Текст книги "За краем земли и неба"

Глава 20

Скрип двери полоснул по затылку ржавым зазубренным лезвием. Высокий желтоволосый мужчина в красной длинной рубахе ворвался в сарай и склонился над Учителем, целясь маленьким носом в перекошенное болью лицо.

– Где?! – закричал он почти так же, как орал недавно Ачаду. – Где моя дочь?! Отвечай! – Мужчина замахнулся, и Учитель невольно зажмурился, приготовившись к новой порции боли. Но удара не последовало, и Ачаду, не открывая глаз, ответил:

– Я не знаю, о чем ты говоришь…

– Не знаешь?! Ты пришел за моей дочерью и не знаешь этого? Ты даже боишься посмотреть мне в глаза!

Ачаду стало стыдно. Казалось бы, что тут такого? Ну, закрыл глаза от страха перед болью… Разве не приходилось делать этого раньше? Но сейчас почему-то все выглядело иначе. Теперь перед ним стоял враг. А показывать слабость врагу, тем более – страх перед ним, оказалось ох как стыдно!

Учитель открыл глаза и даже попытался сесть. Сказал:

– Не боюсь. Просто мне больно. А вот ты, похоже, меня боишься, Шагрот.

– Откуда ты знаешь мое имя? И с чего ты взял, бесполезный, что я тебя боюсь?

– Я ведь шел к тебе, потому и узнал твое имя. А раз ты связал меня, значит, боишься.

– Меня просто оторопь берет от твоих рассуждений, – усмехнулся Шагрот. Но все-таки вынул нож и перерезал веревки. Пока Ачаду разминал руки и пытался шевелить пальцами ног, главарь банды продолжал говорить: – Я мало чего, и уж тем более – кого, боюсь в этой жизни. Тем более маложивущих! Я привык вас продавать, а не бояться. А вот люблю я лишь свою дочь. Даже не моргну, если ради нее придется убивать людей.

– Охотно верю, – кивнул Ачаду. – Можешь начать с меня. Только это ничего не даст. Я не видел твоей дочери. А вот ты украл моего ученика. Верни его, или…

– Или что? – Шагрот опять склонился над Учителем. – Ненавижу пустые угрозы! Ими кидаются лишь слабаки. Сильный не говорит – он делает. А ты сделать не можешь ни-че-го! Но я предоставлю тебе возможность поговорить. Только говорить ты будешь о моей дочери. Где она?! – Бандит сорвался на крик и вновь замахнулся. Только теперь в его руке был нож.

Ачаду невольно моргнул, но закрывать глаза не стал. Да он уже и не боялся. По говорливости Шагрота он понял, что убивать его тот пока не собирается. Как сам же и сказал: «Сильный не говорит – он делает».

– Я не произнесу больше ни слова, – посмотрел в глаза бандиту Ачаду, – пока ты не скажешь, что стало с мальчиком.

– Ты предлагаешь торг? – деланно удивился Шагрот и убрал нож. – Хорошо. Я это люблю. Торговля – моя стихия! Итак, я говорю где мальчик, ты говоришь где девочка. Идет?

«Что делать? – подумал Учитель. – Согласиться? Пусть он скажет про Хепсу, а потом соврать о девочке? Но где гарантия, что не соврет этот жулик?.. И вообще… Ложь порождает новую ложь – это он постоянно твердил ученикам…»

– Надеюсь, ты будешь честен, – сказал Ачаду, – и скажешь правду? И готов выслушать правду в ответ?

Шагрот вздрогнул. Последние слова маложивущего кольнули зловещей двусмысленностью.

Удивительно, но в голове торговца людьми сейчас протекал почти дословный монолог, он задавал себе те же вопросы, что и Учитель до этого. Даже о порождении лжи ложью он подумал. И сказал:

– Да, я скажу правду. Жду того же в ответ… – Голос его в конце все-таки дрогнул. Он поморщился и уже привычно жестко закончил: – Мальчишку я продал. Теперь он собственность умников, на острове Тыпо.

