Текст книги "Хранители тайны"

Предмет за предметом Малышев внимательно осматривал через лупу, пытаясь найти хоть какую улику. Ничего не обнаружив, подошёл к окну. На подоконнике чётко вырисовывалась часть следа от обуви большого размера. Видимо влезавший в окно человек, испачкал обувь в цветнике у окна, прежде чем влезть. Пошарив в своём саквояже, который следователь всё это время осмотра не выпускал из рук, и, не найдя нужной вещи, он порылся на столе, взяв линейку хотел было вернуться к окну, как заметил на углу стола бурые пятна, похожие на следы крови. «Необходимо попросить доктора проверить ни кровь ли это», – отметил для себя

Малышев, возвращаясь к окну. Он тщательно измерил отпечаток следа и сделав очередную пометку в своём блокноте вышел в коридор.

– Елизавета Александровна! Загляните, пожалуйста, в кабинет. Может быть, Вы заметите что то, чего ранее не было?

– О, боже, – воскликнула Елизавета, заглянув в проём двери, – Что это?!. Здесь всегда был идеальный порядок. Катя после занятий тщательно прибиралась. Не понимаю, что это может значить?

– А. значить это может только то, Елизавета Александровна, что кто – то, что – то искал. В кабинете хранились, какие – либо ценности?

– Нет, никогда. Если только принадлежащие Жаку, но мне это не известно.

Малышев тщательно осмотрел цветник перед окном. В рыхлой земле чётко отпечатались следы влезающего в окно человека, но ещё более глубокие следы оставил человек выпрыгнувший из окна кабинета. Он измерил следы и, записав в блокнот измерения, зарисовал схему расположения следов. Замазка на одном из стекол рамы отсутствовала, это говорило, что незваный гость сумел открыть задвижку без шума, выставив предварительно одно из стекол.

Малышев ещё какое – то время осматривал прилегающую к дому территорию, а затем вернулся в дом.

…Малышев тщательно осмотрел цветник перед окном…

– Елизавета Александровна, где я могу расположиться для работы и опроса свидетелей? Меня вполне бы устроил кабинет, если немного передвинуть стол. Вы не возражаете?

– Да, да, пожалуйста. Я пришлю «человека» прибраться.

– Нет, нет! Мы с унтер-офицером сами всё соберём, это может быть полезным для следствия. Елизавета Александровна, мне необходимо официально побеседовать со всеми, кто в эту ночь находился в доме после ужина до того момента, когда было обнаружено тело горничной, вернее труп. С Вами я так же должен поговорить официально, так заведено, это Вас совсем не затруднит, всего несколько вопросов. Прошу всех собрать здесь в коридоре, ну, скажем, через полчаса. Я думаю, к этому времени доктор закончит свою работу. Надеюсь, её результаты помогут следствию.

Елизавету полицейский пригласил в кабинет первой. Стол был передвинут на середину комнаты, за столом, в кресле, лицом к двери сидел Малышев. Перед столом, на некотором расстоянии, был приготовлен стул, на который следователь попросил присесть хозяйку дома.

– Уважаемая Елизавета Александровна, конечно, мои действия для Вас необычны, скорее неприятны, но зато это избавляет Вас от многих хлопот, в том числе от посещения моего кабинета в Дорогобужском суде. Елизавета Александровна, так кто же находился в доме с того времени как завершился ужин и до момента, когда была обнаружена убитая горничная?

– Была, разумеется, я, сестра Анна, маленький Митя, сын Кати, то есть, горничной, – Лиза достала из рукава кружевной платок и вытерла проступившие слёзы, – Кухарка Глафира, её комната в другом крыле дома, Жак гувернёр – учитель Мити и всё, более никого не было.

– Скажите, Вам известно полное имя гувернёра?

– Да, его имя Жак Поль Бертье. Я проверила его бумаги. Ему даны хорошие рекомендации, он образован, воспитан и по своему уровню знаний способен на большее чем обучать детей.

– Он объяснил Вам причину приезда сюда, извините в глушь, чтобы обучать ребёнка простолюдинки. Странное решение образованного дворянина. Вам не кажется?..

