Текст книги "Евангелие от Морфея"

Последняя фраза была произнесена с иностранным акцентом (хотя и по-русски). Теперь девушка показалась ему чем-то не на шутку взволнованной.

– Опасность, которая от него исходит, находится совсем не там, где вы думаете. Вы ожидаете вмешательства изнутри, но оно готовится снаружи! Понимаете или нет?

Александр кивнул, хотя смысл сказанного доходил до него не полностью.

– Вам под силу находиться сразу в двух состояниях? «Бульдог» может быть атакован. Атакован изнутри. Вернее… изнутри, но снаружи. Вы меня понимаете?!.

Ее речь становилась все более отрывистой, тембр голоса менялся. Казалось, время потекло быстрее.

– Цветок (…a flower… forget-me-nots…) – это символ весны и красоты. Символ мимолетности. Красный цвет подчеркивает связь с животной жизнью, кровью и страстью…

Ида перебирала камни в своей шкатулке. Движения ее ускорялись, а свет в комнате начинал меркнуть. Александр всеми силами старался понять то, что она пытается передать ему, но значение слов ускользало от него, и он ничего не мог с этим поделать.

– Пожалуйста, медленнее! – взмолился он.

– Ты же видишь знаки (…I hope you haven’t forgotten nothing…)! – выкрикнула Ида.

Ее мельтешащие руки почти полностью растворились в воздухе.

– Ты должен (…we are not satisfied…) собрать нас вместе, несмотря ни на что!!. – было последним, что он услышал.

Александр вскочил с места, но в этот момент взорвалась лампада, с ног до головы окатив его глицерином вперемешку со стеклянными брызгами…

5

 
Lament for my cock
Sore and crucified
I seek to know you
acquiring soulful wisdom
you can open walls of
mystery
strip– show.
 

Jim Morrison

– Да, – сказал Ваня, – смешно. А вот еще один. Армянскому радио задают вопрос: «Правда ли, что у всех шлюх блестят глаза?» Армянское радио ответить не смогло. Зато Одесское радио заметило: «Если б у всех шлюх блестели глаза, то в Одессе все ночи были бы белыми». – «Без намеков, пожалуйста!» – отозвалось радио Санкт-Петербурга.

Он замолчал, изобразив на лице скромную улыбку. Анна улыбнулась из вежливости. Светлана смеялась искренно, хотя анекдот вряд ли показался настолько смешным даже ей.

– Тебе их профессор истории рассказывает? – поинтересовалась Анна. – А я-то думаю, о чем это вы с ним постоянно по углам шепчетесь…

Она подмигнула Светлане.

– Нет, – немного смущаясь, отозвался Хлюпов, – Виктор Семенович тут ни при чем. Это я от Бучкина понабрался.

– Бучкин, Бучкин… Культуролог, что ли?

– Ага. – Ваня кивнул. – А вот еще. Негр сидит в сквере на лавочке и читает еврейскую газету. Мимо проходит еврей: «Ха! Ему еще мало того, что он негр!»

На этот раз не засмеялась даже Светлана.

«Вот дурак-то, – думала Анна, уже не скрывая раздражения. – Он что, совсем тупой? Неужели так трудно догадаться, зачем его сюда пригласили?..»

С каждым разом Хлюпов раздражал ее все больше и больше. Самодовольный, напыщенный, вечно ходит весь из себя… Она и терпела-то его только из-за Светки, а то бы уже давно поставила на место. Впрочем, с анекдотами пора кончать в любом случае.

– «Мне всегда не везет с девушками», – со вздохом сказал Васька, – заговорила она. – «Вчера я пригласил в отличный ресторан изумительную девушку, а ей в салате попался маленький червячок. Она подозвала официанта и говорит: "Уберите, пожалуйста, этого мерзкого слизняка!" И что же ты думаешь? Этот громила хватает меня за шиворот и начинает тащить из-за стола!»

В комнате повисла тишина. Светлана сидела белая, а Хлюпов, напротив, красный как свекла. «Ой-йо, – смекнула Анна, – кажется, перестаралась».

– Это же анекдот, – сказала она растерянно, – вы что не смеетесь?..

