Текст книги "Евангелие от Морфея"

4

 
Трудно думать обезьяне,
Мыслей нет – она поет.
Таракан сидит в стакане,
Ножку рыжую сосет.
 

Николай Олейников

13:12

Александр потоптался возле клумбы, в которую несколько дней назад его впечатал Дрыга, затем выплюнул окурок и свистнул. Окно на втором этаже, как и в прошлый раз, было распахнуто. Только теперь вместо гитарного бряканья из него доносилось невнятное бормотание. Вполне возможно, что находившиеся в комнате люди о чем-то спорили.

– Эй, – заорал Александр, не дождавшись никакой реакции на свой свист, – ну чего вы там, совсем охренели?!

Он машинально отметил, что за три дня цветы успели распрямиться и клумба приняла прежний вид. Шум в комнате смолк, высунулась бледная Дрыгина морда.

– Чего еще? – хмуро спросил он.

– Дело есть, – ответил Александр, – поговорить надо. Как к вам можно попасть?

– По веревочной лестнице можно, – съязвил Дрыга, – но ее у нас нет. А можно по нормальной. Подъезд с той стороны. Квартира номер семь.

Он показал рукой, с какой стороны удобнее всего будет обогнуть дом, и, не говоря больше ни слова, засунулся обратно в комнату. Зайдя за угол, Александр понял, что придется лезть через забор. Может, Дрыга таким образом решил подшутить над ним, а может, это и в самом деле был кратчайший путь.

На старых, потемневших от постоянной сырости досках красовалась меловая надпись. «FACK OFF! » – заявлял всему миру (вернее, незначительной его части) неизвестный автор. Александр усмехнулся. Сколько раз он видел эту надпись, и, как правило (…as a rule…), слово «fuck» было написано через «эй». Уж лучше бы писали, как встарь, из трех букв. И короче, и грамотнее. А вообще-то, природа подобных надписей весьма интересна. Что движет человеком, решившим оставить подобный автограф? Сразу и не ответишь… Кряхтя, он полез через забор.

Дверь в квартиру оказалась незапертой. Александр толкнул ее и вошел внутрь. В комнате жутко воняло пивом. Источник этого запаха, в виде нескольких трехлитровых банок, находился в самом ее центре, посреди журнального столика, заваленного окурками, рыбьими очистками и прочим мусором. Откуда-то из-под пола негромко играла музыка (кажется, сестры Берри), и Александр с удивлением покосился на выставленные у окошка громадные концертные колонки. «Как же бывает весело соседям при такой картонной слышимости», – подумалось ему не без сочувствия.

В одном углу комнаты в кресле развалился Барик, в другом углу в кресле возлежал Дрыга. Третьего кресла предусмотрено не было, поэтому Александр бодро пересек комнату и без приглашения уселся на крохотный диванчик, стоявший точно напротив ударной установки «Pearl».

– Здравствуйте. – Он широко улыбнулся.

– Чего надо? – недружелюбно откликнулся Дрыга. – Если по делу пришли, говорите. Нечего кота за хвост тянуть.

– Пива? – предложил Барик.

– Можно и пива, – согласился Александр и, повернувшись к Дрыге, добавил: – Я принес вам диски. Светлана Викторовна просила передать, если окажусь поблизости. Вот…

Он достал из кармана джинсовки две плоские коробочки и после секундного колебания положил их на заляпанный пивом стол.

– Большое спасибо, – принял у Барика наполненную до краев кружку.

– Что там? – поинтересовался Дрыга.

– Ля групп «НОМ», – ответил Барик, сгребая компакты и перекладывая их на тумбочку. – «Во имя разума» энд «Сенька Мосг/хаз».

– Понятно…

Дрыга апатично принялся ковырять в носу.

– А как поживает картина за тысячу двести? – спросил он после короткой паузы.

– Ничего себе поживает, – все с той же улыбкой ответил Александр, – висит на стене и радует глаз.

– Чей глаз?

– Мой, конечно.

– А маечку эту вы специально для нас напялили? – не унимался Дрыга. – Могли бы и не утруждать себя. Сошел бы и ваш цивильный костюмчик.

