Текст книги "Уже пропели петухи"

5

Габор Деак сидел у рояля и негромко наигрывал. В ресторане «Семь князей» было многолюдно. Под низким потолком веселились солдаты-отпускники, завсегдатаи, молодые влюбленные, гуляки, проститутки. А Деак разглядывал Шааша и его жену и гадал, почему же опаздывает Анита.

Руди, официант, худощавый пятидесятилетний мужчина, извиваясь змеей, пробирался между столиками. Не выдавалось свободной минуты, а ему обязательно нужно было поговорить с Деаком. Руди устал, но, хоть и с трудом, скрывал эту усталость. За прилавком бара стояла толстая госпожа Щюц и усердно наполняла рюмки ромом и водкой, взглядом указывая Руди, где его ожидают. Старый аккордеонист дядя Лайош стоял возле рояля и по обыкновению грыз спичку.

Деак оборвал игру. В зале захлопали. Он застенчиво улыбнулся и пересел к своему столику. Разминая пальцы, сказал:

– Больше не идет. Разучился, дядя Лайош.

– Да что вы, господин учитель. Вот вернетесь из армии, сколотим с вами хороший оркестрик!

Один фронтовик поманил к себе Лайоша, старик отошел от Деака и заиграл на аккордеоне. Возле бара поднялся такой шум, что сидевшие в зале гости уже с трудом понимали друг друга. Дым плыл по залу густыми клубами, но по условиям светомаскировки нельзя было открыть окно, чтобы проветрить помещение.

Деак мрачно смотрел на горланящую песни публику. В семидесяти километрах фронт, а здесь и повсюду в городе – веселье, беспробудное пьянство. Сейчас бы самая пора всем им быть в лесах, драться с фашистами, стрелять нилашистов. «Эх, какой же я дурак-идеалист! – подумал он. – И очень устал. Это тоже нужно принять во внимание».

Руди на мгновение остановился у его стола, негромко сказал:

– Все в порядке.

– Дай меню, – сказал ему Деак.

Руди положил на стол меню.

– Немедленно сообщи Тарноки: завтра в полночь Дербиро расстреляют. Мой брат в Будапеште. Нужно разыскать его. Таубе назвал мне пароль, но я ему не ответил. Послал его к тебе с кольцом и с обычной для таких случаев легендой.

– Он уже был у меня, пока не занимайся им. Скорее всего провокатор. Шааши чем-то очень обеспокоены.

Деак посмотрел в сторону столика профессора и его жены. Они негромко разговаривали. Профессорше было на вид не больше двадцати пяти. На роскошной копне ее белокурых волос красовалась модная шляпка – «тюрбан». Деаку показалось, что откуда-то он уже знает профессора.

– Ну заказывай что-нибудь, – заторопил его Руди.

– Аппетита нет, Руди. Принеси мне только коньяк.

За соседним столом громко заспорили. Маленький человечек, силясь перекричать музыку, хвалил Гитлера и Салаши и требовал, чтобы Лайош сыграл для него «Эрику»[2]2
  Популярная немецкая песня военного времени.


[Закрыть]. Многие закричали на него, но фронтовик пьяным голосом запел:

 
Везли меня в Галицию,
Деревья плакали навзрыд…
 

Кто-то подхватил песню, другой, третий, а дядя Лайош – в надежде на чаевые – старательно подыгрывал им.

Дым уже щипал глаза, и Деаку хотелось выйти на свежий воздух, но он не мог покинуть своего места за столиком. Страшила его эта операция. Деак боялся, что Тарноки окажется прав, и тогда он уже окончательно разуверится в Аните.

Он задумался. Воскресил в памяти милые воспоминания минувших месяцев. Нет, не мог он так ошибиться! Анита любит его. Конечно, если он сумеет осуществить свой замысел, то очень быстро узнает, где же правда. Нужна только выдержка.

В зал вошла Анита. Она сразу же заметила Деака и поспешила к нему. Прапорщик встал, поцеловал ей руку, помог снять пальто и повесил его на вешалку, изобразив на лице улыбку. Анита, озабоченная, но и не скрывающая своего волнения, села к столу.

– Принес документы?

– Все в порядке, – еще приветливее улыбнулся Габор, желая успокоить ее.

– Позвать их сюда?