– Да, Иван Борисович, мне известна причина. Господин Ширковски, он рекомендовал нам этого молодого человека. Так вот, Станислав Ширковски рассказал, что Бертье прибыл в Санкт-Петербург по заданию редакции одной из французских газет. Но случилась беда: юношу во время плавания, а затем и в столице, воры оставили без средств к существованию. Поэтому он нанялся матросом на барку, а затем к нам, чтобы скопить денег и вернуться во Францию.

– Всё это, как я понимаю, поляк узнал со слов самого юноши?..

– Да конечно, но ему можно доверять. Юноша хорошо воспитан, образован, положительный во всех отношениях. Кроме прочего ему не откажешь в благородстве и дворянской чести.

– Я понял, что Вы, Елизавета Александровна, питаете тёплые чувства к французу и склонны ему доверять. Может быть это и так. Вы меня почти убедили.

– Возможно ли ему при его теперешнем жаловании накопить средств, ни бедствовал ли он?

– Да, вполне. Мы ему хорошо платим.

– А, что горничная она без мужа воспитывает сына

– Нет, нет, её муж помощник управляющего, Щербаков Ефим.

– Он был в эту ночь в доме?

– Нет, Ефим в настоящее время следит за работами по ремонту моста через Днепр у Казаринова брода. Мост после разлива реки восстанавливается совместными усилиями крестьян и помещиков.

– В имении имеется сторож?

– Да, Кузьма, Кузьма Михайлов.

– Он сторожит в ночное время?

– Да, конечно. И я вам скажу очень ответственный и добросовестный. Я его к вам позову.

– Да, что он может сказать?.. Хотя пришлите его. Возможно, он поможет что – то прояснить. Скажите, у убитой были враги? Если не враги, то скажем завистники? Убивают в порыве ревности, такое часто встречалось в моей практике. У Вас есть какие – либо мысли по этому поводу?

– Что Вы! Катя совершенно безобидный и добрый человек. У неё просто не могло быть ни только врагов, но даже недоброжелателей. Катя любит своего мужа, любила… – на глазах Лизы навернулись слёзы, – Я точно знаю, она не давала ни малейшего повода для ревности, – произнесла она, всхлипывая, уткнувшись в кружевной носовой платок.

– У горничной, в её семье, могли быть значительные денежные сбережения или драгоценности, на которые мог соблазниться преступник.

– Некоторые сбережения имеются, но они находятся в народном банке. Небольшая сумма хранится у меня. Возможно какая – то сумма могла быть у Кати.

– На этом Елизавета Александровна мои вопросы закончились. Как видите, это Вас не затруднило. Неплохо бы ещё поговорить с Анной, – Малышев немного замялся, – Александровной, возможно, она что – то заметила.

Айза вспомнила странную просьбу Анны «Избавить её от общения со следователем».

– Знаете, господин следователь, Анна заболела. Со вчерашнего дня лежит в постели. Застудила горло и совсем не может говорить. Я её поспрашиваю, и если у неё будет сообщить то, что может Вас заинтересовать, я обязательно вам сообщу. Но думаю вряд ли она что – то видела, – произнесла она, испытывая досаду и неловкость из-за своей вынужденной лжи.

– Благодарю за помощь, Елизавета Александровна, я Вас более своими вопросами беспокоить не буду.

В кабинет вошёл доктор. Следователь подождал пока за Елизаветой закроется дверь и, вписав результаты допроса в свою записную книжицу, посмотрел на доктора в ожидании…

– Ну, что скажу я вам, не всё так просто. След на шее трупа не настолько выражен, чтобы смерть могла наступить от удушения. Как я вам уже говорил шарфом, именно этим шарфом, очень трудно совершить удушение, возможно только лишить на какое-то время сознания, если конечно преступник ни обладает недюжинной силой.

– От чего же, по– Вашему, доктор, могла наступить смерть?

– Смерть наступила от удара в левый висок, каким– либо предметом. Проломлена височная кость.

– Доктор взгляните на угол стола здесь, пятно похожее на кровь.

Доктор вынул из своего саквояжа пузырек и набрав из него жидкость в пипетку капнул на пятно. Затем рассмотрев через лупу результат реакции уверенно произнёс:

– Да, это кровь. Ну что же это облегчает Вам задачу. Убийства могло не быть. Покойная могла споткнуться и удариться об угол стола, форма раны вполне это подтверждает.

