Текст книги "Танки генерала Брусилова"

Глава вторая

В следующем походе адмирал направился к уютной питерской гавани у Забалканского проспекта, где не могло штормить столь сильно, как в обществе Брусилова и Берга. Прославленный академик Дмитрий Иванович Менделеев, которого злая молва считала одним из изобретателей современного рецепта водки, горячительным зельем не злоупотреблял в силу почтенного возраста.

– Степан Осипович! Наконец-то уважили! – строгий и солидный химик, метролог, математик, демограф, философ, экономист, путешественник, аэронавт, ниспровергающий широтой своих интересов любые домыслы об ограниченности человеческого интеллекта, с удовольствием встретил старого товарища, перед которым не нужно держать мину академического величия. – Проходите, дорогой. Как там наш «Ермак», ходит?

– Куда ж ему деться-то, – ответствовал Макаров, сдавая шинель на попечение кому-то из прислуги. – Любой проект с вашим участием непременно обречен на успех.

Обмениваясь любезностями, соавторы первого русского ледокола прошли в гостиную, где разговор плавно закружился вокруг общих знакомых, родственников и притормозил около детей. Взрослая дочь адмирала давно замужем, а сыну Вадиму всего пятнадцать, прямая дорога в Морской кадетский корпус, нечего тут обсуждать. Менделеев и в ипостаси отца был велик, имея множество наследников от двух браков. Между делом упомянул он о сыне Василии восемнадцати лет, обучавшемся в Кронштадте на корабельного инженера.

– Скажу как на духу, Степан Осипыч, из-за его устремлений больше всего душа болит. Не о флоте он мечтает. Вот, полюбуйтесь. – Дмитрий Иванович не преминул сгонять горничную в кабинет за толстой тетрадью, форматом поразительно напомнившую обгорелое наследие покойного германца. – Вбил себе в голову, что с инженерным дипломом осилит расчеты броненосного автомобиля для Русской императорской армии.

Адмирал с удивлением обнаружил, что непутевый отпрыск великого ученого одержим той же идеей сухопутного броненосца, что в легком подпитии озвучивал Брусилов. Если путиловские умельцы рассчитывали оснастить легкой броней и пулеметом трактор навроде блиновского, Василий горел мечтой поставить на гусеницы чудовищный прямоугольный гроб с морской пушкой Канэ от линейного крейсера. Менделееву в руки упали наброски Тринклера-Брилинга.

– Стало быть, сия хворь заразна, – пригорюнился хозяин. – Как перпетуум-мобиле.

– Не знаю, что и сказать. Здесь законы природы не нарушаются. К примеру, десятки лет ушлые любители строили разные аппараты для полетов по воздуху. Недавно прочитал – два американца сподобились взлететь на таком. Ныне показывают свой аэроплан на публике, деньги опять-таки зарабатывают. Бывает, мысль витает в эфире, подхватывают ее многие, а до ума довести – кишка тонка. Потом приходит некто энергический и грамотный, достигает успеха. Ему почет и первенство.

– Надо бы вам с Васей накоротке пообщаться, – заключил Менделеев. – Бронированный трактор куда ни шло. Помнится, вы с Бергом начинали на маленькой лодке.

– Так точно, на «Щуке».

– Я к тому клоню, что на малом аппарате проще огрехи исправлять, потом к большому идти, сложному. Сын сразу крейсер на гусеницах вздумал строить. Кто ему денег на это даст?

Макаров загадочно улыбнулся в роскошную поросль.

– На первые шаги найдутся. Там, глядишь, и казну попробуем напрячь.

Василий Дмитриевич на телеграмму откликнулся охотно, тотчас примчавшись из Кронштадта, слушал внимательно, наклонив высоколобую голову, подчеркнутую короткой курчавой бородкой, но ершистый норов проявил сразу же.

– Ваши знакомые с Путиловского завода предлагают, извините за резкость, броневой велосипед. Его любая пушка возьмет. Армии нужно мощное, действительное оружие. Иначе один выстрел – и сотни тысяч рублей в мертвый металл превратятся. Вместе с командой.

