Текст книги "Звонкий ветер странствий"

Глава пятнадцатая
Ночь любви и труп законного супруга под кроватью

Поздняя ночь – не самое лучшее время для проведения серьёзных совещаний. Хотя бы потому, что очень трудно оперативно найти подходящее помещение, ведь, все припортовые таверны – по крайней мере, в пригородах Буэнос-Айреса – по ночному времени были закрыты.

Санька сразу же (душевно и благородно!) предложила провести внеочередное совещание в их гостиничном номере. С одной стороны, помещение – по своим размерам – полностью подходило для этой цели, а, с другой, так получалось, что Сашенцию (благородную и душевную!) теперь было уже и не выпроводить за дверь. А где Санька, там и её лучшая подружка Гертруда Лаудруп. Та ещё парочка…

«Не стоит, право слово, вмешивать женщин в это дело!», – недовольно морщился видавший виды внутренний голос. – «Особенно, таких романтически настроенных барышень. Больно, уж, ситуация непростая и скользкая…».

Внутренний голос на этот раз, безусловно, чуть-чуть преувеличивал: ничего скользкого и гадкого не было и в помине, просто было очень трудно принять какое-либо решение – разумное и честное одновременно. Очень, даже, непросто…

Вообще-то, всё было совершенно понятно и однозначно – у товарища похитили любимую девушку, следовательно, необходимо помочь. То есть, надо незамедлительно добраться до неизвестных негодяев, быстро и безжалостно перерезать им глотки, а означенную непорочную девицу вернуть по назначению – влюблённому, то бишь, товарищу.

Так-то оно так… Но, как известно, у любой медали имеется две стороны. И, вот, эта вторая, оборотная сторона откровенно не впечатляла: насквозь чужая и незнакомая страна, неизвестный и многочисленный противник, причём, противник – местный, знающий в пампе каждый кустик и каждую ложбинку, заросшую зеленовато-фиолетовым чертополохом… Да, если честно смотреть правде в глаза, то шансы на успех у предстоящей спасательной операции были минимальными. Проблема становилась практически неразрешимой: и Фролу отказать в помощи было никак нельзя, и умирать бестолково – в самом расцвете лет – как-то не хотелось…

Егор – безо всякого азарта – обмакнул остро отточенное гусиное перо в пузатую чернильницу и принялся рисовать (по-другому и не скажешь) на листе бумаги некое подобие карты-плана, давая при этом краткие пояснения:

– Это – великая Ла-Плата, вот – голубоватая речка с длинным и совершенно непроизносимым индейским названием, это – река Рио-Рохо, здесь расположен стационарный лагерь наших гаучо… Ну, Фролка, пусть твой молоденький пеон нам подробно расскажет – как да что было, и покажет, где, собственно, находится поместье этих подлых Гонсалесов.

Худенький и чумазый мальчишка – лет двенадцати-тринадцати от роду – зачастил, смышлено блестя чёрными глазёнками, Фролка сноровисто и слаженно переводил. Постепенно всё произошедшее стало более-менее понятным.

Полномасштабным и регулярным столкновениям гаучо и кабальерос (в этой конкретной местности) мешала Рио-Рохо – речка широкая и полноводная. Стационарный лагерь гаучо располагался на её одном берегу, а поместье (асьенда – по-местному) достославных братьев Гонсалесов – на другом. Конечно же, на сильном и молодом коне можно было переправиться через реку, но это дело было непростым и опасным, могло – в конечном итоге – очень плохо закончиться. В том смысле, что если сразу и не утонешь в неспокойной реке, то на её противоположном берегу тебя запросто могли прикончить, что и подтверждал недавний бесславный конец двух модников-кабальерос, застреленных Егором и Санькой… Лодки, пироги и прочие плоты? Зачем всё это честным пастухам и скотоводам? Откормленных бычков и баранов в Аргентине было принято доставлять к покупателю сугубо в живом виде. Так местные огромные стада и паслись – каждое в своём секторе, образованном крупными реками, а мелкие речки и ручьи можно было перейти и вброд.

