Текст книги "По России с остановками. Повести и рассказы"

Сашка долбил, сбрасывал, таскал, опрокидывал много, много раз подряд. Дождичек прекратился, но небо оставалось сереньким. Работа стала слишком монотонной, поэтому в голове назойливо повторялся вопрос: как этот бетон оказался застывшим в машине? Постепенно Чистов восстановил всю картину.

Прошлой осенью строился подземный бункер для Командующего. Именно Сашкиной роте поручили перевезти тысячи тонн бетона с завода на стройку. Бетон должен быть очень прочный, особого состава и «непрерывный». Это значит, что каждая последующая порция бетона должна поступать к стройке до того, как предыдущая порция застынет, то есть не долее, чем через двадцать минут. Утром, в последний день этой работы, на дороге сломался один из самосвалов. Другой хотел его отбуксировать. Тогда еще фаркоп, которым так гордился приемщик, оторвался и угодил прямо в голову, наблюдавшего за этим Умирова. Солдат погиб. Машину отогнали в парк, где она и стояла в сторонке. Кто, кроме хозяина, будет смотреть – пустая она или груженая. Никто не хотел ее брать – примета плохая. Вот так машина и простояла целых три месяца, пока не пришла разнарядка: отправить в капитальный ремонт восемь самосвалов. За это время бетон крепчает намертво. Выездной суд вынес решение признать гибель солдата несчастным случаем, а в частном определении усомнился в прочности фаркопа.

В Свердловске, на ремонтном заводе заканчивался рабочий день. Уже к четырем вечера мимо самосвала с веселыми шуточками начали свое движение рабочие отмытые в душе, хорошо одетые. К оборванцу в кузове отношение было разное. Вчерашние «дембеля» враждебно шипели, что-то вроде, так, мол, тебе и надо, офицерик белоручка! Пожилые рабочие одобрительно улыбались. Но не было ни одного безразличного человека. Один из них приветливо помахал правой рукой – как раз тот, появившийся из света благодетель, снабдивший Сашку кувалдой и корытом.

Работы оставалось часа на два. На асфальте от самосвала, до свалки отчетливо прорисовалась сплошная светлая полоса. Усталости не было, был азарт: сегодня улететь в Москву, спать с бесконечно любимой женой, увидеть сынишку, ощутить это счастье. А сейчас он долбил, швырял, прыгал, таскал, опрокидывал, возвращался и снова все с начала.

Мимо уже проходили служащие, хорошо одетые образованные женщины и мужчины из технической части, те, которые изобрели фирменный фаркоп, бухгалтера, в общем – интеллигенция, элита завода. Это они подготовили и отправили ответ на частное определение суда. В нем сообщалось, что делается фаркоп на основании ТУ, согласованного с заводом-изготовителем. Вот им было совершенно безразлично, кто там что долбит и таскает. Эти сплетни до них дойдут только завтра, тогда они и подивятся за чашечкой чая с тортиком геройству какого-то долбильщика бетона. А о том, как оказался бетон в кузове, и о некоторой своей причастности к этому никто из них и никогда не узнает.

Офицер, он же оборванец, он же чернорабочий, к шести часам работу свою закончил, нашел рукомойник, смыл пот и грязь с лица, рук и отправился в аэропорт Кольцово. Два часа полета до Москвы Сашка предвкушал встречу с любимой. Ни одного облачка не было над аэродромом. Светило закатное солнышко. Разница поясного времени между Свердловском и Москвой – два часа. Время в полете – два с половиной. Считай, во сколько вылетел, во столько и прилетел, да еще при ярчайшем свете солнца, навстречу которому с огромной скоростью перемещался Чистов вместе со всеми пассажирами и экипажем.

Около восьми вечера он уже был в Домодедово. Первым подошел автобус, что до «Парка Культуры» едет. «Ну и пусть, – подумал лейтенант, – там, на метро быстро до Щелковской доеду, с одной пересадкой!». В автобусе какой-то пожилой женщине объяснял, как ей доехать до улицы Кравченко, да и еще кто-то спрашивал из приезжих, как им добраться до того или иного места. Сашка был весел и чувствовал себя, как настоящий москвич, знающий родной город, всегда готовый помочь.

Выйдя из автобуса, не мешкая, нырнул в метро, спустился по знакомой с детства мраморной лестнице на площадку. И в это время, откуда-то сзади раздался негромкий, но твердый голос:

– Товарищ лейтенант! Товарищ майор просит Вас подойти!

Сашка оглянулся и увидел рослого сержанта, держащего руку «под козырек». Он был один. Никакого майора рядом не было. «Вот так здорово, – подумал лейтенант, – все так хорошо складывалось, а тут попасть в комендатуру в часе от мечты!».

– А где же майор? Я очень тороплюсь, может, Вы скажете, что не успели меня задержать, народу, мол, много, – попытался выкрутиться из создавшейся опасности самовольщик.

– Нет, майор уже видел, пройдемте, – совершенно на одной ноте произнес сержант.

Пришлось подчиниться.

Майор сидел за столом лицом к двери. На левой его руке красовалась яркая красная повязка с белой надписью «ПАТРУЛЬ». Лейтенант протянул документы. Майор невыносимо долго их изучал. Лицо его выражало недоумение. Наконец он взглянул на задержанного и сделал вид, что ничего не понимает:

– Служите в Новосибирске! В Свердловске – в командировке! А что Вы в Москве-то делаете?