Александр сделал несколько больших глотков. Майку он действительно надел специально (и джинсовку тоже). Кто был на ней изображен, он не знал, но почему-то думал, что этот мужик будет здесь хорошо принят. Наверное, зря думал. Сделав еще глоток, он поставил кружку на стол. Пиво было до омерзения теплым.

– Да, майку я надел специально для вас. Кстати, вы не в курсе, кто на ней нарисован? У меня как-то не было времени разобраться.

Дрыга презрительно фыркнул.

– Уолт Дисней, – пробурчал он, – кто же еще!..

Барик заржал.

– Не обращайте внимания, – подмигнул он Александру, – сегодня у него хреновое настроение. Поругался с подружкой, ну и все такое… – Он сделал замысловатый жест рукой. – Что вас к нам привело? Я думаю, компакт-диски – это только предлог.

Несколько удивленный такой проницательностью, Александр решил переть напролом.

– У меня пропала записная книжка, – тщательно выговаривая каждое слово, произнес он. – Вам, случайно, не попадалась?

– Записная книжка?.. – ответил Барик, не моргнув глазом. – Нет, откуда она у нас? А если б мы ее и нашли, то уже давно вернули бы вам… Можете не сомневаться.

– Как тут не сомневаться…

Их взгляды встретились.

– Вы не помните, что случилось на маковом поле? – быстро спросил Александр. – Как звали того человека?..

По лицу Барика пробежала легкая судорога.

– Небо было черным от птиц, – продолжал Александр, – а он пришел с севера. Вы испугались его! Или я не прав?..

– Да, – Барик принялся растирать виски, – в небе было полно птиц. Это было ужасно! Хуже, чем у Хичкока!..

– А человек… как его звали?

– Как звали?.. Не помню… – Барик, не переставая массировать виски, встал и прошелся по комнате. – Фамилия была странная, это точно… Он назвался, а затем ударил меня…

– Что, мать вашу, за херню вы несете? – подал голос Дрыга. – Может, объясните и мне? Я ни хрена не понимаю!

Александр сделал жест рукой и Дрыга замолк.

– Так как его звали? – повторил он свой вопрос.

– Фат! – воскликнул Барик, отдергивая руки от лица. – Точно! Петр Петрович Фат. Я еще подумал: какой-такой Фат? А он…

– Это не важно. Что он велел передать мне?

– Колесо номер семь! – отчеканил Барик. – Колесо. Колесо. Колесо…

Александр улыбнулся.

– Точно! Колесо номер семь!..

– Сильно сказано.

Он перевел взгляд на Дрыгу, с любопытством поблескивающего глазенками из своего кресла. Затем снова на Барика. Взял со стола кружку и решительно влил в себя (…специально они его кипятят, что ли?..) остатки той мерзости, которая там оставалась.

Барик перестал носиться по комнате, уселся на место и закрыл глаза. Его начала бить мелкая дрожь.

– Что вы с ним сделали? – неприязненно спросил Дрыга.

Рука его легла на гриф стоявшей рядом гитары.

– С ним все в порядке, – ответил Александр. – Через несколько минут полностью придет в себя. Не волнуйтесь. – И уже более раздраженно: – А вот гитару оставьте в покое! Неужели вы не понимаете, что выглядите глупо?

Дрыга насупился, но руку с гитары не убрал. Скорее из принципа. Заговорил Барик:

– Что это было?..

Он дико озирался по сторонам. Наконец взгляд его остановился на Александре.

– Резонный вопрос, – хмыкнул тот.

– Кто… Как вы узнали?.. – Он закашлялся и был вынужден замолчать.

– В пятницу, в девятнадцать ноль-ноль, приглашаю вас в бар «Бульдог», – сказал Александр. – Обоих. Если у вас были намечены на это время какие-либо дела, советую отложить их.

– Странно как-то вы приглашаете, – взъерепенился Дрыга. – А если мы откажемся, тогда что?

– Откажетесь? – Александр прищурился. – Не думаю. Впрочем, решать вам. Как бы там ни было, мое приглашение остается в силе. – Он перевел взгляд на Дрыгу: – А вас я приглашаю персонально, если уж вы так на это напрашиваетесь.

Дрыга скосомордился, но промолчал.

