Электронная библиотека » Андрей Гуляшки » » онлайн чтение - страница 10


  • Текст добавлен: 4 октября 2013, 02:05


Автор книги: Андрей Гуляшки


Жанр: Зарубежные детективы, Зарубежная литература


сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 3 страниц]

Шрифт:
- 100% +

22

Не успел Аввакум дойти до дома Балабаницы, как ему повстречался бай Гроздан.

– Ты что, забыл о нашем уговоре? – сердито, с усмешкой спросил Аввакум.

– Я-то не забыл, да вот лимонад кончился! – досадливо развел руками бай Гроздан.

Он сообщил ему, что ходил в сельский кооператив, узнавал о пряже, и там ему сказали, что такого товар не было и не могло быть. Они вдвоем с секретарем партийной организации силились вспомнить, кто зимой носит перчатки из синей пряжи, и в конце концов пришли к убеждению, что в Момчилове не появлялся человек – ни свой, ни чужой, – на руках у которого были синие перчатки.

– Не клеится у меня с этим делом, – вздохнул бай Гроздан. – Ничего не получается. А что касается той ночи, про которую ты меня спрашивал, то тут вот какая история. Балабаница была в сыроварне. Ее смена заступила вечером и ушла утром, с восходом солнца. Так что Балабаница не была дома всю ночь. Дед Манаси, хозяин Кузмана Христофорова – инженера, значит, – тот оставался на пасеке с предыдущего дня. Ичеренский, как ты знаешь, каждую субботу уезжает в Пловдив. А капитан в тот вечер был на посиделках в селе Луки. Вот они какие, мои сведения. Больше я ничего не знаю.

Аввакум огляделся по сторонам, вынул из плаща платочек и начал старательно чистить свои ботинки.

Во дворе напротив Надка сердито разгоняла кур.

– Спасибо тебе за помощь, – сказал Аввакум, отворяя калитку. – Кое-что из того, что ты упомянул, очень интересно. Буду иметь это в ввиду!

Он поднялся к себе в комнату, лег на кровать и так, не шевелясь, пролежал больше часа.

Окно было раскрыто, и сквозь редкие ветки суковатой сосны проглядывали осыпи придавленной тяжелыми тучами, окутанной туманом Змеицы. Тянуло холодом, по подоконнику стучали дождевые капли. На-верху, на чердаке, поскрипывала дверь, которую забыли закрыть.

Что он будет иметь в виду? Он сказал председателю, что будет что-то иметь в виду. Но что? Нити запутывались все больше и больше, следы настоящего преступника, вместо того, чтобы вырисовываться яснее, начинали исчезать, теряться в какой-то непроглядной мгле, вроде той, что окутала Змеицу.

К тому же его вдруг одолела усталость, мысли рассеивались, он ни как не мог сосредоточиться на том главном, над которым размышлял дни и ночи подряд. Этого главного как будто вовсе не было – он знает лишь цепь ненужных и незначительных фактов.

Он прислонился к стене и закрыл глаза.

Эта дрема продолжалась всего пятнадцать минут. Он встал, расправил плечи – от сырости его пробирала дрожь, – закурил и начал по привычке расхаживать взад-вперед по комнате.

Какой-то человек в синих перчатках разбил окно военно-геологического пункта и украл важный чертеж стратегического значения.

Аввакум подумал: «А ну-ка, начнем отсюда – с перчаток».

Итак, преступник действовал в перчатках… Почему? Естественно, чтобы не оставить следов своих пальцев! Но какой преступник действует в перчатках? В перчатках действует тот, над чьей головой уже висит какая-то опасность. – человек, играющий с огнем и имеющий намерение продолжать свою игру. Случайный преступник не станет прибегать к таким мерам предосторожности. Случайный преступник не замешан в преступлениях и не станет помышлять о новых. Над ним не тяготеют никакие подозрения, он не связан с другими преступниками, которые, будучи раскрытыми, могли бы навлечь беду на его голову. Следовательно, он не нуждается в подобных мерах предосторожности. Таким образом, человек, проникший на пункт, боится разоблачения, он прилагает усилия к тому, чтобы остаться неразоблаченным, значит, он вообще замешан в опасной и преступной деятельности.

Аввакум нагнулся, посмотрел в окно, затем опять начал ходить по комнате.

