Текст книги "Чукотский вестерн"

– Ладно, разжигай костёр, ужин готовь, – устало махнул рукой Ник и повалился лицом вниз на пахучий ягель, уже не пытаясь бороться со страшной усталостью…

Проснулся он от чудного запаха шашлыков, тех, первомайских, из другой его жизни.

Очень здорово это было: после долгой тягучей зимы выехать в весеннее тепло старенького садоводства, прихватив с собой парочку приятелей, протопить печку в застылом доме, прибраться, подмести со двора оставшиеся с осени жёлтые листья, побросать в рыхлый чернозём грядки семена свеклы, моркови и укропа и, уже ближе к вечеру, собрать старенький мангал, нажечь в нём углей, насадить на шампуры куски заранее промаринованного мяса и приступить к главному – приготовлению шашлыков.

Свежий весенний воздух, влажный, с лёгкой нотой первого ландыша, смешивается с ароматом шашлыков, пузырящихся на аметистовых углях, тревожно щекочет обоняние. Первая, разминочная рюмка холодной водки – под ломтик свежего огурца. Шашлычный аромат всё насыщеннее, всё тревожнее…

«Может, я вернулся обратно?» – молнией пронеслось в голове.

Ник резко вскочил на ноги, протёр глаза.

Нет, чуда не случилось: тихая ночная тундра, звонкий ручей, сопящая на оленьей шкуре Айна. 1938 год снова к вашим услугам, дорогой товарищ Иванов!

«Подумаешь, – пожал плечами Ник. – Нам и тут нравится…»

Да, а запах-то никуда не пропал! Надо разобраться.

У затухающего костра колдовал Сизый: тонкой веточкой выбрасывал в сторону горящие головешки, поворачивал время от времени деревянные палочки с насаженными на них большими тёмными кусками чего-то неизвестного. Палочки были пристроены на двух валунах, между которыми и был разожжён костёр.

Волшебный запах исходил именно с той стороны.

Ник подошёл к костру вплотную и чуть не захлебнулся от заполнившей рот слюны: шашлычный аромат заполнял собой все окружающее воздушное пространство, дразня и обещая неземное блаженство.

– Что это тут у тебя? – предварительно сплюнув в сторону, хмуро спросил у Сизого.

– Дык, это я этого… как его?.. Порги этого долбанного приготовить решил, – весело откликнулся Лёха. – Из-за него же, урода летучего, в том числе, всё это безобразие и произошло. Да и Айна просила. Бери, командир, крайнюю ветку, пробуй. Должон уже дозреть…

Ник жадно впился зубами в горячий, ещё шипящий кусок сочного мяса.

Ну, надо же! Просто парная, в меру жирная свинина, замаринованная в белом французском вине. Причём, создалось впечатление, что мясо даже посолили, хотя в их припасах соли давно уже не наблюдалось. Пивка бы ещё светлого, желательно – «Жигулёвского», бутылочки так три…

– Лёша, ты где? – донеслось из серого полумрака. – Чем это пахнет так?

Ник посмотрел на небо. Одни сплошные серые облака – от горизонта до горизонта.

Полярный день заканчивался, а тут ещё и облачность сплошная появилась, вот, и непривычно темно стало.

Сизый, зажав в ладони палочку готового шашлыка и убежал на голос Айны.

Вскоре в той стороне зазвучали радостные охи и серебристый беззаботный смех…

Покончив с деликатесом, развели костёр, вволю напились пахучего тундрового чая, перекурили, никуда не торопясь.

Жизнь опять налаживалась, все кошмары уходили, навечно оставаясь в прошлом.

– Ньянги пришли давно, из Солнечной Земли. Вы её называете «Аляска», – медленно рассказывала Айна, глядя, не мигая, на оранжевое пламя костра. – Они переплыли через море. Мой прадед их видел. Ньянги вышли на берег – пятеро больших и двое маленьких. У больших – вот такие клыки, – она провела ладонью одной руки по локтю другой. – Ньянги стали всех убивать: медведей, оленей, людей. У чукчей тогда не было ружей. Копьями ньянга трудно убить. Все стали убегать от них, прятаться. Было много Плохих Больших Солнц. Больше двадцати. Потом люди из Солнечной Земли стали привозить ружья. Менять их у чукчей на песцов, чернобурок. Тогда чукчи убили много ньянгов. Думали – всех. Оказалось, что нет, не всех. Хорошо, что у нас были быстрые нарты…, – она с благодарностью посмотрела в сторону «багги». – Мы убежали от ньянга. Больше он не придёт…

Вокруг заметно посветлело, на востоке серые облака превратились в светло-жёлтые, значит, уже взошло солнце.

