Текст книги "Звонкий ветер странствий"

Глава восьмая
История любви двух корабельных коков

На контрабандистскую тропу они выскочили почти одновременно с Лаудрупом, только с разных сторон.

– Всё, дела закончены… Отдыхаем, господа, три-четыре минуты, потом бежим к морю и срочно выплываем, – тяжело выдохнул датчанин, в руках которого покачивался масляный светильник под стеклянным колпаком. – Скоро вановцы – во главе с самим Чарльзом Ваном – вырвутся из трактира и устремятся за нами в погоню… Их здесь много. Ещё шесть-семь десятков, если не больше, разбросаны по местным публичным домам и прочим злачным заведениям. Главное, что карта Магелланова пролива у меня… Что у нас с ранеными?

В неярком свете фонаря выяснилось, что ранены все, кроме самого Лаудрупа, который не принимал непосредственного участия в схватке (не считая двух противников, сброшенных им с лестницы), и, похоже, по этому поводу немного комплексовал.

У Егора было проколото шпагой правое плечом, но несильно, кость, к счастью, не была задета. Фролка Иванов неуклюже прихрамывал – маховый удар длинным ножом крайне неприятно располосовал его левое бедро, да и из разбитого носа, к которому крепко приложился вражеский бронзовый кастет, весело капала кровавая юшка. А у Солева на затылке значимо надувалась здоровенная шишка – от удара тяжёлым дубовым табуретом. Бедный Илья слегка пошатывался, наконец, не выдержав, отошёл на несколько шагов в сторону, неловко опустился на колени и, громко борясь со спазмами, полностью очистил желудок от неказистой трактирной пищи.

Но больше всех – как и всегда – досталось Ухову: чей-то острый и злой клинок безжалостно отсёк ему левое ухо, кровь струилась по Ванькиному плечу и груди маленьким, но достаточно бойким ручейком.

– Ну, надо же случиться такому! – искренне возмущался Иван, зажимая рану куском белой ткани, оторванной от собственной рубахи. – Теперь придётся менять фамилию. Был, понимаешь, Ухов, теперь стал – Безухов…

Недовольно поморщившись, Егор скомандовал:

– Даю десять минут на перевязку ран! Иначе – по дороге – можно и кровью истечь… Сбросили, братцы, камзолы, рвём нательные рубахи на бинты! Людвиг помогай и не спорь! Потом камзолы не забудьте прихватить с собой, чтобы не оставлять лишних следов.

Эта задержка чуть не оказалась роковой. Когда они уже подбегали к пролому в крепостной стене, сзади послышались далёкие звуки азартной погони – людские неясные вопли и крики, глухой собачий лай, угрожающе прогремел пистолетный выстрел.

– Всем следовать к берегу! – строго велел Егор. – А я приведу взрывчатку в действие. Да, помогите там нашему старенькому генералу выбраться из чрева плакучей ивы. Его же ручные гранаты пусть останутся в дупле…

Он бежал в колонне замыкающим, держа в левой руке масляный светильник, достигнув пролома, остановился, в неровном свете фонаря разглядел две ручные гранаты, заранее закреплённые в камнях расторопным Уховым. Егор поставил светильник на землю, опустился на колени, зажал фитиль, пропитанный специальным раствором на основе белого фосфора, между пальцами одной руки, рукавом камзола другой резко провёл по фитилю, на кончике которого тут же вспыхнул крохотный огонёк. Он торопливо проделал те же манипуляции с фитилем второй гранаты, убедившись, что оба язычка пламени горят ровно и уверенно, отшвырнул уже бесполезный фонарь далеко в сторону, поднялся на ноги и торопливо шагнул в проход, ведущий к спасительному морю.

Только Егор, обежав высокий и жаркий костёр, залёг рядом с Лаудрупом в кустах боярышника и вытащил из-за пояса двуствольный пистолет, как со сторон крепостной стены два раза – с секундным интервалом – сильно громыхнуло. Древняя ива беспомощно наклонилась в сторону, её нижние ветки тут же вспыхнули, огонь начал быстро перемещаться вверх, постепенно превращая дерево в огромный пылающий шар…

В свете яркого зарева было хорошо видно, как над крепостной стеной Плимута повисло облако густой и вязкой пылевой взвеси.

