Текст книги "Белые медведи"

27

На настройку ноутбука ушло около двух часов, за которые я также успел поесть лапши быстрого приготовления, вымыть голову, почистить костюм и ботинки, купить у дилера грамм кокаина. Он привез мне его прямо на квартиру, взял деньги и протянул маленький целлофановый пакетик со словами: «Без бутора, все чисто». Я поверил дилеру, поэтому не стал вгонять в себя слоновью дозу, ограничившись двумя тонкими дорожками.

Пока ноздри немели, я смотрел федеральные новости, потом музыкальный канал. Любовался на сочные тела негритянских танцовщиц, одновременно листая журнал с кроссвордами. Ни одного ответа в голову не шло. Спустя полчаса после принятия дозы, я вернулся к делам, заметно поднакопив сил.

Сейчас у меня, наконец-то, получается открыть файл с писаниной Сергея, и я начинаю чтение.

«Примечание: Саня, я все-таки решил писать большую часть произведения в прошедшем времени. Так лучше и проще, я думаю. К тому же, идея со сказкой глупа, поэтому рассказываю все, как есть.

Роман (рабочее название: „Мелкий босс“).

Где-то далеко-далеко, в самом укромном и тихом месте мира, перьями несущих балок из земли растет гостиница. Она стоит на холме, окруженном древними елями, и когда дует ветер – они шепчут. Извилистая тропинка, ведущая к крыльцу, покрыта густым туманом. Иногда в утренней тишине можно услышать плеск рыбы в лесном озере, мирно разлившемся у подножия холма.

Само здание выглядит вполне обычно, ничего особенного в нем нет: два этажа, белые кирпичные стены, крыша без единой трещинки, да скрипучее кресло-качалка одиноко стоит на открытой веранде.

Хозяйка – пожилая женщина невысокого роста с седыми кудрявыми волосами и большой бородавкой на лбу у левого виска – дремала перед потухшим камином, когда дверь гостиницы распахнулась. На пороге стоял мужчина. О его внешности нам ничего неизвестно, но было ясно, что он находился в некоторой растерянности.

В одной руке гость держал помятую ветром розу, в другой – ничего. Его глаза испуганно бегали из стороны в сторону, челюсть слегка подрагивала. Он постоянно спрашивал, где находится, в то время как хозяйка вела его в номер. Он задавал вопросы, не останавливаясь, не прерываясь. Он был очень сильно напуган. Хозяйка чувствовала это и пыталась успокоить гостя, мягко держа того за руку.

Невозможно длинные ели за окном стучали ветвями в окно, когда мужчина вошел в номер. Там не было ничего лишнего: кровать с резными ножками, письменный стол, покрытый зеленым сукном, высокий шкаф для одежды и ванная комната с душевой кабинкой и новым керамическим унитазом. Пол был покрыт приятным на ощупь ковром светло-бордового цвета, на стенах висело несколько маленьких пейзажей, написанных рукой неизвестного автора. Из окна номера открывался обескураживающий вид на озеро, которое могло показаться огромным зеркалом, в котором отражалось синее небо с медленно плывущими перинами облаков.

Растрепанный мужчина решил сперва принять душ, а уже потом решать, что делать дальше. Он снял с себя всю одежду, ровно сложил ее на кровати и, держа под мышкой свежее полотенце, найденное в шкафу, отправился в ванную комнату. Вода обдала его мощной струей, отчего на коже появились мурашки, скорее приятные. Мужчина стоял, упершись ладонями в скользкий кафель, покрывавший стены, и наслаждался тем, как капли воды ласкали его черствую кожу.

В тот момент он вдруг осознал, что ничего нет. Ответ на вопрос „А что не так?“ был простым: „Ничего. Ровным счетом ничего“. Больше не было ни гостиницы, ни шепчущего снаружи леса, ни зеркального озера, ни прошлого/настоящего/будущего, ни его самого. В попытке убежать от собственной глупости, человек оказался у нее в плену, стоя под обжигающим потоком воды. Он оказался в пустоте.

Но нас не интересует его дальнейшая судьба. Скажу только, что этот мужчина навсегда остался жить в гостинице, стоящей на вершине холма. Каждый рискует рано или поздно оказаться там, и это самое страшное, что только можно себе представить: по коридорам слоняются потерянные люди, и имя им легион. В соседнем номере может жить Элвис Пресли или Хемингуэй, но от этого не станет легче: все постояльцы одинаковые (никакие). Получается однородная людская пена, добротно взбитая в блендере жизни.