– Эх, нам бы ещё парочку поргов этих, совсем бы жизнь в малину превратилась, – душевно зевнул Сизый. – Ну что, начальник, давай баиньки ложиться? Поспим часика три-четыре, дальше покатим. Только ты это, подальше от нас ложись. Метров на сто хотя бы в сторонку отойди…

С севера, со стороны Мёртвой Тундры, донёсся едва слышный, далёкий вой, полный лютой ненависти и смертельной тоски.

– Он идёт по нашим следам, – обречённо прошептала Айна.

– По таким следам – грех не идти, – пробормотал себе под нос Ник, с укором посмотрев на широченные чёрные колёса ни в чём не виновного «багги»…

Глава девятнадцатая
Чукотский импрессионизм в стиле «багги»

Эхо в рассветной тундре – вещь особенная. Отдельные звуки, богатые высокими звонкими нотами, могут разноситься на многие десятки километров.

– Ему до нас – четыре оленьих перехода, – уверенно определила Айна.

Следовательно, ньянг находился от них на расстоянии километров семидесяти пяти – восьмидесяти. Да и не может он постоянно «бегом» передвигаться по болотистой тундре, небось, рысит себе, не торопясь, делая километров по десять-двенадцать в час, причём, не по прямой линии, а рваными зигзагами.

Есть ещё, бесспорно, целая куча времени, но только не на сон…

Успеем ещё выспаться когда-нибудь потом, на пенсии уже, или на том свете…

Залили в бензобак «багги» горючего. Всё, первая бочка закончилась, что не могло не вызвать озабоченности: один Бог только знает, сколько ещё ехать осталось до лагеря Вырвиглаза.

Ник сильно не газовал, ехал вперёд со средней скоростью, по сторонам мельком посматривал, вспоминал старое.

Это было, кажется, в 1998 году, в самом начале весны, где-то в середине марта месяца. Тогда они с Саней Малковым пошли на зайцев поохотиться. Юнтоловский разлив – место знатное, заячье, для тех, кто понимает. Узенькие протоки, переплетающиеся друг с другом, камыши жёлтые, высоченные, тут и там встающие стеной. И весь снег вокруг этих камышей густо так заячьими следами помечен: петли, пересекающие друг друга, восьмёрки, спирали оригинальной геометрии…

Сложно такие замысловатые следы распутывать, запросто можно по ложному отвороту уйти, сделать круг да и вернуться обратно – к месту старта. Опять всё заново начинаешь, дальше идёшь по следу, стараясь многохитрые узоры разгадать. Завлекательное это дело.

Но есть у зайца слабое место: он никогда со своей тропы не сходит – напетляет, накружит, потом рядом со своими следами и устроит лёжку. Поэтому если повезёт, то всегда можно на него, родимого, выйти, поднять. Если ружьё вовремя вскинуть успел да не промахнулся, то вот он – трофей ушастый, висит себе на поясе у удачливого охотника…

Тогда они с Саньком по три упитанных зайца на брата взяли.

А что, если эту заячью ошибку не повторять? Накружить, всю местность следами изощрёнными изрисовать, а в конце – незаметно в сторону спрыгнуть?

Пусть потом ходит, дурачок здоровущий, распутывает те петли, ищет своих упитанных зайцев, пока не надоест. Как говорится, «заблудились, мишки, заплутали»…

Машина ехала вдоль каменистого покатого склона, переваливаясь с бока на бок, когда то под одним колесом, то под другим оказывались крупные кочки.

Это происходило из-за того, что Ник почти совсем не смотрел на дорогу, он внимательно изучал склон, выискивая место, где можно будет соскочить с «заячьей тропы».

Вот, и отличное место, даже идеальное, если не привередничать: покатая седловина в теле холма, при этом узкий каменный «язык», состоящий из щебня и прочего разноразмерного крошева, стекал из седловины в тундру на добрую сотню метров.

