Текст книги "Белые медведи"

20

Итак, Большая советская энциклопедия сообщает, что колдовство (волшебство, ведовство, чародейство) – это, согласно народным поверьям, таинственная способность некоторых людей причинять различный вред, избавлять от него, насылать или снимать порчу. Вера в колдовство существовала как у отсталых, так и у развитых народов, в ней отражаются суеверный страх и бессилие перед болезнями, стихийными бедствиями и прочее. Вера в колдовство сохраняется и при господстве христианства, ислама, буддизма и других сложных религий, частично сплетаясь с ними. В средневековой Европе преобладал внушенный христианской церковью взгляд, что колдовство есть действие дьявола, с которым колдуны и ведьмы заключали союз, продавая ему свою душу. Церковные и светские власти жестоко преследовали всех подозреваемых в колдовстве.

Из этого же источника можно узнать, что ведьма (колдунья, ведунья) – это, по народным поверьям, женщина – служительница дьявола, якобы обладающая сверхъестественной способностью вредить людям и животным. Вера в ведьм зародилась еще в период разложения первобытных отношений. Слово «ведьма» – от глагола «ведать» (знать) – вначале, вероятно, означало лишь мудрую, знающую женщину. Приписывание (у некоторых народов) женщинам вредоносной колдовской силы связано, видимо, с борьбой против женского начала в эпоху перехода от материнско-родового к отцовско-родовому строю. В средневековой Европе христианская церковь, смотревшая на женщину как на существо, от природы более греховное и порочное, чем мужчина, всячески поддерживала и усиливала веру в ведьм; сотни ни в чем не повинных женщин были сожжены как ведьмы на кострах инквизиции (15—17 вв.). Согласно поверьям, ведьма обычно скрывает свои занятия и внешне ничем не отличается от других женщин, но она тайно насылает болезни, отнимает молоко у коров, портит урожай и тому подобное. Распространены легенды о ночных оргиях – шабашах ведьм (например, на Лысой горе под Киевом, на вершине горы Броккен в Гарце). Образ ведьмы много раз отражался в художественной литературе (Шекспир, Гете, Гоголь и другие).

А Толковый словарь живого великорусского языка Владимира Даля дает такое определение слову «магия»: знание и употребление на деле тайных сил природы, невещественных, вообще не признанных естественными науками. Предполагая в делах этих связи человека с духовным миром, различают белую и черную магии. Последняя есть чернокнижие, чародейство, волховство, колдовство, волшебство; знахарство может относиться и к тому, и к другому виду.

Варвара же оказалась полностью седой – значит, это она приходила к Инне на работу – и я в данный момент сижу и думаю, проявлением какого вида магии является этот факт. Вова пытается остановить кровь, идущую из ладони – Варвара каким-то неведомым образом умудрилась укусить моего телохранителя. Надеюсь, укус ведьмы не опасен, и Вова не растворится в воздухе прямо на наших глазах.

Я спрашиваю:

– Зачем вы набросились на моего охранника?

Женщина молчит и упорно сверлит глазами деревянный, местами дырявый, пол своего убежища. – Она больная, – говорит Вова, перевязывая рану куском не очень чистой тряпки, найденной в багажнике машины.

Меня никогда особо не интересовали вопросы паранормального, но, признаюсь, Варвара производит впечатление поистине демоническое. Ее морщинистое лицо, седые волосы, руки, похожие на лапы хищной птицы, – все это создает видение монстров из детских кошмаров на месте старушки.

– Она накинулась на меня, как только увидела, – продолжает Вова и добавляет: как будто знала, кто я такой.

Возможно, Варвара обладает способностью читать чужие мысли, думается мне. Если так, то мне нет смысла объяснять цель визита, но, с другой стороны, она может оказаться просто очередной сумасшедшей на моей персональной дороге в ад. Примерно как Инна. К тому же, безумцы ведь сбиваются в группы – тогда легко объяснить, что именно делала визитка ведьмы в тайной квартире моей сестры.

– В ней дури, как у здорового мужичка, – не унимается Вова, явно расстроенный тем, что не смог в одиночку справиться со старой женщиной. – Я думал, она мне шею свернет или все ребра переломает.

– Успокойся, – говорю я и снова к Варваре: давайте поговорим. Чем раньше вы нам все расскажете, тем быстрее мы уйдем.