Я уверен, судьба приготовила для меня именно такую участь. Совсем скоро и мой стук раздастся в холле ненавистной гостиницу, а добрая пожилая хозяйка (лучше называть ее Смертью) мило улыбнется и проводит в апартаменты. Смирение придет быстро, практически незаметно. Кому от этого станет лучше? Всем, кроме меня, разумеется.

Ты, дорогой читатель, сейчас думаешь, что я дурак, раз называю умиротворение бедой, но ты когда-нибудь поймешь, что это так. Дело тут не в возрасте, а в загнанности. Чем позже ты поймешь, что всю жизнь носишься по кругу, тем лучше. Вырваться из этой бесконечной гонки, значит попасть в ту пустоту, которую я кратко обрисовал выше. Поверь, это случится незаметно, понимание никогда не сваливается с небес на голову, оно постепенно проникает в душу, а потом и в мозг. Я уже чувствую ледяное дыхание прозрения за спиной, но прежде хочу рассказать историю.

Мое повествование не займет много времени у тебя, читатель, поэтому не выбрасывай книгу прямо сейчас, вникни в суть моих слов хотя бы чуть-чуть. Я не претендую на объективность или вселенскую мудрость, но могу сказать, что действительно знаю. Хочу, чтобы это знал и ты. Попивая дорогой кофе из чашки стоимостью в зарплату врача или учителя, я пишу эти строки не для того, чтобы перевернуть мир. Это было бы, по меньшей мере, глупо. Моя цель в другом: я хочу перевернуть тебя, читатель, и себя. Представь, что ты можешь стать другим после прочтения моей исповеди. Да, именно так я называю сие произведение. Мемуары – не то слово, мемуары пишут достойные люди, а публично исповедуются конченые грешники, как я.

Через всю жизнь я шел двойной разделительной полосой, сметая все на пути. Для меня не было запретных тем, невозможных средств, моральных преград, ведь только так возможно добиться того, чего желаешь. А я желал слишком многого, но забыл о самом главном. Что такое это главное? У меня есть один очень хороший друг. Думаю, отвечая на поставленный вопрос, он бы посоветовал искать информацию в Большой советской энциклопедии. Большинство других людей обратились бы к Библии, а я ищу ответы только в себе, смотрю на мир через увеличительное стекло своей души. Сегодня получается черно-белая нарезка из самых отвратительных картин, вчера все было по-другому. Вот в чем прелесть человека: мы можем менять себя, когда захотим. Не стоит забывать таких простых вещей, тогда жизнь становится намного проще.

Кто-то возразит мне словами, что жизнь не должна становиться проще, что это путь идиотов и слабаков, что я один из них. Да, я слаб, как и ты, дорогой читатель, как и все, кого ты знаешь и не знаешь. Понятия „сильный/слабый“ приобрели странное значение. Если умный, значит слабый; если глупый, значит сильный. Я не согласен. Перед глазами стоят тысячи примеров, когда слабость уберегала человека от опасностей, ошибок, необратимых поступков. Я сам всегда старался спрятаться за спинами других, более глупых, и только поэтому сейчас пишу этот роман. А те, кто оказались (только казались на самом деле) сильнее, кормят червей или получают инвалидное пособие. Так устроена жизнь, и я не хочу, чтобы положение вещей менялось.

Я хочу, чтобы менялся я. Хочу каждое утро подниматься из постели новым человеком, с новыми увлечениями, новыми устремлениями, новыми убеждениями, если угодно. Это не значит, что я собираюсь стонать на протяжении всего романа о молодости (кстати, я о ней ни капли не жалею) или корить наступающую старость, считая процесс увядания организма нечестным по отношению к себе и человечеству. Читатель, помни, я считаю свою скорую немощность, а впоследствии и смерть, абсолютно нормальным делом. Я не из тех, кто рыдает над календарями. Оставлю это удовольствие для одумавшихся циников и реалистов. Ваш покорный слуга сделан из иного теста.