Попрощавшись и еще раз напомнив о своей записной книжке, Александр вышел. Несколько секунд Барик сидел неподвижно, как бы прислушиваясь к удаляющимся шагам, а затем его прорвало…

…1.035. Размышляя об относительности своих знаний, я прихожу к выводу, что должно существовать знание абсолютное, ибо относительное есть степень выражения абсолютного, без абсолютного нет относительного.

1.036. Относительное знание об окружающем меня мире есть искаженное отражение той или иной части этого мира; следовательно, знание абсолютное должно быть отражением истинным и точным, причем отражением не какой-либо части мира, а всего мира в целом.

1.037. Абсолютное знание о мире должно быть идентичным миру. Более того, оно должно изменяться вместе с миром, так как малейшее несоответствие между объективно существующей реальностью и абсолютным знанием о ней сделало бы это знание условным и относительным.

1.038. Но недостаточно и простого соответствия. Абсолютность знания о чем-либо необходимо включает в себя знание об изменении этого нечто прежде, чем само нечто изменится. Следовательно, абсолютное знание о чем-либо не есть простое отражение предмета. Оно должно быть едино с предметом, ибо ему необходимо «ощущать» все изменения, происходящие в предмете, но оно должно быть и отдельно от предмета, так как ему необходимо опережать все изменения, происходящие в нем.

1.039. Абсолютное знание о мире не может быть простым отражением мира. Оно должно быть едино с миром и в то же время быть от него отдельно. Сам мир должен оказаться лишь частью абсолютного знания о нем, а возможно, и быть приводимым этим знанием в движение.

1.040. Приходя к подобным выводам, я начинаю искать: соответствует ли абсолютному знанию какой-либо предмет или какое-либо понятие из известных человечеству? В сокровищнице человеческой мудрости я обнаруживаю необходимое соответствие. Таковым соответствием является Абсолют (Бог).

1.041. Абсолют есть То, из чего состоит весь окружающий мир, и То, что отлично от этого мира; То, что движет и развивает мир, и То, что пребывает в вечном покое; То, частью чего мир является, и, наконец, То, частью чего является мое бессмертное Я, а также Я других существ.

1.042. Понятие «Абсолют» мне известно, но как же удостовериться в Его объективном существовании? Ведь в силу специфики Его свойств я не могу воспринять Его во всей Его полноте, ни одним из пяти моих воспринимающих органов.

1.043. Более того, не помогут здесь ни приборы, ни целенаправленно поставленные опыты. Даже мой разум не в состоянии ни доказать, ни опровергнуть Его объективное существование, ибо и разум есть нечто ограниченное.

1.044. Таким образом, я снова оказываюсь в ситуации, когда из двух равноценных с точки зрения истинности гипотез должен выбирать одну с тем, чтобы в дальнейшем жить и действовать сообразно с ней.

1.045. Я должен думать, с тем чтобы верить!

1.046. Вера, таким образом, есть то, что в силу необходимости временно заменяет знание. Либо я верю в существование Абсолюта, либо верю в Его отсутствие. Но и то и другое положение принимаются бездоказательно, и шансы на то, которое из них окажется истинным, равны!!!

1.047. Однако нет ли преимуществ субъективного характера, которые могли бы склонить меня к принятию той или иной точки зрения? Чем верующий в существование Абсолюта, отличается от верующего в Его отсутствие?

1.048. Абсолют, согласно представлениям о Нем, есть То, откуда все начинается и где все заканчивается. Абсолют есть отправная точка и вместе с тем конечная цель любого Движения. Согласно тем же представлениям, мое бесконечное Я вышло из Абсолюта с тем, чтобы, пройдя определенный цикл существований, вновь с Абсолютом слиться.

1.049. Верующий в отсутствие Абсолюта, таким образом, принимает положение, согласно которому все его устремления не имеют конечной цели (конечной, в плане человеческого разумения). А значит, цели вообще, ибо ни одна относительная цель не может считаться конечной. Бесконечное же движение, направленное из ниоткуда в никуда, бессмысленно. (Здесь уместно отметить, что переносить присущие Абсолюту свойства на что-то другое нелепо, так как, что бы мы ни наделили Его атрибутами, то, несомненно, и явится для нас Абсолютом.)