– Всё, господа хорошие, освобождайте авто! – шутливо обратился Ник к пассажирам, занимающим заднее сиденье. – Часа два у вас будет свободного времени. Можете погулять по окрестностям, полюбоваться местными достопримечательностями. Хотите – спать ложитесь или, наоборот, утехам предавайтесь сладостным. Ваше дело. Ну, выметайтесь из машины…

Сизый забрал из прицепа брезент, оленью шкуру, канистру с водой и кусок вяленой моржатины.

Хороший выбор, да и намерения – читаемы и прозрачны. Что тут поделаешь, дело-то молодое.

Ник задумчиво оглядел близлежащую тундру, словно художник – полотно чистого холста. Жаль, не было с собой какого-нибудь листа бумаги и огрызка карандаша, предварительный эскиз совсем бы не помешал. Ладно, попробуем всё в памяти зафиксировать.

Первым делом рисуем узкую петлю вокруг той кочки, из которой олений рог торчит, дальше уходим по правой спирали, делаем три витка, переезжаем через то болотце, снова крутим спираль, там – восьмёрка между ёлочек, даём задний ход…

Общая картинка неплохо в голове укладывалась, главное – грамотно завершающую часть программы продумать, чтобы его возвращение к месту старта в глаза не бросалось.

Отцепил прицеп, уселся на привычное место, на всякий случай прогрел двигатель, зачем-то попрыгал на сиденье, обернулся, ожидая услышать от благодарных зрителей подбадривающие слова, но этих зрителей вблизи не наблюдалось, видимо, укрылись от посторонних нескромных глаз в ближайшем куруманнике.

Осторожно съехал с каменного языка и вдавил педаль газа: не то чтобы до упора, но солидно так, по-взрослому. Решил, что эти заячьи петли сподручней будет на приличной скорости выписывать, да и достоверней должно получиться. Самозабвенно крутил баранку туда-сюда, отмечая пройденные, намеченные ранее этапы: узкая петля, пошла спираль – первый виток, второй, третий, рывок через болотце, снова спираль, но уже в другую сторону, восьмёрка….

Грязь летела из-под колёс серым изысканным веером, надсадно, словно гигантский шмель, гудел двигатель, кружилась голова – то ли от творческого возбуждения, то ли от крутых поворотов. Ник испытывал самое настоящее наслаждение от этого необычного процесса, как будто на самом деле создавал некое произведение искусства, а может быть, даже целое новое направление.

«Чукотский импрессионизм в стиле «багги» – в натуре» – чем плохое название для нового направления постмодернизма?

Вот, пролетит над этим художественным полотном на своём верном АНТ-4 мужественный Маврикий Слепцов, что он подумает? О чём начальству доложит? Что подумает и о чём доложит – вопросы несложные совсем. Подумает, что хрень какая-то. И докладывать вовсе ничего не будет – дабы не обвинили в пьянстве за штурвалом самолёта. А, вот, девчонкам лапшу на уши знатную будет вешать, мол: – «Видел вчера в тундре огромную змею, куда там анакондам, что в джунглях обитают. Во много раз крупнее их. Ползёт эта змея по болотам, всех, кто под руку подворачивается, хватает и, не жуя, глотает. Нет от неё никому спасения. А из пасти – пламя пышет!». Девчонки будут глупо хихикать и строить Мавру глазки…

Сделав последнюю широкую петлю, проехал вперёд по тундре, на этот раз строго по прямой, ещё метров семьсот, остановился, перекурил, не вылезая из машины, взглянул на небо.

Погода неуклонно продолжала портиться, облака уже почернели местами, опустились ещё ниже. Ныла ушибленная коленка, пульсировала рана на плече, знать, атмосферное давление падало, обещая скорый дождик. Дождик, это совсем и не плохо, он все лишние следы смоет, но и нежелательную простуду может сосватать.

Ник повернул ключ зажигания, переключил скорость и задним ходом, стараясь не разрушать стенок колеи, поехал обратно.

Аккуратно въехал по хитрой последней петле до нужного, «ключевого» узла, снова переключил скорость и уже нормально, передом, отправился к начальной точке маршрута.

«Багги» медленно-медленно, не оставляя ни малейших следов, проехал последние метры по мелким камешкам «языка». Ник плавно повернул руль, машина въехала передними колёсами на седловину, где пришлось остановиться – надо было прицеп на место вернуть.