Учитель дернулся, но подняться не смог. И лишь застонал от бессилия.

– Что ты мычишь?! – крикнул Шагрот. – Говори теперь ты – где моя дочь? Ты обещал не лгать!

– Я не привык лгать, – скрипнул зубами Ачаду. – И говорю тебе правду: я не знаю, где она. Я никогда ее не видел и впервые услышал о ней от тебя!

– Врешь! – Бандит с размаху сунул кулак в лицо Учителю. Ачаду шарахнулся разбитым затылком о стену и потерял сознание.

Он пришел в себя от холода и сырости. Над ним по-прежнему стоял Шагрот. В руках он держал ведро. Увидев, что Ачаду очнулся, бандит отбросил громыхнувшее ведро в угол.

– Повторяю вопрос, – сказал желтоволосый торговец. – Где моя дочь?

Учитель хотел ответить достойно, но боль в голове не давала сосредоточиться. В глазах скакали цветные круги, бледное лицо Шагрота казалось размытым пляшущим овалом. Ачаду процедил, стараясь удержать это белое пятно в поле зрения:

– Не зна-аю… Я не ви-идел…

– Допустим. – Шагрот вдруг стал совершенно спокойным, даже равнодушным. Поднял с пола ведро, перевернул кверху дном и уселся на него, расставив ноги. – Тогда, быть может, об этом знают твои друзья?

– Как-кие друзья?.. – Учитель собрал остатки вялых мыслей в жалкую кучку, но так и не понял, о чем говорит сидящий напротив человек.

– Те самые, с которыми ты вломился в мой дом. Правда, их стало вполовину меньше, но кое-кому удалось сбежать. С моей дочерью! – Шагрот готов был опять сорваться на крик, но быстро сумел успокоиться. Голос его вновь стал ровным. – Ладно, маложивущий. Я готов поверить тебе. Ты и правда мог не знать о моей дочери и не видеть ее. Тебя вырубили первым. Но ты знаешь, где обитают забравшие ее недоноски. И ты ведь проводишь меня к ним, правда?

Наконец-то в голове Учителя стало проясняться. Он вспомнил почти все. Значит, люди Алиса украли какую-то девочку… Почему какую-то? Дочку Шагрота. Но зачем? Нет, глупый вопрос, голова еще не соображает!.. Как это зачем? Чтобы поторговаться с Шагротом!

И Ачаду сказал почти прежним голосом, только тихо, чтобы не вызвать новый взрыв боли:

– Зачем тебе идти к ним, Шагрот? Они к тебе сами придут. Неужели не ясно?

Шагрот не успел ответить – снаружи послышался шум голосов, топот, а через пару мгновений в сарай влетел здоровенный лысый мужик и закричал:

– Шагрот, нас окружили вояки! Тебя требуют…

– Что?! – Глаза главаря округлились. – Они совсем обнаглели! У нас договоренность!..

– Похоже, что-то стряслось. Иди, Шагрот, все равно говорить надо, так не уйдут.

– Ладно, побудь пока с ним, – кивнул главный бандит на Учителя и вышел из сарая.

Он широко зашагал к окраинным домам поселка. Навстречу попалась пара боевиков. Они быстро кивнули главарю и тут же отвели взгляды. «Трусят подонки, – усмехнулся Шагрот, скрипнув зубами. – Струсишь тут! Вояки – это не шайка лесных бродяг. Но что им надо? Ведь обо всем вроде договорились: они не трогают нас, мы поставляем им бесполезных!..»

Оставив сзади последний дом, Шагрот замер, обводя взглядом поле. Он ожидал увидеть немало вояк, раз даже Арог испугался, но столько!.. Поселок в буквальном смысле был окружен. Двойной цепью. Солдаты в темно-серых мундирах и касках стояли на расстоянии вытянутой руки друг от друга и держали наизготовку автоматы. От Шагрота до первой шеренги можно было доплюнуть.