– Подожди. – Деак взял девушку за руку. – Выпьешь чего-нибудь? – спросил он и сделал знак Руди. – Принесите один коньяк. Да перестань ты нервничать, Анита.

– Ох, скорее бы все это кончилось.

Руди принес коньяк и безмолвно удалился.

– Выпей, – сказал Деак. – Лучше будет.

Анита приподняла рюмку, но пить не стала.

– После полудня у меня был Мольке, – сказала она и поставила рюмку на стол, так и не пригубив. – Он сказал, что твой брат будто бы жив и находится сейчас в Будапеште. Думаешь, это возможно?

– Все возможно, Анита. Твое здоровье!

Он буквально заставил девушку выпить коньяк.

– Передай мне документы, – сказала Анита, – я отнесу им.

Деак сочувственно посмотрел на нее. Пододвинувшись поближе, шепнул:

– Ты, конечно, знаешь, если Шааши провалятся, они нас продадут. Тогда нам с тобой конец.

– Не продадут, – неуверенно возразила девушка и помрачнела. – Так хочется умереть! С утра, с самого утра только об одном и думаю и не нахожу никакого выхода. Наверное, с ума сойду скоро.

Деак сжал ей руку.

– Погоди, соберись. Первым делом нужно время выиграть. Пока еще живы мы оба, и твой отец, и я тоже. И есть надежда, что оба уцелеем. Когда у тебя встреча с Мольке?

Анита провела по лбу тыльной стороной ладони.

– Он вечером будет звонить. – Пересиливая слабость и заставив себя сохранить спокойствие, предложила: – Передадим им документы и уйдем. Ладно?

Но до этого очередь уже не дошла, потому что в дверях выросли нилашистские штурмовики. Музыка мгновенно оборвалась, певичка умолкла, и в неожиданно наступившей тишине какой-то грубый, хриплый голос сказал:

– Облава! Всем оставаться на своих местах! Приготовить документы!

Вооруженные нилашисты заняли все выходы.

Трое начали проверку документов. Анита побледнела, ее бил озноб, с выражением ужаса на лице она посмотрела на Деака. Тот ободряюще взял девушку за руку.

– Добрый вечер, – подойдя к ним, сказал тучный мужчина лет пятидесяти, начальник патруля. – Прошу извинить. Предъявите, пожалуйста, документы.

Деак достал свое удостоверение и безмолвно протянул его нилашисту. Тот неторопливо раскрыл его, начал читать, как вдруг взгляд его остановился на вложенном в удостоверение листке бумаги.

– Извините, – сказал Деак, – эту бумагу я попрошу вернуть мне.

– После того, как я ее прочитаю.

– Дайте сюда! – Деак протянул руку за бумагой, но нилашист оттолкнул его.

– Молчать!

– За грубость вы еще поплатитесь, – сказал прапорщик.

– Коммунистическая листовка? – воскликнул нилашист. – Как она у вас оказалась?

– Взгляните на мое удостоверение.

Нилашист еще раз развернул удостоверение, презрительно скривил рот. Знаком подозвав одного из своих патрульных, державших автомат на изготовку, он сказал:

– Отведите-ка господина прапорщика.

Анита вцепилась в руку Деака.

– Габор!..

– Успокойся, милая, – сказал он. – Сейчас уладим это недоразумение.

– Давай, давай!

Нилашист ткнул его в бок дулом автомата.

Деак двинулся к выходу.

6

Они стояли у стены. Мужчина украдкой осматривался. Подвальное помещение было обставлено предельно просто: железная койка, прикрытая солдатским одеялом, готовый развалиться стол, чугунная печка, несколько бог весть откуда собранных стульев, на стене фотография Ференца Салаши.

За столом сидел Ковач и молча просматривал документы. Мужчину явно тяготило затянувшееся молчание.

– Да поймите же вы…

Ковач поднял на него взгляд.

– Потрудитесь заткнуться и не мешайте мне работать.

– Но простите, я…

– Если еще раз пикнешь, получишь по зубам.

Некоторое время Ковач в упор разглядывал стоящего у стены, затем негромким голосом принялся читать вслух данные из его удостоверения.