Смущённо отводя глаза в сторону, подошли счастливые молодожёны.

Лёха, судя по всему, до сих пор пребывал в ином измерении, глупо улыбался и явно был не готов к серьёзному восприятию действительности. Айна же сразу оценила произошедшие перемены. Взобралась на высоченный валун, оглядела абстракционистские спирали и петли, нарисованные по многострадальному телу тундры, понятливо улыбнулась, спрыгнула с камня и, не обращая на Сизого никакого внимания, звонко чмокнула Ника в щёку.

– Ты, командир, настоящий белый шаман! Ньянг тут долго будет думать. Два Маленьких Солнца. Потом уже не догонит…

Побежала обратно в тундру, принесла целую охапку ягеля, стала закреплять отдельные кустики между камней седловины, в тех местах, по которым несколько минут назад проехали широкие колёса автомобиля.

«Молодец! – мысленно оценил её усилия Ник. – Далеко пойдёт. Вот, подучится ещё немного на Большой Земле – цены такому кадру не будет. Куда там до неё Мата Хари разным…».

Седловина оказалась совсем неширокой, уже через пять минут спустились в другую болотистую долину. Узкая такая долина, с километр всего шириной, ограниченная с другой стороны таким же пологим склоном.

Ник долину сразу же пересёк, не торопясь, поехал вдоль противоположного склона. Вскоре высмотрел ещё одну седловину, подходящую для повторения трюка. В этот раз уже более скромные петли-спирали выписывал, экономя время и горючее.

Айна сразу весь этот повторный манёвр не одобрила:

– Командир, здесь Туманные Узкие Горы начинаются. Плохое место. Много узких сопок, много долин. Туманы часто бывают. Можно заблудиться. И можно – навсегда…

Ладно, послушаемся местную жительницу, ещё разок – и больше не будем.

Пересекли и эту седловину, въехали в третью долину, по середине которой протекал сонный ручеёк. Вдоль него, вверх по течению, и решили двигаться.

Через полчаса навстречу попался первый олешка, за ним – другой… вон целый табунок, голов из двадцати, в сторону шарахнулся.

Айна головой озабоченно покачала:

– Стойбище совсем близко. Надо тихо ехать. Чукчи испугаются, стрелять начнут. Очень тихо надо.

Девушка, как всегда, права оказалась. Повернули вслед за ручьём, вот и стойбище – рукой подать: восемь скромных яранг выстроились полукругом, перед ними – вытоптанная площадка с вкопанным посередине деревянным идолом, олени мирно пощипывают ягель.

Собаки громко забрехали, чукчи, как и было предсказано, сразу всполошились, мужчины похватали ружья, за ближайшими валунами заняли удобные позиции.

Как только машина остановилась, Айна спрыгнула на землю и пошла по направлению к стойбищу, высоко подняв вверх руки с раскрытыми ладонями.

У Сизого на скулах задвигались крупные желваки, взгляд стал совершенно диким, неуправляемым, винчестер в сильных руках начал подрагивать.

Девушка, пройдя половину расстояния до вооружённых соплеменников, остановилась, заговорила на родном языке – размеренно и совершенно спокойно.

Через некоторое время один чукча медленно встал из-за своего укрытия и опустил ружьё стволом вниз, за ним – другой, третий…

Айна подошла к ним, начался долгий оживлённый разговор, сопровождаемый удивлёнными возгласами, из яранг показались любопытные женские лица, собаки перестали лаять и беззаботно забегали по стойбищу, весело помахивая лохматыми хвостами.

Обернувшись в сторону «багги», Айна уверенно махнула рукой, мол, подъезжайте спокойно, здесь вас ждут друзья…

Шаман, совсем ещё нестарый приземистый чукча, с Ником достаточно небрежно поздоровался – быстрое такое рукопожатие получилось, несерьёзное.

Руку же Сизого он обеими своими ладонями обхватил, долго тряс, головой кивая при этом, что тот китайский болванчик, улыбался широко, всем своим видом уважение безмерное выражая.

Ну, ещё бы, кто Ник такой, просто командир. А Лёха – муж самой Айны, совсем ещё недавно самой желанной и престижной невесты во всей тундре, дочери самого Афони – Великого Шамана…

Прошли в самую высокую ярангу, расселись вокруг круглого кострища-очага. По одну сторону – Ник, Айна и Сизый, по другую – шаман со своим заместителем, по внешнему виду – младшим братом.

