Текст книги "Два выстрела во втором антракте"

Глава 11

– Итак, вот она, зацепка! – воскликнул «ротмистр Зверев», когда они со «статским советником» покинули здание Киевского охранного отделения. – Значит, некий Степан, он же Стрекало, все же был! И все приметы совпадают!

– Да, это действительно зацепка, – согласился руководитель группы. – Был человек, который детально продумал покушение на Столыпина, составил план, наметил исполнителей – и полностью осуществил свой замысел. Теперь остается только его найти и хорошенько расспросить… Но вряд ли это будет так просто. По всему видно, что мы имеем дело с человеком весьма опытным, скорее всего – с профессионалом. Смотри, как легко он развел обоих фигурантов, от которых зависел его план, – и Богрова, и Кулябко. Вряд ли такой человек оставит после себя следы, по которым его можно будет найти.

– Ну, какие-то следы в любом случае должны остаться, – уверенно заявил Дружинин. – Все-таки в эту эпоху секретные службы еще не достигли таких высот, как в наше время. Два возможных направления поисков я вижу уже сейчас. Одно – гостиницы, другое – театр. Этот Стрекало должен был где-то остановиться. И он должен был появиться в театре вечером 1 сентября – я в этом совершенно уверен.

– Да, согласен, – кивнул Углов. – Нам надо разделить все киевские гостиницы между собой и обойти их все. Хотя не факт, что «посланник императрицы» остановился в гостинице. У него в Киеве мог быть сообщник, и он мог жить у него. И в театре тоже надо побывать. Возможно, он с кем-то там общался. Но слишком много времени на эти поиски тратить не надо. Главный след ведет нас, конечно, на север, в Питер. Надо выехать туда завтра, в крайнем случае послезавтра.

– То есть ты считаешь, что там, в столице, сложился заговор против Столыпина? Там живут главные заговорщики?

– А где им жить, в Одессе, что ли? Там они, голубчики. Так что пошли в свой номер, будем постоялые дворы делить.

– Пошли, – согласился Дружинин. – А я, кроме гостиниц, готов взять на себя еще и театр. Только с одним условием: раз уж мы остаемся в Киеве на ближайшие сутки, я хочу сегодня вечером сходить на лекцию.

– На какую еще лекцию? – удивился Углов. – О новых типах телефонных трубок, что ли? Так ты сам можешь лекции читать по любой отрасли техники.

– И вовсе не о телефонах, – ответил Дружинин. – Ведь я тебе уже говорил. Я хочу сходить на лекцию Константина Бальмонта. Я о его выступлениях читал, еще в юности. Все сходятся на том, что это было нечто феерическое. И я себе не прощу, если буду здесь, рядом, и не увижу!

– Ладно, иди на свою феерическую лекцию, – усмехнулся Углов. – Она когда, вечером? Вот днем гостиницы обойдешь – ступай, слушай своего Бальмонта.

Всю оставшуюся часть дня Дружинин ходил по гостиницам. Подходил к портье, представлялся жандармским ротмистром и спрашивал насчет представительного блондина со шрамом – не проживал ли, дескать, такой. Если портье только сегодня заступил на дежурство, добивался, чтобы вызвали кого-то из прошлых смен, кто мог видеть и запомнить жильцов.

Легенда его сомнений нигде не вызвала, никто и не подумал спросить у «жандармского ротмистра» документы – как видно, было в облике Дружинина, в его манере себя держать нечто такое, что выдавало его принадлежность к «органам», как бы они ни назывались. Портье добросовестно морщили лбы, листали книги прибытия, подзывали и спрашивали слуг – однако никто не мог припомнить гостя с приметами, которые называл Дружинин. К семи вечера он завершил свой обход. Результат был нулевой – господин Стрекало ни в одной гостинице из имевшегося у капитана списка не проживал.