Ваня вежливо улыбнулся, часть краски с его лица отхлынула.

Светлана встала, пробормотала:

– Сейчас будет чай. – И вышла на кухню.

Было слышно, как она громыхала чайником, набирая воду.

Оставшись вдвоем, оба почувствовали себя совсем неловко. Анна судорожно соображала, о чем бы завести разговор, чтобы исправить то, что она только что натворила. Судя по выражению лица Хлюпова, в нем происходило нечто подобное.

– Без четверти, – пробормотал он, взглянув на часы. – Пожалуй, пойду. Ты… это… передай Свете, что мне очень жаль, но у меня дела. Остаться никак не могу…

Он встал и сделал шаг по направлению к двери.

«Господи, Светка меня убьет! – с ужасом подумала Анна. – Чего стоило затащить этого недотепу сюда, а тут я влезаю со своим анекдотом и… Что же делать? Что делать?!. Я должна остановить его любой ценой».

– Ваня, – она совершенно не задумывалась над тем, что говорит, – я еще анекдот вспомнила.

Хлюпов остановился.

– Приходит к врачу мужик: «Доктор, я телепат». – «Как это?! – удивляется тот. – В чем это проявляется?» – «Когда я задумываюсь, у меня начинают звенеть яички». Доктор: «Ну-ка, задумайтесь». Пациент задумывается, яички у него начинают звенеть. «А вы, оказывается, не телепат…» – качает головой доктор. «Как не телепат, а кто же?» – «Мудозвон!»

Несколько секунд Хлюпов стоял посреди комнаты, вытаращив глаза, затем неуверенно хохотнул.

– Ваня, ну куда тебе спешить? – затараторила Анна. – Сейчас будет готов чай, придет Александр… Да ты садись, садись. Нечего тут торчать столбом.

Она взяла его за полу пиджака и, игриво подталкивая к дивану, усадила на место.

– Александр? Какой Александр? – бормотал Хлюпов.

– Александр Тагес, – ответила Анна, присаживаясь рядом с ним и прижимаясь к нему несколько плотнее, чем следовало бы, – новый Светкин жилец. Разве ты не слышал? Он же был здесь в воскресенье, на вечеринке…

Она приблизилась к нему настолько, что почувствовала его дыхание. Едва заметное, прерывистое, с зимней свежестью «Orbit». Их глаза оказались рядом.

– А, Тагес… – пробормотал вконец ошарашенный Ваня, медленно сползая по спинке дивана. – Как не слышал?.. Даже больше, читал…

– Читал?! – Анна отпрянула, впиваясь в него взглядом. – Как читал? Он что, писатель?..

– Конечно, нет, – раздался от дверей голос. – Наверное, молодой человек имел возможность листать мою записную книжку.

Оба резко обернулись. На пороге у входа в гостиную стоял Тагес.

– Где она? Вы бы не могли мне ее вернуть?

Он пересек гостиную и остановился напротив Хлюпова.

– В-вот… – Ваня достал из внутреннего кармана синий блокнотик и протянул его Александру.

– Благодарю вас.

Тагес убрал книжку в карман и, удостоив Анну прохладным, едва заметным кивком, направился в сторону своей комнаты.

– Саша! Доброе утро, – появилась хозяйка с огромным подносом, на котором стояли чашки, сахарница и что-то еще в хрустальной вазочке. Кажется, какое-то печенье. – Мы как раз собирались пить чай. Вы не составите нам компанию?

– Н-не знаю. – Александр заколебался.

Больше всего сейчас ему хотелось убраться из этой комнаты. Но вместе с тем что-то мешало сделать это.

– Хотя… Почему бы и нет?

Он улыбнулся и сел в свободное кресло.

Светлана, поставив поднос на журнальный столик, ушла обратно на кухню. «Уф! Кажется, пронесло, – с невероятным облегчением подумала Анна, отодвигаясь от Хлюпова, – теперь-то уж ты никуда не денешься». Она с легким весельем отметила про себя, что обрадовалась Александру даже больше, чем ожидала. Наверное, благодаря его своевременному появлению. Однако вместе с радостью в душе у нее шевельнулось что-то еще. Какое-то неприятное то ли предчувствие, то ли ощущение. Что-то, очень похожее на грусть или обиду. Впрочем, чувство это было настолько неопределенным и слабым, что Анна тут же о нем забыла.

