Текст книги "Евангелие от Морфея"

– В каком… ящике?.. – с запинкой выговаривая слова, отозвался Хлюпов.

– Ну, в том, который тебе снился.

– А вы откуда знаете, что мне снилось?! – Ваня побледнел, отступая на шаг.

– Знаю, – сказал Александр спокойно. – Ты же помнишь, я сам присутствовал в этом сне. Мужчина в желтой куртке… возле карусели. Вспомнил?.. Это был я.

– Ну и что? – Хлюпов перепугался еще сильнее.

– Да ничего. – Александр пожал плечами. – Просто нам снился один и тот же сон. Ты успел заглянуть в ящик, а я нет. Там были камни?

Ваня безвольно опустил голову, руки его повисли плетьми.

– Какие-то кристаллы, – пробормотал он еле слышно. – Я сам их не успел рассмотреть.

– Среди них был ярко-красный? Не рубиновый, а именно красный! Это очень важно.

– Да, он лежал с краю от остальных, в верхнем левом углу. Рядом были два голубых и один зеленый…

– Это не важно, – мягко остановил его Александр. – А о чем ты подумал, когда увидел камень?

– О чем подумал?.. – Ваня смущенно отвел глаза. – Я вспомнил вашу записную книжку и подумал: «А почему в ней все записи пронумерованы, как в каком-то средневековом трактате?»

Александр улыбнулся. «Ладно, на сегодня достаточно, – решил он. – Хватит измываться над парнем». Осторожно повернув Хлюпова лицом к калитке, он (…благодаря хорошему пинку человек обретает крылья…) шепнул ему на ухо: «Домой!», тихонечко хлопнул по плечу, и Ваня потопал прочь.

– Да, – заорал Александр, когда Ваня уже почти скрылся из виду. – Собрание состоится в баре «Бульдог». Не опаздывайте!

Неожиданно к нему вернулось чувство, что за ним кто-то пристально наблюдает.

Александр покосился на дом, но ничего подозрительного не заметил. В доме все было нормально. Если, конечно, не считать того, что там сейчас находится ОНА… Тьфу ты! Опять начал…

Он вышел на улицу, стараясь ни о чем не думать. Не спеша миновал церковь Скопцов, затем свернул в сторону заброшенного сквера. Странное чувство не исчезало. Полуразрушенная арка из красного кирпича, старинная чугунная решетка (к счастью, незапертая). Длинная аллея с потрескавшимся асфальтом уходила в бесконечность. По правую ее сторону стояли массивные облупившиеся скамейки. То тут, то там попадались опрокинутые урны, сломанные ветром ветки, обрывки газет, смятые стаканчики из-под мороженого. Да, парк этот, без сомнения, уже давно никому не нужен.

Возле высохшего, заваленного мусором фонтана Александр резко свернул в сторону и бросился, не разбирая дороги. Продираясь через колючий, буйно разросшийся кустарник, он несколько раз споткнулся, затем с ходу налетел на коварно спрятавшуюся в густой растительности опрокинутую статую и, сильно поранив лицо о сухую ветку, полетел на землю. Упал, стукнулся затылком о какой-то булыжник и, кажется, на несколько секунд потерял сознание. Во всяком случае, когда он ползком обогнул статую и осторожно выглянул из-за кустов, его преследователь был уже здесь. В том, что это именно он, Александр нисколько не сомневался.

Высокий тощий мужчина стоял возле фонтана. То, что он нервничал, было видно невооруженным глазом. Мужчина вертел головой в разные стороны, возбужденно топтался на месте. Конечно же это он! Правда, вместо коричневого комбинезона на нем теперь был довольно приличный темно-синий костюм, а вместо бензореза в руках этот паршивый тип держал маленький черный саквояжик, но это ничего не меняло. Это был он! Глотт, или Фат, или как его там?.. Мать твою так!!.

Александр, повинуясь дремучим инстинктам, отыскал в траве булыжник побольше и уже шагнул было из своего укрытия навстречу врагу, но в самый последний момент остановился (…черт побери, это же не сон!..). Он тихонечко положил камень на место и продолжил наблюдение.