– Красиво говорите, Василий. Только в соревновании снаряда и брони знаете, кто выигрывает? Скрытность и подвижность. Подводную лодку, даже в надводном положении, весьма сложно утопить артиллерийским оружием. Это не броненосец, и передняя, и бортовая проекция ее весьма малы – не попадешь. Лодки гибнут от гидродинамических ударов, когда снаряды калибром более восьми дюймов ложатся от нее неподалеку. То же и с бронированным самоходом. Главное – чтобы он смог держать пули, осколки фугасов и шрапнель. Англичане в войне с бурами применили колесные трактора с броней. Очень, знаете ли, удачно вышло.

Начинающий инженер взъерошил непокорную шевелюру.

– Беда моя в том, что не могу пока правильно рассчитать проект. Массу брони, шпангоутов, машины и пушки могу прикинуть, а ходовая часть для меня – загадка. Тогда бы я с цифрами мог спорить.

– Дорогой Василий Дмитриевич! У меня есть очень убедительный довод, весьма цифрами подкрепленный. Это – сумма средств, которыми могу обеспечить проектантов самохода. На чудище тонн в двести я точно денег не добуду, а на бронированные трактора с пулеметами и малой пушкой – милости прошу. Коль удастся, будете наращивать каждую новую серию до желаемых вам размеров. Пока один лишь вопрос: желаете ли участвовать в компании с путиловским инженером и практически создавать машину, либо ждать до окончания учебы?

– Конечно – делать! – загорелся Менделеев. – Одного в толк не возьму. Коли там люди образованные, зачем я вам сдался, неуч?

– Скажите, юноша, как вы относитесь к политике вообще и к Государю в частности?

– Не ждал такого вопроса, ей-богу. Политика – дело не мое. Царь у меня ни малейшего пиетета не вызывает, но бунтовать и на каторгу идти я не согласен.

– Замечательно. Загвоздка в том, что ваш будущий сотоварищ изрядно замешан в революционных делах. Вас непременно будет склонять. Мне нужен верный человек – сын моего друга и соратника.

– Шпион, стало быть, – ощерился Менделеев.

– Какой вы резкий в оценках, юноша. Я похож на сыщика? Или офицера охранки? Хочу только спать спокойно и не ждать, что чертежи броненосца из идейных соображений попадут врагам России.

– Кого же вы относите к врагам?

– Всех, – отрезал Макаров. – Кроме Главного инженерного управления Военного министерства. Хотите делом серьезно заниматься – потрудитесь понять, что не в бирюльки играете. Бронеходы могут определить победителя в следующей войне. Какую из стран вы предпочитаете видеть в побежденных? Не Россию же.

– Понял. Согласен. – Василий тряхнул рукой, как молодежь обычно отмахивается от излишних с ее точки зрения увещеваний взрослых. – Когда попадем на Путиловский?

– Завтра с самого утра, – пообещал адмирал. – А там извольте сами. Мне пора в Порт-Артур.

Макаров слукавил. Перед отъездом предстояло организовать последнюю в этот приезд важную встречу. Вытащив Берга на дождливые улицы осеннего Санкт-Петербурга из удобного и теплого чрева его особняка, он заставил старого друга протрястись до Дворцовой площади. На коридорах Военного министерства двое адмиралов во флотских шинелях смотрелись контрастно меж сухопутных офицеров, но это их ничуть не смутило.

Александр Петрович Вернандер, начальник Главного инженерного управления и товарищ генерал-инспектора по инженерной части, на то время – великого князя Петра Николаевича, завидовал морякам белой завистью. Всю жизнь занимаясь возведением и совершенствованием крепостей, которые в его бытность никто не штурмовал, он много раз себя спрашивал: верно ли в молодости выбрал стезю. Громкая слава подводников, за истекшие четверть века не только не поблекшая, но и приобретшая некий легендарно-мистический ореол, заставляла мысленно примерять на себя черную капитанскую пилотку и тесные отсеки субмарин.

– Неожиданность, но, не скрою – приятная, господа. Присаживайтесь. Чем могу быть полезен?