Пора было идти на лекцию знаменитого символиста. О билете Дружинин заранее не позаботился, а зря: как он выяснил, подойдя к кассе, все билеты были раскуплены, «певец Солнца», как себя называл сам Бальмонт, имел несомненный успех у киевской публики. Дружинин уже решил было пройти в зал, пользуясь своей «жандармской» легендой – он был уверен, что она и здесь сработает; хотя именно на поэтическое выступление в облике «ротмистра Зверева» являться не хотелось. Но тут ему улыбнулась удача: совсем рядом с ним у входа в зал остановилась молоденькая девица, по всей видимости, курсистка, и вытащила из сумочки заветную синюю картонку. Не успела девица раскрыть рот, как Дружинин уже мягко взял ее под локоть и тихо спросил: «Лишний?»

Спустя минуту он уже входил в переполненный зал. Преобладала здесь, конечно, молодежь: студенты, учащиеся гимназий (тщательно это скрывавшие – посещение лекции подозрительного поэта начальство вряд ли одобрило), молодые приказчики, служащие. Место Дружинина находилось довольно далеко от сцены. Не успел он сесть, как занавес раздвинулся и на сцене появился невысокий человек с шевелюрой рыжих волос и такой же бородкой клинышком. Он заметно прихрамывал, но двигался при этом легко и стремительно. Публика встретила знаменитого поэта громкими овациями. Он отвесил поклон и сразу, без предисловий, начал читать:

 
Есть в русской природе усталая нежность,
Безмолвная боль затаенной печали…
 

В зале, где только что перешептывались и даже громко разговаривали, сразу воцарилась тишина. И Дружинин понял, почему: в том, как знаменитый символист читал стихи, было нечто гипнотическое.

Закончив читать стихи, выступающий объявил тему лекции: «Поэзия как волшебство». Говорил он еще более необычно, чем читал стихи: непрерывно бегая по сцене, пританцовывая, не произнося фразы, а, скорее, выпевая их. И хотя говорил он нечто не совсем ясное – о мистическом воздействии поэтических текстов, о небесной музыке стиха, – зал молча внимал.

Однако в перерыве выяснилось, что не все зрители были в восторге от выступления поэта. Дружинин услышал приглушенный разговор, доносившийся с ряда, который находился перед ним. Там сидели двое: черноволосая девушка, очень молодая и очень хорошенькая, и молодой человек в тужурке студента-медика; его лицо показалось капитану смутно знакомым.

– Пойдем, Тася, мы еще успеем на второй акт, – говорил студент, обращаясь к своей спутнице. – Мне надоело слушать эту белиберду; все «грезы», да «розы», да «музыка как смысл»…

– Да ну тебя, Миша, – отвечала девушка. – Ты ничего не понимаешь в новой поэзии! И что хорошего в этой твоей опере! Мы этого «Фауста» уже пять раз слушали! Сколько можно? И потом, там наверняка нет билетов…

Дружинин услышал имена: «Тася», «Миша»… А потом ключевое слово «Фауст» – и вдруг понял, кто именно сидит рядом с ним! Он наклонился чуть вперед и произнес:

– Простите, что обращаюсь, не будучи знакомым… Вы, случайно, не Михаил Булгаков?

– Да, это я, – ответил медик, поворачиваясь к незнакомцу. – А вы кто?

– Инженер Дружинин, – ответил капитан. – Я о вас много слышал… от ваших товарищей по гимназии. От Гдешинского, Богданова… Они говорили о вас, как о замечательном рассказчике и выдумщике. Так что рад лично познакомиться. Я слышал, вы хотели бы направиться в оперный театр?

– Да, меня эта болтовня раздражает, – сказал студент. – Я бы лучше еще раз «Фауста» послушал. Только Тася права: сейчас билетов наверняка уже нет…

– О, это как раз не проблема! – воскликнул инженер. – У меня есть знакомства в администрации театра, и я легко устрою, что вас пропустят на свободные места. Так что если хотите…

– Конечно, хочу! – воскликнул Михаил. – Пошли, Тася!

