Текст книги "Проклятие Пелопа (сборник)"

Не просто любовь

Выше уже говорилось, насколько двусмысленным – в буквальном смысле (простите за тавтологию) – является определение патриотизма, даваемое словарями. Беру на себя смелость утверждать это: горы книг и статей, написанных на эту тему, бесчисленные и бесконечные жаркие дискуссии, ведущиеся по поводу этого понятия, а самое главное, реки крови, пролитой – в конечном итоге – в результате этих жарких дискуссий, – дают, полагаю, право говорить так. Недаром Александр Герцен, говоря о патриотизме, называл его «…свирепой добродетелью, из-за которой пролито вдесятеро больше крови, чем от всех пороков вместе».

Патриотизм в том качестве, в каком он предстает в примерах, о которых говорилось ранее, – недружелюбным, даже агрессивным отношением ко всему чужому или даже своему, если это свое способно не только хвалить Родину, но критиковать ее или ее институты, – такой патриотизм как-то не очень вяжется со словом «любовь».

И в самом деле, ведь любят Родину все или практически все – не особенно распространяясь на эту тему, не крича о своей любви к Родине на каждом шагу, а порой даже не осознавая это глубоко сидящее в душе чувство. А ревниво следит за каждым недоброжелательным словом о ней, высматривает кругом врагов, которые якобы спят и видят, как нанести ей ущерб, – далеко не каждый. Кто тут настоящий патриот, кто ненастоящий?

Не знаю, какое из этих двух слов – «патриотизм» или «любовь» – старше. Правда, слово «любовь» в древней Элладе имело свое нынешнее значение, а слово «патриот» означало всего-навсего «земляк». Однако не сомневаюсь, что явление, этим словом обозначаемое, возникло раньше появления не только самого слова, но и вообще членораздельной человеческой речи, – как только люди стали осознавать себя людьми одного племени, отличающимися от людей другого. Не любовь к своему племени, а простой инстинкт самозащиты заставлял первобытных людей изгонять или убивать соплеменника, если он недостаточно рьяно боролся с врагами или, не дай бог, перекидывался к ним. Цезарь в своих «Записках о галльской войне» рассказал о любопытном обычае одного галльского племени: когда раздавался сигнал тревоги, все хватали оружие и бежали на площадь, к месту сбора; прибегавший последним подвергался мучительной казни на глазах у всех…

Вот так воспитывался патриотизм.

Известный шестидесятник XIX века Варфоломей Зайцев писал:

«Возьмем, например, патриотизм. Чувство невинное, даже, пожалуй, похвальное. Не признавать в природе вида лучшего, как вид Москвы с Воробьевых гор, не признавать иного кваса, кроме московского, не знать зрелища, более возвышающего душу, как зрелище пасхальной процессии в Кремле, – всё это дышит безобидностью и святой простотой…».

«Но, – продолжал он, – ежели у этой божьей коровки вырастает жало скорпиона, если она вносит разладицу, воскрешает затихшие распри, силится раздуть искру потухших антисоциальных предрассудков и страстей, тогда она делается глубоко безнравственной и требует позорного клейма».

От любви к своей Родине до ненависти к другим народам – один шаг.

Этот шаг – патриотизм.

Жало скорпиона

Это жало скорпиона – как хвост ящерицы: оторванный, он тут же вырастает вновь. Разладица между людьми не прекращается. Улица враждует с улицей, одна городская слобода бьется с другой, крик «наших бьют!» стал боевым кличем мирных обывателей. Формула «свои – чужие» прочно оседлана мелкими политиканами, занимающими высокие посты, расхожую фразу «понаехали тут!» можно услышать теперь не только на рынке, но и за всевозможными «круглыми столами», где ученые споры ведет образованщина. Межнациональные конфликты, как сыпь, покрывают кожу земного шара. Примеры у всех на слуху, их не стоит перечислять.

Наши патриоты «против чужих», фактически поощряемые властью, все выше поднимают головы. Начиная от ножей, арматуры и кастетов для приезжих иностранцев и кончая идеей Русской республики («Россия – для русских!»), они заставляют с болью вспоминать слова цензора Никитенко, с тревогой размышлявшего о патриотах в России многоплеменной.