Увидев главаря, вперед вышел офицер. Мундир его был темнее, чем у солдат, – почти черный. Вместо каски – серый берет с алой кляксой кокарды. Шагрот узнал этого человека – именно с ним он и вел «торговые операции».

Офицер остановился шагах в трех. Заложил руки за спину, коротко кивнул.

– Доброй бессонницы, Шагрот!

– Перестань издеваться, Аката! – дернул желтой головой Шагрот. – Вижу, ты с большим добром пришел!..

– Доброго и правда мало, – нахмурился военный. – На Содос напали, Шагрот. На берегах Окелада идут бои. И не скажу, что наши успехи блестящие… Если не удержим Окелад, следующим станет Авонсо. А тогда… Сам понимаешь.

– Напали? Кто? – искренне удивился Шагрот. – Обалс?

– Обалса уже нет. По нему прошлись, как расческой по лысине. На сей раз враг серьезный. Слышал о Царстве Отурк?

– Брось, Аката! Это же детская сказка! Говорящие шестилапые звери, поедающие людей, стоголовая царица в черной пещере под черной гладью основы… Бред!..

– Насчет царицы не знаю, а все остальное, к несчастью, не сказка. Отурки действительно шестилапые. Едят ли они людей, не знаю, лично не видел. Но убивают нас, не задумываясь, будто мы и впрямь только мясо. Самое страшное – их очень много и они дерутся похлеще разъяренного зверя. Потому что разумны не меньше нас.

– Допустим, – скривился Шагрот. – Предположим, что твоим воякам все это не примерещилось от страха. Но я-то тут при чем? Ты что, решил потренироваться на нас?

– Военное положение, Шагрот. Всеобщая мобилизация. Все мужчины призываются в армию. Все, Шагрот. Исключений быть не может. Точнее, только одно – работа на нужды армии. Но ты ведь не умеешь работать, верно?

– Погоди… – Бандит понял, что сказал Аката, но до него никак не могло дойти, что это относится и к нему тоже. – Ты что, собираешься призвать нас в армию?..

– Я никогда не сомневался в твоей сообразительности, Шагрот, – улыбнулся офицер. – Именно так. Мы пришли за тобой и всеми мужчинами поселка. Кроме стариков и детей. Они и женщины пока останутся дома. Позже к ним тоже придут и дадут работу по силам и способностям.

– А если мы… откажемся? – все-таки спросил Шагрот.

– Нельзя, – покачал головой Аката. – Заставим.

– А если… – продолжил бандит, но вояка резко его оборвал:

– Военное положение, Шагрот! За «если» – пуля. Сразу. – Увидев, как заходили желваки под бледной кожей торговца людьми, Аката сказал чуть мягче: – Посмотри, Шагрот, к нам уже примкнуло много народу с вашего острова. Вот этих мобилизовали только что, жили совсем рядышком от тебя, в лесу. Может быть, кого-то знаешь из них, хочешь поговорить? Родственные души скорее помогут тебе смириться с неизбежным. – Офицер кивнул на группу оборванцев, жавшихся друг к другу между солдатскими шеренгами.

– Родственные души?! – Смутная догадка кольнула главаря бандитов. – Ну-ка, покажи…

Аката приказал солдатам расступиться. Перед Шагротом во всей красе предстали две кучки заросших, грязных людей. В одной, побольше, он никого не узнал. Зато в группе из семи человек, трое из которых едва держались на ногах и кроме грязи были вымазаны кровью, ему сразу бросился в глаза здоровенный бородач в сером балахоне.

– Алис? – на всякий случай спросил Шагрот, хотя по рассказам своих боевиков он сразу признал его.

– Ну? – бросил тот взгляд исподлобья.

– Где моя дочь, Алис? – почти ласково спросил торговец. А потом рванулся вперед и остановился лишь потому, что солдаты недвусмысленно навели на него десятка два стволов сразу. Сжав кулаки, он потряс ими в сторону лесного бродяги: – Где она, ты, вонь подштанная?!