– Вы не знакомы? – поинтересовалась она, обращаясь к обоим, но глядя на Александра. – Это Хлюпов Иван, студент-историк.

Хлюпов все еще несколько обалдело кивнул.

– А это Александр Тагес. – Анна перевела взгляд на Хлюпова, сияя двусмысленной улыбкой. – Впрочем, я тебе о нем уже говорила.

Тагес промолчал. Настроение у него становилось все хуже и хуже. К счастью, появилась хозяйка, которая несла дополнительную чашку чая и порцию сливок.

– Вот, – она поставила все это на стол, – специально для вас.

День начался на редкость плохо. Во-первых, со стены упала картина. Впрочем, это пустяк. Так, недоброе предзнаменование. Во-вторых, в коридоре он снова забыл про колонну и в кровь расшиб себе нос. Это уже серьезнее. И в-третьих, когда он пришел в нотариальную контору, то обнаружил, что денег у него в бумажнике осталось, как говорится, хрен да маленько. А вот это уже ни в какие ворота. Помимо прочего все утро его донимало смутное ощущение, что кто-то за ним пристально наблюдает. Шел ли он по улице, ловил ли машину, ощущение слежки не покидало его ни на минуту. Словом, дела не клеились, и к полудню он решил вернуться домой.

Александр, еще находясь на веранде, услышал оживленный разговор в гостиной. Сердце у него радостно заколотилось. В одном из голосов он узнал Анну. В сознании в одно мгновение пронесся целый вихрь образов. Вспомнилась предыдущая ночь, вспомнился вчерашний вечер… Слова, цветы… Александр, все еще улыбаясь, вошел в гостиную и остолбенел.

На диване посреди комнаты полулежал молодой человек. Кажется, тот сопляк с книжкой, всю вечеринку жавшийся к окну. Видок у него был еще тот, а рядом с ним, словно нимфа с картины Эвердингена, только в гораздо более непринужденной позе, развалилась Анна. Молодой человек медленно сползал по дивану, все ниже и ниже, полоумно бормоча:

– Тагес?.. Слышал! Даже больше, читал!..

– Как читал? Он что, писатель?

Анна грациозно откинула волосы. Александр никогда не видел, чтобы у кого-нибудь это получалось прекраснее, чем у нее.

– Конечно нет! – С ледяным холодом в груди, он шагнул в комнату. – Наверное (…этот вонючий щенок…), молодой человек имел возможность листать мою записную книжку…

Мысли в голове путались.

Оба подскочили. Анна поспешно отодвинулась от Хлюпова, а тот, кажется, не на шутку перепугался. Перед глазами у Александра все поплыло. Он механически забрал протянутую ему записную книжку, кажется, что-то сказал, но что именно – не запомнил. Кровь пульсировала в висках. Ему захотелось сию же минуту исчезнуть отсюда, испариться, чтобы ничего этого не видеть.

«Господи, какой же я дурак! – думал он, дико озираясь по сторонам. – Ведь я заранее знал, чем все это закончится. Ведь не хотел же я…» Откуда-то из пустоты появилась хозяйка с подносом. Что-то лепетала Анна, что-то говорил этот любитель изящной словесности… Затем его усадили в кресло, и в руках у него оказалась чашка горячего чая. Александр сделал несколько глотков. Обжегся, чуть не облился, после чего поставил чашку на стол, уже немного придя в себя.

…Играла приятная музыка. «Адо» или что-то в этом роде. Точного названия группы Александр не помнил. Наверное, Светлана поставила диск. Он обвел взглядом комнату. В кресле напротив него сидела хозяйка дома. Рядом, на диванчике, Анна и этот… Ваня Хлюпов. Так, кажется. Больше всего Александра поразил царивший повсюду бардак. Он словно впервые заметил его. Пустые коробки, сигаретные пачки. Кассеты, диски, книги, пивные банки… Оказывается за несколько дней, проведенных здесь, он успел порядком попривыкнуть ко всему этому. Взгляд его снова скользнул по дивану.