И не только Никитенко. Лучшие умы России прекрасно понимали, что лукавая формула «патриотизм = любовь», казалось бы, столь очевидная и так легко воспринимаемая массами, приводила, приводит и будет приводить к тяжелейшим последствиям. Еще Петр Чаадаев, констатируя тот факт, что в России происходит «выработка» «национальности», т. е. национального самосознания, усматривал в этом процессе несколько тревожных моментов, заключающихся в том, что эта «выработка» национального самосознания основана на обращении к прошлому, связана с отрицанием западного опыта, с враждой к западной цивилизации и ведет к формированию «квасного патриотизма», рациональной изоляции, противостоит тенденции к сближению народов.

«Люди… не замечают отвратительного себялюбия, которое есть в патриотизме», писал Лев Толстой.

Известный советский психолог Л. С. Выготский считал, что осознание сходства требует более развитой способности обобщения и концептуализации, чем осознание различия; осознание сходства предполагает обобщение или понятие, охватывающее ряд сходных объектов, тогда как осознание различий возможно и на чувственном уровне. Не имея никакого специального образования, каждый – когда речь заходит о национальных особенностях – может подтвердить слова ученого на собственном опыте. Ходячие национальные стереотипы всплывают в нашей памяти моментально, при беглом взгляде на внешность человека из других краев, при первых звуках его голоса. Да что там голос – писатель Василий Белов писал в одном из романов о тяжелом запахе бусурманского пота – в отличие, надо полагать, от приятного запаха пота небусурманского…

«Отсутствие объективности, когда это касается других наций, является вопиющим… В сущности… рассмотрев… отношения между народами… – писал Эрих Фромм, – можно прийти к выводу, что объективность – это исключение, а искажение, обусловленное самолюбованием, – в большей или меньшей степени является правилом».

Об этом же, в сущности, писал и замечательный французский сатирик Пьер Данинос: «Французы убеждены в том, что они никому не желают зла. Англичане высокомерны, американцы стремятся господствовать, немцы садисты, итальянцы неуловимы, русские непостижимы, швейцарцы – швейцарцы. И только французы удивительно милы».

Битва за слово

Патриотизм, рассматриваемый как любовь к Родине, неизбежно приводит общество к противостоянию, о котором говорилось ранее: настоящий или ненастоящий, истинный или неистинный и т. п. За право считаться настоящим патриотом идет нешуточная борьба, а само слово стало полем битвы между самыми противоположными силами. Юрий Карякин с горечью писал о том, что в ушедшие девяностые годы «идеи ПАТРИОТИЗМА были узурпированы коммунистами и националистами всех мастей». Эта узурпация (в данном случае употребляют еще слово «приватизация») вполне закономерна, поскольку коммунисты и националисты – в отличие от либеральных слоев общества – обращались именно к массам, для которых национальное сознание стало естественным итогом многовековой истории России, дополненным коммунистами с их непримиримой враждой к буржуазному Западу.

Любовь к Родине как понятие гораздо шире патриотизма. Патриотизм всего лишь одно из проявлений любви к Родине, так сказать, ее частный случай. Но случай тяжелый: любовь в форме ненависти ко всему чужому. Разумеется, речь идет не о политиканах, которые о любви к Родине только говорят, а святое чувство сограждан лишь цинично эксплуатируют. Речь идет об этих согражданах, слепая ревность которых приводит если не к гибели объекта любви, то к его тяжкой доле.

Отделить эти понятия – любовь к Родине и патриотизм – можно только на бумаге. Истории каждого языка знает немало попыток исправления языка «сверху», кто бы их ни предпринимал: политики ли, филологи, лингвисты, писатели. Не раз пытались привести в соответствие написание и произношение слова, с завидной регулярностью проводились кампании всевозможных чисток родного языка – от словесного мусора, от канцеляризмов, от использования иностранных слов. Были даже попытки искусственного создания слов, так сказать, лингвистических гомункулусов.

Удач на этом пути мало. Жизнь сама наполняет понятия содержанием. Словари, едва поспевая за жизнью, лишь фиксируют то, что она ежедневно и ежечасно преподносит нам.

Сегодня слово «патриотизм» все больше и все чаще выступает как средство манипулирования сознанием больших или малых групп населения для достижения корпоративных целей, чаще всего никак не связанных с интересами Родины, а порой и прямо противоречащих этим интересам.