Фат, повертевшись на месте еще немного, наконец решился и осторожно шагнул в сторону кустов, за которыми прятался Александр. Сейчас их разделяло метров пятнадцать, не больше. На траве, от кустов до фонтана, отчетливо вырисовывался свежий след, и Фат конечно же его заметил. Не мог не заметить. Однако стоит идти по этому следу или не стоит, он еще не решил. Фат слегка пригнулся, пристально вглядываясь в темные заросли, сделал по направлению к ним еще шаг. Остановился, повернул голову, прислушался.

Александр не шевелился, опасаясь выдать себя каким-нибудь случайным звуком. Он даже слегка задержал дыхание, хотя после недавней пробежки оно уже давно выровнялось. Никакого конкретного плана у него еще не было, но… Стало почему-то чертовски весело. Тревога и смутные опасения исчезли. Происходящее начало казаться забавной игрой.

«Крадется. Ага, сделал еще пару шажков. Прислушивается. А собственно говоря, чего ему от меня надо? Может, он и не меня вовсе ищет. А если и меня, то почему я должен обязательно ожидать какой-то гадости?.. – перед глазами промелькнули видения предыдущих ночей. Так, легкие образы и смутные воспоминания. Но восприятие действительности от этого резко изменилось. – Нет, черт возьми! Он выслеживает меня с самого утра. Из-за этого гада у меня все пошло кувырком. Может, просто встать сейчас и выйти к нему? Выйти и напрямую спросить, почему он меня преследует…»

Эта мысль появилась так неожиданно, что Александр даже растерялся.

Фат между тем преодолел уже больше половины пути. Сейчас он двигался смелее, почти перестав пригибаться. Свой саквояжик он прижимал к груди левой рукой, а правой, словно миноискателем, медленно водил перед собой. Сначала он опасался. Убежал ли тот, кого он выслеживает, достаточно далеко, чтобы не заметить за собой слежку? Но теперь он несколько осмелел. Если его и заметят, то ведь не убьют же. Да и почему его обязательно должны будут принять за шпиона? Вполне добропорядочный гражданин, просто заблудился в зарослях, вот и все…

Александр продолжал сидеть неподвижно. Он будто врос в землю. От напряжения мысли в голове умерли, а глаза расширились до размера металлического доллара. Фат приближался. Александр слышал, как шуршит трава под его ногами, слышал его дыхание с присвистом. Слышал даже как будто тиканье его наручных часов. Расстояние между ними было теперь шага в два. Над кустами появилась вытянутая, как у лошади, морда с отвисшей нижней челюстью. Правой рукой Фат продолжал водить в воздухе. Сейчас он был похож на фокусника, или чародея, или на магнетизера, совершающего над кустами таинственные магические пассы. Он еще немного подался вперед…

– Стоять, не двигаться! – заорал Александр, вскакивая на ноги. – Руки за голову, мордой в землю!!.

То, что произошло дальше, описать довольно сложно. Фат шарахнулся в сторону, подскочив, как гигантский кузнечик. Так прыгает кот, которому незаметно подложили сзади большой огурец или банан. Саквояжем он запустил в Александра, едва не попав ему в лицо, а сам развернулся и, задирая задницу выше головы, в два прыжка доскакал до фонтана. Замер в позе обезьяны третичного периода. Это сходство особенно усиливал хищный оскал, застывший на его физиономии.

– Эй! – крикнул Александр, выходя из кустов на свет. – Вы что-то хотели мне сказать?

Фат безмолвствовал.

– У вас ко мне дело? Нет? Ну тогда катитесь к чертовой матери!

Фат медленно развернулся и той же обезьяньей походкой, каждую секунду с опаской оглядываясь, заковылял прочь.

«Какая скотина», – подумал Александр, переводя дух. Честно говоря, он и сам слегка перенервничал.

– Эй, – донеслось до него откуда-то со стороны входа в парк, – у вас ничего не получится. Мне все известно. Можете даже не надеяться…

Последние слова затихли, унесенные ветром. Александр презрительно сплюнул в траву и принялся отряхивать костюм. «Новый "адик", блин! – мысленно сокрушался он. – Надо было все-таки долбануть этого козла камнем. Костюм из-за него извазюкал, рожу расцарапал да еще и башкой обо что-то приложился…»

Он вспомнил позу и выражение лица Фата, когда тот улепетывал, не выдержал и рассмеялся: «А этот сморчок, наверное, в штаны наложил. То-то я смотрю, он все бочком да вприсядку. Ну и хорошо. Надеюсь, хоть теперь он от меня отвяжется…»

Александр долго лазил в колючих зарослях, разыскивая Фатов саквояж.