– Всем гребцам – немедленно лечь на дно шлюпок! – обернувшись в сторону морского берега, громко прокричал Егор.

Каменная пыль начала медленно оседать, стало понятно, что гранатные взрывы – вместо того, чтобы надёжно завалить провал в стене – наоборот, его значительно расширили. Вот, на обломках дикого камня и коричнево-красного кирпича показались тёмные фигуры преследователей.

– Огонь! – громовым голосом скомандовал Ерик Шлиппенбах.

Дружно загремели пистолетные и ружейные выстрелы, а ещё через несколько секунд взорвались и две ручные гранаты, оставленные генералом в дупле горящёй ивы, после чего огонь поднялся уже до самых небес, расползаясь во все стороны… Егор, мгновенно закрыв глаза, уткнулся лицом в прибрежный песок и накрыл голову руками…

«Не успел ты, братец! Придётся, очевидно, на время забыть о ресницах и бровях!», – насмешливо хохотнул зловредный внутренний голос, но тут же и утешил: – «Ладно, не переживай, у тебя-то ещё – ни усов, ни бороды. А каково сейчас Людвигу Лаудрупу – с его пиратскими усами? А длиннобородому генералу Шлиппенбаху?

– В лодки всем, так вас растак! – громко проорал Егор, мастерски чередую английские и русские фразы, – Срочно отплываем, к порченой маме!

Через десять минут они уже отошли от английского берега на добрый километр.

– Да, хорошо горит! – грустно усмехнулся Лаудруп, задумчиво поглядывая на север и беспрестанно ощупывая подушечками пальцев остатки некогда шикарных и пышных усов. – После всего случившегося, пожалуй, нам не следует появляться в Плимуте. По крайней мере, в ближайшие пятнадцать-двадцать лет …

Когда шлюпки – с зажженными на носах масляными фонарями, как это и полагалось по ночному времени – проплывали мимо английского фрегата, стоявшего ближе других судов к берегу, с борта корабля начальственный голос обеспокоено поинтересовался:

– Эй, шведы! Что происходит на берегу? Что за взрывы были слышны? Что там так весело пылает?

– Это две группы контрабандистов устроили небольшую войну! – покладисто доложил Егор. – Из ружей палят, ручными гранатами швыряются друг в друга. Ужас, что творится!

– Спасибо за информацию! – вежливо поблагодарил начальственный английский голос, и тут же разразился целым потоком указаний и грубой брани: – Эй, боцман, сучий сын, старый лентяй! Дуй немедленно в боцманскую дудку, мол: – «Все наверх»! Снимаемся с якорей!». Подойдём поближе к этому пожару, пальнём пару раз из пушек – для острастки…

Около «Короля» шлюпки сблизились.

– Значится так, господа! – объявил Егор. – Сейчас расплываемся, то есть, расходимся, если говорить по-морскому, по своим кораблям, усердно и быстро зализываем раны. Ухов-Безухов, поднимешься со мной на борт «Короля»! Там найдётся, кому профессионально перевязать твой кровоточащий обрубок… Отставить смешки! Как только засереет, тут же снимаемся с якорей и уходим, благо и лёгкий восточный ветерок имеется в наличии. Курс? Адмирал Лаудруп, озвучьте наш курс!

– Идём на юго-запад по Бискайскому заливу! – объявил датчанин. – Держим курс на испанский северный мыс Финистерре, первая остановка – в порту городка Ла-Корунья. Там загрузим дополнительные продовольственные припасы, пополним запасы свежей воды и вина.

Санька и Гертруда, естественно, не спали. Тут же, прямо на палубе, не тратя времени на глупые ахи и охи, они умело обработали и перевязали раны Егора и Ухова.

– Ничего, Ванюша! – утешала добрая Сашенция. – Парик оденешь попышнее, девчонки и не заметят ничего…

– А, если, снять придётся тот парик? – продолжал печалиться Ванька.

– Так ты его снимай только в полной темноте, когда дело дойдёт – до настоящего дела, – прыснув, посоветовала смешливая Герда.