До словарей такому или подобному определению очень далеко. Прежде чем оседать в словарях, такое содержание слова должно осесть в голове человека. И не как некая, даже самая распрекрасная формула, а как его осязаемая личная потребность.

Диалог в ходе эксперимента

На облаке

– Тише ты!

– В чём дело?

– Стругаешь, как папа Карло…

– Где ты видишь стружку?

– Ну, не стружку… А как это называется?

– Никак. Я ещё не придумал…

– А меня как звать – тоже не придумал?

– Нет. Потом как-нибудь… Впрочем, люди сами придумают тебе имя. И не одно…

– Постой, чего это ты мне прилаживаешь?

– Хвостик… Такой… отросточек. С метёлкой на конце.

– Зачем он? У тебя его, кажется, нет.

– Мне он и не нужен… А тебе полагается по чину.

– То есть?

– Ну, люди должны тебя представлять таким…

– Ты уже второй раз повторяешь это слово – «люди». Что оно значит?

– Такие существа… Я задумал один эксперимент… Видишь, вон в той стороне большой красный шарик? И вокруг ещё несколько, помельче?

– Вижу.

– От большого третий по счёту… Это планета Земля…

– А люди где?

– Их ещё нет. Они появятся позже…

– На этом шарике?

– Да. Но не сразу. Пока там ещё не всё пришло в норму. Но скоро он станет вполне сносным обиталищем для…

– Людей?

– До них пока далеко. Сначала возникнет жизнь…

– Ты говоришь какими-то загадками! Что это?

– Не знаю, как тебе объяснить. Я вообще дефиниций терпеть не могу. Вот у людей это будет любимое занятие… Что такое жизнь? Что такое смерть? Что такое любовь?… Так на чём мы остановились?

– Пожалуй, на людях.

– Нет, на эксперименте… Мне хочется попробовать создать такую саморазвивающуюся систему и посмотреть…

– Терпеть не можешь, но пытаешься: жизнь есть саморазвивающаяся система, которая…

– Это обрубок какой-то, а не дефиниция. Впрочем, таковы они все – ни одна не способна охватить какое-либо явление во всей его… Тьфу, чёрт, куда меня занесло.

– Чёрт? Это ещё что?

– Не что, а кто… Чёрт – это ты.

– Ты, кажется, говорил, что имена нам будут давать люди…

– Да, говорил… Люди! Неизвестно, когда они появятся и появятся ли вообще… А нам нужно как-то общаться…

– В таком случае, как мне тебя называть?

– Не имеет значения… Впрочем, нет. Называй меня богом… Да… Не уверен, что получится что-то путное, но идея – заманчивая… Создать такие химические соединения, которые обладали бы способностью укрупняться и усложняться, а главное, передавать информацию и, таким образом, развиваться… Только вот куда это приведёт… Одному богу известно.

– То есть тебе!

– Это только так говорится… На самом деле ничего мне неизвестно… В смысле результата.

– Но хоть какая-то гипотеза у тебя есть?

– Гипотеза, пожалуй, есть… Саморазвитие живой системы до такой стадии, когда она получит возможность разумного собственного устройства и разумного объяснения возникновения жизни.

– То есть люди доберутся до тебя…

– До меня они доберутся гораздо раньше той точки развития, когда их можно будет назвать разумными.

– Не понимаю. Как они, ещё не будучи разумными, смогут узнать про тебя?

– Они ничего не узнают. Они будут строить разные гипотезы, создавать идолов, пока не придумают меня. Просто я буду их очередной гипотезой. И ты, кстати, тоже.

– А я причём?

– Ты станешь моим антиподом. В их представлении, разумеется.

– И что я буду делать?

– Да ничего. Во-первых, – запомни! – мы ни во что ни вмешиваемся. Это – принципиально. Са-мо-раз-ви-ти-е! Система развивается сама.

– А во-вторых?

– Во-вторых… Ты будешь олицетворять зло. Я – добро.

– Это несправедливо!

– Справедливо или несправедливо, людям – если они будут – обязательно потребуется козёл отпущения…

– Козёл?!!

– Успокойся – у тебя будет куча других имён: Сатана, Люцифер, Дьявол… А поэты будут слагать о тебе стихи… «Я часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо»…

– Неслабо!