– Ничего не понимаю, – ворчал он, – не мог же это чемодан сквозь землю провалиться?

Саквояж отыскался в недрах гнилого пенька. Вытащив его к фонтану, Александр сел на одну из скамеек, открыл его и заглянул внутрь. Брови у него поползли вверх, а перед глазами возник образ лесной хижины.

– Ну, Ида, ты, блин, даешь! – захлопнув саквояж, он тупо уставился на валявшийся рядом с лавкой мятый молочный пакет. – Что же ты меня по-человечески не предупредила-то?!.

– Алло! Алло!! Мне Кузнецова. Да, срочно! – Петр Петрович отнял трубку от лица и прокашлялся. – Василий, ты? (…а я думал, насрано!..) Здорово!.. Ага, точно… Василий! Вот что, Василий. Срочно подъезжай к пивной «Триада». Ага, угол Смирнова. Точно! – Он посмотрел на часы. – Да, бери! Там все объясню. Ага, спасибо. Ну, давай. В общем, я жду. Ладно, бывай…

Он повесил трубку, но долго не решался выйти из телефонной будки наружу, внимательно осматривая улицу и идущих по ней прохожих. Вообще-то, от сквера он убежал достаточно далеко, да и район здесь был неприметный. Но разве этого ненормального Тагеса поймешь! За всю его практику с Петром Петровичем не случалось ничего подобного. От него прятались, от него пробовали удрать, наконец его просто боялись. Но чтобы кто-то пытался напасть на него… Не-ет, подобного случая он припомнить не мог.

Фат достал из кармана носовой платок, вытер вспотевшую шею, подбородок, высморкался и только после этого вышел из будки. Он поднял воротник, втянул голову в плечи, руки засунул глубоко в карманы пиджака и быстрым шагом направился к пивной, располагавшейся кварталом ниже. Василий приедет с минуты на минуту. Это его немного успокаивало. Но в любую минуту мог появиться и Тагес. Как черт из табакерки! А это, в свою очередь, очень пугало. Вообще, в Тагесе Петр Петрович сильно ошибся. Он следил за ним всего несколько дней, но с каждым часом ощущение превосходства этого человека над ним становилось все ярче и ярче. Тагес был чертовски опасен. И сегодняшний инцидент как нельзя лучше подтверждал это.

В пивной собралось десятка полтора человек, и это Петра Петровича немного успокоило. «Если даже Тагес здесь и появится, – рассуждал он, – то не станет же он нападать на меня прилюдно. А если и станет, то (…а я думал, насрано!..) вряд ли присутствующие будут взирать на это спокойно. Кто-нибудь да заступится. А там, глядишь, и Василий подоспеет. В общем, волноваться нечего». Он заказал себе пива, долго пререкался с барменом по поводу пены, наконец принял кружку как есть и уселся за самый дальний столик, откуда, по его мнению, его видно не было, а все входящие в бар сразу попадались ему на глаза.

Вскоре появился Василий, здоровенный детина лет тридцати. На нем были спортивные штаны и куртка с эмблемой местной строительной компании на правом рукаве. Петр Петрович знал его уже много лет. Этого человека он считал лучшим своим помощником, и всякий раз по его вызову Василий неизменно являлся в одном и том же виде. Наверное, для него это было чем-то вроде военной формы.

– Здорово, Василий! Присаживайся. – Петр Петрович кивнул на свободный стул напротив и сделал несколько глотков из кружки. – Есть срочное дело.

– Здорово… – Мужчина медленно отодвинул стул, опустился на него и так же медленно повертел головой в разные стороны. – Здорово, Петрович.

– Пивка? – предложил Фат.

– Нет, – Василий сделал выразительный жест рукой, – я ж не пью. Ты чё, Петрович, забыл?! Давай выкладывай, что там у тебя такое?

Петр Петрович слегка смутился:

– На меня сегодня было совершено нападение. – Он выдержал эффектную паузу. – Некий Александр Тагес. Находится в нашем городе только пятый день, и вот, пожалуйста.