– Словом, вы доктор Петер Шааш? Родились в четырнадцатом году в Будапеште, мать – Ольга Шпитцер, занятие – экстраординарный профессор университета. Какой профессор? – крикнул он на стоявшего у стены.

– Экстраординарный. Я юрист. Специальность – международное право. Но уже много лет не преподаю.

– Ваше счастье, – сказал Ковач. Встав из-за стола, он прочитал профессору блестящую короткую лекцию, что такие вот типы разлагают венгерскую нацию, после чего принялся внимательно разглядывать красивую, молодую женщину, стоявшую рядом с профессором у стенки. Проверил ее личность по удостоверению, не упуская случая сделать мимоходом несколько милых комплиментов. Женщине явно не нравились эти знаки внимания. Профессор тоже чувствовал себя отвратительно, но едва снова собрался заговорить, как Ковач звонкой затрещиной заставил его замолчать.

– Я что, стенке говорю? – заревел он. – Сказал: молчать, значит – молчать!

Вошел Габор Деак в коротком военном плаще, приветствовав присутствующих на нилашистский манер. Ковач также резко вскинул руку кверху, отвечая на его приветствие.

– Дали показания, где они до сих пор скрывались? – спросил Деак и перевел взгляд с Ковача на профессора.

– Еще нет.

– Ну ладно, сейчас я ими займусь… – Ковач попытался запротестовать, но прапорщик повысил голос: – Выйдите и никого сюда не пускайте. – Вынув из кобуры пистолет, он подошел к профессору. – Ну что, голубок, вот мы и поговорим…

Ковач, как видно, понял, что прапорщик знает дело, и без возражений удалился.

– Я жених Аниты, – шепнул Деак профессору. – Извините, что в «Семи князьях» я не мог вмешаться. Но вы же видели, меня и самого забрали. А теперь все в порядке. Я предъявил документы и все уладил… Но на всякий случай руки все-таки поднимите вверх. – И профессор и женщина рядом с ним повиновались. – О чем идет речь?

– Нужны документы, – взволнованно затараторил мужчина. – Если нас поймают – смерть.

– Сегодня же ночью я переброшу вас через линию фронта. Это самое простое и надежное. Все подготовлено.

Такое предложение прапорщика было явно неожиданным для Шаашей. Они в замешательстве переглянулись.

– Нам нужно остаться в Будапеште, – неуверенно проговорила женщина.

– Да, пожалуйста, – подхватил мужчина. – У нас особое задание, и мы должны остаться здесь.

Деаку все это показалось странным.

– Нам нужно остаться, – повторила женщина. – Анита обещала, что мы получим от вас надежные документы.

– Мне все равно, – задумчиво проговорил Деак. – Могу выдать и такие… – И, словно вспомнив что-то, добавил: – Вы давно знаете мою невесту?

Мужчина чуточку опустил руки.

– Несколько дней. Мне кажется, сейчас это неважно. Дайте нам хорошие документы, и мы не останемся в долгу.

Деак подошел к столу.

– Сколько вы заплатите за документы?

Мужчина и женщина переглянулись.

– Вы хотите помогать нам за деньги, – разочарованно протянула женщина.

– Отнюдь. Деньги меня не интересуют. Только золото. Целую ручку, – цинично заметил Деак. – Что стоят сегодня деньги? Ничего.

– Извините, – пробормотал мужчина, – произошло какое-то недоразумение… Анита говорила…

Деак не дал ему закончить фразу. Мило улыбнувшись, он перебил:

– Неправильно она сказала, товарищ Шааш. Вас я ненавижу, но золотишко люблю. Два комплекта документов, с учетом, что вы все же знакомые моей невесты, стоят ровно килограмм золота.

Замешательство супругов Шааш все нарастало. Они то и дело переглядывались.

– Где же я возьму килограмм золота? – спросил подавленный и разочарованный мужчина.

– Вот чего не знаю, того не знаю, – ответил Деак, небрежной походкой отошел от стола и приветливым тоном продолжал: – Если мы проиграем войну, во что я, конечно, не верю, и мне понадобится ваша помощь, уверяю, я верну вам ваш килограмм золота. – Он посмотрел на часы. – Ну, решайте, потому что время не ждет.