– Вот ещё что: никаких жаргонных словечек, никакого сленга – терпеть не могу. Это, пожалуй, в-третьих. Ты – моё создание и мой помощник. Понятно?

– Да. Только вот я не понял, когда мы начнём эксперимент.

– Мы?! Несла… Тьфу, чёрт! Неплохо… Как быстро всякая дрянь к языку прилипает…Эксперимент провожу я, а ты мне будешь помогать. Будешь наблюдателем.

– Понял. А когда эксперимент начнётся?

– Собственно говоря, он уже начат. Простейшие организмы там уже есть… М-м, поворотись-ка, сынку… Вроде бы все в порядке, можешь приступать к работе.

– Это как?

– А так: слетай-ка на этот шарик и посмотри обстановку: ну, там вода, воздух, температура, давление…

– …Пульс…

– Ты, небось, думаешь, пошутил. Понимаю. Но пульс у планеты и в самом деле есть. И не один: циклических процессов у неё полно…

– Например?

– Частота вращения вокруг собственной оси, частота вращения вокруг Солнца – вот того большого шарика… Будет чем заняться. Справишься?

– Надеюсь. Можно отправляться?

– Да. Пора.

– Полетел!

– Принято говорить: поехали!

– Не знал.

– Естественно! Ну, с богом…

Доклад

– Привет, голубчик… Ты весь в космической пыли…

– Уже ползают, гады!

– Погоди, приведи себя в порядок.

– Ты же говорил – пройдёт чуть ли не миллиард лет, пока вслед за простейшими организмами появятся… А прошло лишь несколько дней…

– Время у нас с тобой и на Земле идёт неодинаково. Концепция единого пространства-времени предполагает…

– Чёрт с ней, с концепцией. Ты скажи лучше, почему такие отвратительные чудовища?

– Отвратительные? Однако ты эстет. Тебе понравилась эта планета?

– Райский уголок!

– Я долго выбирал, и, видимо, не зря. А конкретнее?

– Много воды. Суша почти сплошь покрыта зеленью. Горы, на вершинах – снег, в долинах – деревья, кустарник, трава. Реки… Воздух – чудо что такое!

– Я так и думал. Тишь, гладь и божья благодать…

– А вот этого как раз нет… Конечно, это райский уголок… когда Земля спокойна. Но планету время от времени трясёт. То раскалывается земля, то вздымаются воды так, что смывают всё вокруг… Да, и ещё вулканы. Впечатляющее зрелище: пепел – столб до неба, лава сжигает всё на своём пути…

– Вот те на… Я думал, что Земля почти успокоилась…

– Нет, жить там можно. Ну, смоет одних гадов, появятся другие…

– Кстати, чем питаются твои гады?

– Наши гады, ты хотел сказать… Кто чем. Кто травкой, а кто и себе подобными…

– Как?! Не может быть!

– Ещё как может! И едят с аппетитом.

– Это беда!

– Не вижу никакой беды. Ты же ставишь эксперимент, не так ли? На «что получится». Верно?

– Верно, но меня беспокоят люди. Они появятся в результате развития одного из существующих сейчас видов. И в их генетической программе…

– В чём?

– Это слишком сложно. Потом разберёшься… Да, в их генетической программе должен быть запрет на агрессию против себе подобных. Хотя есть другие угрозы, не связанные с агрессией… Как на этой несчастной Локанте…

– На Локанте?

– Да, есть такая планета – Локанта.

– Ты там тоже ставил эксперимент?

– Не хочется даже вспоминать…

– Расскажи. Там дошло дело до разумных существ?

– Не знаю, что тебе сказать. С одной стороны – безусловно. Они создали такие технологии… Казалось, ещё один шаг, и они познают тайну Вселенной…

– Но…

– Вот это проклятое «но»… Сначала локитяне – демонстрация торжества разума! – создали себе подобных. Искусственных. Эти гуманоиды выполняли роль обслуги. Потом они поселили их у себя в домах: гувернантки, садовники… Потом искусственные локи – так их назвали – стали выполнять другие функции. А потом началась какая-то вакханалия: локитяне и локи стали вместе жить и… Короче, в итоге они деградировали и вымерли. Все…

– И ты опасаешься, что на Земле повторится эта история?

– Не то чтобы боюсь… Надеюсь, обойдется. История не повторяется до деталей. У неё в запасе тысячи и тысячи поворотов, и никто не может сказать, какой из них выберут идущие по её дорогам.