1.050. Верующий же в объективное существование Абсолюта принимает положение, согласно которому путь его индивидуального развития и путь развития окружающего мира в целом есть процесс не бесцельный и хаотический, но целенаправленный. Пусть на данном этапе моего развития абсолютное знание мне недоступно, у меня есть уверенность, что, развиваясь, я рано или поздно достигну состояния Абсолюта, обретя тем самым абсолютное знание и постигнув высший смысл бытия, недоступный мне в настоящем.

1.051. Итак, вера в существование Абсолюта (так же как и вера в собственную бесконечность, но в еще большей мере) наделяет мою жизнь определенным смыслом. Однако в чем же заключается этот смысл? В чем смысл моей конкретной жизни и в чем смысл жизни вообще?..

14:20

– Да успокойся ты, успокойся… – Дрыга чуть ли не насильно усадил Барика в кресло, налил ему в кружку пива и не отходил, пока тот не выпил всю ее до конца.

– Ну что, пришел в себя? – Он (…ну, ладно. Опомнился – и лежи, болван…) со стуком поставил кружку на стол. – Теперь, если хочешь говорить, говори.

– Это был сон! Понимаешь? – возбужденно затараторил Барик. – Он знает мой сон, знает, что мне снилось!

– Погоди… – Дрыга взял с тумбочки (…как это вам удалось, Филипп Филиппович, подманить такого нервного пса?..) один из компакт-дисков, поставил его в проигрыватель и нажал кнопку на пульте дистанционного управления. – Теперь давай. Так будет лучше.

– Это. Был. Сон, – повторил Барик, отчетливо проговаривая слова.

– Да понял я, что сон! – заорал Дрыга, брызжа слюной. – Ты уже двадцать минут твердишь одно и то же: сон, сон, сон, сон! Он знает твой сон. Ну и что? Чего ты так разошелся?

– Откуда он может его знать? Откуда?!

Дрыга неспешно прошелся по комнате. Сел в свое кресло, закинул ноги на подоконник.

– Ну, мало ли откуда… – демонстративно зевнув, он вставил в разинутую пасть сигарету. – Может быть, он гипнотизер. Вишь как ловко тебя околбасил.

Дрыга заржал.

– Скажи он тебе отсосать у него, ты б отсосал, а?

– Да пошел ты, скотина!

Барик, достав из холодильника початую бутылку водки, присосался к горлышку. Сморщился, вытер губы рукавом, затем запил все это безобразие пивом. Прямо из банки.

– Ну что ты, радость моя! Какая же я скотина? – беззлобно поинтересовался Дрыга, с любопытством наблюдавший за бариковыми манипуляциями.

– Самая натуральная, – отозвался тот, вырывая из пепельницы окурок. – Вторую такую скотину днем с огнем не сыщешь.

Он зачмокал, раскуривая мятый бычок.

– И вовсе нет. Просто ты завидуешь моему таланту. Ну где ты найдешь второго такого драмера? И не просто драмера, а идейного драмера! Который к тому же и на гитаре может, и на клавишах. Если надо. И вокалистом может… Я все могу! – заорал он, дрыгая ногами в воздухе. – Все-все! Дрыга – великий. Дрыга – великий!..

– Дрыга – говно, – несколько охладил его пыл Барик. – И как ударник говно, и как все остальное.

Он снова замолчал. Некоторое время молчал и Дрыга, всем своим видом пытавшийся показать, насколько он оскорблен. «Ты как разлил, жопа близорукая?! – верещал в динамиках Иван Турист. – Что жизнь? Грузовик на цветущей поляне! Фортуна – путевки диспетчерской лист! Любовь – кошелек в придорожном бурьяне, и смерть – тормозов заключительный свист!..»

Барик продолжал безмолвствовать. Дрыга заерзал.

– Ну, чего заткнулся? – спросил он, не в силах больше сдерживаться. – Опять за свое, да? Чего хоть там тебе снилось? Какие маки, какие птицы? Рассказывай давай, хватит молчать.

– Понимаешь, я сам ничего не помню. Вернее, не помнил, пока он не начал базар об этом чертовом поле…

– Маковом?

– Маковом, маковом.