А ещё через пять минут от её громкого и неудержимого хохота проснулись и, недовольно крича на всю бухту, разлетелись в разные стороны многочисленные бело-серые чайки, дремавшие на воде под левым подветренным бортом «Короля». Это Гертруда, наконец-таки, хорошенько – в неярком свете масляного фонаря – разглядела лицо своего любимого и ненаглядного мужа: безбровое, почти без ресниц, с жалкой кучкой обгоревшей серой шерсти под носом – вместо некогда длинных и ухоженных усов.

– Сбрить, конечно же, придётся эти пошлые остатки, – тяжело и печально вздохнул Людвиг. – Но, ничего страшного. Месяца через два отрастут новые усы, ещё пышней и краше…

Не спалось, противно и навязчиво ныло раненое плечо, чему немало способствовала качка средней паршивости. Егор сел на войлочной кошме, спустил ноги вниз и с белой завистью покосился на Лаудрупа, который беззаботно похрапывал на соседней койке.

«Нет, братец, уже не заснуть!», – печально известил внутренний голос. – «Иди-ка ты наверх, подыши свежим морским воздухом, может, оно и полегчает…».

Судя по всему, солнце взошло только часа полтора назад, максимум – два. Английский полуостров Корнуолл уже только угадывался на северо-востоке – кривыми чёрточками невысоких горных пиков, робко высовывавшимися из туманной утренней дымки. На юге – через мощную подзорную трубу – отлично просматривались низкие берега французской Бретани.

На капитанском мостике, уверенно и невозмутимо управляя штурвальным колесом, находился только Енсен – пожилой датчанин, помощник шкипера Лаудрупа. (Егор иногда сомневался – как правильно именовать Людвига: «шкипером», или же «адмиралом»?).

«Король», подняв примерно половину парусов, шёл за «Кристиной», которая уже привычно нарезала галс за галсом, хотя – при почти попутном ветре – делать это было совсем и необязательно. «Александр» и «Орёл» дисциплинированно шли следом за «Королём».

– До чего же быстроходная бригантина! – от души восхитился Енсен, неотрывно наблюдавший за манёврами «Кристины», потом неожиданно нахмурился и поделился сомнениями: – Сэр Александэр, очень похоже, что ветер начал стихать. Как бы нам не попасть в полосу полного штиля. Тем более что очень часто на смену штилю приходит сильнейший шторм…

Егор, спрятав подзорную трубу за голенище высокого сапога, откашлялся и небрежно спросил у помощника капитана:

– Вы, уважаемый, случайно не знаете, почему нашего славного адмирала Лаудрупа называют – в определённых кругах – Датским Коком?

– Знаю, конечно, – неопределённо пожал широкими плечами Енсен. – Об этом знает добрая половина Европы. В смысле, половина тех людей, которые имеют отношение к серьёзным морским делам… Только, уважаемый сэр командор, может, вы сами спросите об этом у Людвига? Нет, во всей этой истории нет ничего зазорного для адмирала. Скорее, даже, наоборот… Только это дела не меняет: нехорошо говорить о человеке – пусть, только хорошее – за его спиной…

Енсен не ошибся, вскоре ветер заметно поутих. Полным штилем, конечно, и не пахло, но качка практически прекратилась, а солнышко обернулось ласковым и тёплым котёнком, поэтому завтракать они решили на палубе. Под центральной мачтой были установлены два раскладных столика, один для взрослых пассажиров, а другой – для малолетних. По случаю морского плавания кухня не отличалась большим разнообразием, но для ребятишек корабельный повар умудрился напечь неплохой сдобы и маленьких пирожков с яблоками.

– Очень вкусные пирожки! – заявила маленькая Лиза Бровкина, перепачкавшись яблочной начинкой до полной невозможности. – Прямо, как у папеньки в деревне…, – и, жалостливо всхлипывая, горько заплакала…

Все тут же бросились утешать малютку. Егору даже пришлось спуститься в кают-компанию за старенькой испанской гитарой, висящей на стене, и, вернувшись, исполнить несколько смешливых и немудрёных детских песенок. Лиза быстро успокоилась и, весело расхохотавшись, выразила желание – незамедлительно заняться игрой в детское домино.

Когда дети дружной стайкой спустились в кают-компанию, Егор приступил к осуществлению задуманного плана. Для начала он подошёл к детскому столу, взял с блюда маленький пирожок, с удовольствием съел его и задал Лаудрупу совершенно невинный вопрос:

– Неужели все корабельные коки – датского происхождения – такие умельцы, что про них складывают легенды?