– Тагес, Тагес… – Мужчина задумчиво почесал подбородок. – Чего-то фамилия какая-то знакомая…

– Да уж, знакомая. Он своими афишками полгорода залепил! – вскипел Петр Петрович.

– Да? – прорычал Василий. – Не-е… Я афиш не читаю, ты же знаешь.

– Знаю, – вздохнул Фат, – дело не в этом. Он напал на меня в сквере и отнял мой саквояж. Саквояж надо вернуть.

– В каком сквере? – невозмутимо спросил Василий.

– В каком?.. Н-не знаю. Заброшенный сквер. Тут один такой и есть.

– Пойдем. – Василий поднялся, с шумом отодвигая стул.

– Что? – переспросил Петр Петрович. – Прямо сейчас?!.

– Сейчас. Чего кота за яйца тянуть? – Он непонимающе уставился на своего шефа.

– Пойдем! – решительно согласился Петр Петрович, выплескивая остатки пива себе в глотку. – Чего тянуть?!

Как и следовало ожидать, Тагеса в сквере не оказалось. Они прошли по аллее до фонтана, затем Петр Петрович показал Василию едва заметную дорожку из примятой травы, ведущую от фонтана к дальним кустам. Коротко прокомментировал недавние события и первым полез в колючие заросли.

– Понимаешь, – говорил он, как бы оправдываясь, – все произошло слишком быстро. Раз! И саквояж уже у него в руках.

– А чего это, Петрович, тебя сюда занесло-то? – поинтересовался Василий, внимательно наблюдавший за тем, как его босс ползает в зарослях ежевики.

– Чего занесло, чего занесло… – бормотал Петр Петрович, уползая все дальше и дальше. – Какая тебе разница? Значит, надо было, раз занесло!

Он начинал раздражаться. «Не день, а черт знает что, – думал он, продираясь через кустарник, – чем дальше, тем хуже. Не удивлюсь, если к вечеру на мою квартиру будет совершено разбойное нападение. Надо бы парочку ребят с автоматами на ночь вызвать…» О том, что у Александра не было никакого оружия, он как-то забыл.

– Ну, чего там? – крикнул Василий, обеспокоенный долгим отсутствием босса.

– Да нет здесь саквояжа! – отозвался Фат, весь исколотый и перемазанный зеленью, выбираясь на дорогу. – С собой унес, гад!

– А чего там хоть было-то? – поинтересовался Василий. – Ценное чего или так?..

– Не твое дело! – не в силах больше сдерживаться, заорал Петр Петрович. – Айда!

Он обогнул фонтан и, подковыляв к ближайшей скамеечке, сердито на нее уселся. «Ну, на редкость отвратительный день! Давненько у меня не было таких катастроф. Похоже, дело с Тагесом и в самом деле серьезное. Серьезнее, чем я думал. Похоже, придется вызывать бригаду».

– Садись, чего торчишь, – приказал он Василию, задумчиво пинающему мятый молочный пакет, валявшийся тут же, возле скамейки.

Василий послушно сел.

– Значит, так. Передай ребятам, что в субботу вечером будет работа. Пусть все соберутся.

– Серьезное что или так?..

– Серьезное. – Петр Петрович мрачно кивнул. – Серьезней некуда.

– Дробовики брать?

– Нет. Этого только не хватало. Так справимся. Главное, чтобы все были в сборе. Стрельба нам ни к чему.

Он ненадолго задумался, решая, как лучше организовать операцию. Важно было соблюсти законность, никакой уголовщины. По мере возможностей, конечно. В глазах властей необходимо выглядеть кристально чистыми. Мы помощники правосудия (…а я думал, насрано! Тьфу ты, зар-раза! Вот прицепилось-то…), а не бандиты.

– Значит, так. – Петр Петрович достал платок и вытер им вспотевшую шею. – В субботу, ближе к шести, собираемся в «Бульдоге». Где это, все знают?

– Дык! – Василий сделал выразительный жест рукой.

– Отлично. И чтоб никакого оружия! Ясно?

– Ясно, ясно, – без всякого энтузиазма промямлил Василий. – А это, Петрович… Как же кейс?

– Хрен с ним, с кейсом. – Петр Петрович махнул рукой. – Не до него теперь. Придет время, разберемся и с кейсом.