В этот же раз произошло нечто совершенно неординарное – парнишка так и не смог объяснить, каким образом семь-восемь десятков до зубов вооружённых всадников объявились на другом, «бедном» берегу Рио-Рохо. Тем более что переплывать эту неприветливую реку в полной темноте было вдвойне неприятно и опасно.

– Может, они поднялись вверх по течению реки, где она более узкая и менее глубокая, и там перешли её вброд? – задумчиво предположил Егор.

– От поместья братьев Гонсалесов до первого безопасного брода будет порядка ста двадцати миль, – перевёл Фрол ответ пеона.

– Далековато! – со знанием дела прокомментировала Санька, после чего задала абсолютно неожиданный вопрос: – А нет ли на этой Рио-Рохо – не очень-то и далеко от асьенды кабальерос – каких-нибудь островов? А ещё точнее, крупного острова, расположенного примерно посередине реки?

Выяснилось, что такой остров был, причём, братья Гонсалесы иногда – два-три раза в году – устраивали на нём шумные и весёлые пикники с девицами лёгкого поведения, нанимая для переправы на остров пироги индейцев кечуа. По словам парнишки-пеона, гаучо никогда этот остров не посещали, и, вообще, удобные водопои для скота находились гораздо ниже по течению Рио-Рохо.

– Я думаю, что коварные кабальерос соорудили что-то вроде парома, – предположила высокоумная Санька. – Помнишь, Саша, как мы плыли по Дону-батюшке на штурм Азовской крепости? А Паншинский остров помнишь, где располагались наши воинские склады? Как на этот остров донские казаки доставляли разные грузы? Правильно, с помощью паромов! Я своими глазами видела, как за один раз на такой паром заезжало по четыре больших телеги. Следовательно, сколько всадников могло там разместиться? Ну, уж, точно – в районе десятка…

– По-твоему получается, что кабальерос усердно строили полноценную паромную переправу, а никто этого и не заметил? – недоверчиво покрутил головой Егор.

– Так переправу они, наверняка, построили только до середины реки, то бишь, до острова. Попробуй-ка, разгляди с противоположного берега, что где-то там, за островом, натянуты канаты, – доходчиво объяснила Санька. – Одно дело – на коне всю реку переплывать, а совсем другое – только её половину… Не исключаю, что у этой коварной операции было два этапа – в первую ночь паром сделал четыре-пять рейсов, потом последовал дневной перерыв, а в следующую ночь добрались и все остальные. А на рассвете, как говорится, форверст!

– Где, говоришь, малец, расположен этот славный островок? – неожиданно заинтересовался Ванька Ухов. – Ну-ка, нарисуй! Ага, молодец! Здесь и нам надо переправляться. Причём, есть там паром, или нет его – совсем и неважно. По крайней мере, кони на острове смогут нормально отдохнуть, отдышаться…

Ванька говорил так, как будто было уже окончательно и бесповоротно решено, что они точно выступают – выручать из беды прекрасную черноволосую Исидору. Егор хмуро промолчал, уже понимая в самой глубине души, что от этой эскапады он не сможет отказаться – совесть потом замучит.

– А для чего они похитили отца девчонки? – спросил Ухов-старший. – Не, с девчонкой-то всё понятно… А папаша-то ейный, он с какого будет бока?

Фролка, тяжело вздохнув, пояснил:

– Рауль, старший из братьев Гонсалесов, давно уже на Исиду глаз положил. Он даже, как говорят, и замуж её звал по-честному. Только не согласилась Исидора – не захотела менять вольную и безграничную пампу на золочённую, но тесную клетку. А теперь будет, я думаю, так – либо Исида согласится стать законной супругой сеньора Рауля Гонсалеса, либо кабальерос до смерти запытают её отца. Ничего хитрого, и у нас в России бывали аналогичные случаи…

– Как же это – выходить замуж без любви? – искренне удивилась неисправимая Гертруда Лаудруп. – Какой в этом прок? Ерунда какая-то…

– Католическая вера, она очень сильная! – пояснил Фрол. – Не слабее нашей, православной. Раз венчаны – значит всё, уже вместе до самой смерти. В том смысле, что «стерпится и слюбится»…