– Бывает, конечно, иногда, – смущённо пробормотал Людвиг. – А эти яблочные пирожки – совершенно обычные, можно было испечь и гораздо вкуснее. Кстати, господа и дамы, а не попросить ли, чтобы нам подали кофе и ликёры?

«Ещё раз попробуй, братец, не сдавайся сразу!», – посоветовал упрямый внутренний голос. – «Зайди-ка с другой стороны…».

Егор, дождавшись, когда с кофе и ликёрами будет покончено, взял в руки гитару и, предварительно попросив тишины, торжественно объявил:

– Господа, позвольте мне спеть одну песенку, что называется, по теме. Она на русском языке, но, думаю, что все поймут – о чём она. А Енсену, – подмигнул помощнику капитана, – потом кто-нибудь обязательно переведёт. Итак, господа и дамы, «Песенка корабельного кока»!

О том, что эта песня пришла сюда прямо из далёкого двадцать первого века он, понятное дело, говорить не стал, просто взял несколько нехитрых гитарных аккордов и спел:

 
Вечер. Очень тёплый. Звёздно-хмурый.
Шепчет мне – о всяких разных странах…
Над седой волною – чайки-дуры,
Всё меня ругают – неустанно…
 
 
Сороковник, мол, не за горами,
А чего ты видел – в этом мире?
Всё бумагу пачкаешь – словами,
Пьянствуешь-живёшь в своей квартире…
 
 
И о том, что не сложилось – вовсе,
Всё жалеешь, на исходе лета…
Раз в неделю – тупо – ходишь в гости,
В преферанс играешь – до рассвета…
 
 
А ведь там – мы то видали сами —
Острова тропические дремлют.
Корабли – под всеми – парусами,
К ним несутся, скуки не приемля…
 
 
Звон железа, тонкий визг картечи,
Абордаж, добыча, раны, слава…
Ты наплюй – на этот тёплый вечер,
И беги отсюда – неустанно…
 
 
И девчонки тонкие – печально,
Жадными глазами – к горизонту…
О любви грустят – необычайно,
Ждут своих героев – ночью чёрной…
 
 
И ответил я – уговорили!
Почему бы нет? Мне камни в печень!
Подошёл к ближайшей бригантине,
Вышел капитан седой навстречу…
 
 
Не нужны – случайно вам – матросы?
Нужен кок? Да я готов – и коком…
Завтра уплываем? Без вопросов.
Я готов порвать – свой тесный кокон…
 
 
Лишь бы – острова, а там – девчонки,
Лишь бы каждый день – как будто новый…
И глаза – стреляют из-под чёлки,
Над дверями камбуза – подкова…
 
 
Капитан, а может быть – сегодня?
Якорный канат? Да я – зубами…
Лишь бы побыстрей! Убрали сходни.
И вперёд – под всеми парусами…
 
 
И печаль уже – как льдинка – тает.
Дремлет океан – ночной, глубокий…
И по курсу прямо вырастает
Южный Крест – обманчиво-далёкий…
 
 
И по курсу прямо – вырастает
Южный Крест – обманчиво-далёкий…
 

Санька, чуть поахав, искренне удивилась:

– Саша, а я и не знала, что ты так хорошо умеешь петь песни! Восемь с половиной лет прожили с тобой, а я и не знала…

Гертруда только громко и непонятно вздохнула, смущённо отводя глаза в сторону. А Ванька Ухов-Безухов – с головой, тщательно забинтованной широкими полосами белой льняной ткани – восхищённо постучал ладонями по коленям и заявил:

– Ну, Александр Данилыч, ты даёшь! Такое завернул – про абордаж и печальных девчонок! Про Южный Крест… Прямо, про нас!