В ответ – снова молчание. Я думаю, стоит ли звонить Никифорычу – уж он-то точно развяжет ведьме язык – и в этот момент Варвара начинает изрекать:

– Я вас не знаю, – кажется, она действительно умеет читать мысли.

– Мы вас тоже, – отвечаю я и продолжаю: но сейчас такая ситуация, что мы в более выгодной позиции, поэтому мы и задаем вопросы.

– Это вы так думаете, – коротко говорит Варвара, а у меня от ее слов внутри начинается легкая неприятная вибрация. Подобные вещи пугают, да.

Вова тоже ежится и для собственного спокойствия расстегивает кобуру, висящую на поясе. Я не объясняю ему, что против магии пуля (по крайней мере, обычная) не спасет, а вместо этого говорю:

– Варвара, мы приехали по очень серьезному делу. Меня зовут Александр Долохов, и у меня есть сестра Инна. Эти имя и фамилия вам что-нибудь говорят?

Ведьма наконец поднимает глаза и смотрит прямо на меня. Ее взгляд трудно охарактеризовать, но он не изучает, а проникает. Кажется, я даже чувствую, как зрительные лучи Варвары сканируют мои внутренние органы, мозг, помыслы, чувства. Я сижу, словно прибитый гвоздями к стулу, стараюсь отвести взор. Сейчас Варвара похожа на вампира, приглядывающегося к очередной аппетитной сонной артерии. Это выглядит настолько правдоподобно, что я невольно прикрываю шею рукой.

– С Инной все в порядке? – спокойно спрашивает Варвара. Ее голос не выражает абсолютно никаких эмоций.

– Не совсем, – отвечаю я.

– Она мертва?

Этот вопрос удивляет меня. Наверное, все ведьмы готовятся только к худшему, даже не думая о том, что исход не всегда может статься фатальным.

Я отвечаю отрицательно и рассказываю:

– Инна сейчас находится в психиатрической больнице. Она пыталась убить себя, намеренно раскроив голову о письменный стол.

Эта история производит впечатление скорее не на Варвару, а на Вову. Он шокировано смотрит в мою сторону, решая, как лучше отреагировать на только что услышанную новость. Я надеюсь, что немногословный телохранитель останется прежним и не попытается выразить мне соболезнования. Это было бы худшим вариантом из всех возможных.

– Моя сестра уже много дней находится в состоянии овоща: ничего не говорит, не двигается, не подает никаких признаков жизни, – продолжаю я, вгоняя тем самым Вову в еще большее оцепенение. Кажется, он вот-вот расплачется.

Варвара молча слушает меня, лишь иногда моргая. Я замечаю, что ее губы слегка подрагивают, хотя это, возможно, следствие болезни Паркинсона или чего-то похожего. У стариков так всегда: вначале дрожат губы, затем руки, а затем и все тело начинает бесконечную пляску святого Витта. Меня всегда именно такие проявления старости вгоняли в жуткую тоску: я представлял себя в инвалидной коляске, пытающимся сказать что-то трясущимся ртом. Жалкое зрелище, без сомнения.

Но моя собеседница не похожа на немощную пенсионерку, страдающую слабоумием. Она внимательно впитывает каждое слово, а потом говорит:

– Инна есть зло.

Вот так новость, я думаю и спрашиваю:

– Что вы имеете в виду?

Мне интересно, что значит слово «зло» в данном контексте. То ли в Инну вселился, по мнению ведьмы, недобрый дух, то ли Инна сама является этим духом, или, может быть, кто-то проклял мою сестру или что?

Я говорю:

– Как это понимать, Варвара? Что плохого в моей сестре?

Вова нервничает, ерзает на ветхом стуле и предлагает:

– Давайте уедем, – он кивает головой в сторону Варвары и дальше: она же больная. Чего зря терять время?

– Время не имеет, ровным счетом, уже никакого значения, – отвечает ему ведьма и потом говорит мне: ваша сестра есть зло. Ее уже не спасти.

В любой книге можно прочесть, что ведьмам приписывается исключительная проницательность, граничащая с чудом. Лишь взглянув на человека, настоящий адепт оккультных наук может рассказать о нем все, включая наложенные порчи, сглазы, душевное состояние, ауру и прочее, никак не связанное с реальностью.

Женщина поправляет свои седые волосы и продолжает:

– Она не сама себя убила. Ее убило то зло, что в ней.

– Инна жива, – возражаю я.

– Разве овощ можно назвать живым? – спрашивает Варвара.