Жена, как видно, привыкла во всем подчиняться своему мужу. Она со вздохом встала, еще раз окинула взглядом сцену, и они направились к выходу.

На улице капитан, призвав на помощь все, какие имелись у него в памяти, сведения о гимназических и студенческих годах великого писателя, пустился расспрашивать его об «общих знакомых», а также о его планах на ближайшее будущее.

– Ну, какие планы, – отвечал Михаил. – Вот через пять лет закончу курс, получу практику… Заработаю денег, и отправимся мы с Тасей путешествовать. Больше всего в жизни люблю путешествовать. Так хочется побывать в Италии, Франции…

– А вы уверены в своем медицинском призвании? – спросил Дружинин. – Неужели вам так хочется стать врачом?

– Ну, не то чтобы я очень об этом мечтал, – признался Булгаков. – Но жить-то на что-то надо! Сейчас мы живем не слишком богато. Спасибо, родители Таси помогают. А врачебная специальность даст приличный заработок…

– А мне кажется, вас ждет другое поприще! – заявил инженер. – Судя по рассказам ваших друзей, у вас есть несомненный талант рассказчика, больше того – писателя. Подумайте об этом!

– Послушайте, я вас впервые вижу, но вы удивительно точно угадали мои затаенные мысли! – воскликнул Михаил. – Я действительно иногда подумывал… Особенно на «Фаусте» – я потому так и люблю эту оперу. Искушение, которому подвергается Фауст… Поиски счастья… Воздаяние за преступления… А еще – описать характеры современников, и улицы Киева, и всё, всё!

– Надо же, а мне ты ничего такого не говорил! – заметила Тася.

– Не обижайтесь на своего мужа за скрытность! – попросил ее инженер. – Вы же слышали – он и сам только недавно осознал эти свои намерения. Смотрите, берегите его: я уверен, что ваш муж – человек большого таланта и займет значительное место среди русских писателей.

– Как вы можете это знать? – удивленно спросила Тася. А Михаил, в свою очередь, сказал:

– Это странно… очень странно! Я в первый раз вас вижу, но вы говорите так, словно давно меня знаете… лучше всех знаете! Кто вы?

– Я же сказал – я инженер Дружинин, – ответил капитан. – Обычный инженер. Просто я люблю русскую литературу. А вот, кстати, и театр, мы уже пришли. Подождите здесь секундочку, я схожу, переговорю с администратором.

И он скрылся за дверью.

Оказавшись в театре, капитан сразу направился к директору. Здесь он, как и собирался, использовал легенду о «жандармском ротмистре Звереве» – и она вновь прекрасно сработала. Дружинин заявил, что прибыл из Петербурга в качестве помощника члена следственной комиссии Угрюмова.

– И у меня к вам, господин директор, есть несколько вопросов, – сказал он. – Но прежде, чем мы начнем говорить о деле, сделайте мне одну услугу. В вестибюле стоят муж и жена, наши сотрудники. Пропустите их, пожалуйста, на представление, на свободные места.

Директор, не задавая лишних вопросов, тут же отдал нужное распоряжение. После этого Дружинин приступил к допросу.

– Скажите, – спросил он, – накануне торжественного представления, на котором предполагалось присутствие высочайших особ, начальник Охранного отделения давал вам какие-то указания?

– Да, он отдал ряд распоряжений, – отвечал директор оперы. – Прежде всего он приказал, чтобы в театр в этот вечер впускали только людей, имеющих на руках именные приглашения. Их раздавали в канцелярии градоначальника, у губернатора, ну, и в самом Охранном отделении.

– И ваши билетеры никого не пускали, у кого не было на руках таких приглашений?

– Никого!

– А как же проходили актеры?

– Как обычно, через служебный вход.

– Кто его контролировал?

– Там у нас обычно стоит специальный швейцар, Пантелеймон, – объяснил директор. – Это опытный служитель, он всех в театре в лицо знает. Постороннего не пропустит.