– Да нет же, – горячо возразил кому-то Хлюпов, кажется, Анне, – все это ерунда, чтиво! По-моему, ты напрасно потратила время. А если тебе так уж захотелось расслабиться, как ты сама говоришь, то надо было смотреть телевизор, благо подобной ерунды там хватает. Что же касается книг, то в книгах нужно искать настоящую литературу, а не легкомысленную, никому не нужную беллетристику.

– А то, что пишешь ты, конечно, литература? – язвительно поинтересовалась Анна.

– Конечно! Вернее, я прилагаю к этому все свои силы… – Ваня немного смутился. – Во всяком случае, до книжной макулатуры я никогда не опущусь.

Он с гордым видом поставил пустую чашку на стол.

– Литература… Чтиво… – задумчиво произнес Александр. – А в чем, позвольте поинтересоваться, вы видите принципиальную разницу?

Он еще не совсем уловил, о чем идет речь, но желание врезать этому маленькому сученку так, чтобы у него искры из глаз посыпались, подавить было чертовски трудно.

– В чем разница? – растерялся Ваня. – Как в чем? Это же ежу понятно!..

– Я, простите, не еж. Не могли бы вы все-таки выражаться несколько более определенно.

– Литература, – торжественно начал Хлюпов, – ставит перед собой серьезные задачи. Цель литературы – отражение и осмысление актуальных проблем действительности.

– Так, так… – Александр подался вперед.

– Тогда как чтиво есть бессмысленная растрата времени. Оно ничего не отражает и ничего не дает читающему для его духовного роста! Захлопнул книгу – и всё, о чем читал, тут же вылетело из головы. Разве я не прав?

Он вызывающе посмотрел на Александра.

– Вы всегда излагаете свои мысли так сжато?

– Стараюсь по возможности, – буркнул Ваня, отводя глаза.

– Похвально, очень похвально…

Александр достал сигарету и вопросительно посмотрел на хозяйку дома. Та кивнула, он закурил.

– Ну, так вот, – продолжил он, – определения, которые вы только что дали тому и другому, не говорят мне ровным счетом ничего. Литература призвана освещать актуальные проблемы действительности… Что ж, в общем, я с вами, конечно, согласен. Однако вот вопрос, что же понимать под этими «актуальными проблемами» и чем в таком случае ваша литература отличается от публицистики или, скажем, аналитического еженедельника?

– Методами, – проникновенно вымолвил Хлюпов, – разумеется, методами. Пресса и публицистика вынуждены передавать проблемы действительности казенным, сухим языком. По возможности такими, какие они есть. Тогда как в художественной литературе задействованы не только интеллект, но и воображение и чувства. Допускаются некоторые вольности.

– Вы имеете в виду вымышленных персонажей, вымышленные места, вымышленные события?..

– Мм… Да!

– Но ведь именно тот же метод используется и при создании этого… – Александр пощелкал пальцами, – чтива!

– Да, – усмехнулся Хлюпов, – однако в чтиве это становится самоцелью. То, что для литературы не более чем внешняя оболочка, форма, здесь одновременно оказывается и содержанием.

– Об этом мы еще поговорим чуть позже. Сперва давайте определимся с методами. Значит, вы признаете, что и там и тут формой… ну, или средством выражения… является вымышленный автором мир?

– Признаю. – Хлюпов недовольно заерзал. – Однако что касается главного…

– Вы имеете в виду «актуальные проблемы»? – цинично перебил его Александр. – Ну так позвольте не согласиться с вами и по этому пункту. Так ли уж актуальны эти ваши «актуальные проблемы»? Описание и без того очевидного, страсти, страдания, «любовь и кровь», жизнь!.. И все это преподносится с таким пафосом, с таким апломбом, что просто хоть стой, хоть падай. – Он раздавил окурок в пепельнице. – Ничтожества, возомнившие себя гениями и из поколения в поколение поддерживающие этот миф… – пробормотал он загадочно. – А где настоящие мысли? Где мысли о «воистину насущном», о том, что лежит за гранью обыденного и общепринятого, но что касается любого и каждого?.. Где это?!. Повторять то, о чем пишут газеты и о чем говорит радио, или же смаковать на разные лады «Отелло», «Гамлета», «Ромео и Джульетту», разве в этом настоящая литература? Разве вся она сводится к социальному и индивидуально-бытовому? Чтиво более примитивно; то, что вы называете литературой, более изощренно и напыщенно, а так… – Александр махнул рукой, – одна песня! Пустая болтовня. «Зрелища» и игра на эмоциях в угоду толпе, пусть даже эта толпа кажется самой себе высокоинтеллектуальной.