Верная постановка вопроса, решаю я. Надо будет попросить доктора Пескова проверить активность мозга или как это по-другому называется. Следует убедиться, что моя сестра имеет хоть малейший шанс на возрождение, иначе получается вовсе не птица Феникс, а коматозная ворона.

– Каким образом? – интересуюсь я и уточняю: что это за зло, и каким образом оно убило Инну?

Мой телохранитель уже не может сидеть на месте, поэтому он встает и решает выглянуть в окно. Снег никуда не делся за время нашего разговора, его все так же много.

– Машину занесет, – говорит Вова и добавляет: пойду, разгребу ее немного. А вы, Александр Евгеньевич, быстрее заканчивайте. Это все дурость, поверьте.

Ему страшно, я это чувствую. Вот так сутулая бабушка может напугать натренированного на опасность человека. Точно так же банальная черная кошка вгоняет в панику многих людей, которые трясутся перед возможностью существования потусторонних сил. Я по образованию физик, мне должно плевать с высокой колокольни на всю эту чушь. Я знаю, откуда берутся магнитные поля, земное притяжение, гравитация, невесомость, но знание не помогает перед лицом Варвары.

Теоретически, если в жизни и существует нечто вроде магии, то это нечто должно находиться в рамках определенных физических законов – пусть еще и неизвестных науке. В мире не может появиться что-либо, не подчиняющееся законом этого мира, факт. Варвара – не исключение: она так же, как и остальные, вряд ли сможет противостоять прямому удару стулом в грудь.

Эта мысль придает мне смелости, и я говорю дальше:

– Ответьте мне только на один вопрос, – собираюсь с мыслями и продолжаю: что, по вашему мнению, стряслось с моей сестрой и как это исправить?

Не совсем верную позицию я избрал, мне кажется. Но только так я могу сейчас себя вести. Да, общаясь с Варварой на равных, я как бы заочно признаю ее мистическую силу. А у меня есть другой выход? Эта женщина ничем мне не обязана, а пытать ее при помощи Никифорыча – не решение. Он, скорее всего, убьет Варвару раньше, чем та успеет вымолвить и слово. Настоящий солдат не сумеет быть человеком никогда, так как это против правил.

– Инна пришла ко мне за помощью, – начинает рассказывать Варвара. Ее голос звучит чуть благожелательнее. – Она была подавлена, ее преследовали демоны.

– Какие конкретно демоны? – спрашиваю, ведь я должен знать, чего бояться и с чем предстоит бороться.

– Я образно выразилась, – отвечает Варвара и дальше: скажем так, она стала жертвой чего-то, что постепенно убивало ее изнутри. Это как рак, только на ментальном уровне. Вашу сестру пожрал страшный душевный недуг, с которым я справиться не смогла.

Возможно, Варвара просто озвучивает свою завуалированную формулировку сумасшествия, а я размышляю.

– В чем причина? – говорю я.

– Она сама, – коротко отвечает женщина.

Я возражаю:

– Такого не может быть. Как Инна могла сама себя проклясть или что там еще?

– Это не проклятие, – отвечает Варвара и объясняет: я могу справиться с любым проклятием. В ее случае было совсем другое. То, что ваша сестра сошла с ума – это еще, я считаю, легко отделалась. Все могло быть гораздо хуже. Это взялось из пустоты и с каждым днем становилось все больше и больше. В конце концов Инна уже не могла бороться со своим недугом, и все кончилось так, как кончилось. Я была бессильна, хоть и пыталась. Я перепробовала все известные способы. Мы несколько раз совершали сильные обряды, Инна сменила место жительства, так как я думала, что, возможно, кто-то навел порчу на саму квартиру. Но все было тщетно, и в итоге ваша сестра отчаялась. Я не видела ее уже много дней и теперь вот вижу вас.

– Что-то еще можно сделать? – спрашиваю я. – Чтобы спасти Инну?

– Нет, – мотает головой Варвара и добавляет: только не ее.

Все, что я услышал, похоже на бред. Стараясь не придавать рассказу женщины особого значения, я поднимаюсь и собираюсь уходить. Здесь больше нечего делать, все понятно и так: напуганная неотвратимыми изменениями в сознании и преследованием карлика, Инна обратилась к ведунье – так сделал бы любой на ее месте. А та, чтобы отработать полученные деньги, стала пичкать мою сестру небылицами про демонов и страшные душевные недуги. Возможно, она и сейчас пытается заработать еще чуток наличности, внушая мне опасность потустороннего вмешательства.