Алис молча сплюнул. Плевок угодил на голую меж ремешками сандалий ступню Шагрота. Торговец людьми взревел и, выхватив нож, бросился на Алиса. Тот вскинул волосатые руки, но лезвие уже вспарывало ему живот, а еще через мгновение десяток трескучих очередей отбросил худое тело в красной рубахе от держащего этими руками собственные кишки человека.

«Мобилизовать» остальную часть банды воякам не составило большого труда. На рожон больше никто не лез. Молча подходили к офицерам, сдавали оружие, коротко отвечали на стандартные вопросы.

После этого солдаты прошлись по домам, не пропуская и дворовые пристройки. Зашли и в сарай, где лежал Ачаду. Учителя подхватили с двух сторон под руки и отвели к лесу, на окраине которого рычали, плюясь черным дымом, несколько больших железных коробок на колесах, обмотанных широкой, тоже железной, рубчатой лентой.

Впрочем, рассмотреть подробности Ачаду не дали, затолкнув в одну из коробок, где он сразу повалился на вибрирующий жесткий пол и забылся в полуобмороке-полусне.

Глава 21

Учителю снился любимый ученик. На Хепсу был серый мундир, черные сапоги, железная каска. Он шагал на месте, высоко вскидывая колени и делая отмашку левой рукой. В правой он держал возле губ дусос и отчаянно-громко дудел в него – так, что у Ачаду закладывало уши. Потом Хепсу отбросил дусос и замахал обеими руками, отрывисто крича во всю глотку зычным басом:

 
– Трам-тарам, иди сюда!
Трам-тарам, с тобой беда!
Трам-тарам, ты не зевай,
Поскорее выползай!
 

Проснулся он оттого, что затылок взорвался болью. Ачаду зашипел и открыл глаза. Было темно и тесно. Прямо через него, согнувшись, шагали какие-то люди к светлеющему неподалеку квадрату. Вот еще раз чья-то нога зацепила голову Учителя. Он вскрикнул и обхватил ее руками.

Откуда-то доносился лающий бас – точно такой же, как у Хепсу во сне:

– Иди сюда! Куда лезешь?! Выползай живее, трам-тарам!

Наконец Ачаду остался один внутри полутемной коробки, пахнущей потом, железом и чем-то незнакомым – неживым и едким.

В светлый квадрат просунулся шар головы с оттопыренными ушами.

– А за тобой что – лезть прикажешь?! А ну-ка, вылезай! – гулко забухал все тот же бас. Учитель, с трудом подняв гудящую голову, на карачках пополз к выходу.

Когда его залитая кровью, некогда белая шевелюра показалась в люке, лопоухий обладатель баса пробурчал:

– Да ты еще и раненый!.. – И гаркнул, отвернувшись: – Трам-тарам, где там санитары?! Живо носилки сюда! – Нагнулся к высунутой из люка голове Ачаду: – Сам вылезти можешь?.. Ладно, лежи, сейчас придут… Что вы копаетесь?! Сколько вас ждать? – Это уже к двум подбежавшим солдатам с красными повязками на шеях и рукавах.

Солдаты, не сильно церемонясь и, судя по всему, привычно, быстро подхватили Ачаду и выдернули из люка.

– А носилки, трам-тарам?! – замахал руками лопоухий. – Вы чего приперлись без носилок?

– Вы не сказали, господин старшина… – промямлил один солдат. Второй кивнул, часто заморгал и выпалил:

– Да тут рядом, господин старшина, мы и так донесем!

– Не сказа-а-али!.. И та-а-ак донесем!.. – передразнил тот, кого назвали «старшиной». – Что за армия! Трам-тарам!.. Что за солдаты! И мы еще хотим победить… – Он раздраженно махнул рукой. – Ну так несите, чего встали?! Хотите, чтобы он тут помер, трам-тарам?