Он замолчал. Ему было понятно, что говорит он сейчас ерунду. Этот мальчишка отлично понимает различие между плохой и хорошей литературой. Понимает, но еще не в состоянии этого связно выразить… «Зачем же я тогда несу весь этот вздор? – с ужасом подумал он. – Я мщу ему, я пытаюсь его унизить. Мне хочется выставить его дураком и ничтожеством только потому, что…» Он посмотрел на Анну, которая сидела нахмурившись, внимательно слушая каждое его слово, и на душе у него сделалось еще отвратительнее, чем было сначала.

– Вы, конечно, говорите убедительно, – потупив голову, произнес Ваня, – но все-таки в главном – в том, что касается сути нашего спора, – я с вами не согласен и остаюсь при своем мнении. – Он принялся теребить пуговицу на пиджаке. – Возьмите «Фауста» или «Розу Мира», возьмите… выборочно страницы «Очарованного странника» или «Братьев Карамазовых». Того же… Зюскинда, Павича или… Пелевина, если уж касаться современных авторов… – Последние три имени он почему-то произнес упавшим голосом.

Александр улыбнулся. На этот раз (…Стивена Кинга, Клайва Баркера, Рэндалла Фрэйкса…) более дружелюбно, почти с симпатией.

– Настоящий писатель никогда не станет творить, претендуя на бессмертие, – назидательно сказал он то ли в шутку, то ли всерьез. – Он если и хочет славы, то именно здесь и сейчас, отлично понимая, что никакая слава не вечна.

– Вы имеете в виду посмертную славу? – спросил Ваня.

Он выглядел каким-то жалким и растерянным. Александр ничего не ответил.

«Дурак! Дважды дурак, трижды!! – мысленно ругал он себя. – Молодец, сладил с ребенком. Это же надо, из-за взбалмошной, шалопутной девчонки опустился до раздражения и ревности. Более того, я начал мстить, очевидно, ни в чем не виноватому человеку. Господи, ну неужели я не понимал и раньше, что любовь – палка о двух концах! К чему она мне, такая любовь, если вместо человека, которому можно доверять и на которого всегда можно положиться, рядом с тобой оказывается совершенно непредсказуемое существо, думающее только о себе и своих… низменных желаниях». (Вспомнился Барский с его теорией о «самопожертвенной и любящей».)

Она как… ОНА!!.

От этой мысли ему снова стало не по себе. Он посмотрел на Ваню, глупо хлопавшего глазами, сидящего на диване так, словно оказался на строгом экзамене перед лицом дипломированного людоеда. Посмотрел на Светлану и Анну. Обе беззаботно о чем-то перешептывались, время от времени бросая косые взгляды то на него, то на Хлюпова. «А ведь ты, приятель, тоже не прочь бы отсюда убраться», – подумал он и подмигнул Хлюпову.

Ваня, перестав моргать, вытаращился на него.

– Вы курите? – дружелюбно поинтересовался Александр.

– Вообще-то… Немного!

– Ну, тогда давайте выйдем во двор, а то здесь, знаете ли, – он выразительно обвел комнату взглядом, оттягивая ворот рубахи, – душно. Кстати, вы, оказывается, чрезвычайно интересный собеседник…

Ваня, расплывшись в улыбке, резво соскочил с дивана. Девушки замолчали, удивленно переглянулись. Не говоря им ни слова, Александр направился к выходу. Ваня засеменил следом, не переставая улыбаться.

Все время, пока длилась эта словесная перепалка, Анна внимательно следила за ним. С каждой минутой его поведение нравилось ей все меньше и меньше. Поначалу она не придала этому никакого значения, а зря. Ведь если она его любит, то должна была сразу заметить, что пришел он какой-то взвинченный, чем-то сильно расстроенный.