Чистов был подавлен, но быстро собрался с духом. Он решил действовать так, будто выполняет приказ: вытянулся, уставился веселыми глазами на майора и четко объяснил:

– Полгода сынишку не видел. Хочу его и жену навестить. Они здесь в Москве, а родился сын в Новосибирске!

При этом Майор тоже встал, слегка наклонил голову, с интересом разглядывая молодого офицера. У него не укладывалось в голове, как этот молодой, пышущий здоровьем военнослужащий, вместо того, чтобы весело провести время в командировке, вдали от жены и от детей, наоборот, спешит к ним за тысячи километров. Взгляд его стал теплым и внимательным, а речь спокойной и доброжелательной:

– Я Вас вообще-то за нарушение формы одежды остановил, ботинки у Вас не уставные, как можно офицеру по Москве в Английских корочках ходить? Думал – вот щеголь! А жена где живет? – Майор уже искал повода, чтобы отпустить странного арестованного.

– На Щелковской, – выпалил лейтенант.

– Свободен! Не расхаживай в форме, переоденься! Соседи мы. Я на Первомайской живу, – с этими словами майор завернул удостоверение офицера в командировочное предписание, протянул Сашке, – только поэтому и отпускаю.

Майор не знал, через какое испытание прошел лейтенант, чтобы увидеть любимую женщину и сына, и как благодарен он патрульному за то, что может исполнить свои намерения.

Уже через сорок минут влюбленный молодой человек звонил в заветную дверь на третьем этаже. Учащенно билось сердце в предвкушении желанной встречи.

Дверь открыла старенькая бабушка Наталья Ивановна, подперев правой ладошкой щеку, опешила:

– Ой, Саша! Не может быть, а Оля скоро придет, нет ее, заходи, сынишка твой спит у них.

«У них» она называла родителей Ольги, как бы подчеркивая свое униженное положение в семье. Тут же появился Михаил Иванович, отец Ольги, бывший офицер, одобрительно похлопал по плечу:

– Пойдем, покурим, снимай свою шинель!

Курил он всегда на кухне. Задымили. Выпили по семнадцать граммов Московской Особой. Поговорили. Им почему-то всегда было о чем потолковать, в основном, о житье-бытие.

Очень скоро вошла Ольга, быстро с улыбкой ухватила молодого мужчину за руку и потащила в свою маленькую комнату. Оставила его там, сидящим на кровати. Сбегала и перенесла спящего малюсенького сынишку в кроватку, стоявшую здесь же в ее комнатке. Не успел он наглядеться на своего спящего наследника, как ощутил в руках чистое махровое полотенце. Наконец-то смыл со своего натруженного тела пот и погрузился в чистую постель, где ждала уже его любимая женщина.

Три, проведенные с Олей ночи, Сашка причислял ко сну и отдыху. На самом деле молодые люди не могли насытиться друг другом. Даже, когда он засыпал ненадолго, она смотрела и смотрела на его спокойное лицо, и наоборот. Получалось, что они спали по очереди, либо вообще не спали, а наслаждались близостью.

Сын спал эти три ночи так спокойно, будто не хотел мешать своим счастливым родителям. Зато днем молодой папаша сам радовался, да и всех освободил от большей части забот о маленьком сыне. Он и гулял с ним, и кормил, и спать укладывал, и над горшочком держал, и попку подмывал. А сын старался сделать первые шаги, а говорил пока почему-то не мама, не папа, не деда, не баба, а одно слово «отдай».

В субботу они втроем съездили к Сашкиным родителям. У матери после прошлогоднего инсульта не полностью восстановилась речь, но двигалась она достаточно хорошо, чтобы обнять сына и внука. Отец по случаю встречи с сыном и его семьей устроил обед с водкой, вином и всякими деликатесами. Все пили и ели, а потом пели под баян, на котором играл Сашка.

Дни пролетели незаметно. В воскресенье, последним ночным рейсом, довольный, отдохнувший лейтенант, попрощавшись с Олей, оставив ей все оставшиеся деньги, улетел в Свердловск.

Самосвал с площадки убрали, да и был ли уже этот самосвал? Приемщик встретил и проводил командировочного, поставив печать в предписании, отметив доброжелательным взглядом. К ночи лейтенант был уже в своей комнате на Клещихе. Спал крепко, но не долго. В половине третьего в дверь постучали Вошел солдат с повязкой.

– Товарищ, лейтенант! Вас дежурный по части вызывает, – сказал так тихо, будто боялся кого-нибудь разбудить. Но будить было некого, кроме лейтенанта-инженера Чистова.

– Иди! Я сейчас буду, – отозвался Сашка, уже надевая галифе, – что там, самовольщики?

Солдат что-то утвердительно промычал.

Когда в роте обнаруживались самовольщики, прослуживши полтора года, Чистов знал, кого и где искать и что делать. Во-первых, он будил двоих поздоровее солдат и одного просто водителя, неважно какой силы, лишь бы машина бортовая была, не самосвал. Дальше, вся эта команда во главе с лейтенантом выезжала, например, в общежитие трамвайного парка. Там надо было делать все быстро, чтобы не спугнуть и не вызвать лишнего шума. А технология захвата простая: открывают дверь, самовольщику прямой удар в лицо, погрузка, отъезд.

На сей раз, хоть и обидно было, что поспать не дали, вся ночная работа была сделана точно, как всегда. Только без удара в челюсть. Совестно! Ведь сам только что из самоволки прибыл!