– О, ваше превосходительство, мы не отличаемся от просителей, что осаждают ваш главк с безумными прожектами и горящими очами, – скромно заявил Макаров. Берг весомо кивнул.

– Решительно невозможно приравнять заслуженных создателей «Ермака» и подводных крейсеров к юродивым, что обивают наши пороги. Изумляет другое – задуманное вами явно не пришлось ко двору командующему подплавом контр-адмиралу Ланге, раз вы здесь.

– Отнюдь, – вступил в разговор Александр Маврикиевич. – То предложение к флоту отношения не имеет. Более того, сама идея – не наша.

– Ходатайствуете за молодых и талантливых?

– Увы. – Макаров достал наброски Тринклера. – За автора этих эскизов ручаться поздно. Убит неприятельскими агентами ради того, чтоб его изобретения не увидели свет.

– Бронированная самодвижущаяся машина, – кивнул Александр Петрович. – Что ж, мысль не нова. Но пришло ли время воплотить ее в металле – вот в чем вопрос?

– Вы безусловно правы, – энергично согласился Макаров. – Подводные лодки тоже давно придуманы, а создать боевой корабль удалось лишь в конце прошлого века, когда появились компактные двигатели. Безвременно покинувший нас Густав Тринклер изобрел удачный нефтяной мотор, превосходный в сравнении с машиной Рудольфа Дизеля. Только сейчас в наших руках оказались шасси на бесконечной железной ленте, компактный силовой привод и пулемет Максима. Соединив их вместе, получим невиданное оружие против проволочных заграждений и пехоты, укрывшейся за пулеметчиками.

Вернандер порылся в груде сложенных на столе папок и вытащил одну из самых тонких.

– Вот что прислал наш военный атташе из Англии. Тут же посыпались предложения зашить сей аппарат железом и поставить пулемет.

Газетная вырезка рекламировала гусеничный трактор с паровой машиной, куда более мощный, нежели «дедушка» Гиткота.

– Вы позволите? – Степан Осипович придвинул снимок поближе к себе и Бергу. – Не думаю, что получится. Силовая часть – паровая, громоздкая. Крутящий момент передается цепью, вынесенное за раму колесо, очевидно, служит для поворота. Это не боевая машина. Разве что тягач для больших гаубиц.

Начальник управления убрал «особо секретное» донесение с фотокарточкой, напечатанной в британских газетах, и попробовал перевести разговор в практическое русло.

– Господа мореплаватели! Ваш бронированный самоход – стоящее начинание. Однако же должен сразу предупредить вас: денег на инженерные изыскания на 1905 год казна вам не выделит. Разве что на выкуп работающего аппарата, ежели докажете комиссии его пригодность.

– Нас это не останавливает, – отмел главное возражение Макаров. – Проект и постройка первого образца основана на приватно собранных средствах.

– Так в чем же дело?

– Требуется иная помощь. Мы с Александром Маврикиевичем не в состоянии наладить патронаж сего предприятия. Прошу привлечения толкового военного инженера, искушенного в огневой поддержке пехоты и артиллерии на поле боя.

– Чаете невозможного, уважаемый Степан Осипович. Судите сами. Военно-инженерная служба касается дел, так сказать, неподвижных. Фортификация, мосты, переправы, минирование, связь между штабами. Артиллеристы, кроме пушек, ничего знать не хотят.

– А железнодорожники?

Вернандер, как никто осведомленный о лучших умах России в инженерном деле, напряг память.

– Александр Парфеньевич Бородин непременно помог бы, но, увы, представился недавно. Разве что Нольтейн, Егор Егорович, светлая голова. Нет, господа, не ходите к ним. Я изучал бронирование поездов по опыту англичан в войне с бурами. Там ничего общего с этим. – Генерал тронул папку с фото гусеничного трактора. – Скорее с крейсерами. Броневой вагон весит две с половиной тыщи пудов, несет морскую пушку. Вам же нужно в одном аппарате и мотор, и броню, и оружие, и чтобы ваш Змей-Горыныч, если и не летал, то хотя бы ползал по полю. Сожалею, но лучшие инженеры по транспорту и механизмам трудятся именно под крышей Морского ведомства, которое к делам сухопутным равнодушно по природе своей.