Самая большая проблема – это посмотреть на мир другими глазами. Это называется узколобостью, с ней я теперь борюсь и пишу этот роман-исповедь. В нем я расскажу о своей жизни, но не словами ублюдка/извращенца, которым являлся, а языком другим. Все требует переосмысления, даже моя жизнь, и, поверьте, это не самолюбование или самобичевание, которым обыкновенно занимаются неудачники. Я же провожу подробный и почти объективный анализ: раскладываю все события по ячейкам, отслеживаю закономерности, ищу логические связи, а в конце поставлю самую жирную точку из всех, что ты когда-либо видел.

На этих страницах ты найдешь не так много слов обо мне, гораздо больше о тех, с кем я встречался, жил, существовал. Практически весь роман – это короткие зарисовки из реальной жизни, поданные с острым соусом моих умозаключений и комментариев. Если угодно, можно назвать эту книгу документальной, какими бы невероятными ни казались факты, описанные в ней. Клянусь, все так и было.

Начинать всегда сложно, поэтому лучше я сделаю это издалека, с общих фраз, характеризующих мое отношение к бытию. Я давно понял, что живу в мире гномов и великанов. Это две крайности, без которых нам никак не обойтись в рамках повествования. Мы можем пытаться не замечать той разницы, что царит повсюду, но так сделаем только хуже самим себе. Можем считать, что вообще ничего не происходит, и сидеть всю жизнь с газетой перед телевизором, души не чая в своем спокойном существовании. Можно даже быть счастливым. Но только это все не выход.

Много лет я считал себя великаном, способным смести любую преграду на пути к нужным целям. Для меня не было ни невозможных вещей, ни чего-то такого, что могло вывести меня из состояния духовного равновесия. Про таких людей говорят, будто они спокойны, как слоны. Ты, дорогой читатель, когда-нибудь видел, чтобы слон нервничал? Вот и я о том же.

Тяжелой поступью великана я ступал от одного достижения к другому, сея за собой гигантские разрушения, и не было разницы, кого они касались. Должен заметить, что так вел себя не только я, а еще много-много других людей. Я оказался одним из миллиона остервенело рвавшихся вверх голодных и недовольных, плевавших на все.

Как же ужасно было потом осознать, что я вовсе не великан, восседающий на победном троне из платины и бриллиантов, а всего лишь жалкий гном, упершийся лбом в стену тупика собственной ограниченности. И сколько бы крыльев не росло у меня за спиной, это были не крылья ангела, а искривление позвоночника, профессиональная болезнь дурака. Уязвленная мораль таким образом напоминала о себе.

В один прекрасный день все перевернулось с ног на голову: мы стали гномами и не прекращали биться о решетку нерушимой клетки, сотворенной нашими руками по случайности. Ах, если бы кто-нибудь лет двадцать назад сказал мне, что так случится! Я бы точно сделал выводы и принял меры, но, к сожалению, приходилось жить в неизвестности. Сейчас ее больше нет, сейчас я знаю все от начала до конца и готов поведать об этом миру.

Дело здесь не в заработанных деньгах, не в социальном положении вашего покорного слуги, а в отношении к людям, к чертовым людям, окружающим меня. Я никого не призываю быть правильным или добрым или жить по святым писаниям, просто всегда нужно быть готовым к последствиям. Дорогой читатель, будь уверен, они придут, несмотря ни на что. Последствия в самом тебе, если ты, конечно, не законченный чурбан. Так что эта книга хуже любой другой, потому что в ней нет ни капли морали. Просто я такой человек: мне наплевать.

Примечание: Как тебе начало? Я специально задал такой вызывающий тон вступлению, чтобы эпатировать читателя. Жду твоих впечатлений, Саша».

Вот значит как!

На моем лице появляется улыбка, потому что я снова перечитываю строчки про великанов и гномов. Сергей затеял неверную игру! Это долбаное вступление он написал специально для меня, сомнений нет и быть не может. Логика его поведения понятна: жажда денег испортила моего лучшего друга, он захотел прибрать весь наш бизнес под себя, отправив меня в длительный (безвозвратный) отпуск. При этом Сергей без малейшего сожаления убрал всех, кто был близок мне. А название «Мелкий босс»? Да, это же он просто издевается надо мной, смеется.

Но теперь наступает конец, я уверен. Если рассматривать жизнь как художественное произведение, то сейчас подошло время кульминации. До этого момента нити сюжета плелись, запутывались, расходились, но вот они наконец сошлись. В нашем блокбастере будет поистине голливудский финал, хэппи-энд. И никак иначе.