Анна попыталась вспомнить выражение его лица, когда он появился в гостиной, и только теперь ощутила исходящий от него метагалактический холод. Не поздоровался, не поцеловал… Какой-то небрежный кивок, словно случайной знакомой!.. В то мгновение она решила, что это только напускная строгость. Все-таки посторонние, а он со своими старомодными замашками… Однако теперь ей стало понятно, что замашки тут ни при чем. Вчера он вел себя совершенно иначе. Никого не стеснялся. Шампанское, поцелуи… стихи…

 
…Застыли облака и распахнулась бездна,
Огонь и лед твоих бездонных глаз
Постичь при помощи рассудка бесполезно –
В их глубину упасть пытался я не раз…
 

Вспомнила она его забавный, слегка неуклюжий экспромт. Вчера она чувствовала, что он по-настоящему любит ее. А сегодня…

– Вы имеете в виду посмертную славу? – доносился до нее словно из другого мира голос Хлюпова.

Светлана о чем-то спрашивала ее, Анна ей что-то отвечала, все это совершенно машинально. Сознание же с отчаянием тонущего человека хваталось за хрупкие соломинки здравого смысла. «Неужели все, что было, было только игрой? Ловким трюком?!. Он получил, чего хотел, и теперь я (…чё те надо, чё те надо…) стала ему не нужна… Нет, вздор! Дело в чем-то другом. Но в чем?! Он даже не смотрит в мою сторону. Напустился на бедного Хлюпова, словно собирается размазать его по полу, как улитку ботинком. Зачем?.. Что происходит?!.» Почва реальности начинала выскальзывать у нее из-под ног.

– Вы курите? – высокомерно спрашивал Тагес.

– Вообще-то… – замялся Хлюпов. Он собирался ответить «нет», но произнес вслух: – Немного!

Произнес заискивающе.

– Ну, тогда давайте выйдем освежиться во двор. А то здесь, знаете ли, душно…

Александр, не замечая ее, словно ее здесь и не было, встал и направился к выходу.

– Кстати, а вы, оказывается, чрезвычайно интересный собеседник, – говорил он семенившему рядом Ване.

Анне захотелось вскочить и закричать или броситься следом. Догнать, схватить, заглянуть в глаза… Потребовать объяснений наконец! Ведь этого не может быть. Вчера она твердо знала, что он любит ее. Этой ночью он ей снился, а принимая наутро прохладный душ, она с наслаждением подумала о том, что, наверное, и она ему снилась… А то, что случилось на пляже! Или это тоже игра?..

Входная дверь с шумом захлопнулась. Анна пришла в себя. В гостиной они остались вдвоем. Светлана грустно вздохнула, перевела на нее взгляд, и в глазах ее отразился испуг.

– Боже мой, что случилось? Ты бледная, как утопленница!

– Ничего, – пробормотала Анна, – все в порядке.

Бежать за ним? Много чести! Как бы не так. «Сам прибежит, первый. Нет, приползет на коленях! А я еще подумаю, простить или нет…» Внутри у нее все кипело. Негодование сменило прежнюю растерянность с такой быстротой, что Анна напрочь забыла о том, что всего несколько мгновений назад она страдала, испытывая любовь к этому человеку. Теперь в ее душе бушевала ненависть. Ненависть, подпитываемая жгучей обидой.

– Тебе не кажется, что они ведут себя как-то странно? – поинтересовалась Светлана, подходя к окну и осторожно выглядывая из-за занавески в сад.

– Странно? – ядовито отреагировала Анна. – А по-моему, ничего странного.

Она спрыгнула с дивана и, словно дикая кошка, заметалась по комнате.

– Если учесть их скотскую природу, я имею в виду мужиков, – продолжила она свою мысль, – то все вполне закономерно. Неужели можно ожидать от них большего? Козлы!!.

Она в ярости смахнула с этажерки большую фарфоровую вазу, которая, к счастью, упала не на пол, а на диван и только поэтому осталась цела.

– Что все-таки происходит? – спросила Светлана уже более требовательно. – Вы поругались? Говори!

– Не знаю! – заорала на нее Анна. – Не знаю, что происходит!..