Сашенция, естественно, тоже пожелала принять участие в спасательном рейде. Мол, куда же без неё? Еле Егор отговорился, приведя совсем уже бронебойный аргумент:

– Сашенька, душа моя, ты, ведь, знаешь такую русскую деревенскую мудрость, мол: – «Нельзя складывать все куриные яйца в одну корзину»? Представляешь, что будет, если мы с тобой оба погибнем в этой дикой пампе, проявляя недюжинные образцы мужества и героизма? И я – совершенно не представляю! Но, тем не менее, кто тогда позаботится о Петьке и Катеньке? А? Не слышу чёткого ответа! Короче говоря, назначаю тебя, Меньшикова Александра Ивановна, Светлейшая княгиня Ижерская, своим полноправным заместителем – вместо погибшего генерала Ерика Шлиппенбаха! В смысле, заместительницей… Ежели что, то сама доведёшь экспедицию до Охотска, там встретишься с братом Алёшкой и нашим Шурочкой…

Первых лошадей – пусть и плохоньких – они купили здесь же, в порту, щедро заплатив (отдельно) и за ночное беспокойство.

Рассвет застал пятерых всадников уже в дороге. Под подковами лошадей чуть слышно шелестела пожухлая жёлто-бурая трава, изредка поскрипывали каменистые косогоры, вокруг тревожно перепархивали стайки буро-лимонных и светло-жёлтых листьев. Первыми ехали, заинтересованно переговариваясь о чём-то между собой по-испански, мальчишка-пеон (по имени Пепе) и Фрол Иванов. За ними следовали Егор и Ванька Ухов-Безухов. Замыкал походную колонну Людвиг Лаудруп, взятый в рейд в качестве отличного стрелка из арбалета – оружия смертельно-опасного, бьющего на далёкие расстояния и, при этом, совершенно бесшумного, что – при определённых обстоятельствах – бывает крайне важно.

Уже ближе к полудню они выехали к старенькой изгороди, тщательно спрятанной между двумя хвойными рощами. За изгородью обнаружилось с десяток молодых разномастных жеребцов, чуть в стороне от них паслись немногочисленные коровы, овцы и козы.

Пепе громко прокричал, видимо, подавая кому-то условный сигнал, и через подполковника Иванова пояснил:

– Это опорный пункт гаучо. Здесь можно (только своим, конечно же!) сменить усталых лошадей на свежих, отдохнуть, разжиться мясом и вином.

«Интересно, а мы-то – свои? Или – как?» – засомневался мнительный и недоверчивый внутренний голос.

Оказалось, что, всё же, свои. Из ближайшей рощи торопливо выбрались двое пожилых и седобородых пастуха-гаучо, небрежно кивнув головами остальным путникам, тут же вступили, горячо размахивая руками, в оживлённые разговоры с Пепе и Фролом.

Минут через десять-двенадцать Иванов сообщил последние новости и доложил о результатах переговоров:

– Сегодня вечером состоится свадьба Рауля Гонсалеса и Исидоры Тупи. На асьенду братьев Гонсалесов уже прибыл католический священник. Откуда это известно? В здешней пампе – как и в нашей благословенной России – хватает всяких любопытных сорок, которые разносят свежие новости на длинных хвостах…

– То есть, можно поворачивать назад? – всерьёз огорчился Ванька Ухов. – Ведь, ясно, что нам уже не успеть. Ты же сам, Фролка, говорил, что эта католическая вера ужасно сильная вся из себя, и всё такое прочее…

– Ничего страшного! – очень серьёзно заверил Фрол. – Я Исидору замуж возьму – с полным удовольствием – и в качестве вдовы знатного идальго Гонсалеса. Тут, главное, успеть до этого самого.… Ну, не маленькие, чай, сами понимаете – до чего.… А здешние свадьбы, они очень похожи на наши, российские. Сперва – как правило, уже под вечер – происходит католический обряд венчания, а потом все дружно садятся за праздничные столы. Молодые, их родственники и гости едят, пьют, гуляют, веселятся, поют, танцуют, иногда и дерутся.… И только уже глубокой ночью молодожёны следуют в супружескую спальню… Вот, того, что следует за этим последним действом, желательно избежать. Впрочем, если, даже, и не успеем, я Исиду прощу. Это же – ради спасения жизни отца, следовательно, не считается. Только, первым делом, я сперва этому мерзкому Раулю отрежу голову и вырву из груди его подлое сердце, а уже только потом – прощу мою Исидору…

– Э-э, подполковник, очнись! – видя, что подчинённый мысленно погрузился в призрачную и неверную пучину различных фантазий, Егор сильно потряс Иванова за плечо. – Давай-ка, братец, дальше рассказывай!