– Господин учитель, – попытался снова вступить в разговор мужчина, но прапорщик оборвал его:

– Торговаться не будем! Нет золота – я вам не помощник. И хоть мне это неприятно, но ради спасения собственной жизни я вынужден буду вас расстрелять, потому что о нашем разговоре не должен знать никто. Прапорщик Деак не занимается продажей липовых документов!

Женщина поинтересовалась, как он выведет их отсюда, из штаба нилашистов, если получит запрошенную сумму золота? Деак уверенно объяснил:

– Не беспокойтесь. Вывести вас отсюда для меня не составляет никакого труда. Скажу Ковачу, что завербовал вас. Не забывайте, власть отдела контрразведки велика.

Женщина что-то шепнула на ухо мужчине, затем, обратившись к Деаку, попросила бумагу и ручку. Присев к столу, быстро написала записку, перечитала ее и сказала:

– Отдайте записку и получите килограмм золота.

Однако прежде чем отдать письмо в руки Деаку, она еще раз спросила:

– Какие гарантии, что вы нас отпустите и что мы получим документы?

– Сударыня, – серьезным тоном отвечал Деак, – я дворянин, и вы должны мне верить. – Он взял письмо, внимательно прочитал его. – Ну вот, теперь все в порядке. Адресовано Беле Моргошу, агенту по продаже книг. – Посмотрев на женщину, Деак протянул руку: – Прошу ваше колье. Не пугайтесь, я собираю красивые драгоценности. Обещаю вам вычесть вес цепочки из килограмма.

Женщина сняла с шеи золотую цепь и, не скрывая своего отвращения, уронила ее в протянутую ладонь Деака. Прапорщик позвал Ковача из соседнего помещения, сказал:

– Брат Ковач, этих двоих ублюдков отвезите в Медер, пустите каждому из них в затылок по пуле, а трупы сбросьте в Дунай.

Голос его был совершенно спокойным.

– Господин учитель! – отчаянно взвыл мужчина.

– Цыц! – Ковач замахнулся кулаком. – Как же, повезу я их в такую даль! Подойдет им и набережная в Уйпеште!

– Пожалуй, вы правы, – согласился Деак. – Только привяжите к ногам побольше камней.

– Можете не беспокоиться, господин прапорщик. Ну, голубчик, давай двигай!

Однако мужчина не тронулся с места. Он посмотрел на женщину, затем перевел взгляд на Деака и уверенным голосом сказал:

– Господин прапорщик, немедленно позвоните майору Мольке.

На мгновение установилась глубокая тишина. Деак предвидел такой поворот дела и все же до последнего момента еще надеялся, что этого не последует. Сейчас у него был такой вид, словно его ударили обухом по голове.

– Мольке? – спросил он неуверенно.

– Я доктор Эгон Тарпатаки, – заявил мужчина. – Уполномоченный гестапо.

Деак опустился на стул возле стола и закрыл глаза. Значит, Анита предательница!

7

Было около восьми вечера. Мольке сидел за письменным столом и раскладывал пасьянс. Но Шимонфи отлично знал, что, забавляясь картами, майор только старается скрыть свою нервозность.

Шимонфи с особым спокойствием, злорадно, с явным удовольствием доложил Мольке, что и на сей раз сорвалась замышленная майором провокация против Деака; он был счастлив, что не ошибся в своем друге. Сейчас Шимонфи не смущало даже присутствие лейтенанта Таубе, который слышал каждое слово их разговора с Мольке. И он доложил, что, как сообщили из нилашистского трибунала, доктора Петера Шааша и его жену они не арестовывали. Аналогичное сообщение он получил из штаба нилашистских штурмовиков. Чета Тарпатаки куда-то исчезла. И он никак не может понять только одного, почему Тарпатаки не предъявили своих документов или не заявили, что они сотрудники гестапо.

– Потому что они круглые идиоты, – раздраженно бросил майор Мольке и смешал карты.

– Нет, господин майор, – сказал Таубе, обдумывая каждое слово. – Вероятно, Тарпатаки предъявили документы, а нилашисты испугались, что сорвали нашу операцию, и со страха решили убрать все следы.

– Прикончили их, что ли?

– Боюсь, да.

Мольке, разъяренный, вскочил из-за стола. Забегал по комнате, затем вдруг накинулся на Шимонфи.

– Да, да, это вы, капитан, виноваты во всем происшедшем! Почему вы не помешали задержать Тарпатаки и его напарницу?!