– Вы правы доктор, не всё так просто, как кажется. Вопросов стало больше. Как увязать версию с несчастным случаем и факт попытки удушения… А, разбросанные по кабинету бумаги и вещи… А, открытое окно и следы… А, исчезновение француза… Не всё так просто, не всё.

– При осмотре я обнаружил под ногтями убитой частички кожи. Она наверняка сопротивлялась преступнику и на его лице и на руках могли остаться, наверняка остались, царапины. Это может помочь следствию.

– Или на её. – добавил Малышев и продолжил записывать результаты следствия и сказанное доктором в записную книжку.

– Вы, Иван Борисович, правы, я тоже допускаю, что убийцей могла быть женщина.

Вошёл Охрипенко со стопкой книг и брошюр. Вот, господин следователь, по Вашей просьбе осмотрел комнату француза и обнаружил вот это.

– Книги?

– Не просто книги. Это запрещённая литература. Учитель-то оказывается политический преступник!

– Ты, унтер, не руби с плеча да сгоряча. Еже ли человек интересуется такой литературой, он может лишь только подозреваться в политическом пристрастии.

– Господин следователь, разрешите мне поприсутствовать, я не буду мешать следствию. Аль лутче удалитца?

– Нет, от чего же, ты не помешаешь. Может даже потребуется твоё участие. Кстати, пригласи-ка кухарку, то бишь, запамятовал, как её по имени, она должна ожидать в коридоре.

Вслед за жандармом вошла женщина лет тридцати статная с правильными чертами лица, слегка располневшая, но это не портило общее положительное впечатление от её внешности. На ней был одет сверкающий белизной накрахмаленный фартук, который, видимо, она одела по этому случаю. Кухарка задержалась у двери и в ожидании посмотрела на следователя.

– Назовите себя, – заметив некоторое замешательство кухарки, Малышев добавил, – Ваше имя.

– Глаша я… Глафира.

– Назовите полностью, фамилию, имя, отчество.

– Глафира Пантелеевна Миронова, мещанка.

– Вы обнаружили труп горничной?

– Да, так и есть, я, господин следователь. На кухню в слезах вбежал её сынишка, Митя. «Тётя Глаша, иди разбуди маму, она не просыпается. Я её тряс, тряс, а она всё равно не просыпается». Когда вошла, увидела… Вы знаете что… Ой страсть господня. Царство ей небесное. Кому мог помешать этот агнец божий. Безобидная ведь женщина. – и кухарка искренне расплакалась, уткнувшись в большой цветастый носовой платок, вынутый из кармана фартука.

– Расскажите, что Вы видели или слышали в эту прошедшую ночь, – и, придав голосу ещё большую строгость, добавил, – За сокрытие фактов вы несёте ответственность перед правосудием и перед богом.

– Что я могла видеть? перемыла посуду, прибралась в кухне, наработалась за день, устала. Ушла к себе в коморку и уснула. Ни чего не видела и не слышала, господин следователь, перед богом клянусь.

– Что Вы, Глафира Пантелеевна, можете рассказать об отношениях убитой с мужем. Бил ли он ее, ревновал ли?

– Да что Вы он в нёй души не чаял. Столь подарков надарил. Не было такого, не было и не могло быть. Представить не могу, что с Ефимом будет, с мужем ёйным, когда узнает.

– Можете идти к себе, если вспомните что, немедленно сообщите.

– Нечего, совсем нечего мне вспоминать. Ничегошеньки не видела и не слышала.

– Ну, идите, идите, но просьба не покидать усадьбу до конца следствия.

Вошёл управляющий. Поприветствовал всех присутствующих персонально, сопровождая приветствие лёгким поклоном.

– Я так понимаю – Вы управляющий, – Малышев заглянул в свои записи, – Владимир Семёнович? Я не ошибаюсь?

– Верно, так.

– Скажите, Владимир Семёнович, имеются ли у Вас какие-либо предположения по поводу случившегося.

– Ума не приложу. Никак это не укладывается в моей голове, До конца не верил, пока ни увидел её мёртвую. Сказать мне нечего. Я в эту ночь в имении не был. На три дни задержался в Смоленске по делам, поэтому, никаких предположений не имею.