Я нахожу в холодильнике бутылку старой водки без этикетки, выпиваю сто граммов, затем заправляюсь еще одной дозой кокаина. Где-то здесь у меня спрятан пистолет. Ищу его, а найдя, прячу за пояс и вылетаю из квартиры. Я не вызвал такси (забыл), поэтому со всех ног бегу через сугробы к дороге ловить попутку. Вокруг темно, и мне приходится двигаться практически на ощупь. По ночам особенно четко чувствуешь нехватку мощности в фонарях, которых и так немного. Сегодня, по всей видимости, последний день.

28

Ночной город – это отдельная песня, особенно зимой. Свет фонарей кажется трассирующими лучами пулеметов, а горящие окна выстраиваются в невиданные узоры, превращая обычную поездку по ночным улицам в сказку. Особенно когда ты кричишь водителю ехать быстрее, и он подчиняется.

ВАЗ-2101 – очень специфичная машина. Сидя на переднем пассажирском сиденье, я упираюсь коленями в бардачок и тычусь макушкой в крышу. Автомобиль носит из стороны в сторону по обледенелой дороге, а водитель врубил на всю громкость магнитолу с Катей Огонек. Он крутит руль, словно тот вообще никак не зафиксирован, и очень дымно курит дешевую сигарету. От запаха меня начинает мутить.

Водитель кричит:

– Сильно торопишься? – он машет рукой и дальше: на следующем перекрестке пробка была, когда я сюда ехал.

Я проверяю пистолет за поясом и кричу в ответ:

– Да, сильно! Гони по встречке!

– Без надобности, – говорит водитель и, крепко зажав сигарету зубами, резко поворачивает направо. – Срежем дворами.

Успеваю схватиться свободной рукой за ручку двери, и тут начинается кошмар. «Срезать дворами» – значит растрясти все свои внутренности на кочках и ухабах, которыми изъедены любые маленькие улочки в городе. На каждом новом излете мне кажется, что сердце вместе с легкими прижимаются к задней стенке горла. Учитывая адский коктейль в моем желудке, велик шанс испачкать старую обивку машины. Стараюсь держать себя в руках.

За окном жирными струями брызжет из-под колес снег. Он орошает встречных пешеходов и дворовых собак, сбившихся в стаю у помойки. Псы, стоя на задних лапах, пытаются зубами вытащить липкие пакеты из бака, когда визг мотора заставляет их вздрогнуть. Готов биться об заклад, что для нашей машины в данную секунду лучше всего подходит термин «ужас, летящий на крыльях ночи». Случайная бабушка отскакивает, чуть ли не в сугроб, только завидев блеск наших фар, и машет вслед кулаком, когда мы обдаем ее очередной порцией колючих снежинок прямо в морщинистое лицо.

Мне очень нравится динамизм ситуации: создается впечатление, будто я – палач, несущийся по следу приговоренного преступника. Ядовитая ухмылка украшает мое лицо, и я ничего не могу с этим поделать: сижу и злорадно улыбаюсь, потирая ноющую грудь. Но теперь это боль радости, а не страдания.

– Мне тоже нравится погонять ночью, – кричит водитель и подскакивает на сиденье. Кажется, оно вот-вот сломается.

Я спрашиваю:

– Долго еще?

– Почти на месте, – отвечает водитель и сбавляет обороты.

Мы кое-как вписываемся в длинную арку, затем пересекаем еще один сквозной двор и останавливаемся. Наступает гудящая тишина, я слышу свое дыхание на фоне легкой вибрации окружающего мира. Отдаю деньги и выхожу на улицу. Словно попал в другое измерение: нет ни пения Кати Огонек, ни тяжелых басов и лязга двигателя, ни кашля водителя – все это сменилось на тихий ambient изолированной площадки перед подъездом.

Вместо того чтобы влететь на лестничную площадку с пистолетом наперевес и горящими глазами, я аккуратно ступаю по ступенькам, наслаждаясь каждой нотой в эхе моих шагов. По коже пробегают колючие иголочки тепла, исходящего от длинных батарей, которые раскинулись по стенам тонкой змеей.

Сергей живет на третьем этаже в громадных хоромах, сотворенных из трех квартир. Я много раз бывал у него, но так и не исследовал всех помещений. Он живет один, поэтому мне кажется, что некоторые, самые дальние, уголки его собственности давно покрылись толстым слоем пыли, хотя в квартире раз в три дня убирается домработница. Каждый месяц Сергей нанимает новую, когда наступает пресыщение сексуальными утехами со старой.