Он встал и, не оборачиваясь, зашагал к выходу из парка. Василий молча шел следом. Командные нотки в голосе «босса» его очень забавляли.

Барский, даже поднимаясь домой, не мог выкинуть из головы мысли о Тагесе и его деле. Чем дальше, тем все меньше нравилась ему эта затея. Фактически он уже начинал жалеть, что ввязался в нее. Нет, внешне все обстояло благополучно. Зал в ресторане сняли, афиши по городу расклеили. Да и с документами как будто бы полный порядок. Однако где-то внутри, где-то на самом дне своей души, Сергей Николаевич начал ощущать легкие сигналы тревоги. В том, что на счет главного Тагес его надул, он уже давно догадался.

«Никакого открытия нет и быть не может. Мориа – это чистейшая выдумка, блеф. Тагесу нужна была пара дней, чтобы затеять весь этот кавардак, прикрываясь моим именем. И он своего добился. Теперь менять что-либо поздно». Да и черт с ним, с Тагесом. Нужно ему собрать народ и прочитать какую-то там проповедь, пусть читает. Реклама не реклама, но затраты окупятся. Дело не в этом. Дело в том, что подобное предчувствие овладевало им до этого раза только однажды, когда его фирма едва не пошла с молотка. В общем, все это очень сомнительно. Сомнительно и…

Лифт остановился, створки раздвинулись. Рыться по карманам в поисках ключей не хотелось, и он нажал кнопку звонка. Постоял немного, возвел глаза к потолку. Нажал еще раз. Дверь упрямо не открывалась. Странно…

Барский задумчиво побарабанил пальцами по дверному косяку, вдавил кнопку и продержал ее в таком положении секунд пятнадцать – двадцать. Наконец внутри послышалось какое-то движение, щелкнул замок, и на пороге возникла его жена.

– Ах, это ты, – пробормотала она, позевывая и потуже затягивая пояс халата, – а я думаю: кто там названивает?

Вид у нее был слегка обалделый. Сергей заметил это сразу. Слишком давно он знал эту стерву.

– Что, не ждала так рано?

Он вошел, не дожидаясь, пока она посторонится.

– Н-ну, почему же рано, – залепетала Нина, – по-моему, самое время. Всегда бы так приходил… Тебя, кстати, друг твой дожидается. Зашел десять минут назад, – поспешно добавила она.

– Друг? – Сергей застыл с поднятой ногой (он как раз расшнуровывал ботинок). – Какой еще друг?

– Этот… как его?.. – Нина сделала вид, что пытается вспомнить. – Маргус! Карл Давидович.

– Ах, Карл… – Сергей закончил сражаться со шнурком, скинул ботинок с ноги и выпрямился. – Ну, и где он?

– Там. – Нина неуверенно показала рукой в направлении кухни, одновременно загораживая собой проход туда. – Я ему чаю налила…

– Чай – это хорошо.

Сергей, не замечая жены, попер на кухню. Нина шарахнулась в сторону, освобождая дорогу. Лицо у нее было бледнее обычного.

– Привет, Давидыч.

Барский выдвинул один из стульчиков и присел за стол, за которым, сгорбившись, уже сидел Карл Давидович. Волосы на его голове были взъерошены, воротничок расстегнут, рубаха помята. Пиджак и вовсе отсутствовал. На столе стояла запотевшая рюмка водки. Бутылки рядом не было.

«Значит, в холодильнике, – решил Сергей. – Десять минут, мать твою!»

– Здравствуй, Сережа, – ответил Карл Давидович, всеми складками лица изображая улыбку. – А я вот сижу, как видишь. Тебя дожидаюсь.

– Меня? – Барский подался вперед так резко, что Карл Давидович отпрянул. – А где же ты сам-то мотался целую неделю? Ищу его, звоню…

Он засмеялся и тут же сам себя оборвал.

– А я, Сереженька, только что из командировки, – Карл Давидович беспокойно заерзал. – Да-а, и сразу к тебе.

– Ко мне? А что за спешность-то такая?

– Мн-н…

Словно тень, в дверях появилась Нина.

– Уйди отсюда! – рявкнул на нее Барский.

Карл Давидович вздрогнул. Нина исчезла.