Он снова ухватился за пойманную нить.

Председатель и секретарь партийной организации утверждают, что не встречали в селе человека, который носил бы синие перчатки. Этим людям надо верить; и тот и другой не отсиживаются дома у печки, они местные жители и знают здешних людей до девятого колена. Притом синяя пряжа в селькоопе не продавалась, и надо полагать, что такая пряжа не поставляется и селькоопам других сел. В этом районе хорошо развито овцеводство, каждая семья получает шерсть на трудодни, и любая хозяйка сама в состоянии сделать себе несколько мотков пряжи. Но такая пряжа груба и жестка, волоконца у нее короткие и не вьются в спирали и колечки. А волоски, которые он обнаружил среди железных опилок и на чешуйках сосновой коры, длинные и в завитках, словно кусочки микроскопической пружины. Вывод прост – синие перчатки неизвестного связаны из мягкой фабричной шерсти. Пряжа из такой шерсти продается только в больших городах.

В больших городах продают и готовые перчатки. Он видел такие перчатки, и не в одном магазине. Но ни в одном магазине он не видел перчаток из пряжи, окрашенной в синий цвет. Среди готовых перчаток попадались бежевые, серые. Иных в продаже не бывает. Следовательно, синие перчатки X. сделаны из фабричной пряжи, но связаны «частным образом» в Момчилове женщиной, которая систематически занимается вязанием, доставая пряжу в городе.

Есть ли в Момчилове такая женщина? Есть. Это вдова лесничего, которого растерзали волки в Змеице. Женщина, которую Методий Парашкевов любил и, может быть, любит и поныне. Разумеется, нет никаких оснований утверждать, что именно эта женщина связала перчатки неизвестному преступнику. Тем не менее это факт, достойный серьезного внимания.

Аввакум достал записную книжку, оперся на стол и записал: «1. Проверить, вязала ли вдова лесничего перчатки из синей фабричной пряжи в начале весны».

Он улыбнулся. Безусловно, в начале весны! Если бы она связала до того, как кончилась зима, X. носил бы их в зимние холода, и в этом случае кто-нибудь да заметил бы, что в Момчилове есть человек, который носит синие перчатки.

Он закрыл блокнот и продолжил расхаживать между кроватью и рабочим столом Методия Парашкевова.

Обычно люди запасаются перчатками поздней осенью или в самом начале зимы, Никто не покупает теплых шерстяных перчаток весной. Это может случиться лишь в особых случаях, когда какие-нибудь необычные обстоятельства заставляют купить или заказать такие перчатки. Если удастся установить, что вдова лесничего вязала шерстяные перчатки из синей пряжи в течение весны или лета, то тот, кто их заказывал, безусловно, имел в виду нечто необычное. Стремление скрыть следы собственных пальцев и есть это нечто необычное.

Аввакум тихонько присвистнул и остановился посреди комнаты.

Но разве для этой цели не пригодились бы самые обыкновенные кожаные перчатки? Такие перчатки продаются в любом городе, их столько везде, что, как говорится, хоть пруд пруди.

Обзавестись человеку кожаными перчатками – раз плюнуть. Нужно только, чтоб он жил в городе, где есть магазины, торгующие подобным товаром! Но если человек живет в деревне, притом в летнее время, и обстоятельства вынуждают его в предельно короткий срок, в какой-то день-два, сделать нечто необычное, для чего необходимы перчатки, как тогда? И если он не хочет ввиду особых обстоятельств брать их «взаймы»? И у него нет возможности вырваться в город, чтобы купить их? В таком случае он, естественно, воспользуется тем, что доступно, то есть тем, что можно без труда достать на месте.

Аввакум усмехнулся и удовлетворенно потер руки. Синие шерстинки подсказали ему еще две интересные вещи: неизвестный вынужден был выполнять свою задачу в предельно короткий срок и без предварительной подготовки; это лицо состоит на такой службе, которая не позволяет ему незаметно в течение дня отлучаться, оставлять своих знакомых и коллег даже на несколько часов!

Воистину благословенны эти разговорчивые шерстинки.

Аввакум громко рассмеялся.

«Это признак усталости, – подумал он. – Мне не свойственно так смеяться».