– То есть выхода нет? – огорченно проскрипел Берг.

– Дам я вам неожиданный совет, обычно в кабинетах Военного министерства сие не приветствуется. Обратитесь к партикулярным промышленникам.

– Это дело нехитрое. А как же военный надзор? Создаем оружие все же, а не примус.

– Отправлю вас к человеку, любезный Степан Осипович, которому можно доверить работу с чем-то ответственней примуса. Вот пожалуйте. – Чиновник черкнул на бумаге несколько строк. – Петр Александрович Фрезе, прошу любить и жаловать. Дворянин, служил в армии и по цивильной части, титулярный советник. Ныне автозаводчик, казна для армии у него авто закупает, не хуже заграничных. А как только что-то путное выйдет, попрошу не терять времени на бюрократию и прямиком ко мне. Я великому князю как надо преподнесу, там, бог даст, дело выгорит.

На этом питерская эпопея Макарова закончилась, незамерзающее Желтое море требовало его непременного присутствия. Японцы опасались русских подводных кораблей, но главное – командовавших ими людей. Поэтому на первое российское автопредприятие Берг отправился без друга-адмирала, в сопровождении обоих молодых дарований – Дмитрия Менделеева и Николая Брилинга.

«Экипажная фабрика Фрезе и К°» разместилась в Питере по адресу: Эртелев переулок, дом 10. Привыкшего к масштабам Путиловского, Обуховского, Кронштадтского заводов Александра Маврикиевича увиденное откровенно смутило. Небольшая мастерская с дюжиной рабочих, склад и контора – вот и вся фабрика. Тем не менее ее владелец и директор открыто гордился своим начинанием, рассказывал о самобеглой коляске, то бишь первом русском авто, грузовиках, перевозящих до тонны в кузове, омнибусах для городского сообщения. Он без раздумий согласился принять заказ на бронированный самоход.

Бергу, имевшему за плечами изрядный жизненный опыт не только в отсеках субмарин, но и в коридорах казенных заведений, сразу почуялась фальшь. После кризиса экономика России познала явление, кое в газетах именуется мудреным заграничным словом «рецессия». Ныне всем сложно. Вдобавок, таможенные пошлины низки – иностранные соперники давят. В мастерской продвигалась выделка одного грузового авто да стоял в ремонте разобранный французский экипаж «Де Дион-Бутон». Посему процветающей фирма Фрезе не выглядела никак.

Второй господин, присутствовавший в кабинете директора, то ли сотрудник, то ли завсегдатай, не пытался казаться успешным фабрикантом. Отрекомендованный как инженер-электрик Ипполит Владимирович Романов, он тут же был награжден неприязненным взглядом революционера за принадлежность к фамилии, неприятно напоминающей царскую. Его история оказалась обычной для многих российских изобретателей, которые не могли или не хотели пробивать свои идеи перед власть предержащими.

Он построил удачный экипаж на гальванической тяге, придумал электрический омнибус, который мог двигаться по улице, получая энергию не из аккумуляторов, а токосъемниками с подвесных проводов. Однако владельцы конки, трамваев и артель извозчиков единым строем стали на пути ненужного им новшества. Романов не нашел поддержки ни у городских властей, ни в правительственных кругах, не добился денежной поддержки. Отчаявшись пробить стену, перебивался разовыми заказами, занимаясь работой обычного инженера-электрика и совершенно оставив изобретательство.

Берг, добившийся успеха с подводными лодками благодаря грязным деньгам, полученным через того же «Малыша» Джона Рейнса, видел в Ипполите Владимировиче печальный вариант собственной биографии. Без сомнительного золота Конфедерации, вывезенного в гробу с полуразложившимся трупом, проект пароэлектрической субмарины, скорее всего, вытянул бы остатки денег из отцовского наследства и умер в пыльных архивах Адмиралтейства, похоронив заодно «души прекрасные порывы» самого Александра Маврикиевича. Может, на склоне лет и его очередь предоставить случай более молодому? Менделеев и Брилинг – способные молодые люди, но нет в них изобретательской одержимости. Одного желания мало, необходима страсть.