Я уже открываю дверь на улицу, когда мне в спину Варвара говорит:

– Будьте осторожны, Саша. Скоро маленький человек придет и за вами.

21

Никифорыч, который начал зарабатывать большие деньги еще на службе в армии – он сдавал своих солдат в аренду для постройки дач и вырубки леса, – смотрит на меня, потирая кончик носа, обдумывает услышанное. Затем переспрашивает:

– Так прямо и сказала, «маленький человек»?

Я киваю.

Может быть, у меня не все в порядке с мозгами, но с ушами проблем нет и не было. Я абсолютно уверен, что ведунья Варвара предупреждала меня о скором пришествии маленького человека по мою душу. Теперь-то все и сошлось: гном Инны, карлик, преследующий меня, надпись на башне Льва Соломоновича, галлюцинации во время секса с Анжелой. Кстати, надо срочно сдать кровь на анализ, вдруг там найдется что-нибудь еще психотропное, кроме кокаина, которым я, видимо, скоро начну завтракать, обедать и ужинать.

Этот маленький человек определенно пытается свести меня с ума, как сделал это уже с моей сестрой, а затем убить наподобие Аркаши и Льва Соломоновича. Он выбрал идеальную тактику: загнать зверя, и, уже обессилевшего, его и прикончить, вдоволь поглумившись. Да, уродцу не совладать с нами при прочих равных условиях, поэтому он выжидает и наносит точечные удары. Но какая же у него жестокость! Хладнокровно порезать человека на части, а после разложить по ведрам – это посильно только глубоко больному маньяку.

Вова теперь не сводит глаз с меня, он постоянно занимается рекогносцировкой окрестностей. Любой подозрительный тип заставляет моего охранника съеживаться в ожидании нападения. Он ни на секунду не отпускает рукоятку пистолета, лежащего теперь в кармане со снятым предохранителем. Но этот факт не особо вселяет в меня надежду на спасение: будет надо – карлик разберется и с ним, я уверен.

Мы опять сидим в «Троекурове», Маша Кокаинщица составила нам компанию, и теперь, по всей видимости, жалеет об этом – так уж подавлено выглядит ее лицо. Штука ли, узнать, что за друзьями – а возможно, и за ней тоже – охотится безжалостный убийца ростом с пятилетнего ребенка? К слову, то, что убийцей является таинственный карлик, пугает еще больше: отклонения в развитии всегда придают существу весомый демонический вид. В детстве многие не могут уснуть несколько ночей подряд, впервые увидев лилипутов на арене цирка.

– Это все слишком странно, – говорит Маша Кокаинщица и добавляет: вы точно уверены?

Подумав, я отвечаю:

– Сомнений быть не может, нам надо искать карлика. Причем чем быстрее, тем лучше, пока он окончательно меня не довел до могилы.

– Успокойся, Саша, – говорит Никифорыч. Он, как всегда, спокоен. – Ничего с тобой не случится.

Хотелось бы мне быть таким же уверенным, как и мой друг. Перед лицом реальной опасности всегда яснее чувствуешь запах могилы, чем в отдалении. Таков закон жизни: человек много раз на дню думает о смерти, но все эти мысли кажутся смешными, как только сама смерть появляется на расстоянии вытянутой руки. Или даже ближе, в моем случае.

Никто не может быть в полной безопасности. Точнее, каждый находится в опасности, а степень его спокойствия определяется количеством шансов сыграть в ящик в процентном эквиваленте. И я уверен, что моя шкала все быстрее и быстрее стремится к отметке в сто.

– Где же этот Серега? – глядя на часы, говорит Никифорыч.

У нас сейчас должно быть что-то наподобие военного совета, но последнего генерала все нет. Поскольку я окончательно потерял любую работоспособность, Сергей теперь взвалил себе на плечи бразды правления бизнесом.

– А он вообще жив? – вдруг спрашивает Маша Кокаинщица. Всегда обожал эту женщину за нестандартность подхода, честность высказываний. – Позвоните ему.

Я подчиняюсь и набираю с мобильника нужный номер. После продолжительного молчания автоответчик сообщает, что у абонента либо кончилась батарея, либо он находится вне зоны досягаемости сети. Между прочим, вот такой ответ – это самый тревожный знак.