В яранге было достаточно светло. В очаге потрескивал крохотный, но жаркий костерок, на специальных камнях-подставках ярко горели, совершенно без копоти, два чукотских жирника. Основу этого осветительного прибора, как объяснила Айна, составляет специальный мох, тщательно высушенный и на совесть пропитанный моржовым жиром.

Молчали, курили.

Ник уже был знаком с этим обычаем: нельзя с уважаемыми людьми вести серьёзные разговоры на пустой желудок. Сейчас, очевидно, ждали, когда мужчины забьют и освежуют молодого оленя, а женщины приготовят для дорогих гостей изысканные яства.

Так что делать нечего – сидим, ждём, бамбук, что называется, курим, слюну по гортани вперёд-назад гоняем…

Откинув входной полог, в ярангу вошла пожилая чукчанка, держащая в одной руке пустой чугунок, а в другой – железную кочергу. Ловко сгребла в чугунок весь костерок без остатка, на его место с грохотом уложила тяжёлый медный лист, с поклоном удалилась.

Через минуту появились две другие морщинистые бабушки, в центре листа водрузили большой чан, полный крупных розовых кусков варёной оленины, вокруг него расставили миски с оленьей печенью и почками, ковшики с тёплой оленьей кровью.

– Угощайтесь, гости, – скупо кивнул шаман и первым вытащил из чана оленью лопатку.

Ник последовал его примеру, но выбрал себе кусок более скромных размеров.

Пахучее, слегка недоваренное мясо обжигало руки, приходилось перебрасывать его из ладони в ладонь.

«Это, конечно, не жареный порги, но тоже – очень даже вкусно», – отметил про себя Ник.

Достаточно продолжительное время в яранге раздавалось аппетитное чавканье, хруст разрываемых жил, треск разламываемых костей, сытое урчание увеличивающихся на глазах животов.

Ник, доев второй кусок мяса, сдался первым: вытер ладони о собственную кухлянку – в полном соответствии с местными обычаями, сделал несколько глотков оленьей крови и откинулся назад, прислонившись к деревянному столбу, являющемуся составной частью каркаса яранги.

Вскоре его примеру последовала Айна. Оба чукчи растянулись на мягких оленьих шкурах и приготовились выкурить послеобеденные трубочки, только один Сизый продолжал без устали работать челюстями, не выказывая никаких признаков насыщения.

Шаман долго наблюдал за ним, слегка улыбаясь и перебирая некое подобие чёток, наконец, доброжелательно глядя Айне в глаза, сделал своё заключение:

– Правильный тебе муж достался. Ест – прямо как чукча. Настоящий чукча за один раз пол-оленя может слопать. А потом – две недели по тундре совсем без еды бегать. Снова пол-оленя съест, и опять в тундру – песцов добывать, чернобурок. И тебе такой достался, правильный. Хорошие дети от него народятся, здоровые, шустрые…

Айна расплылась в счастливой улыбке, с гордостью посматривая на Лёху, который всё никак не мог остановиться: то печёнку куснёт, то оленью почку, предварительно в кровь обмакнув, не жуя проглотит.

В конце концов, Сизый понял, что все ждут только его, прервал процесс насыщения и даже далеко отодвинулся от этого достархана, видимо для того, чтобы загребущие руки не смогли уже ничего схватить.

Помощник шамана с трудом поднялся на ноги, подошёл к входному пологу, просунул руку наружу, знак условный подал, медленно вернулся, с видимым облегчением плюхнулся на оленью шкуру.

Две давешние бабульки ловко убрали всю посуду, наполненную сейчас плохо обглоданными костями и объедками, третья куском старой кухлянки протёрла медный лист, поставила на край несколько мисочек, наполненных разноцветным песком.

Дождавшись, пока она выйдет и прикроет за собой полог, шаман неторопливо заговорил:

– Очень плохо, что за вами идёт ньянг. Очень плохо. Никому другому бы не поверил, что ньянги ещё ходят по тундре. Но Айна – дочь Афони. Она не может обманывать…. Мы кочуем на восход, там есть свежий ягель. Подождём два Маленьких Солнца и уйдём. Раньше не получится. Дела ещё важные есть, не все закончены. А куда вам идти, я сейчас покажу. Смотри сюда, начальник, – обратился к Нику.