Хозяин фабрики, не слишком довольный понижением общего градуса настроения от рассказа Романова, напомнил о своем высокопоставленном брате – Александре Александровиче Фрезе, генерале от инфантерии.

– Господа! Ежели сможем представить ему действительный аппарат для поддержки солдат в наступлении, склонен весьма уповать на родственную поддержку. Только позволю себе несколько охладить пыл наших молодых коллег, – фабрикант кивнул в сторону Брилинга и Менделеева. – Основа любой конструкции, именуемая шасси, на первоначальном шаге постройки составляет главную сложность. К примеру, в уходящем году мы продали первые авто для пожаротушения, поставив водяной нагнетатель и бак на проверенное шасси грузовика. Простите за непоэтичный слог, куда труднее научить машину ездить, нежели стрелять. Ваш Блинов, как я понимаю, осилил единственный аппарат на гусеницах. Стало быть, опыта использования и производства нет ни малейшего. То же и про английский экипаж. Как вы полагаете, самоход без брони и оружие ценность имеет?

– Непременно, – живо откликнулся Брилинг. – Как трактор, тягач для тяжелых гаубиц.

– Откуда вы это словечко взяли – трактор? – недоверчиво вставил Романов. – Русских не нашлось?

– Блинов именовал гусеничную постройку «паровозом для полей» или что-то в этом роде. «Броненосный самоход» звучит замечательно, но ежели в английском или французском языке найдется емкое слово, как tractor, глупо его не заимствовать, прикрываясь посконным патриотизмом, – осадил электрика революционер.

Берг взял на заметку, что молодой германец склонен критиковать любые предложения от человека с «неудачной» царской фамилией. Эх, Макарова сюда, он бы враз навел порядок в команде. О нем рассказывали, что в Босфоре тот выбросил за борт матроса, шумевшего на борту подлодки с риском выдать ее положение туркам, а у Гохланда отправил на верную смерть команду минного заградителя, капитан которого ошибся с местом постановки мин. Отставной адмирал был гораздо мягче Степана Осиповича, из-за чего много раз терпел неприятности.

Фрезе также заметил избыточную враждебность Брилинга, хотя и не понял причины.

– Господа, предлагаю не ссориться, даже не приступив к работе. А для ее начала мне требуются рабочие чертежи шасси с учетом запаса прочности на бронирование. Ипполит Владимирович, вряд ли кто усомнится, что вы – самый подходящий глава для проектной группы, – на эти слова автозаводчика Берг кивнул, Романов склонил голову в знак согласия, Менделеев неопределенно пожал плечами, а карбонарий нахмурился. – Так что в добрый путь и с богом.

Не имея макаровского командного рыка, Александр Маврикиевич надавил на рублевый рычаг.

– Поскольку расходы на мне, то и последнее слово – тоже. Как заказчик и будущий владелец трактора и бронехода я назначаю довольствие господину Романову и его группе, по изготовлении аппаратов оплачиваю услуги автомобильной мастерской. Если кто не согласен, Николай Романович, дело ваше. Никто не неволит.

– То есть патенты вы оформите на свое имя, – мигом сориентировался Фрезе.

– Так точно, господа. У меня, знаете ли, дочки замужем, внуки подрастают. Надо и им кусочек хлебушка оставить. Ежели иные предложения есть, милости прошу, образуем товарищество. Как в старину говаривали – кумпанию. Но тогда и расходы поровну.

Коллеги дружно отказались. Так Александр Берг, отец русских подводных лодок, стал у колыбели русской сухопутной бронетехники, не зная, впрочем, появится ли в ней жизнеспособный младенец.

Глава третья

За декабрь 1904 года Романов, Менделеев-младший и Брилинг составили рабочие чертежи корпуса и ходовой части. Они собирались на дому, часами просиживали на Путиловском заводе, благо начальство, убедившись в отсутствии работ по «опасному» мотору Тринклера, не препятствовало.