– Я такого приказа не получал, – возразил капитан. – Мое задание было арестовать Деака, если он передаст документы этой парочке. Но как мне доложили «наружники», Деак…

– Я сам хорошо знаю, что вам доложили, капитан! – завопил Мольке. – Но разве я мог предположить, что у вас нет и капли самостоятельности? Где Анита?

– Как докладывает бригада наружного наблюдения, она поехала к матери Деака, – вставил Таубе. – И в настоящее время находится там.

Мольке снова сел к столу, закурил, задумался на некоторое время, затем, приняв решение, сказал:

– Господа, я беру Деака под арест.

– Да, но на каком основании? – возвысив голос, спросил Шимонфи. – Господин майор, почему вы не хотите признать, что заблуждались? Деак добился признания Дербиро, и в данном случае неважно, что ему был представлен ненастоящий Дербиро. Из показаний арестованного он не утаил ни слова. Отказался помочь профессору Шаашу…

– Потому что ему помешали нилашисты. Иначе он помог бы им.

– Это опять-таки только ваше предположение.

– Для подобного предположения у меня есть вполне твердые основания, дорогой Шимонфи, – возразил Мольке. – Деак уже много дней знает, что Анита собирается помочь каким-то скрывающимся евреям. Почему же он не доложил об этом мне?

– На это может быть много причин, – возразил Шимонфи. Про себя он уже решил, что будет бороться за Деака. Если сейчас не помешать его аресту, потом будет поздно. – Деак любит девушку, – продолжал он. – Но возможно, что Анита допустила где-то ошибку и Деак заподозрил неладное.

Мольке уже снова обрел самообладание и снова был прежним азартным игроком, любующимся, как мучится его жертва. Вдруг в его мозгу промелькнула странная мысль, сначала еще не ясная, но все же повергнувшая его в раздумье. А что, если капитан Шимонфи и есть тот самый, давно разыскиваемый ими Ландыш?! Интересно, что такая возможность еще никогда не приходила ему в голову! Шурин капитана Шимонфи, полковник Берецкий, военный атташе венгерского посольства в Стокгольме, отказался сотрудничать с правительством Салаши и теперь эмигрант. Наверное, агент какой-нибудь из союзных держав. Может быть, даже русский агент? Во всяком случае, это предположение следовало бы тщательно проверить.

Мольке присмотрелся к выражению лица Шимонфи, который с такой убежденностью доказывал невиновность Деака, а когда капитан умолк, сказал:

– Заподозрить прапорщик ничего не мог. Ведь Анита и сама не знала, что доктор Шааш на самом деле – Эгон Тарпатаки. Этой акцией я думал и ее проверить. Проверил и вижу, господа, что Анита ведет двойную игру. А потому ее отца я приказал отправить в Германию, а ее допросить. Сегодня же вечером.

Шимонфи был в полнейшем замешательстве. Нет, у этого Мольке действительно есть чему поучиться. Его дьявольски хитрые ходы просто невозможно рассчитать заранее. А между тем, если прокрутить ленту событий вспять, их взаимосвязанность совершенно очевидна. И тогда действия Деака весьма подозрительны. Значит, каждый его шаг, каждое его слово нужно проверять. Кто наиболее подходящая кандидатура для этого? Такой человек, что ближе всего к нему. Анита! Однако Анита не любит нацистов, и, будь ее воля, она не стала бы помогать Мольке. Значит, ее силой заставили стать предательницей. Отец – вот ее уязвимое место! И старика схватили. Мольке действовал с точностью инженера. Он сказал девушке: «Анита, если вы не поможете нам разоблачить Деака, мы убьем вашего отца». Бедняжка!

Шимонфи ощутил всю отвратительность, всю подлость своего поведения. «Ну, что я мог поделать, – тут же оправдал он себя. – Я и сам был в руках у Мольке. Я даже жертвовал собою ради Габора. А толку? Одно непонятно: как Анита оказалась в контакте с этими Тарпатаки? Она, оказывается, даже не подозревает, что за профессора Шааша выдает себя какой-то Тарпатаки».