Фролка – от всей души – помотал русой и кудрявой головой, отгоняя прочь неприятные видения, и продолжил:

– Гаучо выделяют нам пять здоровых и молодых коней, на которых мы сможем переплыть через полноводную Рио-Рохо. Причём Чавес – старший на этом опорном пункте – советует нам переправляться в другом месте, мол, напротив этого большого острова кабальерос, наверняка, выставили сторожевой пост.

– И это правильно! – тут же встрял Ухов. – Если там налажена полноценная паромная переправа, то и сторожевой пост напрашивается сам собой… Продолжай, дружище, продолжай! Не буду я больше перебивать…

– Так вот, мы спустимся мили на три ниже по течению – относительно этого острова. Там, на обрывистом берегу стоит очень высокое одинокое дерево, называется – «кебрачо». Заберёмся на него, осмотримся. Чавес утверждает, что с той высоты (а это будет уже на закате) очень хорошо просматриваются все отмели речного русла. Понимаете мысль? Если знать дорогу, то и реку можно переплыть без особого труда, перемещаясь от одной отмели к другой. Такой, вот, старинный секрет гаучо… Ещё одно. То, что сегодня вечером и ночью будет пышная свадьба – это нам на руку. Значит, кабальерос посадят на крепкие привязи всех сторожевых собак, а это здорово упрощает дело…

«Упрощает?! – саркастически усмехнулся насмешливый внутренний голос. – «Конечно же! В незнакомой стране – малыми силами, незаметно – выкрасть юную и непорочную невесту прямо с брачного ложа… Что может быть проще? Ну-ну, герои вшивые…

В самом начале вечера они выехали на высокий берег Рио-Рохо.

– Ничего себе, речка! – уважительно присвистнул Ухов. – Мили полторы будет! А, командир? Может, и все две. Течение очень сильное, вон, смотри, водовороты какие идут – один за другим…

– Очень серьёзная и многоводная река! – согласился Егор, обеспокоено наблюдая, как буро-кофейные воды упрямо тащили – по направлению к Атлантическому океану – ветки деревьев, целые стволы, вывороченные с корнем, обломки каких-то строений, разбухшие трупы неопознанных животных и птиц…

– Пепе говорит, что на срединных равнинах Аргентины недавно прошли очень сильные ливни, – коротко объяснил подполковник Иванов.

Ещё через час с небольшим они подъехали к могучему кебрачо, нависавшему над тёмными и неспокойными водами Рио-Рохо. Дерево откровенно поражало – высоченное, разлапистое, многоярусное.

– Это единственное кебрачо на многие сотни и сотни миль вокруг, – начал переводить (вольно и с комментариями) Фрол вслед за Пепе. – Местная достопримечательность такая. В верхних «этажах» кебрачо обитают самые разные птицы, включая орланов и соколов. На серединных живут всякие мелкие животные – грызуны, обезьянки, ящерицы, змеи. А нижний ярус – безраздельная вотчина ягуаров… Этому конкретному дереву, наверное, лет восемьсот пятьдесят, оно хорошо «помнит» великое царство кечуа и приход первых испанских конкистадоров. Кебрачо растут только в тех местах, где чистые грунтовые воды подходят близко к поверхности земли. Поэтому рядом с этими загадочными деревьями всегда можно найти родники с хрустально-чистой питьевой водой, или даже глубокие колодцы, выкопанные многие сотни лет назад древними индейцами…

Неожиданно из-за толстенного ствола кебрачо выскочили шесть (шестеро?) низкорослых и остроухих псов (волков, койотов, шакалов?). Завидев людей, собаки негромко зарычали, но тут же развернулись и неторопливо потрусили в пампу. В лучах заходящего осеннего солнышка их поджарые тела, отливающие всеми оттенками светло-коричневого и красно-каштанового, смотрелись очень грациозно и эстетично.

