Текст книги "Американская палитра"

Анатол Вульф
Американская палитра

Часть первая. По ту сторону

Глава I

Питер провожал Максима августовским утренним холодком. В Пулково, зайдя уже за кордоны таможенников, он смотрел через стеклянную стену на провожавших его родителей, махал им рукой, пытаясь создать ощущение обычного прощания и при этом думал, что не имеет никакого понятия о том, когда снова сможет увидеться с ними. Мама, конечно, тихонько плакала, а отец крепился, старался не подавать виду, что тоже переживает.

Максим подумал – какой жалкий у них вид; мама в стареньком зелёном пальто, отец в изрядно поношенном плаще, лица у них какие-то усталые, бледные. И так вдруг жалко ему стало оставлять их одних в этом промозглом, неуютном городе. В душе Максим поклялся себе, что сделает всё возможное чтобы поскорее их вытащить отсюда и, помахав родителям ещё раз, пошёл в зал ожидания.

Самолет оказался потрепанным, прокопченным снаружи и изнутри Ту-154.

– Последние метры советской земли! – воскликнул, поднимающийся за Максимом по трапу, очевидно, такой же эмигрант. Максиму понравилась эта фраза и он прибавил шагу, пытаясь пройти эти метры как можно скорее, но, в ту же минуту сообразил, что старенький «Ту» тоже является частью советской земли, даже если он находится в воздухе. «Так что, по-настоящему свободно вздохнуть можно будет только в Вене», – подумал Максим.

Стюардессы, на удивление, оказались очень вежливыми и предупредительными, вероятно потому, что работа на иностранных рейсах была блатная, и они здорово дорожили своим местом. Когда зажглась лампочка, разрешающая курение, пассажиры зашуршали пачками сигарет и самолёт быстро наполнился табачным дымом. Максим тоже закурил свои болгарские, подходящие к случаю «Ту-134». Стюардесса провезла по проходу беспошлинные товары: сигареты, виски, водку, коньяк. Но Максиму, с его поменянными в дорогу $125 долларами (большую сумму советское государство эмигрантам не меняло), всё это было не по карману.

Максим едва выкурил пару сигарет, как самолет уже стал снижаться, он даже удивился про себя – лететь-то всего ничего, и ты уже в другом мире!

Самолёт, вздрагивая, прорезался сквозь молочную белизну облаков и вынырнул на залитый солнцем простор западной цивилизации. Оранжевые черепичные крыши пестрели по густо-зелёным холмам, разрезанным синеватыми змеями автобанов и украшенными равномерно выскакивающими из пышных клубов зелени шпилями кирх. Максиму показалось, что он бредит, или всё это видит только на экране, в кино. Вот сейчас кино кончится, и все эти картинки исчезнут. Но, картинки не исчезали, а, наоборот, приближались всё ближе и ближе, переходя в крупный план. Самолёт покатил по посадочной полосе, и Максим почувствовал, что он каким-то невероятным образом сам входит в экран и сливается с этим фильмом.

Самолет вырулил и встал на отведенное ему место, вскоре подогнали трап и все пассажиры, спустившись на землю, сели в подошедший автобус и поехали к терминалу. Едва автоматические двери автобуса успели открыться, как мужчина средних лет, тут же оказавшийся перед ними, спросил по-русски: «Иммигранты есть?».

Максим и еще несколько человек ответили: «Да, есть!»

– Кто едет в Израиль? – спросил встречающий их мужчина.

Одна семья вышла вперед.

– Встаньте справа, остальные слева – сказал он.

Максим встал слева и оказался возле здоровенного солдата в берете, с автоматом на перевес и рацией на боку. Семью, что ехала в Израиль, увели почти сразу, Максиму и двум другим одиночкам, что стояли слева, пришлось немного подождать. Затем появился опять тот же встречающий их мужчина и представился как Эдик, представитель ХИАСа. Он собрал визы и группой провел всех через паспортный контроль. В зале ожидания у Максима опять возникло ощущение, что он попал на экран какого-то фильма, причем цветного, а до этого он как будто пребывал только в чёрно-белом кино. Ресторанчики, неоновые рекламы, витрины магазинов и бесконечное изобилие товаров на их полках заиграли сумасшедшим калейдоскопом перед его глазами, и Максиму показалось, что у него кружится голова. Он подошел к стойке бара и спросил по-английски стакан кока-колы. Газировка с кофеином немного взбодрила его, и Максим был готов к новым впечатлениям. Долго ждать не пришлось, очень скоро к нему подошла женщина средних лет и представилась: «Хелен, из ХИАСа». Она говорила по-русски как на родном языке, а когда сели в ее микроавтобус, позвонила по рации в ХИАС и затараторила что-то на иврите, затем, так же плавно перешла на немецкий, явно произведя тем самым большое впечатление на своих пассажиров.