Затем он спустился во двор, чтоб проверить, вернулась ли с работы Балабаница. Ни в доме, ни во дворе никого не было.

Закрывшись на ключ у себя в комнате, Аввакум отпер секретный замок чемодана и осторожно достал оттуда портативную радиостанцию. Он раскрыл ту страницу записной книжки, где был записан шифр, наладин связь и заработал ключом. Менее чем за минуту он передал в эфир свою первую шифрограмму из Момчилова. Она была крайне лаконична «Немедленно устройте выезд из села группы геологов хотя бы на одни сутки». И на этом кончил. Он снова спрятал радиостанцию и задвинул чемодан под кровать.

Начало смеркаться.

Надев спортивную куртку, он пересек двор. Теперь видимые сквозь тонкую сеть дождя запустелые хозяйственные постройки казались еще более мрачными и безнадежно заброшенными. Недоставало лишь традиционного ворона на прохудившейся крыше амбара, чтобы картина казалась полностью выдержанной в зловещем духе криминальных романов.

Аввакум засучил рукава куртки, положил на колоду полено и принялся колоть его. Наколов добрую охапку дров, он вдруг почувствовал, что кто-то стоит за его спиной. Он знал, что это Балабаница, но делал вил что не замечает ее.

А она, после того как некоторое время молча наблюдала за звонко, с насмешкой сказала:

– Смотри, какой молодец! А мне и в голову не приходило, что объявится такой помощник!

Аввакум отбросил топор и улыбнулся.

– А ты, может, еще воз дров привезешь?

Он подошел к женщине и внимательно посмотрел ей в лицо. Косынка ее намокла, капельки дождя блестели и в упавших на лоб прядях волос. От нее и от ее кунтушика, обшитого лисьим мехом, исходил пьянящий запах свежести.

– Хочу, чтобы в нашем очаге горел сегодня большой огонь, – сказал Аввакум.

Балабаница молча смотрела на него.

– Чтобы ты могла согреться и отдохнуть после трудового дня, – добавил он, вдыхая исходящий от нее запах свежести.

Она подошла к колоде и, присев на корточки, стала складывать в передник наколотые дрова.

– Я не устала и не замерзла, – сказала она.

Войдя в дом, они развели в очаге огонь, и в комнате стало светло и весело. Потрескивали дрова, по стенам заплясали розовые языки. Медные котелки в углу стали золотыми.

В законченной трубе порой слышались завывания ветра. Иногда на угли падали одинокие капли дождя.

Пока в висящем над огнем котелке клокотал картофель, Балабаница, присев на стульчик возле Аввакума и опершись голыми локтями на колени, кротко, задумчиво улыбаясь, глядела на почерневшую цепь.

– Послушай, Балабаница, – заговорил Аввакум, потягивая трубочку. – Если я попрошу тебя кое о чем, ты исполнишь мою просьбу?

Она посмотрела на него искоса, не поворачивая головы, и пожала плечами.

– Раз ты был сегодня у меня работником, то, выходит, я у тебя в долгу! – И засмеялась звонким, раскатистым смехом. – Говори, какую плату требуешь, я ведь должна знать твою цену!

Аввакум вытряс над очагом из трубки пепел и потом еще раз-другой стукнул ею о ладонь.

– Плату я потребую очень высокую, – сказал он.

От ее мокрого передника струился пар. Она приподняла его, ее креп-кис ноги, освещенные пламенем, казались отлитыми из меди.

Хочу, чтобы ты мне спела какую-нибудь старинную песню, – продолжал Аввакум.

Балабаница молчала некоторое время, глядя в сторону. – Только одну? – спросила она.

Аввакум кивнул головой.

– Не такая уж я песельница, – вздохнув, сказала Балабаница. – Но раз ты просишь – так уж и быть! Сегодняшний вечер ты в моем доме хозяин.

Она склонила набок голову, словно читая невидимые строки на черном своде очага, потом, прикрыв глаза, запела:

 
Девушка-раскрасавица,
Правду узнать хочу я,
Правду открой, скажи мне:
С неба ль ты к нам упала,
Из-под земли ль явилась?
Нет тебя лучше на свете,
Белолицой и румяной,
Румяной и черноокой.
 

Балабаница помолчала мгновение, потом отвела глаза от очага, взглянула Аввакуму в лицо и лукаво усмехнулась.