Пододвинул к себе поближе миски с песком, с пола яранги ладонью зачерпнул пригоршню мусора, бросил на край листа бурую косточку.

– Старая кость – наше стойбище. Это, – насыпал рядом с костью тонкую полоску бурого песка, – низкие сопки, с заката на восток идут, это, – он воспользовался песком жёлтого цвета, – Спящий ручей…

«Это он нам географическую карту рисует», – понял Ник и пододвинулся к медному листу поближе.

Жёлтым песком шаман отмечал реки и ручьи, бурым – горные хребты, пятнышко белого пятна на жёлтой полоске означало переправу, такое же пятнышко на бурой змейке – перевал.

На глазах Ника рождался настоящий картографический шедевр.

Ага, вот эта тонкая жёлтая загогулина и есть искомая река Белая, а эта, более толстая кривая линия, очевидно, река Анадырь. Недалеко от места встречи тонкой и толстой жёлтых полос, шаман разместил обгоревшую спичку.

– Где спичка лежит, там белые люди стойбищем стоят. В камне пещеры делают, жёлтое железо ищут. Их главного зовут – как самого Ленина. Но не похож совсем. Я настоящего Ленина видел, в фактории на стене картинка висела.

– Ура! – обрадовался Лёха. – Вот, и Гешка с Ильичом нашлись! Ух, и гульнём вскорости! Все Тени над тундрой вздрогнут…

– Шумный он у тебя очень, – подмигнул Айне шаман. – Дети очень крикливыми народятся. Всегда будить будут по ночам, есть просить…

Зачерпнул в ладонь песка из очередной чашки, неторопливо высыпал его на лист – тонкой зеленоватой полосой, внимательно посмотрел на Ника.

– Это твой путь, так до нужного места быстро дойдёшь. Смотри, запоминай. С собой этот лист тебе не забрать, да и песок весь растрясётся…

Ник сосредоточенно смотрел на «карту», стараясь запомнить каждую мелочь.

Попробовал на глаз определить расстояние до лагеря Вырвиглаза. Получилось что-то около ста километров, плюс-минус десять-двадцать.

Ерунда! За один раз домчим!

Встали на рассвете, перекусили, горючего в бак плеснули, приготовились продолжить маршрут.

Все обитатели стойбища, включая собак, вышли их провожать.

– Вижу – Светлая Тень над вами! – заявил на прощанье шаман. – Пусть всего у вас много будет! Детей, друзей, песцовых шкурок, воспоминаний об убитых врагах…

Теперь ехать пришлось по очень гористой местности. Лощины, распадки, седловины чередой сменяли друг друга. Приходилось пересекать скалистые участки, форсировать неширокие горные ручьи. Иногда, встретив на пути непреодолимое препятствие, возвращались назад, вылезали из машины и разбредались в разные стороны, ища объездные варианты.

Начался противный мелкий дождик. Ник накинул на голову запасную кухлянку, закрепил её на шее ремешком из моржовой шкуры, Сизый с Айной, тесно прижавшись друг к другу, укрывались от дождя куском брезента.

«Да, это я погорячился, за один переход до ребят не домчаться, – печалился Ник, вертя мокрую баранку. – Тут и за три не управиться, да ещё и под дождём придётся ночевать».

С трудом перевалили через очередной перевал и угодили, как кур в ощип, в сплошной туман.

Туман был на удивление плотный, молочно-белого цвета, странный такой. Обычный туман по земле полосами стелется, а этот клубился, обволакивал, пульсировал, проникал под кухлянку, залезал в торбаза. Временами из тумана раздавались странные звуки: шорохи, вздохи, кто-то тихонечко подвывал, один раз даже собачий лай послышался.

Ник пробормотал себе под нос:

 
На Чукотке – всё так странно,
Дождик, мокрая земля.
Лишь косматые туманы
Выползают на поля.
Выползают, занимая,
Всё собою – на века.
Белобрысой плотной стаей.
Над туманом – облака.
Кто там прячется в тумане?
Кто-то страшный и большой.
Этот кто-то громко лает,
Вой несётся над рекой…
 

– Может, действительно, облако так низко опустилось? – предположил Сизый.