– А почему не конопляном? Или прикинь: бескрайняя кокаиновая пустыня!..

– Дурак ты, – Барик еще немного отхлебнул из бутылки, – и уши у тебя холодные.

– Молчу, молчу! Продолжайте, сэр.

– А потом мужик в коричневом комбинезоне…

– Какой мужик? – не понял Дрыга.

– Долговязый такой дядька. Интеллигентного вида, но небритый. Подошел ко мне и ка-ак даст в морду!

– Это все во сне?

– Ну разумеется! О чем я тебе вообще рассказываю?

– Понял, понял. Не расходись, не надо.

– Ну вот, я видел это позапрошлой ночью, только забыл. Понимаешь? А он обо всем этом знает. Но откуда?

– Слушай, – Дрыга выстрелил окурком в окно и скинул ноги с подоконника, развернувшись к Барику лицом, – может, ты не видел никакого сна? Ты же говоришь: «Забыл». Может, этот хмырь взял да и внушил тебе всю эту чушь про поле…

– Чего ты привязался к полю! – Барик дернулся было к бутылке, но передумал и убрал ее с глаз долой, обратно в холодильник. – Как он мог внушить мне, я что, совсем сорванный, что ли?! Говорю тебе, я действительно видел сон, а Тагес мне только напомнил о нем. Врубаешься, нет? На-пом-нил…

– Ну хорошо, пусть напомнил… – Дрыга почесал подбородок. – Тогда откуда он мог все узнать?

– Тьфу ты, господи! Вот идиот-то! – Барик схватил со стола пульт, вырубил музыку и швырнул пульт обратно на стол. – А я тебе о чем говорю?!

– Ладно, проехали.

В наступившей тишине голос Дрыги прозвучал неестественно трезво. Барик даже удивленно поднял брови.

– Что толку гадать, все равно ни до чего не додумаемся. Может, он загипнотизировал тебя, может, по мозгам тебе как-то врезал… Какая разница? Вопрос в другом: пойдем мы тринадцатого в «Бульдога» или не пойдем?

– Я иду, – Барик осторожно дотронулся до висков, – а тебя, кажется, приглашали персонально…

– Да чхать я хотел на его приглашения!

Дрыга потянулся к пульту, но Барик опередил его и, засунув пульт себе под задницу, показал ему вытянутый вверх средний палец:

– Потом.

Дрыга, вернувшись в исходное положение, недовольно забарабанил пальцами по ручке кресла.

– Кстати, о птичках! – встрепенулся он. – А где его записная книжка? Видал, как он переполошился!

– Ничего он не переполошился. Просто хотел меня подловить.

– Где она?

– У Хлюпова.

– У Хлюпова? – Дрыга вскочил, словно его подняли рывком за шиворот. – Как у Хлюпова?! Ты же обещал ее мне.

– Ну, обещал… – Барик виновато отвел глаза. – Что теперь? Вернет – сразу дам тебе.

– Эх ты и сволочь! – взяв со стола банку, Дрыга вернулся обратно в кресло. – А еще друг называется.

Причмокивая, он начал поглощать пахучую темную жидкость.

– Ну друг, и чего теперь? Молиться на тебя, что ли? – Барик достал-таки из холодильника бутылку и допил все, что в ней еще оставалось. – Этот Ваня присосался ко мне как пиявка. Дай да дай! Сам же знаешь, он на почве разных писулек уже давно умом тронулся. Я и так жалею, что проболтался, а тут ты со своим нытьем.

– Вот такой, значит, ты друг, – с издевочкой повторил Дрыга, опуская банку на пол рядом с собой.

Барик почувствовал, как внутри у него закипает злоба. Обычно ему с легкостью удавалось подавить в себе эмоциональные всплески подобного рода, но теперь ситуация начинала выходить из-под контроля. Ему захотелось сделать какую-нибудь гадость, сказать что-нибудь злое, обидное.

– Да, друг, – подтвердил он ехидно. – Если б я не был твоим другом, разве стал бы сидеть здесь и выслушивать твои рыдания об этой рыжей стерве, вместо того чтобы репетировать?