 
Ой, молодец, ой, разудалый,
Ни с неба я не упала,
Ни из-под земли не явилась.
Мать родила меня, парень,
Парным молоком поила,
Черным виноградом кормила,
Хмельным вином угощала.
От молока белолица,
В очах моих цвет виноградин,
Вино дало мне румянец.
 

Она наклонилась, чтоб перевернуть в очаге головешки; при этом вырез ее ситцевой блузки широко открылся.

Ты, наверно, тоже была, как лесная русалка, – сказал Аввакум.

– А нешто я сейчас нехороша? – стрельнув глазами, спросила Балабаница, и блузка на ее груди туго натянулась.

Наоборот, сейчас ты стоишь двух русалок, – засмеялся Аввакум. Он чувствовал, что глаза его говорят больше, чем нужно, и потому зевнул с видом усталого человека, расправил плечи и встал.

– Ты что ж, уходишь? – спросила Балабаница, глядя на него со своего стульчика с грустью и удивлением.

– Нужно, – сказал Аввакум, – обещал своим приятелям-геологам зайти.

Она ничего не сказала. Посмотрела рассеянно на огонь, на клокотавший котелок и чуть слышно вздохнула.

У Аввакума сжалось сердце: в этой просторной комнате, празднично освещенной буйным огнем, Балабаница выглядела очень одинокой.

– Я могу и не ходить, – сказал Аввакум.

Она посмотрела на него снизу вверх и кротко улыбнулась.

– Ступай, а то будут тебя эря дожидаться! Я перекушу немного и лягу спать. Чего ради томиться тебе одному дома?

23

Утро выдалось холодное, мглистое. Аввакум натянул теплый свитер и подумал: куртку надеть или плащ? Куртка удобнее, но он предпочел плащ – в нем глубокие внутренние карманы, в которые вмещалось все самое необходимое. Балабаница уже ушла.

Отворяя калитку, Аввакум усмехнулся. «От молока белолица, в очах моих цвет виноградин, вино дало мне румянец», – вспомнил он слова песни и снова усмехнулся. А в сердце, сам не зная почему, чувствовал непонятную печаль.

Сегодня бай Марко накормил его парой вареных яиц и куском брынзы. Аввакум расспросил его, где живут геологи. Потом, когда полез в карман, чтоб достать деньги, усатый момчиловский метрдотель пренебрежительно махнул рукой.

– Слушай, парень, – сказал он ему, – зачем тебе каждый раз беспокоиться и меня затруднять? Мы с твоими приятелями завели тут такой порядок: каждый в начале месяца платит наперед одну сотенную, а я даю ему блокнотик. Он каждый день записывает расход, а когда приходит тридцатое число, я предлагаю ему подсчитать: если дал больше денег – возвращаю, если мне должен – беру с него разницу сверх ста левов. И ему удобно и мне облегчение. Хочешь, и мы с тобой договоримся так же?

Аввакум пожал плечами: ему, мол, все равно.

Бай Марко достал из-под стойки несколько блокнотиков и подал ему. Это были обыкновенные блокнотики, с бумагой в клеточку. На обложи первого было написано химическим карандашом: «Кап. М. Калудиев». Половина страниц блокнота была исписана нечетким почерком аптекарей. Второй блокнот принадлежал Кузману Христофорову. Этот мрачный и замкнутый человек писал крупными красивыми закругленными буквами, как настоящий художник-каллиграф. «Даже не верится», – подумал Аввакум. В третьем блокнотике были записи Ичеренского. Его сильная рука писала четко, но буквы были мелкие-мелкие. Каждая строчка в этом блокнотике напоминала нитку самого мелкого бисера, какой только можно найти в сельской лавке. «Попробуй определи характер по этим почеркам», – усмехнулся Аввакум и бросил блокнотики на стойку.

Он оставил аванс, как предложил ему бай Марко, спросил, где дом вдовы лесничего, и вышел на улицу. Моросил холодный, почти невидимый дождик.

Вдова лесничего Мария жила выше Илязова дома, за пустошью, отделяющей центральную часть села от Верхней слободы. Пустошь, местами бугристая, местами изрезанная неглубокими оврагами, сплошь заросла мелким кустарником и ослиными колючками. Ее пересекало несколько извилистых тропинок, но сравнительно прямая и наиболее удобная шла мимо дома Марии. Тут она круто сворачивала на юг и выходила на проселочную дорогу, которая, огибая Змеицу, ведет в Луки.