Первым завезли в гостиницу на окраине города долговязого парня, потом молодую женщину, а затем настала и очередь Максима. Его определили в пансион где-то в городе, Максим не мог вполне понять где, но ему показалось, что не так далеко от центра. Это был симпатичный домик в три этажа с небольшим двориком. В комнате оказался ещё один мужчина из Риги, его звали Аркадий. Вскоре выяснилось, что у Аркадия в Вене жили родители, которые иммигрировали на несколько лет раньше, но по каким-то не совсем понятным Максиму соображениям, Аркадий предпочел остановиться в пансионе и собирался ехать в Штаты к двоюродному брату. В пансионе подавали скромный завтрак, а об обеде и ужине надо было беспокоиться самим. Аркадий сразу рассказал Максиму, где можно купить недорогие сосиски, чтобы дополнить скудный завтрак, состоящий в основном из кофе и булочек с маслом. А также подсказал, где можно недорого поесть. Максим хотел, как можно скорее, позвонить родителям в Питер и спросил Аркадия, не знает ли тот где это лучше сделать. Тот посоветовал пойти в какой-нибудь бар. Долго бар искать не пришлось, и Максим обратился к бармену за стойкой:

– Can I call USSR please?[1]1
  Могу я позвонить в СССР?


[Закрыть] – спросил он.

– Not sure[2]2
  Не уверен.


[Закрыть], – ответил бармен, его лицо выражало явную озадаченность.

– Give me your number, and I'll try[3]3
  Дайте ваш номер, и я попробую.


[Закрыть], – сказал бармен.

Максим написал телефон родителей на салфетке и отдал её бармену, тот стал набирать телефон. Он всё набирал и набирал, потом долго качал головой, вздыхал, охал, кряхтел, но результат был всё тот же. В конце концов он сдался, и сказав: «I am sorry»[4]4
  Сожалею.


[Закрыть], – отдал Максиму салфетку с телефонным номером. Максим прошел немного дальше и зашёл в другой бар, но там повторилась та же история. Затем он наведался ещё в один бар, но и там результат был тот же. Тогда он решил позвонить сестре в Штаты и дал её телефон очередному бармену. Его соединили через пару минут. В Вашингтоне уже был поздний вечер, к тому же Максим боялся потратиться, поэтому постарался сказать только самое главное; что долетел нормально, устроился, а также попросил сестру позвонить родителям в Питер.

Глава II

На следующий день Максим проснулся очень рано, на душе было какое-то возбуждение, ожидание новых впечатлений и одновременно некое волнение перед новым, неизведанным миром. Он тихонько отодвинул тюлевую занавеску (Аркадий еще вовсю похрапывал) и выглянул в окно. Ему открылся вид на умытую ранним светом улочку с аккуратно покрашенными домами. Прямо напротив уютным светом зазывал редких, в такой час, прохожих уже открывшийся магазинчик. В витрине видны были развешенные внутри колбасы, разложенные в высоких застекленных прилавках сыры. Женщина в белом фартуке, вероятно хозяйка, обслуживала покупателя.

К Максиму опять вернулось чувство нереальности происходящего. Он ещё долго стоял возле окна впитывая в себя этот простой сюжет, и испытывая истинное удовольствие от постепенно доходящего до его сознания ощущения свободы, возможности увидеть мир, радости освобождения. Максим так долго карабкался на ненавистную ему стену, отделявшую его от остального мира, и вот, наконец, он достиг цели, преодолел преграду и спрыгнув на другую сторону, сбросил свои оковы и стал свободным.

Чувства переполняли его душу, Максим вспомнил про Катю, да он собственно, никогда и не забывал о ней, она всегда была с ним. Слёзы навернулись у него на глаза, и то были не столько слёзы горести, сколько слёзы радости за себя и за Катю, которая теперь видела все вокруг его глазами.

В этот день у Максима было интервью в Сохнуте. Молодая блондинка задавала ему вопросы по-русски, а записывала его ответы на иврите с невероятной, как показалось Максиму, скоростью.

– Почему вы не едете в Израиль? – был её первый вопрос.

Максим ответил, что едет к сестре в Америку.

– Кого из отказников знали в России? – Максим назвал несколько имен, и она поинтересовалась как поживают эти люди. Дальнейшие вопросы заставили Максима поразиться её осведомлённости, девица знала столько деталей их жизни, что ей легко могло бы позавидовать КГБ.