– Агуары, красные аргентинские койоты, – пояснил Фрол. – Серьёзные такие ребята, с понятием. В том смысле, что откровенным разбоем никогда не занимаются, беззащитных телят не режут, по-честному охотятся…

Решили, что наверх они полезут втроём: Егор – как командир, Фролка – как единственный полноценный переводчик, и юный пеон Пепе – в качестве местного жителя и знающего экскурсовода.

Уже через пять-шесть минут Егор попал в совершенно другой мир: таинственная и чуткая тишина, прерываемая только резкими криками невидимых ему животных и птиц, влажный воздух, пахнущий абсолютной свободой и – совсем чуть-чуть – скрытой и неясной тревогой…

Подъем продолжался бесконечно долго. Многочисленные обитатели древнего кебрачо беспорядочно разбегались в разные стороны. Вот, среди жёлто-красной листвы (осень, как-никак) на секунду-другую мелькнули ярко-зелёные глаза лохматого камышового кота. Через полторы минуты светло-бурый грызун, немного похожий на среднеазиатского тушканчика, но с длинными заячьими ушами, испуганно шарахнулся вниз. Толстая пятнисто-коричневая змея, выскользнув из-под ног, шустро скрылась в узком дупле. Когда они достигли верхнего яруса, стая самых настоящих диких уток, оглушительно и недовольно крякая, встала на крыло…

Ветки, отходящие от центрального ствола, стали заметно тоньше, зелёно-жёлто-красная листва существенно поредела. Воздух неожиданно сгустился, навалилась неприятная и зловещая духота, по спине потекли тонкие струйки пота.

– Всё, пожалуй, хватит! – через Фролку, наконец, известил Пепе. – Обходим с правой стороны этот сук, там, я вижу, есть очень удобная развилка.

Это была не просто развилка, а очень даже неплохая смотровая площадка: от центрального ствола почти горизонтально, с минимальными зазорами между собой, отходили три ветки – каждая диаметром сантиметров по пятнадцать.

Фрол, облегчённо вздохнув, уселся на эту природную скамейку, и устало поднёс к глазам подзорную трубу. Егор, медленно опустившись на корточки рядом с подполковником, мельком посмотрел вниз. Неожиданно закружилась голова, он пошатнулся и только в самый последний момент – чтобы пошло не свалиться в бездну – успел крепко схватиться за широкое Фролкино плечо: высота была очень приличной, метров сто пятьдесят, никак не меньше.

Старый и мудрый пастух Чавес не соврал, с такой солидной высоты все мели и отмели на реке, особенно, при естественной подсветке заходящего солнца, просматривались на буро-кофейном фоне Рио-Рохо ясно и однозначно – ярко выраженными розоватыми полосками, длинными светлыми отрезками и тоненькими короткими штрихами неопределённого цвета.

– Здесь, по-видимому, речное дно покрыто разноцветным песком, – предположил Егор и тут же засомневался: – Запомнить эту картинку в уме – и не вопрос. Только, вот, какой толк от этого? Когда будем перебираться через реку, вокруг будет темно…

– Не скажи, командир! – не согласился Фрол, не отрываясь от окуляра подзорной трубы. – Заходим в воду сразу вон за той высокой бело-серой скалой. Ну, что чуть-чуть похожа на камышовую кошку… Видишь? Плывём наискосок, сильное течение само выносит нас на первую отмель. Ага, там мы дружно слезаем с коней и ведём их за уздечки по мелководью, строго поперёк течения. Эта коса очень длинная, метров двести пятьдесят, выгибается дугой на северо-восток… Теперь спускаемся метров на сто двадцать ниже по течению, а там нас уже ждёт новая отмель…

Пепе, возбуждённо размахивая руками, что-то зачастил на испанском.