– Да какая разница, – вяло откликнулся Ник, аккуратно слизывая с губ дождевые капли. – Что так, что эдак, а ехать дальше нельзя, на счёт три в пропасть улетим.

Целый час простояли в этом тумане. От влажности, царящей повсюду, у Ника начался насморк, разболелась голова, заныла старая рана на плече.

Туман поредел, видимость достигла десяти метров, тронулись дальше. Через час туман опять сгустился, остановились. Дальше так и пошло, как по расписанию: час стояли в белых объятиях тумана, час ехали в призрачной полумгле, стояли, ехали, стояли…

Когда уже стемнело, Ник каким-то шестым чувством определил, что впереди притаилась смертельная опасность, и резко нажал на тормоз. «Багги» послушно остановился в двух метрах от края обрыва.

– Всё, ночуем здесь, – решил Ник. – Ничего лучше, всё равно, уже не найдём.

Достали из прицепа всю запасную одежду, оленью шкуру, завернулись-обмотались, как смогли, улеглись все вместе на куске брезента, постеленного под колесом «багги».

Полночи беспрестанно дрожали-ворочались, уснули уже только под утро.

Нику снился берег моря, тёплый тропический ливень, нежные хрупкие плечи под мокрым ситцевым платьем, мягкие тёплые губы, долгие поцелуи под пляжным грибком…

– Просыпайся, командир! – тряс его за плечо Сизый. – Похоже, мы вчера заплутали в этом тумане как лохи последние, по кругу проехались.

Ник вскочил на ноги, протёр глаза.

От туч, дождя и тумана не осталось и следа: в голубейшем небе светило ярчайшее солнышко, лицо приятно обдувал тёплый ветерок.

Он подошёл к краю обрыва, который вчера только чудом не стал их могильщиком, заглянул вниз.

Да, метров триста до земли лететь бы пришлось, многовато будет. Ладно, проехали. Что там Сизый насчёт «по кругу проехались» говорил?

Узкая зелёная долина, посередине – ручей змеится, а вон там что такое? Ну да, стойбище чукотское. Только, вот, почему Лёха решил, что оно то же самое, где их недавно так гостеприимно принимали? В том стойбище восемь яранг было, а в этом – только три. Паникёр несчастный…

– Командир, – тронула его за локоть Айна и протянула подзорную трубу. – Глазами ничего не увидишь. В трубку смотри, сразу всё поймёшь.

Ник поднёс оптику к глазам.

Мать моржовую в печень! Вокруг трёх яранг на земле беспорядочно лежали тела людей, собак, оленей. Даже и не тела вовсе, а обрывки и части тел.

Кругом – лужи крови, внутренности, какие-то тряпки, шкуры, обломки досок, помятые кастрюли, котелки…

Вот оно даже как. Монстр, наверное, ночью подобрался к стойбищу и напал. Убивал всех, кто попадался ему на пути, рвал на части, крушил всё и вся. Пять яранг снёс до основания, а три оставил – видимо, устал.

Возвращая Айне подзорную трубу, Ник с удивлением отметил, что никаких признаков истерики, или даже нервного срыва, на лице девушки и в помине не было. Наоборот, спокойное такое лицо, строгое. Глаза – без единой слезинки, равнодушные, со стальным отливом.

Вот так и становятся стойкими оловянными солдатиками, бойцами без страха и упрёка.

Хорошо это? Плохо? Кто знает?

– Ну, что, подельник? – спросил Ник у подошедшего Сизого. – Говоришь, что боевик, он же диверсант – хорошая работа? Только, вот, крови очень много льётся во время этой работы. Безвинной, в том числе. Не находишь?

– Ладно тебе, начальник, – нахмурился Лёха. – Я ведь не мальчик маленький, знал, на что шёл. И сейчас знаю. Только ещё лучше. Всё крепче понимаю. Так что, не лечи ты меня, голуба, не трави душу.

– Командир, – позвала Айна. – Иди сюда. Он здесь. На ручей смотри.

Ник поводил подзорной трубой вдоль русла и быстро нашёл искомое.

Из вод ручья поднялась на задние лапы черная, уже знакомая пятиметровая фигура.

Ньянг зловеще потряс огромной башкой, посмотрел по сторонам, выбрался на берег, встал на четвереньки и неуклюже, смешно подбрасывая вверх широкий зад, целенаправленно затрусил по тундре – в очень правильно выбранном направлении…