Она опустилась на диван и, закрыв лицо руками, разрыдалась. Несколько секунд Светлана непонимающе смотрела на нее, затем подошла и, присев рядом, обняла подругу за плечи.

– Так! Успокойся. Успокойся… – приговаривала она. – Рассказывай все по порядку. Он сказал, что не любит тебя?

– Нет.

– Боже, он женат!

– Не знаю.

– Он… ну что ты молчишь?!

– Я не зна-аю… – Анна откинула волосы и посмотрела на нее, ясно давая понять, что она действительно не знает. – Ты видела, как он себя вел? Он не сказал мне ни слова. Он даже не смотрел на меня. И это после всего, что между нами было!

Она снова заплакала, уткнув лицо в ладони.

– Ну, успокойся. Не реви. Должно же быть какое-то объяснение. – Светлана покрепче обняла ее. – Успокойся. Нужно пойти и поговорить с ним. Уверена, все это тебе только показалось.

– Поговорить с ним?! – Анной с новой силой овладел приступ ненависти. – Ни за что!

Она вскочила и, все еще всхлипывая, подбежала к окну. Мирно беседуя, Александр с Хлюповым спускались по садовой дорожке. Ей вспомнилось, как по этой самой дорожке они бежали в грозу к дому, как он попытался накинуть на нее свой пиджак, а она его сбросила…

– Ни за что, – твердо повторила она, вытирая слезы. – Если он думает, что может со мной так обращаться, то сильно ошибается. Я не собачка, чтобы бегать за ним. Не дождется!

Анна отыскала в пепельнице подходящий окурок, спросила у Светланы зажигалку и закурила. Руки ее слегка дрожали. После первой же затяжки она закашлялась.

Потушила окурок и, посмотрев на подругу полными скорби глазами, добавила:

– Слышала бы ты, какие слова он мне говорил. Стихи читал…

На кухне зазвонил телефон.

Светлана вышла, а Анна вернулась к окну. Вид Александра, беспечно разговаривающего и беззаботно смеющегося, заставил ее лицо исказиться гримасой презрения.

– Культура? – переспросил Хлюпов. – А почему эволюция культуры должна отличаться от прочих форм эволюции? А то цепляются за фольклор, за язык, за какие-то мнимые ценности. Пусть побеждает сильнейший! Если уровень национальной культуры находится на достаточно высоком уровне, стоит ли опасаться влияния культур чужеродных? Конечно нет! Эти другие культуры только обогатят данную, неся с собой что-то новое. Иное дело, если собственная культура оказывается примитивной и слабой. В таком случае она конечно же будет поглощена культурами более развитыми, но так ли это ужасно? «Падающее подтолкни!» А бояться американизации, европеизации или какой другой «зации» глупо. Все равно победит более развитое, и это, на мой взгляд, правильно.

– Доля истины в ваших словах, конечно, присутствует, – с улыбкой заметил Александр, – но разве уничтожение культуры не означает уничтожения ее народа-носителя? Уничтожения нации…

Они спускались по тропинке от дома. Александр шел, ощущая в себе некоторую раздвоенность. С одной стороны, он разговаривал с Хлюповым, был совершенно спокоен и даже радостен, а с другой… Другая его половина казалась черной и вымершей. Там, где еще совсем недавно плескался живой родник, теперь все было сковано льдом.

– Если вы имеете в виду, например, североамериканских индейцев, то все обстоит наоборот. Истреблялась нация, потому погибала и культура. Мы-то речь ведем не о столкновении цивилизаций, а о взаимодействии культур. Культурные достижения побежденной или умирающей естественной смертью цивилизации, как правило, не исчезают бесследно, а ассимилируются культурами других, более развитых народов, обогащая их и обретая в них новую жизнь.

– Поэтому вы и проповедуете космополитизм, поэтому осуждаете попытки исчезающих наций сохранить свой язык, свои обычаи?..

– Конечно! Это попытки сохранить то, чему предстоит умереть в любом случае. Давно пора бы начинать мыслить общими категориями. Национальное не должно, да и не может противостоять общечеловеческому. Человечество неизбежно придет к единству, и единство – это…

– И единство это будет заключаться в единстве языка и культуры, – закончил за него Александр. – Слышал уже. Вы начинаете повторяться.