– Анита, – заговорил Мольке, – вначале и не поверила, что мы уже арестовали ее отца. Разрешите мне, просила она, встретиться с отцом. Пожалуйста, отвечал я, не возражая против их свидания и многого ожидая от него. Мы установили в комнате свиданий подслушивающую аппаратуру. И я не ошибся. Из их разговора стало ясно, что отец Аниты – участник Сопротивления. Девушка призналась отцу, что мы ее завербовали. Наступило долгое молчание. И вдруг, а впрочем, знаете что, Шимонфи? Послушайте-ка сами их диалог. Весьма поучительный.

Мольке достал из сейфа магнитофонную катушку.

«– Нет, Анита, тебе нельзя быть шпионкой… – послышался старческий голос из динамика.

– Если я откажусь, они убьют тебя, папа.

– Пусть лучше убьют. Но такой ценой я не могу жить дальше.

– Ты должен жить. Любой ценой.

– Обо мне не думай. Нет ничего дороже чести. Ты не должна быть шпионкой нацистов.

Послышался плач девушки.

– Господи, что же мне делать?

– Я сказал тебе, доченька. Борись! Слушай меня внимательно. Ты слышала уже фамилию Шааш? Профессор Шааш.

– Слышала.

– Профессор – важный человек в движении Сопротивления. В настоящее время он в подполье. Где скрывается – этого я не знаю. Но к тебе придет один мужчина. Обратится по паролю «Петефи». У него задание: нужно найти новую явочную квартиру и новые документы для Шаашей. Помоги ему. А затем беги.

– Я достану документы и явочную квартиру найду. Но бежать я не могу.

– Тебе нужно бежать.

– Мольке пригрозил, что, если я сбегу, он расстреляет тебя.

– Ну и черт с ним».

Мольке выключил магнитофон.

– Ну так вот, – продолжал майор, – девчонка отправилась домой, а мы в течение нескольких дней наблюдали за ее квартирой. Связника мы схватили. И очень быстро выбили у него адрес, где скрывался профессор с женой. Поймали обоих. Дальше было уже проще. Одного своего агента я отправил с паролем к Аните. Девушка с радостью приняла «связника», пообещала, что сделает все ради спасения профессорской четы, и сказала, что с помощью прапорщика Деака попробует достать липовые документы. После этого провокатор представил Аните супругов Тарпатаки, которые правдоподобно изобразили преследуемых профессора и его жену.

Шимонфи перекорежило от страха и отвращения.

Таубе принялся с воодушевлением хвалить майора, и тому, как видно, было приятно слышать похвалы. Мольке любил, когда люди восхищались его умом и находчивостью.

– Теперь вы понимаете, дорогой Шимонфи, почему я намереваюсь арестовать Деака?

Капитан ничего не ответил, и он продолжал:

– Деак обязан был доложить мне, о какой услуге просила его Анита. А он не доложил, и его молчание уже само по себе доказательство вины. Немного, но и этого достаточно, чтобы сломать прапорщика.

В комнату вошел Курт, адъютант Мольке, и доложил: Габор Деак вернулся. Таубе тут же вышел в смежную комнату. Шимонфи стало не по себе. Сейчас, у него на глазах, арестуют его друга, и он даже будет помогать Мольке при этом.

Вошел улыбающийся Деак, строго, по-уставному доложил. Увидев, что и майор заулыбался, он подошел поближе.

– Приветствую вас, господин прапорщик, – сказал Мольке. – Прошу садиться. Да перестаньте вы тянуться в струнку, мы же не в казарме!

Деаку сразу показалась подозрительной такая мягкость Мольке, и он понял, что сам пришел на свой собственный суд, в пещеру льва. Лишь бы сохранить спокойствие. Нужно вести себя непринужденно, раскованно, уверенно. Знать бы только, почему это Шимонфи такой мрачный, что даже не ответил на его приветствие? Он терпеливо слушал болтовню майора, про себя твердо решив, что живым не сдастся.

А Мольке продолжал беззаботно болтать.

– Я-то рассчитывал встретиться с вами завтра, за банкетным столом. Но раз уж так все получилось, тоже сойдет.

– Лучше раньше, чем позже, господин майор, – сказал Деак и перевел взгляд с бутылки коньяка на майора. – Кто знает, может, до завтра ни один из нас не доживет.

– Вы пессимист, господин прапорщик, – заметил Мольке, наполняя рюмки.