Дрыга промолчал. Неожиданное появление Тагеса на какое-то время отвлекло его от неприятных переживаний, но легкого напоминания оказалось достаточно, чтобы мрачные мысли вернулись снова.

– Чего молчишь? – не унимался Барик. – Почему из-за твоих семейных неурядиц должны срываться репетиции группы? Ты что, какой-то особенный? Может, нам в таком случае лучше вообще разбежаться? Я вернусь к Лысому, а ты будешь подрабатывать по кабакам. Потому что Лысый тебя не возьмет. Тебя вообще никто никуда не возьмет. Даже Попугаич. Потому что ты урод!

Он схватился за бутылку но, увидев, что она пустая, с досадой швырнул ее в угол. Бутылка не разбилась.

Дрыга встал, молча подошел к музыкальному центру и нажал на кнопку с белым треугольничком. Выхватив из-под себя пульт, словно кинжал или пистолет, Барик с перекошенным ненавистью лицом вырубил центр. Дрыга снова включил его, Барик снова выключил. Дрыга вернулся на место.

– Как же я от всего этого устал, – пробормотал он с тоской в голосе. – Ну зачем человеку нужна семья? Зачем?!. Чтобы постоянно ограничивать себя во всем, ущемлять свои интересы, терпеть унижения? А ради чего?..

Дрыга горестно усмехнулся.

– Вот ты, – он кивнул на Барика, – свободен как ветер. Как сопля в полете! И на хрен тебе никто не нужен. Живешь в свое удовольствие, всех забот – только о себе. Нужна телка на одну ночь – пошел да снял. Нужна чувиха на пару месяцев – пошел и познакомился в «Бамбуле». Надоела – под зад коленом и привет. Но я-то почему так не могу? Я-то почему должен молчать и все время бояться, что меня кто-то в чем-то уличит?!

Он заплакал, обхватив голову руками.

Барик слегка растерялся. Совершенно механически он нажал кнопку на пульте, но вместо «НОМа» включился диск «Shocking Blue», вставленный туда кем-то ранее. Дрыгины рыдания начали переходить в истерический хохот. Играла песня «Never Release The One You Love». Мало-помалу он почти успокоился, а когда несколько раз отхлебнул из банки, то и вовсе пришел в себя.

– Знаешь, – отстраненно начал Барик, – наверное, нам все-таки будет лучше расстаться. Я хочу работать, я хочу, чтобы мои песни слушали не только в этой дыре, но и в столице, и по всей стране! – Он сделал короткую паузу. – А ты меня вяжешь по рукам и ногам. Ну что с тобой можно сделать путного, если к музыке ты относишься, как к хобби или развлечению?!.

Дрыга воспринял эти слова на удивление спокойно. Может, потому, что уже достаточно выпил, а может, просто не поверил, что все сказанное сказано на полном серьезе. Как бы там ни было, Дрыга оставался Дрыгой. Барик, закрыв глаза, откинулся на спинку кресла. Больше всего сейчас ему не хотелось ни о чем думать. В сознании с прежней отчетливостью вставали маковое поле, кричащие в небе птицы и темный силуэт, приближающийся с севера. Именно с севера, Тагес был прав…

18:52

Весь день Петр Петрович провалялся, не вставая с кровати. Череп у него трещал по швам, во рту было (…как кошки нагадили…) преомерзительно, и вообще, жить ему сейчас хотелось меньше всего остального. Прошлой ночью на городском празднике в Центральном парке культуры и отдыха он следил за одним подозрительным типом, ну и… увлекся.

Честно говоря, Петр Петрович сам не понял, как оказался на конкурсе любителей пива. Пиво он, конечно, любил, но не сказать, чтобы уж слишком. Хотя от дармовой выпивки никогда не отказывался. Так вышло и в этот раз. Сначала он проводил дегустацию, потом пил пиво на скорость и даже, как ему сейчас припоминалось, едва не стал пивным королем этого года. Впрочем, насчет последнего с твердой уверенностью сказать что-либо трудно, но пивную кружку с лозунгом «ПИВО – КРИВО!» он, по крайней мере, выиграл. Это уж точно! «Вон она, – Петр Петрович приоткрыл глаза, обводя комнату тяжелым взглядом, – на тумбочке возле телевизора стоит…»

Да-а, все бы ничего, только вот что-то неладное стало твориться со здоровьем в последнее время. Раньше, бывало, неделями квасил, и ничего! А теперь вот чуть замахнул, и полдня как разбитое корыто, рукой пошевелить трудно. И слежка из-за этого пивного состязания пошла прахом. Словом, все отвратительно!.. Он снова приоткрыл правый глаз и посмотрел на тумбочку. Ладно, хоть кружку выиграл. Хоть какая-то польза. Его лицо расплылось не то в улыбке, не то в гримасе страдания. Определить было трудно, даже ему самому.