Я не убираю пальца с кнопки звонка, слышу, как гул разносится по всей квартире Сергея, и сжимаю рукоятку пистолета. Шагов не слышно. Предполагаю, что Сергея может не быть дома, поэтому звоню ему на мобильник. Не отвечает. Поразмыслив несколько секунд, я пинаю дверь ногой, а она распахивается без малейшего сопротивления. Сомнения закрадываются мне в душу, когда я переступаю порог дома Сергея.

И прямо в прихожей натыкаюсь на его труп. В помещении темно, я включаю свет и вижу, что вокруг шеи Сергея обмотана тонкая леска. Задушили, его задушили. Вся моя теория рухнула в один миг, как только я перевернул Сергея на спину: на груди у него была вырезано то же слово, что и у меня – «гном».

В полном недоумении я медленно сползаю на пол, роняя пистолет (позже я его подберу) и набирая номер Никифорыча одновременно. В трубке раздается его взволнованный голос.

– Что случилось? – без лишних прелюдий спрашивает Никифорыч.

– Я у Сергея, – говорю я. – Он мертв.

– Понял, – Никифорыч кладет трубку, а я остаюсь ждать.

Чтобы время шло быстрее, приходится занять себя осмотром помещения, но начинаю я с Сергея. Подхожу ближе, глаза трупа открыты. Они смотрят на меня и похожи на стекло. Все мышцы задубели, поэтому я с большим трудом добираюсь до внутреннего кармана пиджака, в котором лежит портмоне. Внутри покоятся толстая пачка денежных купюр, какие-то бумажки с телефонами и инициалами, старая фотография. На ней запечатлена моя сестра, широко улыбающаяся. На задней стороне снимка написано: «С любовью, Инна».

Эта новость будет посильнее всех остальных. Шокированный, я ищу в баре Сергея выпивку, опрокидывая бутылки и разливая их содержимое прямо на ковер. Руки трясутся, поэтому я отбрасываю идею налить алкоголь в стакан, хлебаю прямо из горла. Когда едкая жидкость попадает мне на лицо, в квартиру заходит Никифорыч и громко меня зовет. Я иду к нему прямо с бутылкой в руке, чуть шатаясь.

– Кошмар, – говорит Никифорыч, а я не понимаю, что он имеет в виду: меня или труп Сергея.

Мне кажется, что неплохо было бы позвонить в милицию, о чем я и говорю. Никифорыч отвечает:

– Ни в коем случае, – он мотает головой и объясняет: первый, на кого падет подозрение, это ты.

Я удивленно возмущаюсь, потом прикладываюсь к горлышку бутылки.

– Во-первых, ты обнаружил труп, неизвестно как проникнув в квартиру. Во-вторых, устроил здесь настоящий разгром.

– Я искал алкоголь, – оправдываюсь, но довод не кажется убедительным даже мне самому.

– Если ты искал чего-нибудь выпить, – отвечает Никифорыч и дальше: зачем было переворачивать весь дом вверх дном, а? Создается впечатление, что у тебя случился приступ немотивированной агрессии.

Внимательно смотрю на Никифорыча, а потом говорю:

– Я его не убивал.

Никифорыч ходит по квартире, осматривает любую мелочь, словно проводит расследование. Потом кричит мне из ванной:

– Понятное дело! Я только предполагаю возможную логику правоохранительных органов. В любом случае, мы пока никому ничего сообщать не будем. У Сергея же не было семьи? Кто заметит его исчезновение?

– Вроде, нет, – только и отвечаю я.

Везде следуя за Никифорычем, я теряю нить его рассуждений и не могу выбросить из головы фотографию Инны, найденную в портмоне Сергея. Неужели у них был роман или что-то наподобие этого? Как давно? И почему я узнал об этом, когда она попала в психушку, а он умер? Жизнь иногда преподносит чертовски неприятные сюрпризы.

Я киваю в ответ на доводы Никифорыча о том, что здесь произошло, и представляю Сергея и Инну гуляющими в обнимку по старому парку. Становится тошно, но не оттого, что у них были какие-то отношения, а оттого, что я мог, теоретически, помереть от старости, так ничего и не узнав. Представляю, как моя сестра и мой лучший друг провожают меня в последний путь, держась за руки. Почему было так сложно сказать мне? Просто сказать, чтобы я знал и не выглядел сейчас идиотом.