– Нет, я не пессимист. Но и не забываю, что идет война. Коньяк французский? – спросил он, кивнув на бутылку на столе.

– Вывез из Парижа. Прошу, господин капитан. – Он сделал знак капитану Шимонфи, показывая на коньяк. Деак поднял рюмку, стараясь, чтобы не дрожала рука.

– Париж… Боже мой! – Он посмотрел на Мольке. – Если бы вы знали, господин майор, как я завидовал вам, когда вы вступили в этот изумительный город. И еще больше жалел, что временно вам пришлось его покинуть. Конечно, прекрасные воспоминания сглаживают боль в душе человека… За победу, господин майор…

Они выпили. Мольке смутило непробиваемое спокойствие Деака. Только ничем не запятнанный человек может вести себя так невозмутимо перед своим начальством. Меж тем Деаку было совсем нелегко разыгрывать это спокойствие сейчас, когда он знал о предательстве Аниты.

– Как поживает ваша милая невеста? – спросил майор. Деак отмахнулся.

– Поссорились, – отвечал он с горечью в голосе.

– Из-за чего? – с надеждой спросил Шимонфи.

– Какой-то подонок опутал Аниту, – сказал прапорщик и устремил взгляд в бесконечность. Взяв рюмку, он выпил. – А теперь она начала уговаривать меня, чтобы я помог двум скрывающимся жидам. Документы им, видишь ли, достань! Ну, я отказался, так она обиделась.

Лицо Шимонфи прояснилось. Он готов был броситься обнимать своего друга.

– Как, неужели Анита собиралась помогать скрывающимся евреям? – спросил он.

– Странное хобби у вашей невесты, – заметил Мольке, про себя недоумевая, откуда такая откровенность.

Деак несколько мгновений помедлил с ответом. Ведь ему было приказано разоблачить Аниту!

Аниту нужно вообще заставить замолчать. Сегодняшняя ее встреча с майором не может состояться, значит, его «откровенность» не должна поколебать доверия Мольке к агенту Аните. Наоборот, нужно, чтобы он еще больше поверил ей. Значит, нужно рассказать майору все и так укрепить и свои собственные позиции. И Деак произнес великолепную речь в защиту девушки, чем подтвердил ее надежность в глазах Мольке.

– Вы, что же, встречались с этими жидами? – спросил Мольке.

– Только издали видел. В ресторане «Семь князей». Жаль, помешал мне их арестовать патруль национальной гвардии. Меня самого забрали. Битый час доказывал им в одной подворотне, прежде чем они поняли, о чем речь. А там – пока добежал назад, до ресторана, этих Шаашей уж и след простыл.

Замешательство майора Мольке все нарастало. Этот мальчишка-прапорщик с такой искренностью рассказывает о происшедшем, что к чертям летят все замыслы майора.

– Вы хоть разглядели их? – поинтересовался он.

Деак, откинувшись в кресле, задумчиво поиграл рюмкой и для большего впечатления нахмурил лоб.

– Женщина очень хороша. Просто убийственно красива. Стройная, глаза голубые, белокурая. Конечно, не исключено, что это парик или волосы красит. А мужчине на вид добрых сорок пять. Среднего роста, черномазый, как итальянец… Очень напоминает одного международного жулика. Не могу только вспомнить, как того, черт побери, звали… – Он посмотрел на Шимонфи. – Помогите, господин капитан… В тридцать восьмом о нем еще писали в газетах. А, вспомнил! Тарпатаки! Доктор Эгон Тарпатаки…

Произнося это имя, Деак впился взглядом в лицо майора. Но тот ничем не выдал своих чувств.

– Был в Будапеште такой популярный подпольный адвокатишка, – объяснил прапорщик.

– Интересно, – проговорил майор. – Весьма интересно. – Он отпил из рюмки глоток и пристально посмотрел в глаза Деаку. – И как же ваша невеста очутилась в контакте с этими евреями?