Приходить в себя он начал только ближе к вечеру, часов около семи. Кряхтя, встал, доковылял до ванной комнаты и долго ловил пересохшими губами холодную живительную струю из-под крана. Затем кое-как умылся, с грехом пополам почистил зубы и отправился на кухню – завтракать. Да-да, именно завтракать! Потому что какой, к чертовой матери, может быть ужин, если не было обеда и завтрака? Все по порядку, милые мои, все по порядку…

После ужина… То есть тьфу! После завтрака окрепший здоровьем Петр Петрович заперся в кабинете и принялся разбирать картотеку. Это было его любимейшее занятие. Ничто так не радовало его и не приводило в такое приподнятое состояние духа, как эти карточки. В них заключался весь смысл его существования. Без них он просто не мыслил себя. Без них он, наверное, давно умер бы или окончательно спился. Здесь было всё, вернее, все. Все те, кто попадал в поле его зрения за последние шестнадцать лет. Все, кто нес угрозу нормальному существованию общества и кого надо было изолировать от общества любыми возможными путями. Изолировать или ликвидировать.

Нет-нет, убийцей Петр Петрович никогда не был. Боже сохрани и помилуй! Ни разу в жизни Фат не преступал закона. Напротив, он всегда был его ревнивым охранителем. Кто, если не Фат, будет следить за порядком? Городским властям на все наплевать. Милиция только и может, что отлавливать пьяниц для вытрезвителя да гонять старух, торгующих сигаретами, по базару. Именно он, Фат, стоит на страже покоя родного города. Стоит денно и нощно и не оставит безнаказанным ни одного злодеяния!..

Петр Петрович отыскал карточку вчерашнего подозреваемого, которого упустил из-за пивной вакханалии, сделал в ней необходимую пометку, отложил в сторону. Материала на этого негодяя у него накопилось достаточно. Завтра же можно будет отписать жалобное письмо в прокуратуру и считать дело закрытым. «А вот это… – Петр Петрович достал из ящика другую карточку, совсем новую, – а вот это дело куда серьезнее…»

Некий Александр Тагес. Появился в Саисе в прошлую субботу, седьмого августа, и сразу же попал под наблюдение. Излишнее любопытство в отношении архитектуры города сочетается в нем с повышенной активной деятельностью (…будто первитина обожрался, честное слово…), а загадочная целеустремленность, природа которой до конца не выяснена, но которая без труда прослеживается во всех его действиях, позволяет с полной уверенностью заявить, что затевает этот Тагес какую-то пакость.

В первый же день он вступил в контакт с Сергеем Николаевичем Барским – раз! В течение последних двух дней был неоднократно замечен в зданиях городского совета, мэрии, а также в офисе директора местного филиала глаховского Реабилитационного Центра «Кронос» Анатолия Ивановича Белохвостова – два! И три – это то, что, по имеющимся данным, в самое ближайшее время Тагес собирается взять в аренду малую залу бара «Бульдог». А ведь это вам не хрен собачий, не сортир в клубе железнодорожников. Это, братцы мои, ого-го!.. Словом, затевается афера века. И все это под носом у мэра города.

Петр Петрович отложил карточку, встал и долго прохаживался по комнате, заложив руки за спину. (Так он казался себе похожим на Кириллова из «Бесов».) За державу ему было обидно. Необходимо принимать какие-то меры, это совершенно ясно. Ясно также, что на помощь государства надеяться не приходится. Слишком мало прямого компромата на Тагеса и слишком быстро сумел он втереться в доверие к чиновникам. Эх, если бы последить за ним недельку-другую, а то и месяц… Нельзя! Нужно действовать незамедлительно. Ну да ничего, мы еще посмотрим, кто из нас будет смеяться последним.