После Сохнута Максима направили в ХИАС. Там было много народу, и Максиму пришлось долго ждать пока его вызовут. В маленькой приемной сидели очень чернобровые и смуглые люди, которых Максим поначалу принял за азербайджанцев. В принципе он почти угадал, это оказались иранские евреи. Они сидели в полном молчании и мрачновато посматривали на Максима, вероятно пытаясь определить его происхождение. Максиму стало не по себе, и он пошел покурить на лестницу, откуда его тут же прогнал какой-то служащий, заорав на него по-немецки, что вызвало у Максима не вполне приятные ассоциации и он решил, что будет лучше вернуться к иранцам.

В конце концов, Максима вызвали на интервью и первым делом спросили, какие он знает еврейские праздники, вероятно, таким образом они пытались удостовериться, что он еврей. В душе Максим посмеялся, представив, как будут ломать себе голову многие выезжающие из Союза советские евреи, не имеющие ни малейшего понятия о своих праздниках. Даже если бы ХИАС стал спускать мужикам штаны, доказать их еврейство было бы чрезвычайно трудно.

Максим назвал все известные ему еврейские праздники, и, успешно пройдя интервью, был направлен в кассу для получения пособия. Это было приятной неожиданностью, так как Максим даже и не помышлял о каких-то пособиях, наивно полагая, что протянет до Америки на свои 125 долларов.

Он вернулся в пансион и застал там Аркадия.

– Слушай, Максим! – сказал Аркадий. – Не хочешь пойти со мной купить кассетник, мне родители деньги на него подарили?

– Хорошо, пойдем, посмотрим их радиотовары, – ответил Максим.

– Ну отлично, заодно и перекусим что-нибудь по дороге.

Вена успокаивала нервы. Приятно цокали копыта лошадей, везущих экскурсионные экипажи по булыжным мостовым. Возле кафешек люди сидели за столиками, расставленными прямо на улицах и неторопливо попивали свое кофе. Погода была что надо, не жарко и не холодно. На пути им попалась пиццерия и они зашли туда поесть. Максим сразу вспомнил свой неудачный поход в пиццерию в Питере и подумал: «Ну, посмотрим, как с этим обстоит дело в Вене?»

В кафе было полно свободных столиков, и они с Аркадием сели за столик у открытого окна. К ним сразу подошла официантка и дала меню, в котором легко можно было потеряться. Непривыкшему к большому выбору Максиму трудно было решить какую именно пиццу заказать. Чем больше он пытался разобраться в меню, тем труднее ему было принять какое-то решение. Все казалось таким заманчивым, таким вкусным, одна пицца казалась лучше другой. Да и Аркадий, похоже, тоже пыхтел пытаясь сделать свой выбор. В конце концов, порешили взять одну большую пиццу без особых выкрутасов, просто с солями, на двоих. Подкрепившись пиццей, они продолжили свой путь и вскоре подошли к магазину радио аппаратуры. Возле его витрины стояли две женщины и Максим с Аркадием ещё издалека услышали, что те говорят по-русски.

– А где наш Фискалов-то? – спросила одна женщина, опасливо озираясь по сторонам. Другая женщина тоже посмотрела направо и налево.

– Вроде, не видно его, – сказала она.

– Да он уже давно сбежал, наверное, и попросил политического убежища! – неожиданно вступил в их разговор Аркадий.

Обе женщины обалдело переглянулись и уставились на него.

– Не разговаривай с ним, пошли отсюда! – воскликнула одна из них и потянула другую за руку. Они быстро пошли прочь, опасливо озираясь по сторонам.

– Ну, ты их здорово напугал, Аркаша! – сказал Максим.

– Так ведь точно, их Фискалов уже давно тю-тю. Что он, дурак что ли?

– А всё-таки чертовски хорошо ощущать полную независимость от таких вот Фискаловых из первого отдела! – заметил Максим.

– Да, что и говорить, свобода блин! – ответил Аркадий.

В магазине они долго разглядывали различные кассетники и бумбоксы, и никак не могли решить, что лучше купить. В конце концов Аркадий остановил свой выбор на вокмане Сони и, расплатившись и получив яркую глянцевую коробку, довольные, они вернулись в пансион.

На следующий день Аркадий поехал к родителям показывать свой вокман, а Максим сходил в пару музеев, истратив невероятное количество денег, как ему показалось; музеи в Вене оказались отнюдь не дешёвыми. Затем он побродил по старому городу, с удовольствием созерцая европейский антураж. Вена восхищала его, но одновременно он чувствовал некоторую отчужденность, ему было одиноко в этом великолепном, но совершенно незнакомом ему городе. В таком неторопливом ритме пролетели еще пару недель, и, наконец, настал момент отъезда в Италию. Аркадий тоже оказался в той же партии иммигрантов, вместе с Максимом.