– Знаешь, Сереженька, я, пожалуй, пойду. – Он встал и осторожно начал подбираться к двери. – Что-то я себя не очень чувствую…

– Ой-ой-ой… – сочувственно покачал головой Барский. – Ну, тогда, конечно, иди, если даже себя не чувствуешь. Тебя проводить?

– Не надо, я сам. – Карл Давидович выбрался наконец в коридор и расторопно начал напяливать пиджак, оказавшийся почему-то на полке для шапок. – Ты вечерком ко мне заходи, хорошо?

– Хорошо, хорошо. – Сергей отпер дверь и, не дожидаясь, пока тот влезет в пиджак полностью, вытолкнул его на площадку: – Бывай!

Захлопнул дверь, минуту постоял, прислонившись лбом к холодному зеркалу. Затем отправился разыскивать благоверную.

– Значит, так, – сказал он, входя в ее спальню. – Даю тебе минуту на сборы, и чтобы ноги твоей в моем доме не было. Время пошло!

Говорил он, в принципе, спокойно, но, едва взглянув на него, Нина, не возразив ни словом, бросилась к стенному шкафу. Платье она схватила первое попавшееся, чулки рваные… Принялась было искать свою сумочку, но ее нигде не было. Сергей стоял, прислонившись к стене, и курил.

– У тебя осталось сорок секунд, – сказал он, посмотрев на часы.

Нина засобиралась быстрее.

– Это оставь! – рявкнул Барский, когда она попыталась нацепить на шею золотой медальончик. – Это не твое.

Нина покорно положила медальон на место.

– Так, в твоем распоряжении шестнадцать… пятнадцать секунд. Поторапливайся, дорогая, если не хочешь, чтобы тебя спустили с лестницы. Шевели своей вертлявой задницей.

Нина, на бегу надевая босоножки, бросилась к входной двери. Руки у нее дрожали, и она никак не могла справиться с замком.

– Ничего, – пришел на выручку Сергей, – я помогу.

Он отпер замок, и Нина пулей вылетела из квартиры. Дверь за ней с треском захлопнулась. Несколько секунд она стояла неподвижно, испуганно вытаращившись на запертую дверь (волосы растрепаны, платье надето кое-как, молния на спине сорвана, а чулки перекручены), затем наверху кто-то громко кашлянул, Нина вздрогнула и, закрыв лицо ладонью, бросилась к лифту. Тело ее содрогалось от беззвучных рыданий. Она забежала в лифт и наконец дала волю слезам.

Барский, выпроводив (…подругу в холодный туман, он улегся в теплую постель и захрапел…) жену, долго сидел на кухне, уставившись в одну точку. Думать он ни о чем не думал, мыслей в голове не было. Вертелось, правда, бессмысленное: «Убить суку! Молотком!..», но это не мысль. Единственное, что он ощущал в себе довольно отчетливо, это стук сердца. Наконец он ожил, взял стоявшую перед ним рюмку и, залпом опрокинув ее, вышел из дома на улицу. Куда он пойдет, он еще не решил.

В комнате уже давно стало темно. Сумерки за окном сгустились, загорелась лампа на соседском коттедже. Дети, шумевшие весь вечер, куда-то исчезли. Наверное, их насильно увели домой заботливые мамаши. В открытое окошко из сада тянуло легкой прохладой. Где-то в отдалении лаяла собака, а совсем рядом в траве громко стрекотали кузнечики. Или сверчки?.. Анна задумалась. Нет, наверное, все-таки кузнечики. Сверчки живут за печкой, а эти – вольные музыканты…

Она сидела, облокотившись на подоконник, молча глядя в темно-синее, почти черное небо. Начали зажигаться звезды. Странно, зимой сумерки короче и ночь наступает быстрее. Почему?.. Она вздохнула. На полу рядом с ней стоял магнитофон. Звук был убавлен до минимума, и Анна почти не обращала на него внимания. Магнитофон создавал иллюзию «неодиночества», а что он поет, какая разница. Кассеты она брала с полки не глядя, «отработанные» швыряла на кровать.