– А ну-ка, позовите сюда этого Пантелеймона, – распорядился Дружинин.

Спустя несколько минут в кабинет вошел коренастый дядька лет пятидесяти в форме театрального служителя. Выправка выдавала в нем бывшего военного.

– Ты где, в армии служил? – спросил Дружинин.

– Никак нет, ваше благородие, я во флоте, – отвечал служитель.

– Ясно. Ну-ка, скажи мне, Пантелеймон, ты 1 сентября на служебном входе в театр стоял?

– Так точно, ваше благородие, стоял, как всегда.

– Кто мимо тебя проходил?

– Те, кто всегда проходит. Наши, театральные.

– Актеры?

– Не одни актеры. Костюмеры, бутафоры, рабочие, что декорации выставляют. В общем, все, кому положено.

– А чужих, что же, ни одного человека не было?

– Нет, чужих не… – начал швейцар, но вдруг осекся и задумался.

– А ведь чуть я вам не соврал, ваше благородие, – сказал он чуть погодя. – Был ведь один человек не из наших.

– Кто такой?

– Не могу знать, ваше благородие, – швейцар развел руками. – Он мне имени своего не назвал.

– Как же ты его пропустил?

– А у него жетон полицейский был, – объяснил Пантелеймон. – Такой, как у всех чинов бывает. У вашего благородия, наверно, такой же.

– Гм… ну да. И как же этот человек с жетоном выглядел?

– Выглядел? – швейцар на миг задумался. – Ростом он невысокий, с меня. А возрастом помоложе меня будет. Волос светлый. Глядит орлом – сразу видно, что человек командовать привык.

– А шрама у него за ухом ты не заметил?

– Виноват, нет, не видел, – отвечал Пантелеймон.

– А кроме этого человека других посторонних точно не было? – настойчиво спросил Дружинин. – Например, какой-нибудь девицы… Она могла, допустим, сказаться костюмершей или гримершей из новеньких…

– Что ж я, ваше благородие, порядка, что ли, не знаю? – обиделся швейцар. – Всех новеньких господин директор мне тотчас же представляет, чтоб я ихнюю личность запомнил. И пока мне такого представления не сделают, я не то что гримершу, но и приму самую главнейшую не пропущу!

– Это ты молодец, – одобрил его «ротмистр Зверев». – Так и дальше служи!

Глава 12

В столицу Российской империи Ваня Полушкин приехал уже под вечер. На привокзальной площади осмотрелся и двинулся в сторону, прямо противоположную той, что ему была нужна. Тут он следовал наставлениям своего учителя в области конспирации, Петра Сидоровича. Согласно этим наставлениям, по прибытии в новый город, если тебя не встречают товарищи, первым делом следовало убедиться в отсутствии слежки. Вот Ваня и убеждался: прошел пару кварталов, свернул в проходной двор, вышел на другую улицу, прошел еще пару кварталов… И только поплутав таким образом около часа, направился по указанному адресу – на Тихомировскую улицу.

Нужный дом оказался пятиэтажным угрюмым домом-колодцем. Ваня вошел во двор, поднялся на пятый этаж и постучался условным стуком: три-два-четыре. Дверь приоткрылась, внимательный глаз сквозь щель изучил Ваню, и после этого его впустили.

В прихожей было полутемно, в тусклом свете, падавшем с другого конца коридора, Ваня разглядел высокого, хотя несколько сутулого человека лет тридцати, в рубашке, подпоясанной тонким ремешком. Человек этот молча и настороженно разглядывал позднего гостя.

– Я от товарища Петра, из Киева, – сказал Ваня. – Он должен был вас предупредить.

– Ладно, проходи, – сказал хозяин и, повернувшись, первый направился на кухню.

Там он сел за покрытый клеенкой стол, гостю указал место напротив и, когда тот сел, уставился на него – ждал, что скажет.