– Вот так доктор остаётся разыскать француза и тогда может что прояснится, – с озабоченным видом произнёс Малышев и вновь обратился к управляющему, – Скажите, возможно, такое, что Ефим Щербаков мог убить свою жену? Ну, скажем случайно. Мог толкнуть, она ударилась о какой-то предмет?..

– Нет. Такое и представить– то невозможно. Тем более он этого и не мог сделать. Он был вместе со мной в Смоленске. Мы возвратились сегодня, и я его направил проверить, как идут работы по ремонту моста разрушенного весенним паводком. Еже – ли есть необходимость, я пошлю за ним человека, – не получив распоряжения, после некоторой паузы, посмотрел сначала на доктора, а затем на следователя, – Господа хорошие, у меня вопрос, могу – ли я уже распорядиться по поводу подготовки похорон?

– Да, да, конечно. Доктор закончил осмотр и пришёл к определённому выводу.

– Значиться убийство.

– Ну, почему, возможно несчастный случай. Что вернее покажет следствие.

– Требуется моя помощь или я могу идти?

– Да, Вы нам очень помогли. На одного подозреваемого стало меньше.

Когда дверь за управляющим закрылась, доктор с недоумением посмотрел на Малышева,

– Что кроме француза у Вас определились ещё другие подозреваемые?

– Да доктор и не один. Во-первых, не списываю со счетов кухарку. Во-вторых, когда мы обедали в гостиной, я слышал довольно громкий голос второй хозяйки усадьбы, отдающей распоряжения по дому. А, этот факт не увязывается с тем, что говорила Елизавета Александровна. Но, всё ж в большей степени я склоняюсь к французу. А, ведь интересное дельце образовалось, а то я как – то в последнее время заскучал, знаете – ли.

– Можна зайтить?

Дверь медленно отворилась, и в кабинет робко протиснулся старик, сплошь обросший бородой. Когда он стянул с головы что – то вроде папахи или суконного колпака, длинные волосы на его голове ещё сильнее растрепались, и следователь не вольно подумал: «Ну, вот, и леший к нам заглянул. Его – то нам и не хватало».

– Смелее, дед. Проходи, садись. Есть серьёзный разговор, – Малышев понял, что хозяйка дома, как обещала, прислала к нему сторожа.

– Сяду, пачаму ни сесь. Разгавор сурьёзный эта харашо. Тока б посля этава разгавору ни аказатца бы у кандалах.

– Нет, дед тебе опасаться нечего. Разговор пойдёт не о тебе. Ты дед сторожил в эту ночь?

– Тык я завсегда старажу, кажду ношчь.

– Это хорошо, что ты охранял усадьбу, важное дело делаешь. Но сторожить можно по-разному. Может быть, прошёлся, постучал своей колотушкой, да и на бочок, где – ни будь, в укромном уголочке. А, дед?

– Как можна, барин, заснуть. Да, и не смогу я ношчью – то саснуть. Привычка. Захател бы, но ни соснул. Ни в жизь ни соснул бы.

– Для тебя я не барин. Называй меня, гражданин следователь. Если не спал, скажи, не видел ли ты кого в эту ночь входящего в дом или выходящего из дома барского?

– Чаво ни видал, таво ни видал. Нихто у барский дом ни захадил. Вот те крест, – и сторож перекрестился.

– А, выходил ли кто?

– Тык, как жить он мог выйтить ежиль ни захадил?

– Ты, дед, видимо запамятовал? Француз разве ж ни выходил?

– Так, то ж учител, соусем друго дело. Учтел ён кажное воскрясення с зорькой отправлятца на охоту. Ды, тольки, какой с няво ахотник. За усё эта уремя дажить зайчишку иль птаху, какую, ни подстреллил. Уот помешик сусед наш, так уот тот дяйствителна охотник. А хранцуз… и то прауда, выходил.

– В котором часу это было, дед?

– Дык, я энтих часов ни понимаю, мине уремя природа матушка кажить.

– Ну и когда он вышел по твоему времени?

– Дык тольки зорька засвятилась, тык он и вышил с ружжом да с торбой чрез плячо, шоб значить дитчь складать, смех да и тольки.

– Может ещё, кто выходил, а?

– Не… Чаво ни видал таво ни видал.

