… Коллега с работы, – снова улыбнулся он.

Желание скрыть что-то, утаить придавало его улыбке фальшивый, подобострастный оттенок.

– Лев Сигизмундович, я ведь все равно все узнаю, – покачала головой Яна.

– Узнавайте, – рассмеялся он, – как вы сказали, вы ведь – экстрасенс, вам и карты в руки!

– Ну что ж, – Яна поднялась, – спасибо. Насчет карт это вы точно подметили, хотя и случайно. Думаю, это не последняя наша встреча. Да, кстати, – придумала Яна последний ход, – я ведь вчера видение имела. Вы лежите с простреленной грудью на полу в вашем домике, у вас в руке пистолет… Глаза открыты, кровь растекается по ковру, быстро впитывается… Огромное красно-бурое пятно на желтовато-коричневом ковре. Поэтому я к вам и пришла.

Яна тяжело вздохнула, разыгрывая скорбное сожаление.

– Что-о-о?! – выпучил глаза Браницкий, – вы – колдунья… Бр-р-р… Бред какой-то… Типун вам на язык!

Яна иронично улыбнулась и вышла на лестничную площадку. Войдя в первое попавшееся кафе, она заказала кофе и достала из сумочки карты. У нее было такое ощущение, что она близко подобралась к разгадке. Пока готовился ее кофе, она попробовала поработать с картами. Перебрала все, но ни одна не отозвалась на ее мысленные усилия. Тогда Яна положила перед собой «Джокера», по-приятельски улыбнулась ему.

Эта улыбка, фамильярная и добродушная, напоминала жест пальцем, когда друг шутливо грозит другу, предупреждая, что так или иначе достанет его. «Джокер» требовал в два раза меньше усилий, чем работа с остальными картами, а потому у Яны была надежда, что он откликнется на ее призывы. Действительно, Яна почувствовала ладонью знакомое вибрирующее тепло. Она думала о Браницком, о том, кто ему звонил, вообще обо всей этой ситуации, которая, знала она глубинным внутренним чутьем, должна не сегодня-завтра окончательно проясниться.

И тут перед ее взором возникла та мифическая фигура в белой шляпе, которую она уже однажды «видела». В лимонно-желтом бикини, женщина стояла перед Яной вполоборота. Лицо женщины расплывалось. Она была одна, ее спутник куда-то исчез. Потом она сорвалась с места, легко, как птица понеслась к морю. Шляпа слетела с ее головы, светлые волосы высоко взметнулись, потом облепили лицо. Море призывно гремело разбивающимися о берег волнами. Это уже не был белый пляжный песок, под ногами женщины мелькнул каменный уступ, она сорвалась с места и, сгрупировавшись в воздухе как заядлый ныряльщик, прыгнула в воду. Ее тело, подобно метко пущенной стреле, пробило лазурную мишень бухты и почти неслышно вошло в глубину. Тело скользило вниз бесконечное время, не натыкаясь ни на какое препятствие. Бесчисленное количество пузырьков, подобно шлейфу, который не волочится сзади, а, поднятый ветром, овевает фигуру, держали темный силуэт в плотном кольце, все время заново образовываясь и расходясь в разные стороны. Взрыхленная глубина вдруг отпрянула, словно гигантский пылесос-ураган неожиданно втянул в себя воду, и теперь перед Яной на ясной, чуть бледной небесной синеве, выглянувшей из-за сумбурно-влажных кулис, широко и густо круглились кроны деревьев. Плавно качаемые ветром, они точно шушукались, глядя с каким-то тихим удивлением на маленький дворик, где на крыльце, перед одноэтажным старым домом стояла одетая в голубые брюки и белые теннисные туфли женщина. На плече у нее висела вместительная сумка из плотной белой ткани, по которой плавными толстыми полосами шли зебристые оранжевые разводы. Незнакомка опять стояла к Яне спиной. Дверь дома открылась, женщина исчезла внутри.

Дворик опустел. Яна отчетливо видела пучки травы, дрожащей над узкой гравийной дорожкой, крохотный садик с рахитическими яблонями и грушами. Видимо, их посадили недавно, и вырытый справа, в десяти метрах от крыльца бассейн, который походил скорее на большую, не очень глубокую яму, выстеленную плотным целлофаном. Мутная зеленая вода колыхалась под резвыми набегами ветерка. На поверхности плавал тополиный пух и несколько утонувших насекомых. Но Яну мало интересовал дворик, она хотела попасть в дом. Какая-то сила ей в этой мешала. Судя по освещению, было обеденное время, летний воздух струился горячими потоками, лакируя незатейливый пейзаж.

И тут до Яны донесся удивленно-испуганный возглас. Она «метнулась» к двери, но, «лишенная» тела, «лишенная» какой-либо физической силы, даже не могла постучать в дверь. Выскользнувшая из дома тень, прошла сквозь Яну, как сквозь столб воздуха. Яна влетела в приоткрытую дверь. Миновала сени, ворвалась в горницу. Но взгляд ее стал в противоположность ее телу тяжелым, точно глыба, которую не было никакой возможности передвинуть. Он так и застыл на изборожденном яркими сине-желтыми мазками холсте. Яна услышала шаги и, забыв, что она – невидимка, закружилась, думая, куда бы спрятаться. Она засуетилась, чувствуя приближающуюся опасность. Два голоса, мужской и женский, о чем-то тревожно перешептывались в сенях. Яна остановилась, заинтригованная и забывшая об опасности. Она подошла к ветхой перегородке, отделявшей сени от зала и приложила к ней ухо.

– Он требовал денег, – сказал женский голос. – Я ничего не могла сделать, ему все время было мало.

– И что ты теперь будешь делать? – спросил мужской, не выражавший ничего, кроме презрения, голос. – Могла бы меня подождать-дать-ать-ать-ать-ать…

Голоса исчезли, а эхо все еще стояло в ушах Яны. Она открыла глаза.

– Вам плохо? – обеспокоенно уставилась на нее официантка, миловидная шатенка лет двадцати с небольшим, поставившая перед Яной маленькую керамическую чашку на таком же блюдце.

– Нет, все нормально, – побледневшими губами вымолвила Яна, – спасибо.

Официантка вежливо улыбнулась, пожав плечами, и отошла. Янины руки дрожали, на лбу выступила испарина. Она посидела немного над чашкой кофе и так и не сделав ни единого глотка, расплатилась и покинула заведение. Ноги сами принесли ее к дому Засурских. Она назвала свое имя в микрофон переговорного устройства, услышав вопрос Антона: «кто там?»

– Что вам угодно? – еле сдерживая раздражение спросил он, услышав ее имя.

– Побеседовать с вами. Вы ведь не явились в «Мадрид».

– Со мной уже беседовал этот… как его там… Ру…

– Лейтенант Руденко, – подсказала Яна.

– Да, он, – пренебрежительно подтвердил Антон.

– Я веду свое расследование, – Яна пыталась говорить ровным голосом, но дрожь, поселившаяся в ее теле, выдавала ее волнение. – Почему вы не пришли в кафе?

– Был занят, – с усмешкой ответил Антон.

– У меня к вам срочный разговор, – Яна чуть пошатнулась.

– Хорошо, – вздохнул Антон, – у вас десять минут.

– Мне хватит, – Яна возблагодарила небо.

Она поднялась на лифте и вошла в приоткрытую дверь.