Людвиг Лаудруп, улыбнувшись насквозь понимающе, возразил:

– Нет, Ваня, ты неправ! Про меня эта песенка. Только – про меня. Правда, лет мне тогда было совсем даже и не сорок, а, наоборот, восемнадцать с небольшим…

– Как это – только про тебя? – всерьёз обиделась Герда. – А как же я? Скажешь, что я здесь ни при чём? Тогда ты – последний и подлый негодяй…

Дождавшись, когда Гертруда выговорится, Егор вкрадчиво попросил:

– Хватит, друзья мои, ходить вокруг да около… Рассказывайте уже, не томите! Почему тебя, Людвиг, вчера все в Плимуте называли – Датским Коком? И одноглазый пират Ван, и роковая черноволосая красотка Мэри? Ну, та, которая передавала Герде горячий привет…

– Что такое? – от волнения (или от удивления?) широкое лицо Гертруды тут же покрылось ярко-красными пятнами. – Чарльз Ван до сих пор жив? Как такое может быть? Я же тогда, много лет назад, влепила ему одну пулю в грудь, а другую – в голову… Мэри? Высокая, черноволосая, с золотой пиратской серьгой в ухе? Мэри Ред[15]15
  Чарльз Ван и Мэри Ред – реальные исторические персонажи, возглавлявшие в начале восемнадцатого века достаточно крупные пиратские шайки, оба действовали под негласным покровительством британской короны.


[Закрыть], моя лучшая, закадычная подружка?! И ты, тощий датский таракан, забыл передать привет от неё? Как ты мог?!

– Ну, не успел я…, – извинительно забубнил Лаудруп.

– Старый бесстыжий негодяй…

Минут через пять-шесть и этот горячий диалог подошёл к своему логическому завершению, после чего супруги Лаудрупы влюблено и понимающе переглянулись, и Людвиг примирительно предложил:

– Давай, Герда, ты начнёшь, а я, если что, подхвачу? У тебя же язык подвешен гораздо лучше моего. Ну, начинай!

– Хорошо, как скажешь, дорогой, – покладисто согласилась Санькина датская подруга, немного погримасничала, собираясь с мыслями, и приступила к рассказу…

– Знаете, мои дорогие друзья, эта история, которую я сейчас поведаю, стара, как и весь этот прекрасный мир, окружающий нас со всех сторон. Как это море, как, вот, это голубое и бездонное небо… Маленькая рыбацкая деревушка, разместившаяся на морском берегу в тридцати пяти милях от датского города Копенгагена. Тёмно-жёлтые низенькие дюны, ярко-зелёные высоченные сосны, розово-сиреневые корзинки цветущего вереска, рубиновая брусника, вызревающая по осени… Домики-развалюхи с давно некрашеными стенами, покосившиеся плетёные заборы, тощие чёрно-белые поросята, без отдыха снующие туда-сюда, старинные гнёзда аистов – на не менее старинных крышах. Древнее кладбище, где все таблички на могильных холмиках – без единого исключения – говорят о том, что здесь покоятся только храбрые моряки и рыбаки, да ещё их отцы, матери, верные жёны и малолетние дети… И нет никакого выбора – всем родившимся в этой деревне! Рождение, море, море, море, море…, смерть… Всё – на этом! Не знаю, как вам ещё объяснить… Как это, вообще, можно объяснить?! Ты всего лишь родился, а уже всегда – днём и ночью – только и слышишь, что шум морского прибоя. Тебе год, а море – шумит, тебе исполнилось десять лет, а оно – шумит, ты умер – сто пятьдесят лет назад – а оно шумит… Вот, в такой рыбацкой деревушке мы с Людвигом и выросли. Морской прибой, повсюду – рваные рыбацкие сети, вывешенные на просушку. Руки отцов – мозолистые и шершавые, руки матерей – красные и разбухшие от постоянного общения с соляным раствором. И деревенское кладбище… Постоянно кто-то из мужчин тонул. Постоянно! Каждые две недели кого-то хоронили. Так было заведено много веков тому назад. Не нами заведено, не нам и переиначивать! Ладно, хватит уже о грустном… Короче говоря, мы с Людвигом были соседями. Скорее всего, даже, очень дальними родственниками: может, пятиюродными, может, шестиюродными братом и сестрой. В маленьких рыбацких деревушках, если тщательно разобраться, все друг другу – родственники… Людвиг меня старше на целых три с половиной года. И, что с того? Вместе росли, играли в доблестных виталийских братьев, отважных путешественников, пиратов, в храбрых капитанов и их верных подруг.…Потом выросли, потихоньку начали хороводиться, даже, серьёзно целоваться тайком. Всё однозначно и уверенно шло к весёлой сельской свадьбе, да и наши многочисленные родственники были только «за». И, вдруг, – Гертруда насмешливо нахмурилась, – некоторым молодым и не в меру горячим людям неожиданно взбрело в голову – поиграть в записного ревнивца…