– Интересная фотография, – говорит Никифорыч, разглядывая снимок Инны, потом добавляет: и интересная подпись. Ты был в курсе?

Единственное, что я могу сделать в ответ – это тупо вертеть головой, пытаясь изобразить безразличие. Говорю:

– Они – взрослые люди: не было надобности сообщать мне. К тому же, это их личное дело.

– Все равно некрасиво получилось, – резюмирует Никифорыч. Уж он-то понимает, наверное, в каком я сейчас положении, поэтому не предпринимает попыток углубиться в тему отношений Инны и Сергея. Кому сейчас какая разница? Действительно.

Никифорыч осматривает рану на груди Сергея, что-то мычит себе под нос, затем поворачивается ко мне и говорит, что дело приняло совсем дурной оборот. Будто я этого не знал! Точка максимальной паршивости ситуации была пересечена много дней назад, я не сомневаюсь. Говорю, что мне плохо, и это на самом деле так. Похоже, следующий черед – мой. Воронка сузилась до невозможности, зажав мне голову в тиски. Решения проблем я не вижу: создается впечатление, что этот карлик всемогущ. Чувствую себя побежденным еще до главного сражения. Грубо говоря, мой противник провел отличную артподготовку, и теперь я нахожусь в окружении без средств обороны.

Ни о какой панике речи быть не может: паникуют обычно в других случаях. На душе у меня лишь смирение с участью, горечь. Черт возьми, я готов хоть сейчас залезть в петлю (даже без мыла!) и толкнуть ногой табуретку. Никифорыч, тем временем, звонит чистильщикам, которые давеча навели порядок в моей квартире. На этой неделе у парней заметно прибавилось работы, заключаю я, а Никифорыч говорит, что у него есть интересная информация. Обнадеживающие новости, с его слов.

– Мои люди вычислили место, откуда было совершено несанкционированное проникновение в твой компьютер, Саня, – говорит Никифорыч и протягивает мне скомканную бумажку. – Только не вздумай ездить туда один.

Мои руки берут бумажку, там мелким почерком написан неизвестный адрес. Я спрашиваю у Никифорыча, что это такое. В ответ:

– Дешевый компьютерный клуб, – Никифорыч пожимает плечами и продолжает: завтра съездим туда и опросим персонал, хотя, на мой взгляд, это гиблое дело. Концов не найти.

– Что же тогда делать? – обреченно говорю я.

– Пробиваем личность, которую Инна указала в письме, – отвечает Никифорыч и улыбается. – Думаю, нам даст больше именно этот путь, а компьютерный клуб проверим скорее для проформы.

Я делаю еще глоток из бутылки, затем начинаю собираться, подбираю с пола мобильник и отряхиваю пальто. На руках до сих пор ощущение мертвого тела, пружинистых мышц.

– Ладно, поехал я домой, – говорю я и спрашиваю: мое присутствие еще нужно?

– Нет, – отвечает Никифорыч. Его, кажется, больше волнует положение вещей в квартире, чем мое состояние. – Завтра созвонимся с самого утра и составим план дальнейших действий. Пока я не готов это обсудить.

– Договорились, – киваю я и дальше: слушай, можно взять твою машину?

– Бери, только там водитель, – брезгливо машет рукой Никифорыч и добавляет мне вслед: скажи ему, чтобы отдал тебе ключи и документы, а сам поднялся сюда. Мне нужна его помощь тоже.

– Угу, – мычу я уже на лестничной площадке.

На улице мороз задубел, поэтому мне приходится бегом перемещаться от двери подъезда до машины. Я даю указания водителю, потом сам сажусь за руль. Внутри теплого салона с кожаной обивкой и декорированной под дерево приборной панелью я чувствую себя намного спокойнее, чем где бы то ни было. Еду домой. Ночевать там я не собираюсь, просто решил забрать фотографии Инны, о которых она написала в своем письме. Интересно, что она имела в виду, говоря: «если все действительно плохо»?

В дороге я вспоминаю всех, кого не стало за последний месяц: сестру, Аркашу, Льва Соломоновича, Сергея. Да, можно сказать, что мы получаем по заслугам, но только если знать эти заслуги. Мы были не самыми лучшими людьми, факт. Но ведь разве это равносильно смерти?