– Ну, всё, дед, можешь идти. Пора уж приступать тебе к охране. Смеркается уже.

– Чаво ни видал таво ни видал. Ни хто с чужих в барский дом ни заходил. В том мой крест, – и сторож перекрестился.

Не успели следователь с доктором выкурить по папиросе, как дверь распахнулась.

– Ни жалал я таврить, но скажу. Мине расказали про смертоубийство. Тык развя ж могу я молшать? Таку хорошу бабу сгубил ирод!

– Ты про кого, дед?

– Один щеловек приходил ношчью. В дом зайшол в саму полнощ. И я скажу верно, я яво узнал. Петька Кадашов эта. Ён щастенько к паварихи по ношчам шастат. А веть жанат, и детки. Двоя у яво. Павариха ана баба халастая, свабодная, тык, и то нехарашо. А, Петька, кабель нищастивай – ён убивец, ён можить. По ём дауно тюрьма плачить.

– Ну, и когда он вышел?

– Шоб выходил, ирад, ни видал. Покуда я сторожил, ни выходил. Можить посля. Как бабы каров подоють, так и канец маей работи, и я йду к сябе у избушку. Боля мине неча сказать. Прощевайте гаспада харошии.

Дед вышел бормоча:

– Каку бабу сгубил, ирад. Каку бабу. Упакой госпади её душу. Сарствие ёй небаесно… Извярг…

– Вот, доктор, и ещё один подозреваемый.

– Вполне с Вами согласен, и я думаю, самый наиглавнейший.

– Посмотрим, посмотрим… А, кухарка – то какова. Похоже прямая соучастница. Унтер, приведи-ка ко мне эту фурию притворную.

– Сей минут, доставлю.

Унтер Охрипенко возвратился, ведя перед собой кухарку.

– Ну, что Глафира Пантелеевна, садись поудобнее на стульчик, будем разговаривать.

– Да, что уж там, я постою, я привычна.

– Садись тебе сказано. Охрипенко ухватил её за локоть и силой усадил на стул.

Видя такое обращение Глафира заметно занервничала.

– Ну, Глафира, рассказывай, что в действительности происходило в эту ночь. Только не лги, как в прошлый раз. За лживые, умышленно лживые, ложные показания следствию и суду тебя ждёт тюрьма, Глаша. Слушаю…

– Я всё рассказала мне нечего добавить.

Малышев вышел из-за стола, встал за спиной кухарки, наклонился и прошептал ей на ухо.

– Расскажи Глаша, как вы со своим полюбовником убивали горничную Екатерину Щербакову.

Услышав эти слова, Глафира вздрогнула всем телом и запричитала:

– Я не убивала, я не убивала, богом клянусь, я не убивала и не ведаю, поверьте мне, не знаю ничего об этом!

– Почему я должен верить тебе, Глаша, после того, как ты нас уже однажды обманула.

– Кадышев всё время находился в твоей комнате или отлучался хотя бы ненадолго. Ну, говори!.. – Малышев повысил голос до крика, – Ты будешь рассказывать!?. Или следствию считать тебя убийцей!?.

– Не выходил, господин следователь, не выходил, вот те крест, не выходил.

– Хватит креститься. Мы уже поняли цену твоему кресту. Когда Кадышев ушёл от тебя?

– На рассвете.

– Ты проводила его до выхода из дома?

– Нет. Я очень хотела спать. Сказала ему, что ключи в двери, что запирать не нужно, так как уже скоро доярка должна принести молоко для барынь.

– А, вот сторож сказал, что Кадышев не выходил по – утру из дома.

– Что скажешь?..

– Ушёл. Точно ушёл. Дед Филипп мог задремать и не заметил его.

– Как ты можешь утверждать, что он ушёл, если ты его не провожала?.. Я, Глафира, склонен сомневаться в правдивости твоих слов.

– Я слышала, как он затворил дверь. И потом он никогда не задерживался, остерегался, что его увидят барыни. А, ещё пуще боялся Ефима. Они давно друг с дружкой не в ладах.

– Ну, допустим. Тебе известно о каких – либо денежных накоплениях убитой?

– Да, известно, мы не скрывали друг от друга ничего. Но я не убивала. Поверьте мне, прошу Вас я не убивала.