Поезд отходил поздно вечером. Когда Максим с Аркадием приехали на вокзал, на перроне уже толпились русские иммигранты. Между ними прохаживался детина солдат с автоматом на боку. Максим никак не мог понять охраняет ли этот солдат иммигрантов, или охраняет австрийцев от непредсказуемых русских. В купе они, к счастью, оказались только вдвоем с Аркадием. Кожаные сидения можно было разложить и лечь на них как на кровать, но постель никто не давал. Максим даже немного понастальгировал по проводнику с постелью за рубль, не говоря уже о горячем чае в подстаканниках с кусковым сахаром. Они долго болтали с Аркадием и пытались временами что-то разглядеть за окном, затем, устав от разговоров и ночной тьмы, завалились спать, подложив под головы свои куртки.

Утром Максим проснулся от яркого солнечного света и ощущения, что вернулось лето. Он выглянул в окно и увидел воду. Поезд стоял на какой-то странной насыпи посреди огромного водного пространства, или, по крайней мере, так показалось Максиму. Вдали весёлыми красками радовал глаз до боли знакомый по картинкам городской пейзаж. К Максиму вернулось опять ощущение, что видит он все это не наяву, а на киноэкране. Но, так или иначе, было очевидно, что вдали виднелась Венеция. Максим разбудил Аркадия и тот, ещё не успев вполне проснуться воскликнул: «Ух ты! Вот это да! Неужели Венеция?»

– Она самая! – ответил Максим.

Поезд долго стоял на месте, видимо меняли локомотив. Максим вышел в тамбур и открыл дверь вагона. Жаркий летний воздух принял его в свои объятия. Максим начал спускаться по ступенькам вниз, но дорогу ему преградил CARABINIERI в тёмно-синей форме и замахал на него руками, что-то быстро говоря по-итальянски. По его тону и жестикуляции Максим понял, что выходить из вагона ему не положено. Вскоре поезд тронулся и поехал по просторам Италии. Окна были открыты и тёплый ветер раздувал по вагону запахи южных, неведомых растений и яств. Максим чувствовал прилив какой-то невероятной энергии, ему казалось, что если бы он сейчас выпрыгнул в открытое окно, то полетел бы как птица, постепенно набирая высоту и жадно вдыхая всей грудью этот опьяняющий воздух. Он уже почти реально чувствовал этот полет, эту свободу. В коридоре кто-то, вероятно испытывая такой же моральный подъём и желая ощутить себя совсем «по-западному», закурил сигару.

Едкий дым отнюдь не свежей сигары неожиданно прервал мечты Максима и переключил его внимание на более земные раздумья. «Да», – подумал Максим, – «почти каждый русский иммигрант привез с собой пару коробок кубинских сигар, завалявшихся на полках советских табачных магазинов. Совершенно не популярные в России сигары пролежали на полках долгие годы, а теперь мы их везем контрабандой в Америку дабы удивить американцев пересушенным в пепел кубинским табачком».

Краем уха Максим услышал разговор о том, что вскоре поезд должен остановиться на маленькой станции откуда всех повезут автобусами в Рим. Поезд стоит только пять минут и надо будет успеть выгрузиться, утверждал рассказчик. Народ явно заволновался, спешно собирая свои пожитки. Никакого официального сообщения, однако, не последовало, поезд по-прежнему катил себе без остановок и с приличной скоростью. Максим с Аркадием тоже, на всякий случай подготовились к высадке, хотя они и не особо верили в бесконечные слухи, распространяемые иммигрантами. Привыкшие к бесполезности средств массовой информации советские граждане, всегда больше полагались на неформальные источники новостей.

Тем ни менее, иногда слухи всё же бывают верны и, в таком случае, кому охота оставаться в поезде и застрять где-нибудь на запасном пути. Как её ни ждали, но станция появилась неожиданно, и все ринулись к выходу перескакивая через чужие чемоданы; особо сильные и предприимчивые люди принялись выбрасывать свои вещи через открытые окна. В вагоне ехало несколько пожилых людей, а также пара семей с маленькими детьми. Их шансы выскочить из вагона вместе с другими, да ещё успеть прихватить все свои вещи были не велики. Максим с Аркадием решили помочь им вытащить багаж. Вскоре все сгрудились на платформе, Аркадий заглянул ещё раз в опустевший вагон и увидел в тамбуре три сиротливо стоящие чемодана.