– Этого мне еще не удалось установить. – Он небрежно сунул руку в карман и достал конверт. – Разумеется, я все подробно описал. Вот, пожалуйста, господин капитан. – Деак протянул конверт капитану Шимонфи, и тот с радостным волнением распечатал его. Значит, Габор никакой не изменник! Вот вам и доказательство. Мольке потерпел поражение. И Шимонфи погрузился в чтение письма. А Мольке в эти минуты думал о том, что в руках одним козырем больше. В том, что Деак и Ландыш – одно и то же лицо, у него уже не оставалось никаких сомнений. Как видно, догадался, что Анита завербована, думал Мольке, и теперь пытается опрокинуть все дело, изображая откровенность. Но что он, интересно, ответит, если я спрошу его, когда Анита впервые упомянула о своем намерении спасти скрывающихся евреев? Готов побиться об заклад, что он тотчас же скажет: Анита сказала мне об этом только сегодня, и потому я не доложил вам раньше. По-другому он сказать не может. Иначе ему не объяснить, почему он так долго умалчивал об этом. И тогда я его сразу же и арестую.

Он испытующе посмотрел на прапорщика.

– Когда ваша невеста попросила вас достать документы для этих жидов?

Деак задумался.

– А в самом деле, когда? – Он сразу разглядел ловушку, скрывавшуюся за этим вопросом. Он закурил сигарету и выпустил колечками дым. – Если не ошибаюсь, впервые она сказала мне об этом несколько дней назад. Я, конечно, не поверил, решил: дурачится. Все же я потребовал от нее адрес, где они скрываются. Но все это она мне сказала только сегодня. Я хотел арестовать их…

– Извините, – вдруг вмешался Шимонфи, – вот тут ты, Габор, пишешь, что у тебя есть важное устное сообщение…

– Да, – быстро подхватил Деак. – С этого мне, собственно, нужно было бы начать. – Он повернулся к Мольке. – Господин майор, я знаю правила: кто слишком любопытствует, становится подозрительным. Но в интересах дела я должен взять на себя даже этот риск… Господин майор, изучая материал на Ференца Дербиро, я пришел к выводу, что о прибытии в Будапешт моего брата вам стало известно от вашего агента в Москве… Не так ли?

Мольке как-то странно посмотрел на Деака. Его поразила такая откровенность этого юнца прапорщика.

– А в каком плане это вас интересует? – спросил он. – Вы проделали великолепную работу, господин прапорщик, раскололи Дербиро…

– Господин майор, очень прошу, ответьте мне, если, конечно, можете…

– Но почему? Зачем вам знать то, что…

– Потому что у меня есть подозрение, что русские ввели в заблуждение вашего-московского агента, а тот, в свою очередь, невольно господина майора.

Мольке вдруг почувствовал себя не в своей тарелке. Этот мальчишка напирает все отчаяннее.

– А разрешите узнать, на чем основываются ваши подозрения? – спросил он.

– Человек, которого я сегодня утром допрашивал, не Ференц Дербиро.

Наступила внезапная тишина. Мягкая, зыбкая, как студень.

– А кто же? – переспросил Мольке.

Деак развел руками.

– Этого я не знаю. Только не Дербиро – это точно. А если не он, тогда что-то здесь не так.

Шимонфи посмотрел на Мольке, затем перевел взгляд на Деака и осторожно спросил:

– Разве ты знаешь Дербиро в лицо?

– Нет, я его никогда не видел.

– Тогда чем же вы обосновываете свои подозрения? – ястребом кинулся на него Мольке.

Деак достал из кармана фотографию и протянул ее майору.

– А вот чем, господин майор. Всмотритесь получше: вот это мой брат. Рядом с ним Дербиро.

Мольке долго разглядывал фотографию. На ней были изображены два крепких молодых парня, довольных, улыбающихся. За их спинами – лодки на Дунае, какие-то баркасы.

– Если вы лично не знали Дербиро, откуда же вам известно, что именно этот, – он ткнул пальцем на фотографию, – должен быть им?

– А вы прочитайте текст на обороте! «С Ференцем Дербиро в Геде. Июнь 1938 года».

Мольке вынужден был смириться со своим поражением. Не скрывая удивления, он согласился:

– Это, господин прапорщик, неожиданное открытие. Поздравляю.

Деак поблагодарил за поздравление, затем рассказал, что ему еще утром этот тип показался подозрительным. Очень уж быстро он выдал своего товарища. А это непохоже на коммунистов…

Но Мольке все еще продолжал сопротивление.

– А скажите-ка, господин прапорщик, где вы нашли эту фотографию?