– Ты знала, где горничная хранила деньги?

– Да, знала. В сундучке, ключик от которого она носила на шее рядом с крестиком.

– Но я не убивала и не воровала. Они пропали?.. Их нет?.. Вы проверьте, может быть, они там.

– Унтер, осмотрите комнату более тщательно. Наступила напряжённая тишина в ожидании результатов.

Охрипенко отсутствовал недолго.

– Ключ не понадобился, сундучок не заперт, но я ничего в нём не обнаружил. По тому, как в нём всё переворошено, деньги, если они там были, – он склонился к самому лицу кухарки, – Украли.

– А, у тебя много ль денег?

– Откель много? Есть немного, господин следователь, на чёрный день.

– И где же ты их хранишь? Говори. Мы в любом случае найдём при обыске.

– Так, под периной.

Следователь поднял с пола валявшийся листок и на чистой от записей стороне что-то написал. После чего передал его жандарму. Охрипенко удалился.

Малышев достал портсигар, раскурил папиросу и, подойдя к окну, стал разглядывать установленных на парадном крыльце изготовленных из гипса львов, у которых от времени отвалились хвосты. Потемневшие, местами покрытые лишайником они походили на поросят, прилёгших на тёплые прогретые солнцем доски.

Вошёл унтер и положил на стол два небольших свёртка.

– Вот это я обнаружил, как она и сказала, под периной, а вот это за иконой.

– Здесь деньги, – Малышев показал на первый свёрток, – А, в этом узелке что?

– Так, тож деньги.

– Почему же ты не сказала нам про них?

– Так, запамятовала, такое не кажду ночь случается.

– Ну, и много ли здесь денег.

– Не помню. Давно ложила туда.

– Ну, может быть, помнишь, приблизительно, какая сумма, какими ассигнациями?

– Я сказываю, давно это было, запамятовала.

Малышев развязал узелок. В нём оказались сложенные вдвое двадцатирублёвые ассигнации. Малышев пересчитал.

– Одиннадцать. И ты, Глафира Пантелеевна, это запамятовала?.. Гражданка Миронова Глафира Пантелеевна, Вы подлежите аресту по подозрению в убийстве горничной Екатерины Щербаковой и будете помещены в земскую тюрьму Дорогобужского уезда вплоть до решения суда. Унтер, арестованная в вашем распоряжении. Доставите её в Дорогобуж и поместите в одиночную камеру, соответствующую бумагу я оформлю по приезде к себе в следственный отдел. Кроме этого необходимо объявите в розыск ещё двух подозреваемых: местного крестьянина Петра Кадышева и этого француза Жака Поля Бертье. Перед отъездом поспрашивай о них старосту, меня интересует всё, что касается их образа жизни и поведения.

После этих распоряжений следователь направился в гостиную. Елизавета с нетерпением ожидала результатов расследования.

– Елизавета Александровна, сообщаю, что предварительное следствие на месте преступления завершено, и будет продолжено по месту моей службы.

– Иван Борисович, могу ли я поинтересоваться о результатах?

– Прежде чем ответить я хотел бы кое – что уточнить. Вам известно, что к кухарке похаживает некто Кадышев, из деревенских?

– Да мене стало это известно некоторое время назад, и я ей категорически запретила пускать в дом этого распутника, мягко сказать.

– Так вот, Елизавета Александровна, этой ночью этот, как вы говорите, распутник, был у неё. Кухарку я распорядился взять под стражу, вплоть до решения суда. Сожалению, но Вам придётся найти себе другую прислугу, очень сожалею. Следственная группа отбывает. Не имею нужды Вас более беспокоить.

– Куда же вы на ночь глядя!? Дорога дальняя, хорошо, если к рассвету доберётесь до места.

– Нам не привыкать, Елизавета Александровна, и в ночь, и в дождь, и в снегопад, и в мороз, и в слякоть, такая наша служба.

Малышев, конечно, приврал, он не очень – то любил выезжать на место преступления в непогоду, а посылал зачастую своего помощника. Но, как было не покрасоваться перед такой милой дамой.

– Откушайте хотя бы на дорожку. Кухарка успела приготовить ужин, и я заверяю Вас, Иван Борисович, в последний раз. Здесь ей не быть, как бы всё ни закончилось.