Заиграла очередная песня. Некоторое время она рассеянно пыталась «не слушать» ее, но очень скоро внимание непроизвольно сосредоточилось на хорошо знакомой мелодии. Анна слегка добавила громкость. «Lonesome Town». Это была именно та песня, после которой они расстались и она никогда больше ЕГО не видела. Да-да, именно эта песня! Она еще тогда с каким-то странным чувством (…гордостью?..) отметила про себя, что фильм только-только запустили в прокат, а ОН уже достал саундтрек к нему. (ОН просто балдел от Тарантино.) А у нас тогда и сам-то фильм немногие видели…

Были свечи, был шикарный стол и бутылка «Berberana»… Они танцевали, и, обнимая ее, ОН смотрел ей в глаза одним из своих странных взглядов. Взглядом, от которого ей хотелось отдаться ему тут же, прямо на ковре…

Она снова усмехнулась. А потом песня кончилась. ОН посмотрел на часы, озабоченно вскинул брови и, поцеловав ее в щечку, убежал. Убежал навсегда. Свечи давно оплыли, а она продолжала сидеть в своем единственном настоящем платье, снова и снова возвращая «Lonesome Town» к началу…

Хватит! Анна резко отвернулась к окну и положила подбородок на руки. Хватит о НЕМ. Все они одинаковые. Всем им наплевать на то, что ты чувствуешь, о чем мечтаешь. Ты для них либо самка, либо хорошенькая кукла Барби. Это уж кому как. О том, что у тебя есть нечто гораздо большее, чем это тело, чем эти глаза, эти губы, они, похоже, и не догадываются.

Хватит…

Она попыталась думать о чем-нибудь другом. «Скоро у Светки день рождения, а у меня еще нет подарка. Что бы такое ей купить?.. Может, то платье из "Ивнинг-Шопа"? Нет, такого подарка мой бюджет не выдержит. До следующего перевода почти три недели. Мама и так уже интересуется, куда это я деньги деваю…

Нет, надо что-нибудь попроще. А что, если того мишку?.. По-моему, он симпатяга. Я бы обрадовалась, подари мне кто-нибудь такого. Ладно, там будет видно. До дня рождения еще есть время. Вот сдам экзамены, тогда и подумаю о подарке…»

Только бы Светка не зазывала этих двух ненормальных. Барик еще туда-сюда, но Дрыга… Не помню ни одного праздника, которого он не испортил бы. В прошлый раз заснул

(…girl…)

пьяный с сигаретой.

(…you’ll be a woman…)

Одеяло задымилось, думали уже и

(…soon…)

не потушить. Ладно, хоть Барик не растерялся…

(…please come take my hand…)

Выпустил на одеяло, а за одно и на своего дружка, целый сифон

(…girl, you’ll be a woman soon)

минеральной воды…

(…soon you’ll need a man…)

Анна, не в силах дольше сдерживаться, стукнула по магнитофону кулаком, достала кассету и вышвырнула ее в окно. В цветочную клумбу. Мысли разбегались. Перед глазами всплывали то розы, которые он ей подарил возле Александровского собора, купив их у старушки прямо с ведром, то пляж и его виновато-растерянные глаза…

Анна чувствовала, что еще немного, и она не выдержит, разрыдается. Теперь, оставшись наедине с собой, она понимала, что его поведение в гостиной было далеко не случайным и имело под собой какое-то основание. Понимала и жалела, что из-за своей гордости (…гордыни!..) не догнала его тут же и не спросила, в чем дело. Теперь она знала, что просто так, ни с того ни с сего, он не мог наплевать на ее чувства, повернуться спиной и выйти вон. Что-то произошло, но что?!. Почему он так странно себя вел?..

Анна, не зажигая света, разобрала постель, разделась и юркнула под одеяло. «Надо заснуть, – внушала она себе, глядя широко раскрытыми глазами в потолок, по которому, шурша крылышками, скользила ночная бабочка, – надо во что бы то ни стало заснуть. Утро вечера мудренее. Все прояснится. Ведь не может же такой пустяк, такая… глупость все разрушить!.. А он просто взял и ушел. И куда ушел – неизвестно. Светка сказала, что его вещи остались в комнате. Вечером он заходил и забрал рюкзак, но вещи остались. Значит, еще вернется. Значит, еще есть надежда…»

Бабочка спланировала вниз, пару раз стукнулась о стекло и выпорхнула на волю.

Как и при первой встрече, в баре, кроме них, никого не было. Электрические гирлянды, протянутые над столиками, мигали, тщетно пытались подстроиться под ритм «The Smashing Pumpkins». Пахло лимоном и коньяком. Александр курил, Барский вертел в руках незажженную сигарету. Оба молчали, думая каждый о своем, но по сути дела об одном и том же. Лицо Барского выражало усталость и раздражение. Александр казался спокойным.