Дом вдовы лесничего был низкий, как и большинство момчиловских домов, деревянный, крытый плитняком, но чистый, побеленный известью; на окнах вышитые занавесочки. Посреди дворика – раскидистая груша, под нею широкая скамейка, а вблизи дома клумбочки с дикой геранью и пышными георгинами.

Аввакум постучал в дверь, потом, подождав, постучал еще. Никто не открывал. Когда он, уже собравшись уходить, вышел на тропу, из-за соседского плетня высунула голову какая-то старуха; смерив его недоверчивым взглядом, она сказала, что Мария пошла за молоком и вернется не раньше чем через полчаса.

Аввакум снова пересек пустошь, постоял над обрывчиком, откуда Методий спрыгивал в Илязов двор, и вдруг заметил, что там сегодня царит необычное оживление. Обойдя забор, он вошел во двор, как подобает, через ворота.

Под могучим вязом стояли два кротких мула, и геологи навьючивали на них всевозможную поклажу. В сущности, этим делом были заняты Ичеренский и капитан, а Кузман Христофоров курил в сторонке и рассеянно смотрел себе под ноги. Старшина Георгий и погонщик мулов привязывали веревкой большой тюк.

– Куда это вы собрались, друзья? – спросил удивленно и немного грустно Аввакум. – Если меня не обманывают глаза, вы готовитесь в дальний путь?

– Как в воду смотрел! – улыбнулся капитан и сдвинул на затылок фуражку.

Ичеренский словно не замечал присутствия Аввакума. Он с сосредоточенным видом рылся в каком-то мешке.

– Уезжаем, дорогой! – весело добавил капитан и указал рукой на юг, – Долг зовет нас на новые подвиги на ниве мирного труда.

– Ты все видишь одни только подвиги! – погрозил ему пальцем Ичеренский. – Шагомер-то забыл взять?

Капитан побежал за шагомером. Только теперь Ичеренский повернул голову к Аввакуму и, не произнося ни слова, взглянул ему прямо в глаза.

– Далеко собираетесь? – спросил Аввакум.

– Тебе бы лучше не задавать неуместных вопросов, – глухо ответил Ичеренский. – И не проявлять любопытства относительно дел, кои не находятся ни в какой связи с работой, для которой тебя сюда прислали.

– Да ну! – воскликнул Аввакум и усмехнулся. – А я именно в связи с работой и спрашиваю. Вы, вероятно, будете странствовать по тем местам, которые и меня интересуют.

– Где мы будем странствовать, это наше дело, – хмуро заметил Ичеренский. Затем, глядя на него исподлобья, пробурчал: – И нечего совать нос куда не следует. У тебя есть эта дурная привычка. Гляди, чего доброго, останешься без носа!

Сейчас он был совсем не похож на Ичеренского из старой корчмы.

– Упаси бог! – сказал Аввакум. – Я очень дорожу своим носом. И вообще, я о нем очень высокого мнения. Спасибо за добрый совет!

Он коснулся рукой кепки, кивнул на прощание Кузману и пошел. Проходя мимо старшины, он спросил:

– Ваша милость будет командовать обозом?

– Чего ради! – пожав плечами, возразил Георгий.

– Очень хорошо, – усмехнулся Аввакум. – Сейчас ведь сыро, передвигаться тяжело.

По-прежнему моросил мелкий дождь.

Аввакум пошел по дороге на Луки, потом свернул налево и взобрался на один из многочисленных небольших холмов на подступах к Змеице. Он укрылся среди зарослей кустарника, достал трубку и закурил.

Примерно через час показался караван геологов. Первым шел майор. За ним Ичеренский и капитан – эти двое рядом. Следом тащились два мула. В арьергарде – Кузман Христофоров и погонщик.

Когда караван, огибая холмы, скрылся из виду, Аввакум поднялся, постоял немного в раздумье, затем обернулся и начал торопливо продираться сквозь кустарник в западном направлении. Его предположение оказалось верным: минут через десять он вышел на широкую тропу и, шагая по ней, скоро очутился перед маленьким домиком лесничего.