Вошли доктор и унтер.

– Господин следователь, староста в отлучке, будет поздно, мне придется заночевать. Надеюсь, хозяева усадьбы предоставят мне завтра подводу, чтобы доставить задержанную в Дорогобуж? – Охрипенко выжидающе посмотрел на Елизавету.

– Непременно, не беспокойтесь. И подводу и человека. Ну, так что решили, господа?

– Доктор, Елизавета Александровна предлагает заночевать в усадьбе. Что скажите?

– С превеликим удовольствием предпочту провести ночь в тёплой постели многочасовой тряске в карете.

– Господа, прошу к столу, откушать, чем богаты, – Лиза показала рукой на стулья у стола.

– Я, честно сказать, зверски проголодался, – и доктор поспешил к столу.

– Подозреваемая не сбежит, пока мы здесь?

– Ни в коем разе, Господин следователь. Я её в кладовую временно поместил и замок навесил, – Охрипенко показал большой кованый ключ.

– Да, из-под такого замка точно не сбежит.

Малышев остался доволен расторопностью и исполнительностью жандарма проявленные им во время следствия. Тем это удивительнее, что его отношения с жандармерией не складывались с самого его назначения в уезд.

Сытые, отдохнувшие, прибывающие в хорошем настроении, ещё более приподнятом доброй чаркой вина, доктор и следователь, покачиваясь в коляске, делились воспоминаниями о своей молодости, учёбе в гимназии, а затем в университете, о первых любовных приключениях, разочарованиях, успехах и о многом-многом другом, что успело произойти в их жизни. Но лишь только беседа прерывалась, мысли Малышева возвращались к обстоятельствам расследуемого преступления. Из нескольких версий он пытался выбрать и взять за основу ту единственную, которую затем подтверждать уликами, свидетельскими показаниями и признаниями подозреваемых. Так и не определившись, он не заметил, как задремал.

– Иван Борисович, – вывел его из дрёмы голос доктора, – Я Вам сообщил, что под ногтями убитой обнаружены фрагменты человеческой кожи, но утверждать это наверняка можно только после обследования взятой мною «культуры» в лаборатории. И только тогда, основываясь на этом факте, можно предположить, что на руках или на лице преступника могли остаться царапины.

– Да, это важно, – произнёс Малышев, вновь погружаясь в свои мысли.

При подъезде к Холму из придорожных кустов неожиданно выбежал человек и преградил путь карете. Кучер хотел было его обругать «почём мать родила», но передумал, когда узнал в нём односельчанина Петра Кадышева.

– Вота Вам и бяглец, гаспада хороший! – громко выкрикнул кучер в сторону людей, сидящих в карете, – Сам явилси не запылилси!

– Извиняйте, добры люди, обшибся. Вижу, карета някрасовских барынь, хател упросить подвезь до Дарагабужу, – произнёс Кадышев, подойдя к карете.

Малышев вылез из кареты и, разминая ноги, стал изучающе разглядывать стоящего перед ним человека. «По виду крестьянин; небрит, не стрижен, одет в простую холщёвую рубаху и в такие же штаны, ноги обуты в лапти и онучи, обмотанные бечёвками. Заметно волнуется, часто моргая и непроизвольно поворачивая голову то в мою сторону то в сторону кучера. Обычно это свойственно провинившимся в чём то людям».

– Кто ж ты такой будешь? – спросил он мужика, пытаясь изобразить полнейшее равнодушие.

– Так, то ж Пятро Кадышев. Энто тот, кто от Вас сбёг, – встрял в разговор кучер, очень довольный своей осведомлённостью.

«Да, в нашей стороне секретов не бывает», – сделал для себя вывод Малышев.

– Кадышев? – уже с нескрываемым интересом произнёс следователь, – По каким таким делам? Какая необходимость тебе ехать в Дорогобуж?

– В участык мине хачу рассказать шо пройзошло в прошлу, нет в позапрошлу ночь в някрасовской усадьби.

– Выходит нам по пути. Мы как раз направляемся туда. Садись рядом с кучером. Подбросим до места и платы не возьмём, – пошутил Малышев, обрадованный такой удачей.