– У него не работает телефон, – говорю. – Сел, наверное.

– Хотелось бы верить, – вторит мне Маша Кокаинщица.

Смешное дело, но мы – сильные, богатые люди – сбились сейчас в кучку, словно жалкие ободранные койоты, в ожидании исхода. Никто не выходит на дорогу с широко распахнутой на груди рубашкой и не размахивает победным флагом, хотя именно так мы привыкли вести себя по жизни. Такого поворота событий стоило ожидать: наши души слишком изнежились в золотых песках собственного успеха. Невидимые перья тщеславия теперь растут из наших спин, и это самое страшное, что могло случиться. К сожалению, понимание пришло только что.

Как бы то ни было, сдаваться нельзя, а никто и не собирался. Следует срочно перегруппироваться, проститься с потерями и нанести контрудар. Примерно в таком ключе сейчас размышляет Никифорыч, я думаю. Он – вояка старой закалки – будет для меня единственным спасением, больше некому.

В «Троекурове» практически нет людей, что удивительно. Виной всему ужасная метель, которая до сих пор терроризирует город. Машины на всех основных магистралях растянулись в длинные пробки, напоминающие южно-африканских змей. Остальные дороги, которые поменьше, попросту занесло снегом так, что по ним вряд ли сможет проехать автомобиль, разве что вездеход с гусеницами вместо колес.

– Да, в такую погоду редкий мобильник работает нормально, – говорит Вова, и я, пожалуй, с ним согласен.

Остальные придерживаются того же мнения, о чем и сообщают.

– Стоит чуть-чуть испортиться погоде, как город впадает в кому, – говорит Маша Кокаинщица.

Я не совсем согласен с такой формулировкой, так как всем известно, что koma, в переводе с греческого, это глубокий сон, дремота. А в Большой советской энциклопедии на эту тему говорится, что коматозное состояние – это угрожающее жизни состояние, характеризующееся потерей сознания, резким ослаблением или отсутствием реакции на внешние раздражители, угасанием рефлексов до полного их исчезновения, нарушением глубины и частоты дыхания, изменением сосудистого тонуса, учащением или замедлением пульса, нарушением температурной регуляции.

Наш же город в период климатических катаклизмов похож скорее на эпилептика со свойственными этой болезни судорогами, аффективными нарушениями (страх, тоска, злобность или повышенно-экстатическое настроение), бредом и падениями. Я сам много раз был частью очередного припадка, пытаясь прорваться через городские джунгли во время муссонов.

– Да уж, – только и говорит Никифорыч.

Он хочет сказать что-то еще, но в этот момент входная дверь открывается, и на пороге мы видим Сергея, стряхивающего с рукавом куски слипшейся, затвердевшей массы.

– Дрянная погода! – ругается Сергея и, повесив пальто на вешалку, присаживается к нам.

Мы все приветствуем его, затем вкратце вводим в курс дела. Он слушает нас не без интереса, но больше с ухмылкой на лице, чем с озабоченностью. Рассказ начинается с предположений о маньяке-карлике и заканчивается пророчеством ведуньи Варвары. Я также сообщаю о своих подозрениях насчет болезни Инны.

Наконец Сергей отвечает:

– Ну, Машу я понять еще могу, – он еле скрывает улыбку. – Но вот остальных – нет. Саня, ты опять решил взяться за старое? Опять шпигуешь себя всякой гадостью?

Никифорыч морщится, а затем говорит:

– Все серьезно. Ты же меня знаешь, я никогда не волнуюсь по пустякам.

– А я вообще никогда не волнуюсь, – парирует Сергей и продолжает: нет такой вещи на планете, которая заставила бы меня волноваться. Карлик, говорите? Ну-ну.

Я напоминаю другу, что все происходящее ненамного бредовее его постановки «Гамлета». И в ответ получаю:

– Там все было реально, даже не спорь, – говорит Сергей и добавляет: классная была постановка, между прочим. И хватит уже об этом! Сколько лет-то прошло, а?

– Ты же сам видел надпись у Льва Соломоновича! – не унимаюсь я. – И его самого видел в тех ведерках. Это, по-твоему, не заслуживает волнения?

– Да, повод для беспокойства есть, – соглашается Сергей, но тут же замечает: еще больший повод для беспокойства – это то, что вы верите бредням какой-то старой ведьмы. На дворе двадцать первый век, друзья! Пора бы уже перестать пугаться открытых канализационных люков и пустых ведер на дороге.