Петр Петрович, убрав карточки в ящик стола и заперев их на два оборота, скинул домашний коричневый комбинезон, надел свой любимый, синий с отливом костюм, после чего тщательно причесался перед старым фамильным зеркалом. Всегда нужно выглядеть Фатом! Перед самым уходом он вдруг вспомнил, что забыл поставить настольную лампу на подоконник. «Господи, – сердце у него екнуло, – ну и делов я мог натворить!»

Петр Петрович помнил, как много-много жизней тому назад был обыкновенным сальным светильником в доме микенского ремесленника. Помнил, как затем стал кактусом, а после переродился в дымчатую кошку. Помнил он и несколько своих предыдущих жизней уже в человеческой форме. Однако ощущения от того первичного состояния запали в его душу сильнее всех остальных. Он помнил, что такое быть вещью!..

Петр Петрович, ласково поглаживая лампу по блестящей металлической дужке, выставил ее на подоконник и повернул ее лицом к окну. Знакомым он объяснял свое поведение так: прикидываюсь дураком, убиваю в себе гордыню. Но на самом деле он отлично осознавал, для чего это нужно.

– Пусть развивается, глядя на то, что делается на улице, – приговаривал он, выходя на площадку и запирая дверь на ключ, – пусть не скучает, пока меня нету дома…

С легким сердцем (но не без легких остатков похмелья) он побежал исполнять свой гражданский долг.

…… осторожно ступая, чтобы не трещать ветками, он вышел на поляну. Ночь была ясная, в небе, цепляясь за верхушки сосен, висел узкий серпик умирающей луны. Александра охватила смутная тревога. Он снова осмотрелся, еще не осознавая, что же могло ее вызвать, и в следующий миг на него навалилась ясность. Ну конечно! Какая же может быть луна, когда сейчас новолуние! Он с облегчением рассмеялся, поняв наконец, что происходит.

Избушка стояла на самом краю поляны. Маленький деревянный сруб с дощатой пристройкой и покосившимся крыльцом. Из трубы над черной, заросшей мхом крышей поднимался легкий дымок. Как только нормальное восприятие вернулось к нему, Александр заметил в окне избушки огонь. Очевидно, кто-то выставил на подоконник свечу или лампу. Он приблизился к дому, расценив это как приглашение, и, более не скрываясь, начал подниматься по скрипучим ступеням.

Внутри помещение оказалось неожиданно просторным и светлым. На столе, возле окошка, стояла стеклянная лампада, но как этот хилый огонек мог освещать всю комнату, оставалось не совсем понятным. За столом сидела девушка. Та самая блондинка. Только теперь вместо легкого белого платья на ней были серая шерстяная кофта и длинная черная юбка. Перед ней стояла деревянная шкатулка, в которой сверкали, переливаясь всеми цветами радуги, какие-то камни. Когда Александр вошел, девушка улыбнулась, жестом приглашая его к столу.

– Опять вы, – сказал он устало.

Александр, внешне пытаясь казаться абсолютно спокойным, в глубине души испытывал сильнейшее напряжение. Он отлично помнил, чем закончилась их первая встреча, но сейчас его настораживало совсем не это.

Облик девушки изменился. Если в спортзале она казалась ему просто очаровательной и загадочной, то теперь к этим двум качествам примешивалось что-то еще. Что-то неуловимое, но от этого гораздо более настораживающее и пугающее.

– А разве вы мне не рады? – удивилась она и тут же добавила: – Впрочем, сейчас это не имеет значения. (…it will be explained to you…) В мои обязанности входит предупредить вас, вот и все. Вы помните Фата?

– Фата?

– Да. Инженера, который гнался за вами с бензорезом (…it wasn’t boring. On the contrary…).

– Да уж… Конечно помню! Но ведь вы говорили, что никакого бензореза у него не было.

– Не было, – согласилась Ида, – но от этого он не менее опасен.

– Не менее опасен?.. – Александр был полностью сбит с толку. – Что вы имеете в виду?

– Слушайте и не перебивайте, – быстро заговорила Ида, – у меня слишком мало времени.