– Меня зовут Ваня Полушкин, – сказал Ваня. – Петр Сидорович меня послал, сказал, что я смогу вам помочь. Что вы знаете, как меня использовать. Мои способности. Я ведь правильно попал? Ведь вы Всеволод Романов?

– Сразу видно, что ты в организации без году неделя, – сказал хозяин.

– Почему вы так решили? – несколько обиженно спросил Ваня.

– А потому. Пока не узнал, с кем дело имеешь, нельзя ни себя называть, ни тем более других. А вдруг я вовсе не Романов? Вдруг я его сосед? Или, еще хуже, агент, что в засаде сидит?

– От агента вопрос не поможет, – заметил Ваня. – Что ему мешает сказать, что он и есть тот самый Романов? Ничто. Тут не вопрос важен, тут, как я понимаю, важно человека узнать, по описанию. А я вас узнал. Петр Сидорович вас очень подробно описал, и все сходится. Так что имя я просто так спросил, чтобы разговор начать. А кроме того, мне описание и не нужно. Я и так чувствую, что за человек передо мной.

– Да, Петр писал о твоих необычайных способностях, – кивнул хозяин, продолжая внимательно разглядывать гостя из-под насупленных бровей. – Что ж, давай проверим. Значит, ты говоришь, чувствуешь, что за человек супротив тебя сидит. А скажи, друг Ваня, о чем я сейчас думаю?

– Нет, тут вы неправильно поняли, – покачал головой Полушкин. – О чем вы думаете, я сказать не могу. Я могу угадать, что человек чувствует, чего боится, что скрывает.

– Это почему так? – удивился Романов. – Что думает – не можешь, а чего боится – можешь?

– Я и сам толком не знаю, – признался Ваня. – Думаю, это потому, что думает человек сразу о многом, мысли одна другую перебивают. А боится обычно чего-то одного. И скрывает тоже одно. Вот я могу сказать, что вы, в общем, ничего не боитесь. За жену тревожитесь, но не сильно. А скрываете мысли о какой-то Лизе, она с вами на заводе работает…

– Смотри-ка, и верно! – удивился хозяин. Теперь он смотрел на Ваню иначе – с интересом и в то же время с некоторым опасением. – Выходит, ты и правда к другим в голову можешь залезть! Насчет Лизы ты угадал. Настя моя, понимаешь, на сносях, шестой месяц уже, и мужские ласки вовсе не выносит. А природа свое требует… Да к тому же эта верность супружеская – сплошной буржуазный пережиток, как и вся семья. При социализме семьи, скорей всего, вовсе не будет, а будет свободная любовь.

– А дети как же? – поинтересовался Ваня. – Кто о них заботиться будет?

– Коммуна, конечно, – убежденно сказал Романов. – Пролетарское государство обо всех позаботится. Ну, да ладно, о будущем. Нам наши дела решить надо. Петр очень правильно сделал, что тебя сюда прислал. Ты просто не представляешь, до чего нам такой человек нужен!

– У вас провалы? – догадался Ваня.

– Да еще какие! У нас в Питере знаешь какая организация была? Самая на всю Россию крупнейшая! До ста человек доходило только активных членов, да еще две сотни сочувствующих. И понятно почему – Путиловский завод рядом, настоящая кузница революционных кадров. Ведь мы, эсеры-максималисты, в отличие от старых эсеров, не на крестьянство рассчитываем, а на рабочую массу. Вот она к нам и шла. А теперь и десятка человек в организации не осталось. Конечно, виной всему реакция, общий спад революции. Но были еще люди, готовые работать даже в этих условиях. И вот их, самых надежных, самых крепких, за последние полгода всех пересажали. Значит, где-то у нас предатель завелся. Надо его разоблачить. Возьмешься?

– Я попробую, – пообещал Ваня. – Но для этого мне нужно со всеми познакомиться.