Скептицизм – это великое достижение человечества, но в то же время и огромная его слабость. Ведь практически невозможно отделить зерна от плевел, бред от реальности, записки сумасшедшего от научного трактата. Когда человек фотографирует НЛО, его тут же обвиняют в подлоге, но всегда остается минимальная возможность того, что он – не мошенник.

Возможно, виной тому самая первая и, пожалуй, самая великая фото-фальшивка, с которой сталкивались люди. В то время, когда только была изобретена фотография, а фотоаппараты начали приобретать популярность, две маленькие ирландские девочки засняли на отцовскую камеру себя в окружении прекрасных фей с прозрачными крылышками и милыми улыбками. В эту авантюру поверили все, даже писатель Конан Дойл, который, между тем, всегда был приверженцем идеи существования потусторонних сил (о чем свидетельствуют его псевдонаучные работы и письма).

После обнародования тех снимков он написал статью о присутствии фей среди нас. И лишь спустя много лет, когда писатель уже умер, одна из девочек – тогда уже далеко пожилая женщина – созналась, что феи – это просто вырезанные из картона рисунки ее сестры. Трудно представить, но несколько десятков лет люди жили с доказательствами того, что феи существуют на самом деле. Интересно, каков тогда был мир?

– Скажу честно, – продолжает Сергей, – я осознаю то, что мы, в некотором роде, можем стать жертвами некоего сговора между неизвестными нам недоброжелателями, но я никогда не поверю в маленького человека, который скоро придет за Саней. Такого не бывает, и точка!

– Но Варвара… – пытаюсь возразить я.

– И ни слова больше о ней, иначе я прямо сейчас ухожу, – обрывает меня он, и я понимаю, что смысла упорствовать дальше нет.

Мы вздыхаем, но остаемся при своем мнении. Да, сейчас Сергея не переспорить, но позже он сам убедится во всем. Теперь же нам надо выработать план действий на ближайшее время. Об этом я и говорю.

Никифорыч берет слово:

– Во-первых, постоянно быть на связи. Во-вторых, я считаю, что телохранитель должен быть не только у Саши, но и у каждого из нас. Понятное дело, кроме меня, так как я сам могу любого охранника голыми руками положить.

– Исключено, – говорит Сергей. – Мне ничего не угрожает, ведь преследуют Саню.

– А я вообще не при делах, – добавляет Маша Кокаинщица.

– Мы не можем быть уверены ни в том, ни в другом, – парирует Никифорыч и продолжает: но, в любом случае, мы должны постоянно находиться друг у друга на виду. Мои люди ведут расследование, и скоро мы найдем того, кто виновен. А до тех пор, пока это не случилось, очень рекомендую почаще созваниваться.

С этим все согласны.

– Значит, решено, – говорит теперь Сергей и дальше: созваниваемся, обедаем вместе, будим друг друга по утрам. Как пионеры.

Смеемся, а я спрашиваю Никифорыча:

– Слушай, а как там насчет банка? Могу я туда сегодня съездить?

Никифорыч без лишних разговоров звонит куда-то, быстро разговаривает, но после этого отвечает отрицательно.

– Сегодня никак, у них большая проверка.

Экстренное совещание подходит к концу, и мы начинаем собираться. Маша Кокаинщица провожает нас в лютую вьюгу, стараясь избежать мельчайшего с ней соприкосновения. Когда дверь «Троекурова» закрывается, Сергей спрашивает меня:

– Сань, прочитал начало моего романа?

– Чего? – удивляюсь я, но тут же вспоминаю о дискете, которая все еще покоится во внутреннем кармане моего пиджака.

– Забыл что ли? – говорит Сергей.

– Все, вспомнил, – отвечаю я и добавляю: напряженное время идет, просто вылетел из головы твой роман, если честно. Обещаю, сегодня или завтра обязательно посмотрю, что ты там написал.

– Обязательно, – повторяет мой друг, улыбается и говорит: очень хотелось бы узнать, что ты думаешь о нем.

На этом быстрая беседа в снегу завершается, и мы разъезжаемся в разные стороны. Всю дорогу до дома Вова молчит, стараясь сохранить максимальную концентрацию. Видимо, Никифорыч шепнул ему незаметно на ухо, что цена моей головы растет с каждой секундой в геометрической пропорции.

Когда мы заходим в подъезд, на улице начинает темнеть.