Один солдат схватил Учителя за руки, другой взялся за ноги, и они быстро засеменили к одной из каменных коробок, которые успел краем сознания выхватить из окружающего Ачаду, пока вернувшаяся от тряски дикая боль в голове вновь это сознание не погасила.

В очередной раз Учитель очнулся на мягкой лежанке. Голова, приподнятая удобной подушкой, болела, но не сильно. Серая тонкая накидка закрывала его до подбородка. Высокий белый потолок перечеркивали крест-накрест две тонкие светящиеся трубки. Стены в верхней части были тоже белыми, а нижняя их половина напоминала цветом солдатскую форму. Впрочем, Ачаду пока видел лишь стену перед собой, да и то не всю.

Он машинально провел по груди ладонью. Дусос исчез! Ачаду скрипнул зубами.

– Беляк очнулся! – послышалось справа.

Учитель осторожно повернул голову. В ней тупо кольнуло, но в общем-то терпимо. Справа, возле стены стояли две лежанки на смешных тонких ножках. На дальней от него лежал, подперев перевязанной рукой щеку, улыбающийся человек с черными точками по всему лицу. На ближней лежанке – напротив Ачаду – сидел и тоже улыбался молодой парень с ярко-рыжим ежиком волос. Такой «окраски» у людей Учитель раньше не встречал, но рыжий понял его изумление по-своему:

– Чего глаза таращишь, Беляк? Не веришь, что живой? – И коротко хохотнул.

– Где повоевать-то успел? – спросил рябой человек с дальней лежанки. – Отурки сюда еще, кажись, не добрались.

Ачаду выпростал из-под накидки руку и потрогал туго обвязанную голову.

– Я не воевал, – неохотно сказал он. – Так… Пришлось поучаствовать в некоторых событиях.

Оба его соседа рассмеялись.

– Ну ты даешь, Беляк, – хлопнул себя по коленям рыжий. – Чешешь, словно умник какой!

– Я не умник, – сказал Учитель, – и не Беляк. Мое имя Ачаду. Я детей учил.

– У-у! Дело хорошее, – улыбнулся рыжий. – Ну, давай тогда знакомиться. Меня Ражоп зовут, но мне больше нравится Раж.

– Я – Охит, – кивнул рябой. – Можно – Ох.

– А давай мы тебя Беляком все-таки звать будем, – сказал Раж. – Мы с Охом привыкли уже, пока ты тут междусонье валялся. Вон бородища белая какая! Правда, обрежут ее скоро.

– Междусонье?! – ахнул Ачаду. – Я думал, меня только что принесли!..

– Не, над тобой уже лекари поработали. Промыли твой котелок, зашили. А потом пилюль дали сонных. Говорят, во сне заживает лучше, и быстрей на поправку идешь.

– А что ты про бороду сказал? Зачем ее обрежут? Я привык к бороде!..

– Отвыкай! – гоготнул Раж. – Это тебе армия, а не дом приюта стариков. Тут все должны быть коротко подстрижены и гладко выбриты. Офицерам разрешаются усы. – Он подмигнул и спросил: – Так что, можно тебя Беляком звать? Ачаду – слишком уж скучно. Солдат должен весело зваться!

– Разве я солдат? – удивился Ачаду.

– А кто же ты? Офицер? – захохотал рыжий, оглядываясь на рябого. Тот тоже тихонько затрясся от смеха.

– Я учитель, я же говорил!

– Это ты там был учитель, – вытирая слезы, неопределенно мотнул головой Раж, – а здесь ты – солдат. Вот подлечат тебя, и пойдешь отурков бить. Так-то, Беляк!

Новость, обрушенная на него веселым Ражем, ошарашила Учителя. Он отвернулся к стене и предался лихорадочным измышлениям. Стройной и ясной картины в голове так и не получилось, может быть, сказывалось ранение или непонятные сонные пилюли лекарей… Понял Ачаду только одно – он перестал быть хозяином не только своего положения, но и себя самого. А самое ужасное – он, похоже, навсегда потерял Хепсу!