– Это я сделаю, – заверил хозяин. – Тем более что народу не так много осталось – я же говорю, десятка не наберется. Надо скорей этого Иуду найти, пока он до остальных не добрался. Главное, я за Настю беспокоюсь – она во время революции в нескольких громких делах участвовала, так что теперь, если жандармы до нее доберутся, вполне могут пожизненную каторгу присудить. И что тогда с ребенком будет? Так что помощь нашей организации будет твоим первым делом.

– А второе какое? – спросил Полушкин. – Мне Петр Сидорович говорил, что меня за границу пошлют, там предателей искать… Это мне было бы интересно – я за границей еще нигде не был…

– За границу? Да, там предателей тоже хватает, – кивнул Романов. – Только видишь ли, Ваня, какое дело… Там у нас все еще хуже обстоит, чем здесь. От партии мало что осталось. У эсеров – да, у них организация сохранилась. Но мне что-то неохота им помогать. Нет, у меня для тебя другая задача имеется. Я тут, понимаешь, с эсдеками сблизился. У них, в отличие от нас, народ сохранился и работа идет. Газету издают, «Правда» называется. Не слышал?

– Да, что-то слышал, – кивнул Ваня. – Разок кто-то говорил…

– Ну да, дело новое, до этого они «Искру» издавали, – сказал Романов. – Мне у них что нравится? Они, как и мы, на рабочих нацелены, среди них работу ведут. А эти эсдеки, ленинского толка, их еще большевиками называют, они хотят сразу после революции социализм ввести – прямо как мы. У них там в редакции «Правды» сейчас товарищ Коба заправляет…

– Кто? – воскликнул Ваня, не сдержавшись, – уж очень это было неожиданно.

– А что? – насторожился Романов. – Ты что-то про него слышал?

Отнекиваться было бесполезно – своим восклицанием Ваня себя выдал. Надо было срочно изобрести какое-то объяснение.

– Да, мне в Одессе один товарищ называл это имя, – сказал Полушкин. – И отзывался о нем с большим уважением.

– Ну да, правильно! – поддержал Романов. – Коба на митингах не очень сильно выступает, тут его Троцкий или Зиновьев опережают. Но организацию вот как держит!

И хозяин квартиры продемонстрировал гостю крепко сжатый кулак.

– Потому у них и нет таких провалов, как у нас, – продолжал он. – Но в последнее время и Коба стал жаловаться, что в полицию что-то просачивается. Вот я и хочу им помочь, разоблачить провокатора, если у них такой завелся. Мне кажется, это будет правильно – одно дело ведь делаем.

– Хорошо, я не против, – согласился Ваня. – Поможем товарищу Кобе. Да, я слышал, что у него и другая партийная кличка есть – Сталин. Верно?

– Да, есть, – кивнул Всеволод. – Смотри, как широко о нем слух пошел. Значит, поможешь. Это хорошо. Ну, давай тебя на ночь устраивать. Комнату я тебе уже подыскал. Недалеко будет, можно сказать, за углом, на Петергофском шоссе. Там, правда, тесновато, зато вход отдельный, а в нашем деле это важно. Ну что, идем?

– Да, пошли, – сказал Ваня, вставая. – По дороге еще поговорим…

Теперь, когда знакомство состоялось и руководитель столичной организации эсеров-максималистов принял его легенду, можно было провести и другую часть работы – уже в интересах следствия. Поэтому, как только они вышли на улицу, Ваня спросил:

– А что, идут у вас разговоры про то, как наши анархисты казнили палача Столыпина? Я считаю, большой успех!

– Да, событие, конечно, крупное, – согласился Романов. – Мы тут по этому поводу даже вечеринку небольшую устроили; выпили немного, песни революционные пели. Словно вернулись славные времена 1905 года, когда каждую неделю казнили кого-то из царских сатрапов! Только почему ты этот успех отдаешь анархистам? Мне кажется, тут никакой их заслуги нет.