– Потребность в любви, страх одиночества есть лишь разновидность жалости к себе! – изрек он с непередаваемым сарказмом, выстреливая окурок в темноту. – А с этим надо бороться. Нет ничего отвратительнее, чем жалеть себя. Это дестабилизирует.

Барский неопределенно мотнул головой, причмокнул и изобразил на пальцах какую-то замысловатую фигуру.

– Плевать я хотел на нее, – пробормотал он, сплевывая сквозь зубы на асфальт.

Александр усмехнулся:

– Человек, которого любишь, кажется необыкновенным только вначале. Ты выхватываешь в нем лишь те черты, которые тебе импонируют, замечаешь лишь то, что хочешь заметить. Отсюда и обожествление любимой. А объективно… Объективно она такая же заурядность, как все прочие.

– Самое хреновое, что очень скоро эту заурядность начинаешь осознавать и ты, – с жаром подхватил Барский. – Больше того, перед тобой открывается все грязное, низкое, глупое и похабное, что было в любимом человеке, но на что ты так упорно закрывал глаза и затыкал уши. Да! Вот только поделать с собой ты уже ничего не можешь. Любовь сменяется ненавистью, но привязанность остается, и никуда тебе от этого не убежать. Сколько бы ты ни старался, все тщетно!

Он ударил кулаком по столу. Стоявший перед ним стакан с пепси подпрыгнул, напиток вспенился.

– Патологическая привязанность, – констатировал Александр, – с ней тоже надо бороться.

– Надо, – согласился Барский, разразившийся при этом демоническим хохотом. – Надо!! (…шашлык из тебя будет!..) Но как? Может, опять сабельками и веточками, как ты советовал?!.

Александр посмотрел на него с любопытством, но очень скоро это любопытство перешло в прежнее безразличие.

– Херня это все, Сергей Николаевич, не бери в голову.

– А я и не беру, – огрызнулся Барский.

Он встал, с шумом отодвинув стул и слегка пошатываясь, и направился к стойке. Из кармана у него выпала мятая стодолларовая бумажка. Александр видел это, но промолчал. Злорадно хмыкнул и снова погрузился в себя.

Любовь – это когда твои мысли и чувства постоянно направлены на другого человека. Что бы ты ни делал, где бы ни находился, мысли твои о нем и только о нем. Черт побери, ну не одержимость ли это?! Чем такое пристрастие отличается от алкоголизма или наркомании?..

 
…Любовь и Вечность,
Вечность и Любовь…
 
 
То – высшее,
А это – как наркотик,
И если уж блаженства миг подарит,
То долг свой БОЛЬЮ заберет сполна…
 

Нет, конечно, это не несет в себе явного физиологического вреда. Это чище (…чище ли?..) и выше (…насколько?..). Отчасти это даже развивает. Но не загоняет ли это точно так же в угол? Не сужает ли диапазон осмысленных целенаправленных действий, диапазон восприятия?..

Музыка оборвалась. У стойки что-то происходило. Барский страстно жестикулировал, размахивая при этом бутылкой, бармен внимательно его слушал. Затем улыбнулся, кивнул, и Барский, старательно обходя пустые столики, поплыл обратно. По пути он нагнулся, подобрал оброненную им сотенную и, разгладив ее, засунул в карман. Снова заиграла музыка. На этот раз «Imagine», поставленная, очевидно, специально для Сергея Николаевича.

– Прикинь, сотню баксов нашел! – радостно сообщил он, усаживаясь на место. – Пустяк, но до чего приятно!

– Бывает, – кивнул Александр. – Наверное, какой-нибудь раздолбай выронил. Мало, что ли, их здесь шляется.

– Раздолбай-мамай губастый…

Барский зубами сорвал с бутылки колпачок и сделал несколько крупных глотков.

– Слушай, Саня, – сказал он, прищуриваясь, – а тебе не кажется странным, что как-то уж гладко все у нас с тобой получается? Нет?

Александр насторожился:

– Странным? – Он сделал непонимающее лицо. – А чего тут странного? Я же говорил, это дело верное. Минимум затрат, максимум пользы.