– Тогда вернёмся к нашим баранам.

– Ты опять?!

– Нормальная присказка… Ну, пусть – к нашим гадам.

– Кстати: кого ты называешь гадами – всех нынешних обитателей Земли или только тех, кто ползает на брюхе?

– Всех!

– Вообще-то это неправильно. Правда, систематизация придёт позже, ее создадут сами люди… В воде какие-нибудь существа живут?

– В больших количествах. И по воздуху летают.

– Уже… Скажи, пожалуйста, вот ты упоминал их способ питания…

– Жрут друг друга, то есть, миль пардон, употребляют в пищу других…

– Ты не обратил внимания, пользуются ли они при добывании пищи какими-нибудь орудиями?

– А как же! В левой передней лапе – вилка, в правой – нож. Всё по этикету…

– Ты несносен! Я жду серьёзного ответа.

– А что ты называешь орудиями?

– Камень, палка…

– Ни разу не видел… Хочешь, расскажу, как всё это происходит?

– Только без лишних деталей.

– Ничего лишнего в их действиях нет. Догнал, зубами – в глотку, когтями вспарывается брюхо… Или вот ещё: затаился, потом бросок – и жертва оказывается в раскрытой пасти.

– Так. Хорошо. То есть отвратительно! Я надеялся, что здесь возможен какой-то другой вариант…

– Любителей пощипать травку там тоже немало.

– Они все могли бы пользоваться растительной пищей.

– Не сложилось. Саморазвитие, не так ли?

– Смеёшься? Я смотрю, не зря я приладил тебе рожки и прочие атрибуты… Ты становишься самим собой. То есть чёртом.

– Вхожу в образ?

– Что-то в этом роде…

– А почему тебя интересовали всякие палки и камни?

– Потому что это первые орудия труда, а значит, первые признаки мыслительной деятельности.

– А сейчас что? Когда какой-нибудь гад ползучий лежит в воде, как бревно, а потом – хоп! – и бедная тварь оказывается у него в пасти. Он что, не притворяется бревном?

– Притворяется. Но это не мыслительная деятельность. Это инстинкт.

– Какой ещё инстинкт?

– В данном случае – пищевой, ощущение голода. Вообще-то их много, всяких инстинктов.

– Назови хотя бы парочку.

– Инстинкт страха… Инстинкт продолжения рода…

– А разум?

– Разум – это не инстинкт. Инстинктом можно назвать любопытство, любознательность, но не разум… О, если бы разум…

– Что-то подсказывает мне, что ты уже знаешь результат своего эксперимента…

– Ничего я не знаю! Но некоторые предчувствия… Да-с… Предчувствия. Странная это штука, не могу её объяснить, но… Вот что, господин Чёрт, нам важно не пропустить этот момент эволюции…

– Ich bin ganz Ohr – я весь обратился в слух.

– Господи, где ты успел набраться? Впрочем, миль пардон, как ты уже сказал однажды, – говори на каком хочешь. Да, так на чём мы остановились?…

– Мы остановились на палках и камнях.

– Точнее – на орудиях труда. Этот момент пропустить было бы непростительной расхлябанностью.

– Да я готов хоть сейчас. Лечу!

– С богом!

Мешок

– Ба, кого я вижу! Рад, очень рад!

– Взаимно! Ты будешь смеяться – я даже соскучился.

– Почему я должен смеяться?

– Ну, чёрт и сантименты – две вещи несовместные. Так, кажется, у Пушкина?

– Гений и злодейство, образованный ты мой… Постой, что ты держишь за спиной… Покажи! Мешок… Сокровища в нём прячешь? Уж не золото ли?… Никак не развяжу…

– Дороже! Смотри!

– Палка! Палка!.. А это что?… Это не камень…

– Это костяной скребок!

– Ты шутишь! Уже?!

– А вот это ты видал?! Деревянный кругляш…

– Колесо!!! Боже мой, колесо!.. Постой… Ты никуда больше не залетал?

– Куда я мог залететь?

– Ну, на какую-нибудь другую планету…

– Ты шутишь?… Погоди, я, кажется, догадываюсь… Ещё где-нибудь свои эксперименты ставил?… Кроме этой Локанты? Ставил?