Что теперь будет с ним самим, Учителя почти перестало интересовать. Он даже пожалел мимолетно, что удар по голове оказался столь слабым. «Уйти в вечность» казалось сейчас не самым плохим вариантом. Но раз уж так все сложилось, придется еще потерпеть и понаблюдать за выкрутасами судьбы. В общем-то, в этом был определенный интерес. Смешно вспомнить, насколько однообразной была его жизнь до того злополучного решения – дойти до края земли!.. Край земли оказался и краем спокойствия, краем привычного, незыблемого и очевидного. Изменилось не только то, что окружало Ачаду ранее, – изменился он сам! Изменился невероятно, поражая себя собственной незнакомостью. Все эти неожиданные порывы и поступки, вспышки невиданной активности и пугающей ярости… Когда жизнь текла размеренно и спокойно – им просто не находилось в ней места. Но жизнь круто вильнула, взорвалась цветной, хоть и не праздничной, вспышкой, взорвав попутно и все его естество. Вот только Учитель никак не мог понять: плохо это или все-таки хорошо?

Измученный дергаными измышлениями, Ачаду снова заснул.

Проснулся он от громкого командного голоса:

– Та-а-ак! С кого начнем? Рядовой Ражоп! Как дела? Очухался?

– Все в порядке, господин главный лекарь! Как новенький!

– Ну-ну, не спеши, сейчас посмотрим… Ляг на спину. Ага… Так больно? А так?..

Ачаду повернулся на бок. Возле лежанки Ража стоял, согнувшись, мужчина в красном балахоне и мял парню живот. Раж покряхтывал. Видно было, что ему все-таки больно. Лекарь это тоже заметил.

– Не все еще в порядке, солдат! Подпортил ты свой желудок основательно! Будешь теперь знать, как совать в рот всякую гадость!..

– Так я же!.. – залепетал Раж. – Они же… как у нас! Такие же розовые – шмыг-шмыг в травке…

– Шмыг-шмыг! – передразнил главный лекарь. – Тебя что, кормят тут плохо?

– Кормят хорошо, – шмыгнул носом Раж. – Хотелось сладенького…

– Еще такое учудишь – отдам исправникам как дезертира! Сразу сладенького расхочешь, солененьким захлебнешься. А пока полежишь еще междусонье-другое. Ну а ты, счастливчик, как? – Человек в красном перешел к лежанке рябого.

– Да у меня уже зажило все!

– Зажило!.. – фыркнул лекарь. – И палец новый вырос?

– Нет, палец не вырос…

– И не вырастет, не надейся! А когда в другой раз на активированную гранату будешь любоваться, вместо того чтобы бросать ее подальше, так уже не повезет. Оторвет не палец, а голову дурную!

– Я знаю…

– Знает он!.. Ну-ка, покажи… Ну, и правда почти зажило. Завтра выписывать можно.

Главный лекарь повернулся к Учителю:

– Ага! Новенький проснулся. Назови-ка свое имя, а то ни в списках тебя нет, ни знать тебя никто не знает!..

– Ачаду.

– Ачаду, – повторил лекарь, записывая в маленькую книжицу. – Звание, разумеется, рядовой?

– Не знаю.

– Ну да, тебе же еще нет в списках… Впрочем, командовать армией тебя сразу не поставят. Пишу: рядовой. – Лекарь чиркнул в книжечке. – Ну, рядовой Ачаду, как самочувствие?

– Уже лучше.

Человек в красном сунул книжицу в карман, взялся мягкими пальцами за голову Учителя, легонько покачал ее из стороны в сторону. Заглянул в глаза Ачаду, оттянув тому нижние веки. Сказал:

– Следи за пальцем, – и начал водить указательным пальцем влево-вправо-вверх-вниз. – Кружится голова? Подташнивает?