– Да ну? – удивился Ваня. – Прошу прощения. – Он внимательно посмотрел себе под ноги и добавил: – А что вы обо всем этом думаете?

– Что думаю? – Александр на ходу сорвал несколько крупных ягод крыжовника и ловким движением запихнул их себе в рот. – А что тут можно думать? Да, настанет время, и на Земле не останется никаких наций. Да, складывается единая мировая культура. Ну и что? Во-первых, вы сильно торопите события. До тех пор, когда это произойдет, еще ого-го! А во-вторых, вам-то чего так беспокоиться? Все идет своим чередом. Пусть медленно, зато без экстремизма и насилия…

– Да не об этом я, – горячо возразил Ваня, – не об этом! Я же не призываю к каким-то социальным преобразованиям или революциям. Я говорю об изменении человеческого сознания средствами все той же культуры, а точнее, искусства, а еще точнее, литературы…

«Интересная получается вещь, – промелькнуло у Александра в голове, – кажется, подобные рассуждения входят в моду. То же самое говорил мне месяц назад Бурковский. Нечто подобное я слышал от Сандалова. Да и вообще, похоже, об этом скоро начнут кричать на каждом углу…» Он покосился на дом, и ему показалось, что из-за шторы в гостиной кто-то выглядывает.

– Опять вы перевели разговор, – накинулся он на Хлюпова. – Я спросил, что вы думаете по поводу проникновения научного мировоззрения за последние триста лет практически во все сферы жизни, а вы перескакиваете на культуру.

– Научное мировоззрение начинает переживать упадок, – без особого интереса отозвался Ваня.

– Упадок?! – удивился Александр. – Черт побери, это интересно! И… на основе чего вы делаете подобные заключения?

– На основе собственных наблюдений и здравого смысла. Я имею в виду не науку как метод познания окружающего мира, не науку-исследовательницу, а именно научное мировоззрение. Если в эпоху просвещения применение «бритвы Оккама» позволило науке подняться с колен на ноги, то теперь тот же принцип, то есть отрицание всего того, что невозможно проверить при помощи эксперимента или опыта, пригибает ее все ниже к земле. Теперь это звучит какой-то дикой разновидностью солипсизма: «Недоказанное не существует!» А то, что с точки зрения науки не существует, не может быть, в свою очередь, доказано. Ученые не хотят выйти за рамки сложенных ими концепций, считая их вечными и незыблемыми. «Шаг вправо, шаг влево – побег!» Игнорируется все, что когда-то поспешно было названо антинаучным. Колоссальнейшая область явлений остается вне поля зрения науки именно из-за этой страусиной тактики. Явлений, в первую очередь касающихся самого человека, его способностей. Эзотерика, оккультизм… Все отметается сходу! Извращенно интерпретируется и отметается. Ни одна из этих загадок не подвергается серьезным всесторонним исследованиям только потому, что когда-то все они были объявлены авторитетными учеными вымыслом или шарлатанством. Кстати, именно из-за пренебрежения со стороны науки в этих областях действительно процветает шарлатанство. Ну почему ученый-догматик так слеп?! Почему он с легкостью забывает, или вовсе не обращает внимания на тот факт, что ортодоксальная наука лишь заново переоткрывает те истины, которые давным-давно провозглашены оккультной наукой?!. Не пора ли освободиться от старых догм и привнести в современную нам науку какую-то новую, свежую струю? Струю свободного творчества!..

Александр слушал его с удивлением и радостью одновременно. Он даже на время позабыл о том, что произошло в гостиной. «Так-так… кажется, это наш человек, – решил он, мысленно пускаясь в пляс по поляне вокруг Вани Хлюпова. – Во что бы то ни стало его нужно затащить на собрание. Смотри-ка ты, «маленький, а ёбкий!» – пришла на ум крылатая фраза. Однако пора переводить разговор в нужное русло. А то он сейчас мне всю физику опять к… культуре сведет. Ишь ты, как раздухарился…»

– Ваня, – прервал он его на полуслове, – а ты, случайно, не помнишь, что было в том ящике?

Александр сфокусировал на нем взгляд.