Перед дверью в свой кабинет Малышев попросил Кадышева присесть на скамью в коридоре, а сам вошёл в кабинет и от самой двери поспешил обратиться к своему помощнику, который при виде его вытянулся в струнку, ожидая приказаний

– Андрей, – у следователя с молодым человеком с самого назначения юноши помощником следователя сложились вполне дружеские и доверительные отношения, что совсем не свойственно для государственных служащих Российской империи, – Позвони в тюрьму, чтобы прислали конвоира для сопровождения задержанного, он ожидает в коридоре. Кстати, Пригласи-ка его для беседы.

Кадышев, уже ожидая в коридоре и видя, как сновали служащие из двери в дверь, понял, что разговор будет с тем с кем надо.

– Ну, рассказывай, кто ты, что имеешь сообщить следствию?

– Пётр Фёдорыч Кадышов, крестьянин, православный, жаву у деяревне Шалухино, имею жану и двух дитёв. Имею сабщить. Позапрошлу ночь я прийшёл к сваей полюбовнитцы Глаше, в усадьбу в Някрасово, в барский дом, значить, к кухарки ихняй. Сбираясь от нёй ухадить, пад утра, и выйдя у каридор, заметил хранцуза идущаго к выхаду. Я конешна спрятылси за вугол. Храцуз, пдодыйдя к дверям схотел йих аткрыть, но яны сказались запёртыми. Я низаметна вярнулси у комнату к Глашки перяждать, коды хранцуз уйдёть, а заадно и двери отопрёть. Коды услыхал, што за хранцузым закроылися двери и, собраушись выхадить, удруг услыхал голас хазяйки. Она с кем – та тиха разгаваривала. Тольки усё утихло, как назло, у каридори опять послышалися шаги. Я выждал с пол – часа. Ряшился выйтить, ну, и тута чёрт и папутал. Падумыл я праверить ти запярты ли двери у комнатах, у хранцуза и рядым у кабинете. Я толкнул двери у кабинет, йоны приткрылися и вот тута, я вам скажу, такое видить не приведи господь. Тольки я отворил двери, как в открытае вакно выскачил человек, а на палу я увядал Катерину, горнишную. Я спробовал с нёй загаварить, но яна была без сазнання и тольки тяжало и щасто – щасто дышала. Я было бросился будить хозяв, но подумав, а шо я им скажу, почаму я здеся, почаму у кабинете, и шо я тута делал. Тем боле, коды я припаднямал галаву Кати, пытаясь привесь яё у сазнанне, испачкался у крови. Как я мог бы оправдатца. Кароча гаваря, спужалси и поспяшил к выхаду. Приоткрыв двери, выглянул на вулицу. Совсем рассвяло. Во дворе стораж бяседовал о чём – та с бабыми. Пу, мине понямаяте выходить была ни сподручна. Мяня сразу бы заметили и признали бы. И я вярнулси у кабинет, выляз черяз вакно и побёг к сабе у дярёвню, а коды по дярёвни разнёсси слух, што убили Катерину, и жандармы приехали, сабрал я узялок с ядой и пустилси у бяга у ближайший лес. Заночувал у шалаше, каторый сыскал у глубине леса. То мужики состроили, што гнали дёгать из бярёзовых чурак.

Малышев внимательно слушал не пытаясь прерывать, Услышав слова Кадышева «вот и усё боле неча сказывать», спросил.

– Узнал ли ты того кто выпрыгнул в окно, ни француз ли это был?

– Правду скажу, незнакомый эта мине человек и по одёже нездешний, ня наш. С хранцузам схож, но у плячах на многа ширша. Правда я яво тольки со спины и видал. А потом у хранцуза сапаги с такими высокими галянишшами никоды ни видал.

– Ну, скажи, только честно, раз уж решил всё рассказать, порылся в столе да в шкафу?

– Ни, поели такога страху, ни до таво було.

– А, как же разбросанные по полубумаги да вещи?

– Я, коды Катерину – то увидал, так мине до другога ни какога интересу ни було. Коды тольки стал поднимать иё, што б отнесь у кравать, тольки тады и увядал эти бамаги.

– Почему вдруг решил отнести горничную?

– Жаль стало оставлять иё на халодным палу. Хараша баба була.

– Ты. ещё кое – что упустил в своём рассказе. Про сундук забыл. Нашёл – ли в нём что?