– Он уверяет, что отсюда можно увидеть и асьенду братьев Гонсалесов, – пояснил Иванов. – Мол, надо смотреть через подзорную трубу вон в том направлении, ориентируясь на дальний горный пик, который со снежной шапкой на вершине…

– Ясно вижу тёмно-розовые черепичные крыши! – через две минуты оповестил Егор. – Смотри-ка ты, от берега совсем и недалеко, чуть больше мили…

Когда тропический закат ещё пылал – остро-алым, малиновым и багровым – они, тихонько понукая пугливых коней, вошли в тёмно-кофейную воду.

А ещё через два с половиной часа, уже в плотной темноте, слегка разбавленной светом ярких тропических звёзд, отряд успешно выбрался на противоположный берег Рио-Рохо.

– Удовольствие – гораздо ниже среднего! – старательно пытаясь отдышаться, резюмировал Иван Ухов. – Один раз даже подумалось, что всё, затягивает в водоворот, конец… Да, конь – на моё счастье – оказался длинноногим, вовремя нащупал подковами откос песчаной косы…

– Вперёд, господа, вперёд! – взмолился Фролка. – Нет у нас времени на пустые разговоры, надо торопиться… Эх, лишь бы не опоздать, лишь бы успеть! До того – самого…

Им вновь повезло – совсем недалеко от низкого речного берега обнаружилась широкая и наезженная тропа. Ещё через пару-тройку минут Пепе, скакавший первым, остановил коня и тихо произнёс несколько фраз, указывая рукой на неясные очертания каменных развалин в двенадцати-пятнадцати метрах от тропы.

– Он говорит, что надо оставить коней здесь, – сообщил Иванов. – До поместья Гонсалесов уже совсем недалеко, не дай Бог, там услышат цокот копыт… Слышите? Они там, кажется, поют… Дальше пойдём уже пешком, чтобы случайно не напороться на сторожевой пост. Эти камни – всё, что осталось от старой асьенды кабальерос, которую гаучо сожгли и разрушили лет пятьдесят-шестьдесят назад. Там есть надёжная коновязь…

Слезая с коня, Егор предложил:

– Давайте, господа, оставим здесь мальчишку, пусть присмотрит за лошадьми. Зачем он нам, собственно, на объекте?

– Ты неправ, командир! Пепе нам может здорово пригодиться, – горячо возразил Фрол, который, очевидно, за время долгой переправы через Рио-Рохо успел окончательно продумать план предстоящей вылазки. – Нам необходим лазутчик, чтобы узнать, где располагается спальня новобрачных…

В четверти мили от поместья обнаружились ровные ряды каких-то фруктовых деревьев. Егор, на ходу сорвав с нижней ветки увесистый круглый плод, поднёс его к лицу и понюхал.

«Апельсин! – уверенно определил внутренний голос. – «Видимо, Гонсалесы решили здесь осесть надолго. Даже заложили большую апельсиновую плантацию… Снова нам везёт! Наверняка, от крайних деревьев плантации откроется прекрасный вид на господский дом, да и на всё прочее. Опять же, подзорная труба с собой… Ох, уж, это везенье, мать его! Очередная плохая примета, мол: – «Начало без сучка и задоринки – к печальному концу…».

Дом, до которого оставалось метров сто пятьдесят, был очень длинным, двухэтажным, с портиком, изящной колоннадой и высоким крыльцом. Вдоль фасада – почти во всю его длину – выстроились в единый ряд широкие праздничные столы, за которыми разместились многочисленные, разряженные – до полного неприличия – гости. В незначительном отдалении обнаружился и второй дом – брат-близнец первого, расположенный по отношению к нему строго перпендикулярно.

«Человек сто пятьдесят будет, не меньше!», – навскидку определил дотошный внутренний голос. – «Да и разномастных слуг вертится возле столов более чем достаточно… А где же у нас жених и невеста? Ага, там, где им и полагается быть, то бишь, по самой середине праздничного стола. Вернее, столов… Невеста очень симпатичная, нарядная, но – при этом – грустная и печальная. Женишок же радостный такой, весёлый, с пошлыми усиками записного и шустрого бабника…».

Фролка что-то коротко прошептал на ухо Пепе, и мальчишка, понятливо кивнув головой, деловой и независимой походкой направился – мимо свадебных столов – к правому крылу дома, где, судя по всему, располагалась кухня.