– Было дело… И везде безуспешно… Прямо какое-то проклятие!..

– Не надо печалиться?… Может, на этот раз повезёт…

– Вот именно. Принцип должен быть сохранён: мы ни во что не вмешиваемся! Категорически. Люди сами должны… своим умом…

– «Весь мир забыл, не правил он ничем, и без него всё шло своим порядком». Это, видимо, про тебя…

– Да, я вижу, Пушкина ты знаешь…

– Не смейся. Я тебе колесо привёз!

– Колесо от кого?

– От приматов. Как и всё остальное. Только из разных частей планеты.

– Приматы. Так… Чем они питаются?

– Кто чем. Охота, рыболовство… Некоторые… Только ты на меня не кидайся…

– Что?!

– Едят друг друга…

– Вот это – настоящая катастрофа! Каннибалы. Не понимаю, как это… Тут какая-то ошибка… Какая-нибудь нелепая мутация…

– Торжество разума!

– Нет, борьба за существование. Пищи не хватает. Но используя орудия труда…

– Ты имеешь в виду колесо?

– В том числе. Это уже не инстинкты, это вполне сознательная деятельность.

– Если хочешь, я могу привести пример вполне сознательной деятельности, не связанной ни с какими орудиями труда…

– Кого ты имеешь в виду?

– Павианов.

– Но это тоже приматы, одна из их многочисленных тупиковых ветвей.

– И тем не менее. Такая картина: леопард залёг около тропы, по которой торопилось к своим пещерам стадо павианов. Верная добыча. От стада отделились два самца, взобрались на скалу над леопардом и разом прыгнули вниз. Один вцепился в горло леопарду, другой в спину. Задней лапой леопард вспорол брюхо первому и передними лапами переломил кости второму. Но за какие-то доли секунды до смерти клыки первого павиана сомкнулись на яремной вене леопарда, и на тот свет отправилась вся тройка. Конечно, оба павиана не могли не ощущать смертельной опасности. Но стадо они спасли. Скажешь – инстинкт?

– Безусловно. Но какой-то план действий у них в голове, возможно, был… Впрочем, этот случай только подтверждает: разумное поведение не возникает вдруг. Не будем торопиться… Посмотрим, что будет потом…

– Когда?

– Я думаю, ты можешь хорошенько выспаться, прежде чем отправляться в следующую командировку.

– Выспаться? Мне этого нельзя: бес не дремлет!

– Та-ак! Поднабрался ты словечек…

– Наслушался…

– Интересно, где?. Вряд ли ты мог слышать их на Земле – еще рано…

– Ха-ха! Я смотрю в будущее…

– И что еще ты там видишь?

– Ничего хорошего… Твои… не совсем удачные, скажем так, эксперименты по созданию человека разумного путём саморазвития – разве они не натолкнули тебя на мысль, что это самообман? На самом деле ты всё время пытаешься скорректировать ход развития, хотя это ни к чему хорошему всё равно не приводит?

– Я ни во что не вмешиваюсь!

– Ты хочешь так думать, утопист. Но ты вот стремишься к гармонии всего живого. Значит, ты каким-то образом…

– Интересно, каким?

– Этого я пока не знаю. Но думаю, что это не бог весть какая загадка.

– Уверяю тебя: никогда ни во что не вмешивался. В этом – суть эксперимента. Мне надо…

– Тебе надо!

– Да, именно так: чтобы люди выбрали такой путь гармоничного развития, когда им не надо будет бороться друг с другом за выживание и все достижения разума они смогут направить на постижение тайн природы…

– Торжество разума! И чтобы все были счастливы!

– Разумеется.

– Ха-ха!

– Мне надоели твои насмешки.

– Можно, я буду называть тебя – господин Утопист?

– Это не утопия. Не получится здесь – получится в другом месте. Я этого добьюсь!

– Добьюсь? А как же принцип невмешательства?

– Не цепляйся к словам. Добьюсь – в смысле не оставлю своих попыток, пока мне не улыбнётся удача.

– Я ошибся. Ты не Утопист. Ты – Игрок. И место тебе – в Лас-Вегасе.

– Не будет такого места!

– А принцип невмешательства?…

– Однако беседа наша что-то слишком затянулась… Отдыхать ты не захотел. Тогда собирайся-ка ты снова в дорогу.