– Смотри, Максим, какой-то потц забыл свои чемоданы! – воскликнул Аркадий.

– Чьи же это? – удивился Максим.

– Вот чёрт! Это же мои! – вдруг опомнился Аркадий.

Они быстро вытащили чемоданы на перрон и усевшись на них, дружно расхохотались. Хохотали и над собственной нерасторопностью и над ненужной паникой. Поезд как будто прирос к станции и никуда не трогался.

Как из-под земли появилась представитель ХИАСа – дородная дама по имени Элеонора. Она предложила всем последовать за ней к автобусам, а поезд так и остался стоять на месте.

Два комфортабельных кондиционированных автобуса ждали неподалеку. Многочисленные чемоданы погрузили на деревянную подводу, запряженную двумя мулами, и подвезли к автобусам. Элеонора сообщила, что до Рима надо ехать несколько часов и потребовала, чтобы главы семей сели в один из автобусов, где поедет она. Максим с Аркадием, как главы своих «семей», естественно сели в тот автобус.

С первых же минут путешествия Элеонора начала свой инструктаж и рот у неё не закрывался почти до самого прибытия в Рим. Она поведала, что жить всем придется в третьесортных пансионах. «Затыкайте нос и уши», – посоветовала она, – «но не забывайте, что вы за это ничего не платите». Она ударилась в долгую тираду об иммиграции и назвала Америку клоакой. Немного обескураженные иммигранты приутихли, въезжая уже в сумерках в вечный город Рим. Громадные автобусы едва могли протиснуться в узких улочках у вокзала Термини, и малюсенькие автомобили, застрявшие позади автобусов, гудели свой ужасающий концерт пытаясь пробиться вперед любым путем. Автобус, где ехали Максим с Аркадием, остановился возле пансиона Маджера, на углу одноименной улицы.

Это вызвало ещё большую бурю негодования со стороны автомобилистов-оркестрантов и к их ультра-авангардной симфонии прибавился еще и устрашающе фальшивый вокал. Водитель автобуса решил тоже присоединить свой голос к общему концерту и высунувшись по пояс из окна заорал что-то явно из итальянского фольклора. Элеонора предложила всем быстро высаживаться и поскорее ретироваться в пансион. Высыпав на улицу, иммигранты начали вытаскивать из чрева автобуса свой багаж. Жутковатая какофония звуков заставляла их поторопиться. Чемоданы полетели на тротуар и быстро аккумулировались во внушительную груду. Автобус тут же отчалил, увлекая за собой неугомонный авто-оркестр, а иммигранты ринулись выуживать из общей кучи свои пожитки. Максим с Аркадием долго тасовали чемоданы пока не откопали свои собственные, а затем пошли в пансион разыскивать свою комнату.

Их номер оказался на третьем этаже; старенькие тёмно-синие, с золотым рисунком обои были кое-где надорваны, каменный потрескавшийся пол выполнял роль кондиционера, отдавая в комнату накопившуюся в нем ночную прохладу. В углу располагалась раковина, а у стены стояли две кровати. Огромное окно было закрыто обветшалыми деревянными ставнями. В общем, обстановку можно было смело назвать спартанской, но в этой убогости был, однако, некоторый шарм. Максим распахнул ставни и вдохнул запахи римского вечера. Внизу кипела жизнь, на другой стороне улицы, возле траттории, люди сидели за уличными столиками. Теплый электрический свет, скорее похожий на огни факелов, мягко разливался вокруг создавая ощущение театральных декораций. Максиму вспомнились фильмы Феллини, их неповторимая тональность и необыкновенный романтизм. Ему вдруг сильно захотелось выйти на улицу и почувствовать себя частью этого антуража, впитать в себя очарование этого древнего города.

– Слушай, – обратился Максим к Аркадию, – я так есть хочу, просто живот к спине прирос, пойдем поищем, где можно чего-нибудь поесть.

– Пойдём, я тоже жутко проголодался.

Они поставили чемоданы и спустились вниз. Не пройдя и трех шагов, они увидели выставленные в витрине аппетитные треугольнички пиццы с тонкой, как лист картона, лепешкой. В окошке немедленно появилась, увенчанная белым колпаком, и выражающая готовность, физиономия хозяина. Максим ткнул пальцем в понравившиеся ему кусочки и тут же получил их на бумажной тарелочке. Аркадий последовал за ним, и они с огромным удовольствием съели по два куска, а затем купили еще по два в дополнение. То ли голод был силен, то ли пицца была действительно прекрасно приготовлена, но им показалось что ничего подобного они до этого момента ещё не пробовали.