«Оно, ребята, и правильно!», – одобрил хитрый внутренний голос. – «Кухня господского дома – самое лучшее место для сбора достоверной и полезной информации. А наш мальчишка совсем не выделяется на фоне местных слуг. Наверняка, ради такого пышного праздника хозяевам асьенды пришлось нанимать и дополнительных халдеев, со стороны…».

Праздник продолжался, разгорячённая публика за столами веселилась во всю, время от времени принимаясь хором распевать ритмичные и, одновременно, печальные песни на испанском языке. Фролка с каждой минутой становился – в свете всезнающих тропических звёзд – всё бледнее. Очевидно, приближался момент, когда молодые должны были направиться в супружескую опочивальню… А Пепе всё не было…

Наконец, мальчишка появился, подойдя со стороны, откуда его и не ждали, то есть, почти с тыла, усердно зашептал что-то на ухо Иванову, лицо которого сразу же стало розоветь и расплываться в широченной улыбке.

– У нас ещё есть минут сорок-пятьдесят! – объяснил причину своей неожиданной радости Фрол. – Перед тем, как жених и невеста удалятся (сами, небось, знаете – куда и зачем!), они должны станцевать специальный свадебный танец. Должны, и всё! Это и есть – самое главное. Дело в том, что музыканты, которых только сегодня доставили на асьенду из самого Буэнос-Айреса, ещё даже и не начали настраивать хитрые инструменты.… Так, комната новобрачных находится на втором этаже и окнами выходит на другую сторону дома, в ста метрах от которой эти чудаки высадили молодые яблони и груши… Ну, что, Александр Данилович, перебазируемся? Кстати, многие гости уже совсем скоро (высший шик – ехать домой через пампу в полной темноте, лишь с горящими факелами в руках у тех, кто сидит рядом с кучером!) разъедутся по домам, а остальные лягут спать во втором доме, чтобы никоим образом не смущать новобрачных…

По другую сторону нужного дома всё было совершенно по-другому, а именно, тихо и спокойно. Почти все окна оставались тёмными. Только в двух, расположенных на втором этаже и украшенных гирляндами тропических цветов, за неплотными кружевными шторами теплились чуть заметные огоньки – то ли от восковых свеч, то ли от масляных светильников.

– Мне именно туда и надо! – осторожно выглядывая из-за ствола молодой яблони, сообщил Фролка. – Туда, за цветочные гирлянды…

В стороне от окошек с гирляндами наблюдался прямоугольный стол, беспорядочно заставленный тарелками, бутылками и стаканами, между которыми располагались два ярко-светивших масляных фонаря. Рядом со столом – на толстых чурбаках – вольготно восседала парочка пьяненьких усатых мужиков, вооружённых длинными ружьями.

«Понятное дело, определили бедолаг всю ночь ходить дозором вдоль фасада дома, но и стол с закуской-выпивкой поставить не забыли», – понятливо усмехнулся внутренний голос. – «Расслабились что-то братья Гонсалесы… А, с другой стороны, кого им теперь опасаться? Почти всех гаучо с противоположного берега Рио-Рохо они перебили…».

Егор тронул Фрола за локоть:

– Всё, пусть мальчик Пепе уходит к развалинам и присматривает там за лошадьми… Иван, – тихонько подозвал Ухова. – Подползи к ним аккуратненько. Правого деятеля возьмёшь на себя.

– А как же левый усач? – не понял Ванька. – Его-то кто успокоит?

– Его Лаудруп срежет из арбалета. Понял? Как только Людвиг выстрелит, то и ты не зевай. Потом крепко хватай жмурика – вместе с ружьём – под мышки и волоки сюда, под яблони. Ну, не прямо сюда, где мы сейчас лежим, а подальше, вглубь яблоневого сада. Всё, выполнять…

Когда Ухов уполз в направлении стола, за которым продолжали беззаботно выпивать и закусывать нерадивые часовые, Егор поставил чёткие задачи и перед другими подчинёнными:

– Людвиг, по моей команде бьёшь в левого часового. В сердце или в голову – сугубо на твоё усмотрение. После этого оставляешь арбалет здесь, а сам – со всех ног – бежишь к телу, пронзённому стрелой, и тащишь его вслед за Уховым-Безуховым. Потом возвращаешься сюда и бдишь… Мы же с тобой, Фрол Иванович, следуем прямо под окошки с цветочными гирляндами. Видишь, одно из них чуть приоткрыто? Вот, я тебя и подсажу туда. Когда влезешь, то окошко бесшумно прикроешь и спрячешься куда-нибудь, например, в одёжный шкаф. Что дальше делать – сам сообразишь, уже, ведь, немаленький. Судя по тому факту, что надумал жениться… Всё пока ясно?

– А когда нам с Исидой вылезать из окна? – уточнил Фролка.

– Я – в качестве условного сигнала – камушек брошу в стекло…

Егор через окуляр подзорной трубы внимательно наблюдал за столом недисциплинированных охранников, и всё никак не мог решить – пора уже давать Лаудрупу отмашку, или надо ещё немного подождать? Как близко подобрался Ухов к столу?

Неожиданно – со стороны свадебных столов – зазвучала приглушённая музыка.

«Вот, похоже, и начался первый танец молодожёнов!», – заволновался нервный внутренний голос. – «Время поджимает!».

– Давай! – махнул он рукой (пусть и в темноте) Людвигу.

Чуть слышно прожужжала стрела арбалета, пущенная твёрдой и умелой рукой, левый усач, не издав ни единого звука, упал как подкошенный. Рядом со вторым часовым – словно из-под земли – выросла фигура Ухова…

– За мной! – выдохнул Егор, устремляясь вперёд.

Подбежав к стене дома, он соединил соответствующим образом ладони рук, принимая в получившийся «замок» сапог Иванова, и резко подкинул подчинённого вверх. Через секунду Фрол взгромоздился ему на плечи, тихонько распахнул нужное окошко, подтянулся и исчез в полутёмном проёме…

Егор подошёл к столу, от которого Лаудруп и Ухов уже оттащили трупы незадачливых часовых, вылил на землю содержимое большинства бутылок, саму же пустую стеклянную тару живописно разбросал на столе между масляными фонарями и тарелками, после чего несуетливо побежал к месту прежней дислокации.

Примерно через два с половиной часа шум свадебного веселья потихоньку начал затихать, огоньки в масляных фонарях задрожали и замигали, сигнализируя, что запас топлива в них подошёл к концу. Из-за угла дома неожиданно появились два нарядно-одетых, явно нетрезвых человека, один из которых держал в руке ярко-горевший факел.

Нарядные господа неторопливо подошли к столу, удивлённо осмотрелись по сторонам и, не обнаружив никого рядом, разразились – громким шёпотом (чтобы, надо думать, случайно не потревожить молодожёнов) – нескончаемыми потоками ругани на испанском языке, злобно сбрасывая со стола пустые бутылки. После этого благородные идальго, прихватив два гаснущих фонаря и слегка пошатываясь, удалились.

«Все верно, они подумали, что охранники пошло перепились и теперь безмятежно дрыхнут где-нибудь в тихом местечке», – шепнул прозорливый внутренний голос. – «Сейчас, наверное, просто-напросто пришлют новых часовых…».

Двух трезвых и надёжных бойцов, очевидно, не отыскалось. Поэтому минут через десять-двенадцать у стола появился одинокий пожилой типчик – с двумя пистолетами, небрежно засунутыми за широкий кожаный пояс, и новым масляным фонарём в руках. Типчик жадно высосал из всех обнаруженных бутылок те жалкие капли, которые в них ещё оставались, и усевший на один из чурбаков, начал чуть слышно насвистывать что-то безумно-печальное и тоскливо-меланхоличное…

Ещё через некоторое время, когда всё вокруг окончательно успокоилось, а на востоке чуть заметно посветлело, Егор вновь обратился к соратникам:

– Ну, брат Людвиг, продемонстрируй нам ещё раз свою поразительную меткость. После выстрела перезаряди арбалет, оставайся здесь и посматривай по сторонам. А ты, Иван, тут же беги к столу и срочно тащи нового покойника в компанию к старым…