– Ну, как же? – возразил Ваня. – Митя Богров, который стрелял в премьера, он анархист, это у нас в Киеве все знают…

– И что с того, что исполнитель анархист? – отвечал Романов. – Важно не где он формально состоял, а откуда задание получил. Я с нашими приверженцами безвластия поговорил, и они меня твердо заверили в том, что ни одна анархистская группа такого задания не давала.

– Что ж, возможно, Богров вовсе без задания действовал, – заявил Ваня. – Так сказать, по велению сердца. Тогда заслуга все равно за анархистами – они такого мстителя воспитали.

– Нет, по одному велению сердца такие дела не делаются, – усмехнулся Романов. – Ты уж мне поверь, я в таких вещах разбираюсь. Сам в нескольких покушениях участвовал. Тут большая подготовка нужна, и организаторская работа тоже. Необходимо точно знать, где будет находиться намеченный к казни сатрап, кто будет рядом; знать, как к нему подойти, как уйти, какая у него охрана. Потом – оружие. Его редко удается пронести незаметно. А еще пропуска, документы разные… Возьми хотя бы знаменитый взрыв, который наши товарищи устроили на Аптекарском острове, когда хотели казнить того же Столыпина. Там целая группа участвовала. И подготовились хорошо – приехали в полицейской форме, все чин чином.

– Но что их в таком случае подвело? Я слышал, Столыпина в тот раз успели предупредить, и он спасся…

– Да, верно, тогда наших подвела сущая мелочь: фуражки полицейские у них были старой формы, а полицию всю в новые переодели, вот охрана и заподозрила. Потому я тебе и говорю: ваш Богров никак не мог один это покушение провернуть. Кто-то ему помогал.

– А вы, случайно, не знаете, кто это мог быть?

– Нет, в точности не знаю, – покачал головой Всеволод Романов. – Но знаешь, что я тебе скажу? Вот ты сейчас начал спрашивать, и я вспомнил, что месяца два назад появлялся тут, в революционных кругах, один человек. Говорил, что прибыл из-за границы специально, чтобы устранить Столыпина. Искал себе помощников.

– Выдающийся, наверно, человек… – сказал Ваня со вздохом восхищения.

– Да, человек, судя по всему, опытный, бывалый боец, – согласился Романов. – Называл он себя Емельян Пугачев – понятно, почему и откуда такую партийную кличку взял. Был он невысокого роста, крепко сложенный, а взгляд такой – насквозь пронзает. А что одевается как буржуй, так тут ничего такого нет – многие наши умеют себя за богачей выдать. Хочешь с волками жить – учись по-волчьи выть. А если хочешь волков резать, тем более надо всем их повадкам научиться. Только…

– Что?

– Спустя месяц, как этот товарищ Емельян уже исчез, приехал из Женевы наш старый боец Гриша Смертин – привез партийную литературу. Мы с ним в 1906 году в нескольких громких делах участвовали. Ну, я ему и сказал, что тут от них недавно приезжал такой товарищ Емельян. А Гриша очень удивился и заявил, что никакого Емельяна не знает. Нет такого – ни среди максималистов, ни среди простых эсеров, ни у эсдеков. Но припомнил, что полгода назад у них в Женеве, а также в Цюрихе появлялся неизвестный человек, сказал, что из России и что ищет помощников, чтобы казнить Столыпина. Назвался Кулаковым.

– И тоже невысокого роста и взгляд пронзительный? – догадался Полушкин.

– Вот я тоже так подумал. Но Гриша сказал – нет, у этого самого Кулакова приметы другие: молодой брюнет, прическа, будто только что от парикмахера, личико свежее… Но они к нему не успели толком присмотреться – дня три побыл и пропал. Ладно, что мы этот вопрос взялись обсуждать, словно следователи какие? Что нам за дело, кто казнил кровавого палача Столыпина? Казнили – и хорошо.

– Да, нечего над этим голову ломать, – согласился Ваня.