– Ничего и не взбрело! – возмутился Людвиг, но, заглянув жене в глаза, тут же смягчил тон: – Ну, наверное, взбрело. Молод был, невыдержан, избыточно горяч… Можно, я тоже чуток расскажу? Спасибо… Так вот. Мне тогда только что исполнилось полных восемнадцать лет. По нашим деревенским меркам – уже взрослый мужчина, обязанный и себе зарабатывать на жизнь, и в родительское гнездо регулярно приносить деньги, чтобы было, на что поднимать младших братишек и сестрёнок… Я с одиннадцати лет отирался возле кузни хромого Свена. Сперва просто – подай-принеси, подержи-сбегай. Потом стал огонь разжигать в кузнечном горне, готовить нехитрые обеды-ужины для молотобойцев, благо они были ребятами добрыми и непривередливыми… Если говорить совсем, уж, по-честному, то не грело меня это кузнечное дело. С самого малолетства грезил я о дальних морских путешествиях. Тропические вечнозелёные острова, покрытые яркими цветами, тонкий визг картечи, раны, слава, Южный Крест – прямо по курсу.… Ну, и об этом, как там его? О звонком ветре странствий! Только милашка Гертруда меня и удерживала на родимом берегу… Ладно, продолжаю. К восемнадцати годам я стал полноправным кузнечным подмастерьем, мне хозяин уже много чего доверял по-настоящему серьёзного. Вот, и в то безоблачное июньское утро… Отправил меня хромой Свен в соседнюю деревню, которая была раза в два побольше нашей. Соответственно, и кузня там была поприличней и побогаче. Надо было – по записке моего хозяина – забрать там длинный прут какого-то хитрого сплава на медной основе. Иду себе, никого не трогаю, искренне радуюсь жизни, думаю о своей ненаглядной и симпатичной невесте. Кругом птички поют, бойкие кузнечики весело скачут под ногами, солнышко светит… Взобрался я на пологий холм, с которого открывался отличный вид на соседскую деревню. В том числе, и на новёхонький причал, к которому – как раз – подошла гребная шлюпка с двухмачтового корвета, вставшего на якоря в четверти мили от берега. Смотрю, среди встречающих – моя милая Герда. Удивился я немного, ни о чём таком она мне не говорила, не предупреждала. А сердечко учащённо так забилось, всякие нехорошие предчувствия поселились в нём… Короче говоря, не стал я спускаться с холма, а, наоборот, предусмотрительно залёг в густых кустиках цветущего вереска. Лежу себе, наблюдаю старательно. Вот, шлюпка пристала к берегу, гребцы убрали вёсла, на дубовые доски причала стали вылезать люди, одетые в морскую королевскую форму. Один из них – очень высокий такой, стройный, широкоплечий – мне сразу чем-то не понравился. Сразу…

– Это был мой двоюродный братишка, с которым я не виделась целых десять лет! – торопливо объяснила Гертруда и извинительно погладила мужа по руке: – Продолжай, дорогой, продолжай! Я, честное слово, не буду тебя больше перебивать. Честное слово!

Людвиг криво усмехнулся, недоверчиво покрутил головой, но рассказ продолжил:

– Вот, на шею этому высокому и широкоплечему красавчику, облачённому в парадную офицерскую морскую форму, моя наречённая невеста и бросилась… Тут серая вязкая шторка и опустилась – и на мои глаза, да и на мой разум в целом. Поднялся я на ноги, да и пошёл – куда глядят глаза, старательно размазывая по лицу горючие слёзы и зелёные сопли… А что вы, уважаемые господа, делали бы на моём месте? Чтобы подумали? Небось, что королевский блестящий офицерик – нечета деревенскому увальню-кузнецу? То-то же… К утру я успешно притопал в город Копенгаген и нашёл морской порт. Долго ходил между разными фрегатами, бригами, корветами и бригантинами, всё пытался наняться юнгой и уйти в дальнее и долгое плавание. Ибо твёрдо и окончательно решил – навсегда покинуть хмурый и печальный датский берег, где проживают такие ветреные и вероломные особы, – с нежностью и обожанием посмотрел на супругу. – Но никому, как назло, юнги были не нужны! Вот, такая неприятная закавыка образовалась… Только на фрегате «Проныра» было вакантно место корабельного повара, кока – по-морскому. А старого кухаря зарезали – третьего дня – в пьяной кабацкой драке. Готовить, конечно же, я толком не умел, но больно, уж, хотелось уплыть. Нанялся, естественно, понятное дело. Вечером того же дня мы и ушли – курсом на английский Плимут, к порту которого «Проныра» был приписан… В первое же утро я получил с десяток крепких зуботычин и недобрых подзатыльников. Не, с капитаном, его помощником и штурманом не возникло никаких проблем. Я им приготовил отличную яичницу с беконом и солониной, бутерброды с малосолёной икрой камбалы и печенью трески. Ели и не жаловались, а за кофе даже похвалили, мол, получилось просто замечательно… Боцман же – мужчина хмурый и серьёзный – велел на всю остальную команду наварить рисовой каши. Я и наварил – со всем усердием. А про то, что рисовую крупу перед готовкой надо тщательно промывать, естественно, не знал. Получился натуральный, очень скользкий и противный клейстер, ну, моряки и поучили меня немного – кулинарным морским секретам… Ничего, со временем я научился неплохо готовить, за что и получил соответствующее прозвище – Датский Кок. А ещё я сдружился с пожилым помощником капитана. Стал старик меня потихоньку обучать всяким морским премудростям: когда и какие паруса поднимать, правильно пользоваться буссолью и астролябией, курс прокладывать по морской карте, обходить стороной коварные боковые течения, лавировать между острыми прибрежными рифами.…Так что, я уже через полгода мог сойти за неплохого штурмана. А потом «Проныра» был взят на абордаж пиратами… Мы тогда перевозили портвейн в бочках – из португальского Синиша – в английский Лондон. Отошли от пиренейского берега миль на сто двадцать, тут и налетел сильнейший пятисуточный шторм, отнёс наш фрегат далеко на юго-запад, прямо на пиратскую эскадру Эдварда Теча – по прозвищу Чёрная Борода… Пираты нашему появлению очень обрадовались – ещё бы, полторы тысячи пузатых дубовых бочек, наполненных отличным португальским портвейном. Прямо-таки, подарок Судьбы! Настоящий дар Небес! Нашего капитана, его помощника, штурмана, боцмана и нескольких матросов разбойники хладнокровно пристрелили и выбросили в море, а остальным велели – под страхом лютой смерти – продолжать старательно выполнять прежние судовые обязанности. Вот, так я – пусть, и не по своей воле – стал пиратом… Сперва плавал простым камбузным кухарем, через некоторое время был произведён в боцманы (с одновременным исполнением функций штурмана), потом – в помощники капитана. Но и тогда все меня упорно величали по-прежнему – Датским Коком… Очень мне не нравилось быть пиратом, только, вот, никак не предоставлялось удобного случая – сбежать обратно, в нормальный человеческий мир. «Проныра» на якоря становился сугубо в гавани городка Порт-Ройала, всемирного пиратского гнезда. Да и там за мной присматривали внимательно… Герда, твоя очередь наступила, рассказывай!

Гертруда задумчиво прищурилась, мечтательно улыбнулась и – с видимым удовольствием – приняла эстафету:

– Через сутки после прибытия двоюродного брата выяснилось, что пропал мой любимый и обожаемый жених. Внезапно, никого не предупредив, без единого следа… Уже потом кто-то из деревенских вспомнил, что видел Людвига в копенгагенском порту. Тогда-то я и догадалась обо всём… Глупый записной ревнивец! – грозно и недовольно посмотрела на своего, тут же засмущавшегося мужа. – Надо же быть таким законченным дураком! Ладно, с тобой, ревнивым и нервным негодяем, мы побеседуем чуть попозже.… Поехала я в морской порт, хорошенько порасспросила тамошних аборигенов, узнала про фрегат «Проныру», про далёкий английский Плимут. Делать нечего, пришлось и мне собираться на этот загадочный Туманный Альбион. Чтобы найти там некоторых недотёп и объяснить им – как всё было на самом деле… Но не получилось – сразу отправиться в Плимут. Ведь, эта поездка стоила немалых денег. Устроилась я тогда обыкновенной прачкой, работала по четырнадцать-пятнадцать часов в сутки – без выходных и праздников – позабыв про всякий отдых. Ещё, вот, колечко продала золотое, что осталось от матушки покойной… Уж, как я его любила! Так любила, словами не передать! – Людвиг покаянно закашлялся, но чёрствая Герда не обратила на это обстоятельство ни малейшего внимания и невозмутимо продолжила: – Только через десять месяцев добралась я до Плимута. А непутёвого женишка уже и след простыл! Добрые люди рассказали мне, что, мол, фрегат «Проныра» уже и не торговое мирное судно, а самый натуральный пиратский корабль, плавающий под чёрным «Весёлым Роджером». Что было делать? Домой возвращаться и там, позабыв про Людвига, искать нового суженного? Или же утопиться от нешуточной досады, бросившись в солёные морские воды? Стою это я у дальнего причала и самозабвенно реву в три ручья… Мимо проходил молоденький и симпатичный кавалер – с длинной дворянской шпагой на левом боку. Остановился, утешил, вежливо расспросил. Я ему всё-всё и рассказала… Кавалер мне тогда и говорит, мол: – «Не расстраивайтесь вы так, милая и красивая девушка, раньше времени! Может, ещё и жив ваш драгоценный жених. Пираты, как правило, хороших коков очень ценят и всемерно уважают, а на реях вешают только плохих, которые готовить совершенно не умеют и всё подряд бессовестно пересаливают… А я – Том Ред, шкипер бригантины «Невеста Ветра» – решил, как раз, посетить те заманчивые и благословенные края. В смысле, лазурное Карибское море и тамошние вечнозелёные острова. Могу взять вас с собой. Тем более что и на моей «Невесте» должность кока сейчас вакантна… Ну, как, красавица, поплыли?». Сперва-то я, понятное дело, долго не думая, отказалась наотрез. Как же иначе? Одна, в море, без всякой защиты, в окружении грубых и похотливых мужчин? Они же, наверняка, бедную и смазливую девушку сразу же и используют – по прямому назначению… Кавалер всё понял про те мои трусливые сомнения, негромко рассмеялся, а потом тихонько поведал, что никакой он и не кавалер, а, наоборот, девица – по имени Мэри Ред – двадцати шести лет от роду. Вот, так-то оно, братцы… Почему она притворялась мужчиной? Понятное дело, что и тут виновата любовь. Нет, про это я не буду рассказывать, потому как – чужая тайна… Если судьбе будет угодно, и наши пути с Мэри пересекутся ещё раз, то сами у неё и поинтересуетесь. Одно только скажу, Мэри тогда очень нужны были деньги, чтобы выкупить из английской королевской темницы одного молодого, знатного и очень красивого человека… Так вот, новая подружка умело обкорнала мне волосы, нарядила под обычного парнишку, отвела на бригантину, представила команде. Ну, и поплыли, благословясь! То есть, пошли, выражаясь по-морскому.…Уже в открытом море выяснилось, что и «Невеста ветра» – пиратское судно. Правда, не совсем обычное. Мэри и её команда грабили только французские торговые корабли. Почему – только французские? Наверное, об этом надо спросить у тогдашнего английского короля. А моей подруге, как уже было сказано выше, очень были нужны деньги… Почти год мы плавали по разным тропическим морям, пока, наконец, «Невеста» не бросила якоря в гавани знаменитого Порт-Ройала, где, как раз, и отстаивался на мелком ремонте правого борта искомый мной «Проныра». Вот, в местном, насквозь прокуренном кабачке, мы с Людвигом и встретились, он тогда уже ходил помощником капитана. Видели бы вы, господа и дамы, его глаза, когда он меня высмотрел! Я чуть не померла от смеха… Рассказала ему, естественно, всё про двоюродного брата, представила другое веское доказательство, свидетельствующее о моём высочайшем моральном облике… Какое – веское доказательство? Нет поблизости детей? Хорошо, тогда скажу. Конечно же, девичью невинность, бережно сохранённую в таких, скажем прямо, непростых условиях… Людвиг, увалень датский, иди-ка сюда! Думаю, что жаркий и долгий поцелуй будет достойной точкой в этой истории…