– Немного.

– Сотрясеньице есть. Но не смертельное. Три-четыре междусонья – и в строй! К тебе уже старшина рвался, я пока не пустил. Но теперь можно. Да, и начинай вставать потихоньку, немножко гуляй по палате.

Ачаду вспомнил, что у него тоже есть вопрос к лекарю:

– У меня была деревянная игрушка, висела на шее… Где она?

– Поиграть захотелось? – усмехнулся лекарь. – Знать, на поправку пошел!..

– Это важно! – взмолился Учитель. – Это память… об одном человеке.

– Ладно, спрошу у санитаров. Отдыхай.

Отдохнуть не удалось. Стоило главному лекарю уйти, как в палату ворвался давешний лопоухий военный, так называемый старшина. Для Ачаду «старшина» звучало почти как «старейшина», но сравнить этого смешного парня с оттопыренными ушами и мудрого седобородого старца было бы явной нелепостью.

– Ага, трам-тарам! Очнулся! – радостно забасил старшина. – Как тебя звать-то, боец? Ты мне все дело портишь – не успели зачислить в строй, а ты в лазарет завалился, трам-тарам!

– Мое имя Ачаду, – третий раз за бессонницу представился Учитель.

– Хорошее имя, – похвалил старшина. – Задашь отуркам чаду! А вот Ражопу, – оглянулся он на соседнюю лежанку, – не показать бы им жопу! Трам-тарам, ха-ха-ха-ха!

Учитель поразился: неужели этот ушастый говорун умеет играть словами, как Хепсу? Правда, у него это получалось совсем не красиво. Да и сам старшина не выглядел красавцем, и не только из-за торчащих ушей. Большая и очень круглая голова парня сидела на тоненькой шее, да и все ниже нее казалось совсем не пропорционально по отношению к голове. Старшина был невысок – Ачаду прикинул, что тот едва достал бы ему макушкой до подбородка. Удивительно даже, откуда в таком тщедушном теле брался столь могучий бас?

Старшина, отсмеялся, и голос подал Раж, ничуть не обидевшийся на малопристойную шутку:

– Господин старшина, мы назвали его Беляком. Он согласен.

– Беляк? Ну что же, неплохо. Только бороду мы тебе сбреем!.. – И продолжил знакомство: – Ну, а меня зовут старшина Спуч. Но спуску я вам не дам, трам-тарам! – Он вновь весело забухал басовитыми «ха-ха». – Так что, рядовой Ачаду, будешь служить в моем взводе. Наш командир – господин поручик Адут. Я, стало быть, его заместитель. Слушаться меня надо, как родную маму, трам-тарам! И даже лучше, потому что я мамы страшнее! – Спуч выкатил глаза, полностью подтвердив сказанное.

– А что я буду делать конкретно в твоем… взводе? – поинтересовался Учитель. Ему и впрямь стало интересно.

– Во-первых, не в моем, а в нашем, трам-тарам! – Старшина поднял указательный палец. – А во-вторых, наш взвод, как и вся наша рота, входит в пехотный батальон. А что такое пехота? Пехота – она, трам-тарам, самая главная на войне сила! Мы всегда впереди, на самом главном участке. – Спуч надул щеки, стараясь придать словам значительность, но добился противоположного результата – Ачаду едва удержался от смеха. Старшина это заметил: – Ты чего лыбишься, трам-тарам? Не был еще в бою, рядовой! Вот побываешь, улыбаться разучишься.

Ачаду спрятал улыбку и как можно серьезней сказал:

– Я понял, господин старшина. Я просто счастлив, что оказался именно в пехоте. Потому и улыбнулся.

– Ну-ну! Трам-тарам… Ладно, выздоравливай. – Спуч похлопал Ачаду по плечу. Обернулся к соседям. – И вы тоже, рядовые. Нас ждут великие победы! – И он выпрыгнул из палаты, хлопнув дверью.