Дважды наезжали на «рюмочку чая» к Бергу. Глядя на их потуги, адмирал насоветовал попервости не спешить с двигателем внутреннего сгорания. Для опытов с шасси, когда экономичность силового аппарата и удобство пользования особого значения не имеет, запросто сойдет паровой поршневой агрегат от малых катеров. Он реверсируется без труда, хорошо в выделке освоен. Тут же последовал заказ на подобную двухцилиндровую машину в сто индикаторных сил, а Романов сотоварищи принялся за трансмиссию от нее на ведущие колеса. Кипучую деятельность свернули на Рождество, за которым последовал злосчастный январь 1905 года, запомнившийся стране Кровавым воскресеньем.

Василий Менделеев, часто бывая на Путиловском, отмахивался от агитационных брошюрок с цветастым призывом «В борьбе обретешь ты право свое», которые ему пытался всучить Николай[2]2
  Лозунг ПСР – партии социалистов-революционеров (эсеров). Автор, избавивший Россию в альтернативной истории от конфликта с Японией в 1904 года, полагает, что главной причиной Первой Русской революции был системный кризис, а не военное поражение. Поэтому активность левых партий, преступный расстрел демонстрации и последующие массовые выступления вполне закономерны.


[Закрыть]. Однако не удержался и послушал говорунов, собирающих толпы рабочих после смены.

Самодеятельные цицероны казались вполне убедительными. Они приводили в образец рабочее движение на Западе, где эксплуатируемые пролетарии добились сокращения рабочего дня и повышения зарплат. Затем гневно рассказывали о тяжкой доле питерских трудящихся и жирующих капиталистах. Далее следовали вариации, зависящие от партийной принадлежности говорунов. В основном звучали призывы к всеобщей стачке с экономическими требованиями. Друзья Брилинга – эсеры – давили на крестьянское происхождение большинства заводчан и подбивали их к восстанию к целью конфискации помещичьих земель и передачи их тем, кто способен их обрабатывать. Наконец социал-демократы пугали зловеще-спиритическим утверждением «Призрак бродит по Европе – призрак коммунизма» и вопили: долой самодержавие.

Как человек образованный и разные газеты почитывавший да выросший в семье самого выдающегося экономиста современности Василий понимал, что причины бед совсем в другом. Русская экономика, завязанная на непроизводительное экстенсивное земледелие, понемногу проигрывает в соперничестве с промышленным Западом. Не имея достаточно средств, царское правительство изворачивается, как может, чтобы свести концы с концами. Повальное спаивание населения ради изъятия последнего гроша в акцизный налог – великий грех, который Романовым до седьмого колена не отмолить ни перед богом, ни перед народом.

Удручало, что перед пролетариями не пытались выступать ни казенные чиновники, ни заводское начальство. Обычный расчет на авось да поповские увещевания в церквях. На последнее власть предержащие рассчитывали зря. Священник Георгий Аполлонович Гапон, объявивший себя защитником рабочих Петербурга, в начале января призвал к всеобщей городской стачке против гнета заводчиков, а на 9 января объявил массовое шествие к Зимнему дворцу для вручения воззвания царю.

Накануне Менделеев и Брилинг, забросив чертежи бронехода, впервые долго спорили о политике. Ипполит Романов, которому германец простил, наконец, неблагозвучную фамилию, в подобных дискуссиях никогда участия не принимал.

– Василий, как ты не можешь понять? Ныне любой массовый протест на пользу. Царь глух к доводам разума, так, быть может, стачка да народное шествие его вразумят, – горячился Николай, абсолютно не разделявший взглядов бойкого попа.

– А не прислушается?

– Как глаголет наш мятежный батюшка Гапон, значит – у нас нет царя. Впрочем, для меня и сейчас очевидно, что на русском троне заседает самодовольный иностранный бездарь. И не спорь! – Брилинг отринул возражающий жест оппонента. – Я сам обрусевший германец по происхождению и знаю, что можно Родину любить, а не просто пользоваться ею, как Романовы.

– И из любви к Родине ты зовешь меня провести воскресенье в уличных шествиях. Коля, мы бы трансмиссию дочертили. Как паровая машина прибудет – можно трактор собирать.

– Успеем. Не война. На улицах Питера будет твориться история. Я хочу сам это видеть, а не газеты читать. Хочешь – черти. А мое место завтра у Зимнего.

Затемно улизнув из отчего дома, где о грядущем рабочем шествии знали даже кошки Менделеевых, Василий на извозчике добрался до Петергофского шоссе.

– Не шли бы вы дальше, молодой барин. – Кучер посмотрел на него с состраданием и надеждой, что, быть может, стоит вернуться назад, приплатив немного. – С утра, как есть, неспокойно тут. Казаки шастают. Солдаты гарнизонные строем маршировали. Неровен час, беда будет, упаси Господи.

Но Менделеев не любил менять решений. Он издали заметил Брилинга, с ним других путиловских инженеров, в том числе эсера Пинхуса Рутенберга. Вскоре появился и Гапон. Оглядев многотысячную рабочую толпу, чернорясый революционер произнес речь, суть которой свелась к повторению хорошо известной его максимы: если Государь Император не согласится на утоление чаяний народных и созыв Земского собора, нет у России царя. Затем людская масса собралась в некое подобие крестного хода, с крестами, образами, портретами царя, и двинулась в сторону Нарвской заставы. Рутенберг с несколькими партийными товарищами забрался в голову колонны; Николай с Василием пристроились на сотню саженей дальше.

Шагали медленно. Нарвские ворота показались лишь к полудню. Перед мостом через замерзшую речку Таракановку выстроились пехотные цепи, перекрыв дорогу. Левее похрапывали кони под крупными щеголеватыми всадниками, наполняя воздух белым паром своего дыхания. Колонна остановилась. Менделеев привстал на цыпочки и как мог вытянул голову, пытаясь рассмотреть, что творится впереди.

– Не иконы нужно нести, а наганы, – злобно заявил Брилинг, которому обстановка с каждой минутой нравилась все меньше.

Со стороны ворот послышались крики, несколько нестройных выстрелов. А затем началось такое, что Василий поначалу не поверил собственным глазам.

Конники сделали полукруг, разгоняясь, а потом на полном скаку врубились в толпу. Мощные животные сбивали грудью плотно стоящих людей, топтали копытами, сминая хрупкую человеческую плоть. Ритмично, как бездушные автоматы, всадники опускали на головы рабочих длинные кавалерийские палаши. Эскадрон расколол колонную, словно топор трухлявую колоду. Только не щепки летели в сторону, а кровавые ошметки путиловских пролетариев.

– В сторону! – гаркнул Николай и бросился на Василия, словно охотник на дичь, сшибая с ног. Смертоносный палаш сверкнул позади, снося голову женщине, упавшей рядом и не выпустившей из рук ребенка, которому тоже срубило полчерепа.

– Ты это видел?! – Брилинг скатился с товарища и показал на трупы. – Боже, царя храни, мать его… Бежим!

Конно-гренадерские лейб-гвардейцы завершили налет и отвалили в сторону, очистив сектор обстрела для пехоты. Над заснеженной Нарвской площадью прогремел залп, потом другой.

Толпа смешалась, часть подалась назад, самые отчаянные рванули вперед. Николай с Василием, пригибаясь под пулями, понеслись назад по шоссе в сторону ближайших домов.

Снова грянули залпы. Менделееву стало страшно, как никогда в жизни. Погибать молодым и столь бездарно – что может быть глупее?

Небольшие деревянные домики, окружившие Петергофский тракт, совершенно не выглядели спасеньем. Это не проходные дворы-колодцы питерского центра, где легко затеряться или выскочить на соседнюю улицу. К тому же снег, проклятый снег, сохранял следы беглецов.

Напарники шмыгнули в проулок и припустили между домов. Василий заметил, что Николай отстает, а отпечаток следа окрашен красным.

– Ранен?

– Царапина, в ногу. Не болтай, береги дыхание.

На их беду великий князь Владимир Александрович и князь Васильчиков загодя разослали гвардейским частям приказ обойтись с демонстрантами, как с врагом на поле боя. Когда залпы инфантерии обратили противника в бегство, гренадеры пришпорили скакунов и бросились на добивание.

– Сюда! – показал рукой Брилинг на проем меж деревянным домом и сараем, узкий и низкий для всадника.

Они протиснулись мимо стен, под оглушительный собачий лай перемахнули через забор и нос к носу столкнулись с разгоряченной лошадиной мордой. Гвардеец поднял клинок, перепачканный красным. Василий понял, что успевает лишь зажмуриться в ожидании неизбежного…

Грохнул выстрел. Менделеев открыл глаза и увидел, как офицер клонится с седла, уронив оружие.

– Держи коня!

Николай сдернул гвардейца на снег, заглянул в его светлые, прозрачные от боли глаза на красивом аристократическом лице.

– Как тебе положенье, когда не рабочие, а ты валяешься беспомощный?

– Ради бога…

Договорить бравый воин не успел. Из выходного отверстия брызнули осколки черепа, капли крови и мозгов. Мягкая револьверная пуля делает с головой страшные вещи.

Лошадь заржала и попробовала стать на дыбы. Василий едва ее удержал.

– Умеешь с ними ладить? – Брилинг взялся за стремя.

– Не приходилось.

– И я катался верхом лишь на мотоциклетке. Помоги.

Оперевшись на соучастника, Николай вскарабкался в седло, впитавшее тепло прежнего владельца, помог напарнику забраться на круп. С сожалением выбросил наган, не желая хранить улику. Глубоко проваливаясь в снег под тяжестью двух мужских тел, кобыла начала трудный путь, унося пассажиров подальше от Петергофского шоссе.

По дороге они молчали. Потом Брилинг заметил:

– Представь у этих мерзавцев бронеход с пулеметами. Ни одна душа не спаслась бы. Кстати, я тебе жизнь спас.

– Благодарствую. А кто втянул меня в авантюру?

– Ладно. Один-один. Квиты. Только чур – никому ни слова, включая Берга, твоего отца и тем более Романова.

– Да уж понимаю. Теперь не гвардейцы – преступники, народ расстрелявшие, а мы, покаравшие одного из убийц.

– Вот и славно. Приглашаю тебя на ближайшее собрание ячейки ПСР. Личное поручительство дам.

– Нет уж. Довольно с меня политики. Кстати, едем домой и чертежи чертим. Тебя как эсера видного и путиловского непременно спросят, чем развлекался 9 января.

Отмахав приличное расстояние, они отпустили измученное животное, нашли извозчика и отправились в холостяцкую квартирку Брилинга. Там промыли неглубокую рану и перебинтовали ногу Николая, уничтожив в камине заляпанные брюки и исподнее с пулевым следом.

Менделеев как в воду глядел. К вечеру нагрянул городовой в сопровождении пронырливого типа в штатском. И хотя сын знаменитого профессора не любил козырять происхождением, здесь он позволил себе и папеньку использовать, и на полицейского голос повысить, что со своими дурацкими вопросами тот отечественный прогресс тормозит. Городовой капнул на ковер растаявшим инеем с усов и ретировался. Партикулярный господин не проронил ни звука.

– Так их, сатрапов, – расслабился хозяин квартиры. – На сегодня с черчением баста. Налей по маленькой, нервы ни к черту.

И верно, хладнокровное убийство гвардейского офицера вылилось в серьезное испытание для психики. Листы, исчерченные до посещения блюстителя порядка, Николай швырнул в огонь – дрожащие руки выводили неверные прямые.

Менделеев опрокинул в слегка простуженное горло стопку ледяной «Смирновки», помянув гвардейца.

– Упокой Господь его душу. Пусть душегуб был, а какой ни есть человек. Слушай, теперь ты средь эсеров – герой?

– Черта с два. Никому и там не скажу. Чует мое сердце, есть среди нас шпики из охранки. Не хочу в острог. Так что молчи. Иначе и тебя загребут для компании.