Вдова лесничего Мария действительно была созданием хрупким и миловидным. У нее были худенькие плечи, грустные голубые глаза и маленький рот. Она улыбалась смущенно и печально, наклонив набок голову, и чем-то напоминала белокурых куколок, которых часто дарят маленьким девочкам.

Стоя у порога своего домика, она слушала Аввакума, тихим, теплым голоском отвечала на его вопросы и смущенно посматривала на соседний двор.

– Похоже, что эта соседка проявляет большое любопытство к вашим заказчикам? – спросил Аввакум, спокойно набивая трубку.

Она не ответила, только опустила голову.

– Я узнал, что вы вяжете замечательные перчатки, – сказал Аввакум. – У меня такая работа, что большую часть времени приходится быть на улице. Поэтому я пришел просить вас, чтобы вы как можно скорее связали мне хорошие перчатки. Можно это сделать?

– Можно, – ответила вязальщица. – Только вы должны принести пряжу.

– Я разве у вас нет своей? – удивился Аввакум.

Она отрицательно покачала головой.

– Это очень досадно, – вздохнул Аввакум и поднес к трубке спичку – Жаль. Я видел перчатки из синей шерсти вашей работы, и они мне очень понравились. Я хотел, чтобы вы и мне связали такие же.

– Сейчас у меня нет такой шерсти, – сказала Мария.

– Когда же вы успели ее израсходовать? – возроптал Аввакум. – Еще несколько дней назад она у вас была, а теперь уже нет!

Наморщив лоб, она взглянула на свои маленькие худые руки и едва слышно вздохнула.

– Где там несколько дней, – возразила она. – Синяя шерсть у меня кончилась давно, летом. Ее было очень мало. Я берегла для себя…

– Понимаю, – сказал Аввакум. – Вы голубоглазая, и синий цвет нам идет. Вам надо было сохранить эту шерсть для себя, а этому… – Он потер лоб и с досадой махнул рукой. – …Ах, будь он неладен, забыл, как его зовут!

– Кузман Христофоров, – подсказала ему Мария. Аввакум сделал глубокую затяжку и помолчал.

– Кузман Христофоров, – повторил он. – Да… Повезло человеку! Почему бы вам было не связать ему перчатки из другой пряжи?

– Другой не нашлось, а он очень торопил меня. Она повела плечами и взглянула на дверь.

– Очень жаль, – сказал Аввакум и улыбнулся. – Извините, что я заболтался и задержал вас.

Ее бледные щеки покрылись румянцем.

Перед тем как выйти со двора, он вдруг обернулся и указал рукой на широкую скамейку под грушей.

– Вот тут отдыхал ваш добрый знакомый, бедный учитель Методий, в ночь с двадцать второго на двадцать третье августа, не правда ли?

Вязальщица так и замерла на месте, словно оцепенела.

– Не бойтесь, – мягко сказал Аввакум. – Я его друг, и он мне кое-что поверял.

И он быстро вышел на улицу. Но, едва сделав несколько шагов, почувствовал, как сердце его пронзила острая жалость: она, словно колючка. вонзалась все глубже, огнем жгла тело, сковывала ноги.

Он решительно повернул обратно, толкнул калитку и очень обрадовался, когда увидел, что женщина по-прежнему стоит посреди двора.

– Чуть было не забыл, – сказал Аввакум, подойдя к ней.

Он сунул руку в бездонный карман своего плаща, достал оттуда красивую авторучку с золотым пером и маленьким рубином на колпачке, Он хранил ее как память о Советском Союзе, куда ездил в научную командировку два года назад.

Эту ручку учитель Методий посылает вашей девочке. Чтобы она Писала ею свои домашние упражнения…

Женщина взяла ручку, и, как ни старалась быть спокойной, в уголках ее глаз блеснули слезы.

Вы не тревожьтесь, – стал успокаивать ее Аввакум. – Верьте в то, что эта большая неприятность кончится благополучно. Может быть, он вернется в село еще до первого снега.

Шагая по тропе, Аввакум больше не чувствовал у себя на ногах жести кандалов. Разумеется, это был сентиментальный поступок: он хмурился, стыдясь собственной слабости. Но ему стало легче, и он даже принялся насвистывать.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3
  • 4.4 Оценок: 5

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации