Текст книги "Авраам Линкольн. Его жизнь и общественная деятельность"

Глава V. Адвокат в Спрингфилде

Линкольн – компаньон в адвокатской конторе Стюарта в Спрингфилде. – Он снова выбран в собрание штата. – Его ораторский талант. – Вожак партии. – Дальнейшая адвокатская деятельность. – Неподкупная честность. – Эпизоды из его адвокатской деятельности. – Процесс Армстронга. – Блестящая защита. – Его слава как адвоката и общественного деятеля. – Странствующий адвокат. – Любовь народа. – Женитьба Линкольна. – Счастливые годы в Спрингфилде

Итак, Линкольн энергически принялся за свою адвокатскую деятельность в Спрингфилде. Пригласив его в товарищи, Стюарт оказал ему, конечно, большую услугу; но, как человек дальновидный, он еще в законодательном собрании заметил, что его компаньон – личность выдающаяся и что ему предстоит играть большую роль; поэтому сотрудничество Линкольна было весьма полезно и для его дела.

Линкольна опять выбрали в члены собрания штата; он заседал в нем в течение восьми лет, обратив на себя всеобщее внимание своим ораторским талантом, и был признан вожаком своей партии. По словам знавших его в это время, его речи отличались “сильной аргументацией, ясностью изложения и поразительными иллюстрациями. Юмору его не могли противостоять самые серьезные люди”.

Так как собрание заседало теперь в Спрингфилде, то Линкольн мог свободно заниматься и своей новой профессией, которая обеспечивала ему средства к жизни. Он быстро входил в славу как адвокат и стал одним из выдающихся граждан Спрингфилда. Товарищем Стюарта он оставался до 1840 года, когда вступил в компанию с судьею Логапом, а потом со своим приятелем Герндоном.

Строгие принципы и неподкупная честность Линкольна подвергались сильным искушениям со стороны многочисленных клиентов, теперь обращавшихся к нему; но он оставался верен себе и отказывался от всех сомнительных дел. Он отстаивал интересы только тех клиентов, в правоте которых был сам уверен, и с особенной охотою принимал защиту обиженных или притесняемых сильными людьми. Такие дела он вел с особенной энергией и часто без всякого вознаграждения.

Рассказывают много эпизодов из его юридической деятельности за это время, которые не лишены интереса и характеризуют его как личность. Как-то к нему в контору явился один господин и просил взять его дело. Выслушав внимательно все обстоятельства, Линкольн встал со стула и обратился к клиенту со следующими словами: “Да, я без сомнения выиграю ваше дело. Я могу поселить раздор в целом околотке и, обездолив вдову с шестью ребятами, взыскать в вашу пользу шестьсот долларов, на которые, мне кажется, эта женщина с детьми имеет столько же права, сколько и вы. Вы должны знать, что не все то нравственно, что правильно по закону. Я не возьмусь за ваше дело, но дам вам бесплатно один совет, который, может быть, вам и пригодится: попробуйте раздобыть эти шестьсот долларов каким-нибудь другим способом”.

Участвуя с другим адвокатом в защите человека, обвиняемого в убийстве, Линкольн узнал, что обвиняемый был действительно виновен, и тотчас же отказался от дела. В другой раз к нему пришла бедная старуха негритянка и просила спасти сына, единственную ее опору, которого арестовали в Новом Орлеане, как только он высадился на берег с парохода. Тогда еще действовал бесчеловечный закон, по которому предоставлялось хватать негров, прибывших из некоторых штатов, и обращать их в невольничество, если за них не вносили выкуп. Линкольн употребил все усилия, чтобы освободить сына бедной старухи, и обращался даже к губернатору штата, но все его хлопоты остались без успеха; тогда он сложился со своим компаньоном и выкупил несчастного негра.

Некто Когдаль запутался в торговых операциях и поручил Линкольну ликвидировать свои дела. Не имея денег, чтобы уплатить адвокатский гонорар, он выдал ему вексель в сто долларов. Немного времени спустя, вследствие разрыва ружья, его рука вышла из строя. Встретившись с Линкольном, – на вопрос его, как идут дела, он отвечал, что они поправляются, но что его беспокоит долг, который он еще не в состоянии уплатить. Ни слова не говоря, Линкольн вытащил из своего кармана вексель и сунул его в руку своего бывшего клиента, не обращая внимания на его протест и выражения благодарности.

В другой раз он взялся вести дело для одной бедной вдовы, которую обобрал бессовестный родственник. Линкольн выиграл дело, вытребовал обратно деньги и отказался от всякого вознаграждения.

Несколько лет спустя после поселения в Спрингфилде Линкольн явился защитником в одном уголовном процессе, доставившем ему большую известность. Этот процесс приводится во всех его биографиях. Молодой человек, по имени Армстронг, единственный сын двух добрых стариков, у которых Линкольн служил прежде рабочим, обвинялся в убийстве и был посажен в тюрьму. Услышав об этом, Линкольн тотчас же написал миссис Армстронг и предложил безвозмездно защищать ее сына на суде в благодарность за их доброту в трудные для него времена.

Познакомившись с делом, Линкольн убедился, что Армстронг был жертвою злостного заговора, и, так как общественное мнение было сильно возбуждено против него, то он употребил все старания, чтобы дело было отложено на некоторое время и перенесено в другой округ. Наконец настал день суда. Главный свидетель, между прочим, личный враг обвиняемого, утверждал, что он ясно видел, как Армстронг во время уличной свалки вонзил нож в сердце жертвы; он говорил также, что хорошо помнит все обстоятельства, сопровождавшие убийство; что оно было совершено в половине десятого и что луна ярко светила в это время. Линкольн подверг строгой критике все свидетельские показания и оставил для конца самое сильное место своей защиты. Неожиданно он потребовал календарь и показал, что в этот вечер луна, светившая по словам свидетеля так ярко в половине десятого, только взошла в одиннадцать часов. Впечатление было потрясающее, присяжные тотчас же вынесли оправдательный приговор, многие из публики рыдали, а лжесвидетель едва спасся от ярости возбужденной толпы.

Нечего говорить о радости стариков Армстронгов и о тех выражениях благодарности, которые они расточали спасителю их сына. С этого дня слава Линкольна как адвоката и общественного деятеля стала еще прочнее. В то время между американскими адвокатами было обычаем разъезжать по своему округу, останавливаясь в тех местах, где происходили заседания судов. Средства не позволяли вначале Линкольну иметь лошадь, и ему приходилось занимать ее у знакомых; но потом он завел свою и сам ухаживал за нею, исполняя обязанности конюха. Верхом, с вьючным мешком, заключавшим перемену белья, и старым бумажным зонтиком для защиты от дождя, уезжал он на два, на три месяца из Спрингфилда, путешествуя по разным местам, где требовались его услуги.

Во время этих разъездов он не покидал своей старой привычки и пользовался каждой свободной минутой и каждым случаем во время остановок, чтобы продолжать свои занятия и пополнять свои знания. Иногда у него бывали и попутчики в путешествиях; рассказывают об одном весьма забавном случае, имевшем место в одну из таких поездок; случай этот хотя и тривиален, но прекрасно характеризует добродушие Линкольна. Как-то с товарищем пробирались они по ужасной дороге и увидели свинью, которая завязла в непролазной грязи. Товарищ Линкольна ограничился замечанием и они двинулись далее; но, проехав с полмили молча, Линкольн вдруг воскликнул, обращаясь к нему: “Не знаю, как ваше мнение, а ведь мне придется вытащить из грязи эту свинью”. Спутник его расхохотался, думая, что он шутит; но Линкольн слез с лошади, пошел назад к утопавшей свинье, с большими усилиями вытащил ее и поставил на сухое место; потом он вернулся к своему изумленному спутнику и продолжал путь как ни в чем не бывало.

Рассказывают также, что часто во время таких путешествий, увидав где-нибудь при дороге дровосека, занятого своим делом, он вспоминал свои юношеские годы в Индиане, слезал с лошади и, взяв у него из рук топор, с маху разрубал надвое какой-нибудь большой брус, к великому изумлению хозяина.

Подобные рассказы, как и его адвокатская деятельность, делают понятною ту популярность и любовь среди простого народа, которая выпадала на долю Линкольна везде, где только ему приходилось побывать во время его многочисленных разъездов по штату Иллинойс, и действительно он был дорогим человеком для всех, кто только приходил с ним в какое-нибудь соприкосновение.

Все это время Линкольн не забывал своего отца и мачеху. Он аккуратно помогал им и заботился, чтобы они ни в чем не нуждались. Из первых своих заработков в Спрингфилде он купил на имя мачехи участок земли в 160 акров (около 50 десятин), высказав при этом своим друзьям, что это “только слабая плата за всю любовь и преданность доброй женщины”.

В ноябре 1842 года Линкольн женился на мисс Мери Тодд, дочери члена законодательного собрания штата Кентукки; и, вероятно, следующие за сим несколько лет, проведенных в Спрингфилде, были самым счастливым временем в его жизни. Но это продолжалось недолго: общественные дела должны были скоро поглотить все его внимание и потребовали всей его энергии. Ему предстояла теперь хотя и славная, но тяжелая доля, и все радости семейной жизни он должен был принести в жертву общественному благу.

Глава VI. В конгрессе и на трибуне

Линкольн избран членом конгресса. – Столкновение с Дугласом. – Первая речь его в конгрессе. – Борьба с рабовладельцами. – Постановление конгресса о незаконности укрывательства невольников. – Упразднение миссурийского соглашения. – Линкольн опять выступает на политическую арену. – Начало междоусобной войны в Канзасе. – Знаменитая речь “Раздор в доме”. – Линкольн в течение двух лет разъезжает по стране. – Его речи и восторженный прием. – Избрание в президенты. – Свидание с матерью. – Отъезд из Спрингфилда

По прошествии восьми лет, в течение которых Линкольн был членом местного собрания в Иллинойсе, ему предстояло сделать новый крупный шаг на политическом поприще.

В 1846 году он уже оставил собрание Иллинойса, на его долю выпала большая честь: он был избран своими согражданами членом конгресса[2]2
  Конгрессом называется национальное законодательное собрание Соединенных Штатов Северной Америки. Он состоит из сената и палаты представителей. Каждый штат посылает в конгресс двух сенаторов, избираемых на шесть лет местным собранием штата, причем одна треть всех сенаторов, заседающих в конгрессе, подвергается новым выборам через каждые два года. В палату представителей каждый штат посылает одного или двух членов, смотря по населению, избираемых всеми гражданами мужского пола, которым исполнилось двадцать один год. Они заседают только два года. Сенаторы должны иметь не менее тридцати лет от роду. Члены конгресса – не менее двадцати пяти. Как сенаторы, так и представители, или члены, конгресса получают по пяти тысяч долларов в год и разъездные деньги. Во главе конгресса стоит президент, представитель исполнительной власти, избираемый сроком на четыре года


[Закрыть].

Еще два года тому назад Линкольн, бывший большим почитателем Клея, известного тогда государственного человека и кандидата на должность президента, агитировал в пользу его кандидатуры по штату Иллинойс. В течение некоторого времени он почти ежедневно произносил речи по разным государственным вопросам, бывшим тогда на первом плане, особенно же против распространения торговли невольниками, противником которой был всегда и сам Клей; во время этих прений он столкнулся с мистером Стивеном Дугласом, также членом собрания Иллинойса, который с этого времени стал одним из самых сильных политических противников Линкольна. Дуглас, человек весьма талантливый, богатый и пользовавшийся большим влиянием среди своей партии, не только противился всяким стремлениям к уничтожению невольничества, но был горячим поборником распространения этого позорного учреждения.

К огорчению Линкольна, кандидатура Клея не имела успеха; но сам он остался в выигрыше. Он стал настолько популярен во время своих разъездов по штату в интересах Клея, что в 1846 году, когда начались выборы в конгресс, его выставили кандидатом и он был избран подавляющим большинством голосов.

В декабре этого же года он занял свое место в палате представителей в Вашингтоне. Противник его Дуглас был избран сенатором от того же штата. Интересно, что из всех членов конгресса Линкольн был по росту самый высокий, а Дуглас – самый низкий.

Избрание Линкольна в члены конгресса являлось не только крупным шагом в его политической карьере, но было предвестником многих событий, которые имели влияние на дальнейшую судьбу Соединенных Штатов. В это время велась война с Мексикой, сопротивлявшейся вторжению американцев в Техас, который она считала своим владением. В первой своей речи на конгрессе, обратившей на него внимание, Линкольн протестовал против этой войны. Как он, так и его партия, имели веские к тому основания, потому что присоединение Техаса было сделано под давлением рабовладельческой партии, видевшей в этой стране новый опорный пункт для распространения невольничества.

Благодаря силе аргументации и искренности его протеста Линкольну удалось нанести сильный удар рабовладельческой партии. И только вследствие самого решительного образа действий ему, вместе с его партией, удалось добиться компромисса, по которому невольничество было допущено только в известной части Техаса. Борьба с рабовладельцами не ограничивалась одним Техасом. Они были настолько сильны и так настойчиво добивались своей цели, что представители их в конгрессе требовали распространения права торговли неграми и в территориях[3]3
  Так называются в Америке большие пространства земли, еще не вошедшие в состав какого-либо штата или в Союз как независимый штат, но имевшие временное правительство по назначению конгресса и президента


[Закрыть] Запада, входивших теперь как новые штаты в состав Союза, но где система невольничества еще не была узаконена. Таким требованиям Линкольн сопротивлялся всеми силами, и рабовладельцам удалось только отчасти достигнуть своей цели.

В конечном результате рабовладельческая партия добилась одной важной уступки, в виде постановления конгресса, которое признавало незаконным укрывательство невольников-негров, бежавших в свободные штаты, и обязывало доставлять их владельцам. Этот жестокий закон был источником многих страданий; вот что про него говорит американский писатель и биограф Линкольна Леланд: “Между тем как не щадили усилий, чтобы ловить и возвращать к владельцам невольников, бежавших в свободные штаты, никто и не думал о защите свободных негров, которых из тех же штатов насильно увозили на юг и там продавали в неволю. Утверждают, что одно время в Пенсильвании не проходило дня без такого насилия над каким-нибудь несчастным негром”. Далее Леланд прибавляет, что он “знал белого по происхождению, смуглого лицом мальчика, которого чуть не увезли для продажи на юг”.

Хотя партия рабовладельцев и не достигла вполне своей цели, но представители ее не были этим обескуражены. Они сознавали свою силу и готовились к борьбе. Настало временное затишье, как перед грозой; рабовладельцы юга и их северные противники были накануне великой борьбы не на жизнь, а на смерть.

После своей первой сессии в конгрессе, во время которой он принимал участие во многих важных прениях и быстро поднялся во мнении своих сотоварищей, Линкольн решил не баллотироваться во второй раз, и мы его видим опять в Спрингфилде. Здесь он принялся за свою прежнюю работу адвоката и много работал над своим дальнейшим умственным развитием, сознавая, вероятно, превосходство тех высокообразованных государственных людей, с которыми ему приходилось сталкиваться в Вашингтоне. “Может быть, – говорит один из его биографов, – он уже видел приближение той великой борьбы между Югом и Севером, к участию в которой хотел приготовиться заранее”.

Он пока не принимал деятельного участия в местной политической жизни, и только если Дуглас появлялся в какой-нибудь части Иллинойса и произносил речь в пользу распространения невольничества, Линкольн считал своей обязанностью возражать ему в том же месте. Затем он был во главе разных общественных движений в штате. За этими исключениями он посвящал все время своей профессии и научным занятиям.

Но это продолжалось недолго, и ему скоро пришлось возвратиться к общественной деятельности, – из-за одного серьезного шага, предпринятого рабовладельческой партией. Насколько он был важен, видно из того, что это было ни более ни менее как уничтожение упомянутого уже Миссурийского соглашения, вследствие билля (проект закона), внесенного Дугласом и принятого конгрессом в 1854 году. Другими словами, закон, с 1820 года допускавший невольничество только в известных частях Союза, под влиянием рабовладельческой партии был теперь уничтожен, чтобы дать простор невольничеству в свободных территориях Запада, особенно же в Канзасе и Небраске.

Номинально этот новый закон предоставлял самому населению решать вопрос о допущении невольничества; но вскоре выяснилось, что могущественный Юг мог им воспользоваться, чтобы добиться поставленной себе цели.

До сих пор многие северяне, не желая восстанавливать население южных штатов, воздерживались прямо высказываться за упразднение невольничества и не держали открыто сторону аболиционистов; и если бы Миссурийское соглашение осталось в силе, они бы удовлетворились существующим положением вещей. Более всего они дорожили миром. Но утверждение билля Канзаса – Небраски было не только сигналом к протесту с их стороны, но и к действию. Нельзя было далее сомневаться, что южане поставили себе целью внести невольничество в свободные территории Запада, а может быть распространить его и по всему Союзу.

Авраам Линкольн не мог отнестись равнодушно к такому положению вещей. Он предвидел и все опасные последствия этой меры и то, что Север ни в коем случае не согласится на дальнейшее распространение рабства. Он хорошо сознавал, что если теперь же не будет положен предел ясно высказанным стремлениям рабовладельческой партии, то неминуемо возникнет борьба, грозящая гибелью его родине. Со всем жаром своей энергической натуры он выступил с протестом против поборников рабства. Первые его усилия были направлены против того же Дугласа, который в это время только что вернулся из Вашингтона и произнес в Спрингфилде речь в защиту билля. Линкольн возражал, и, по словам слышавших его, никогда еще речь его не отличалась такой силой и убедительностью, так что он в прах уничтожил все доводы своего противника. Не довольствуясь этим, он преследовал его по пятам, во все места, куда тот ни ездил, и везде выступал против нового закона, показывая опасности и борьбу, которые он неизбежно вызовет. Красноречие его до того увлекло население Иллинойса, что господствовавшая в нем партия демократов была разбита и должна была уступить первенство вигам, которые убедили Линкольна опять вступить в законодательное собрание, и в 1855 году он был объявлен кандидатом в сенат.

В конце концов он, однако, отказался от выборов, уступив место другому кандидату от своей партии, что дало ей возможность восторжествовать над Дугласом. Такое самопожертвование еще более возвысило его в общественном мнении и вскоре после того виги, вновь организованные под названием республиканской партии, признали Авраама Линкольна своим вождем.

Во время президентских выборов в 1856 году Линкольна выдвинули, к немалому его удивлению, кандидатом на должность вице-президента; хотя он и не был избран в этот раз, но множество поданных за него голосов яснее всего показывало, как быстро росла его популярность. Он принимал деятельное участие в избирательной кампании, много говорил против распространения невольничества; одна из произнесенных им тогда речей заканчивалась такими знаменательными словами: “Да, мы будем бороться за свободу, бороться с рабством, доколе конституция нашей страны охраняет свободное слово и пока не добьемся, чтобы по всей этой большой земле, под лучами солнца и под падающим на нее дождем, выходил на свой труд только свободный работник”. Опасения Линкольна не замедлили оправдаться, и, как только билль Дугласа обрел силу закона, мирное земледельческое население свободного Канзаса испытало на себе все грустные последствия этой меры.

По соседству с ним находился рабовладельческий штат Миссури, и южная партия направила из него в Канзас многочисленные группы так называемых “пограничных разбойников”. Под видом переселенцев эти бродяги, по плану южан, должны были подавать голоса за разрешение в Канзасе невольничества, в то же время разбоями, насилием и грабежами сделав невозможным дальнейшее пребывание в стране тех поселенцев, которые противились рабству, и таким путем выжить их из Канзаса. Такая программа действительно уже приводилась в исполнение; северянам ничего более не оставалось, как послать вооруженную силу для защиты мирного населения Канзаса, подвергавшегося всяческому насилию. Поcле этого в Канзас стали возвращаться с севера эмигранты, которые при голосовании билля о невольничестве противодействовали “пограничным разбойникам”. Такое положение дел, в сущности представлявшее уже начало междоусобной войны, продолжалось в Канзасе несколько лет, пока он не стал штатом и не была утверждена конституция, отвергавшая невольничество. Конечно, все это возбуждало сильное раздражение среди северян, и отношения между ними и южными штатами становились с каждым днем все более и более натянутыми. Ухудшению их немало способствовал и крайне печальный инцидент, случившийся в это время в конгрессе. Один из известных сенаторов – Сомнер, от штата Массачусетс, – произнес речь, показавшуюся обидной другому сенатору, Бутлеру, из Южной Каролины; товарищ последнего, Брукс, также из рабовладельческой Южной Каролины, оскорбленный за своего приятеля, нанес жестокий удар палкою злосчастному оратору, от последствий которого тот страдал в течение многих лет.

В самый разгар канзасских действий – 16 июня 1858 года – в Спрингфилде собрался конвент республиканской партии, и Авраам Линкольн был вторично избран кандидатом в сенаторы. На следующий вечер после выборов он произнес здесь речь, известную в Америке под названием “Раздор в доме”. Приводим начало ее, указывающее на признаки приближающейся бури, которая скоро охватит всю страну. “Если б мы знали, где мы находимся и куда стремимся, то могли бы лучше решить, что нам делать и как поступать. Уже пятый год как принята политика, которая, по уверениям ее сторонников, должна была положить конец волнениям, вызванным вопросом о невольничестве. Действие этой политики не только не успокоило волнений, а, напротив, усилило их. По моему мнению, они не прекратятся, пока мы не дойдем до кризиса и не переживем его. Дом, в котором царит раздор, устоять не может. Я полагаю, что нынешнее правительство, колеблющееся между свободой и рабством, не может быть прочно. Я не ожидаю расторжения нашего Союза... Я не боюсь, что дом рухнет, но я уверен, что раздор в нем прекратится. Он должен быть однородным. Или враги рабства положат ему предел и поставят его в такие условия, что оно должно неминуемо исчезнуть, или его защитники двинут и утвердят его настолько, что оно сделается одинаково законным для всех штатов, – как старых, так и новых, как северных, так и южных”.

Это были смелые слова; но даже самые нерешительные из сторонников Линкольна в конце концов должны были признать, что он говорил правду. Впечатление от его речи было громадное, и с тех пор республиканская партия Иллинойса стала смотреть на него как на своего вождя в борьбе с рабовладельцами и в защите Союза, которому теперь угрожала опасность. Уже нельзя было долее сомневаться, что южные штаты готовы были поставить все на карту, чтобы достигнуть повсеместного признания невольничества, а в крайнем случае даже отделиться от Союза.

Одновременно с Линкольном другая партия выдвинула своим кандидатом его старого соперника – Дугласа. Оба они разъезжали по Штатам в одно и то же время и произносили речи: Дуглас – в поддержку рабовладельческой партии, Линкольн же – против нее. Канзасская борьба была теперь в самом разгаре и речи этих двух враждующих ораторов привлекали к себе всеобщее внимание. Во время этой избирательной борьбы Линкольн как-то объявил, что он считает “непременным долгом конгресса – воспретить невольничество по всей территории Соединенных Штатов”. Хотя на выборах Линкольн и получил большинство в четыре тысячи голосов, но в конгрессе вследствие большого числа избранных представителей предстояла перебаллотировка, и он не был утвержден членами сената, подавшими голос за Дугласа. Линкольн несомненно был огорчен таким неожиданным поворотом дела и впоследствии, в разговоре с одним знакомым, так выразился по этому поводу: “Я испытывал тогда чувства мальчика, которому наступили на ногу; было слишком больно, чтобы смеяться, а плакать большому – совестно”.

Речи, произнесенные Линкольном во время избирательной борьбы с Дугласом, привлекли множество сторонников к делу, за которое он стоял. Его речь “Раздор в доме” повторялась в самых отдаленных концах страны.

Весьма характерен контраст в расходах на избирательную борьбу двух соперничествовавших кандидатов, продолжавшуюся почти семь месяцев. Богач Дуглас, разъезжавший царем по округу, в сопровождении целой свиты друзей, в особых поездах, даже с пушкою, истратил до пятидесяти тысяч долларов. Линкольн же, как бы стыдясь своей расточительности, признавался, “что все это дело обошлось ему не менее пятисот долларов”.

В течение следующих двух лет Линкольн знакомился со страною, разъезжая по разным местам Соединенных Штатов, где он читал лекции и произносил речи. Между прочим, он был в Нью-Йорке, где сказал замечательную речь, а также в Канзасе, где его восторженно встретили свободные поселенцы. Одним словом, везде, где он ни появлялся, он производил самое благоприятное впечатление на своих слушателей.

В бытность свою в Нью-Йорке он посетил одно ремесленное заведение для бедных детей. Преподаватель в тамошней воскресной школе пишет о его посещении: “В воскресенье в наш класс вошел чрезвычайно высокий, замечательный на вид человек и занял место на скамье. Он следил с таким вниманием за нашими занятиями и лицо его выражало столько интереса к делу, что я подошел к нему и попросил его сказать несколько слов детям. Он согласился на мою просьбу и, выйдя вперед, произнес краткую речь, которая совсем очаровала его маленьких слушателей. В комнате водворилась полная тишина. Он говорил прекрасным языком, его голос доходил до глубины души. На лицах детей было написано, какое они испытывали сильное впечатление. Раза два он хотел остановиться, но раздавались возгласы: “Продолжайте! Пожалуйста, продолжайте!” При взгляде на высокую мускулистую фигуру незнакомца, на его энергическое, сильное лицо, по которому по временам пробегало выражение доброты и нежности, меня мучило любопытство узнать – кто это такой. Я пошел за ним в переднюю. На мой вопрос он вежливо ответил: “Я Авраам Линкольн из Иллинойса”.

Тем временем друзья и почитатели Линкольна решили выставить его кандидатом на самую высокую должность в Союзе. 9 мая 1860 года в большом, нарочно для этой цели устроенном деревянном здании собралось до пяти тысяч человек, включая членов Республиканского конвента штата Иллинойс. Когда все были в сборе, губернатор штата, председательствовавший на митинге, встал с места и сказал: “Мне сообщили, что здесь присутствует один из самых достойных граждан нашего штата, которого мы все любим и уважаем. Я предлагаю, чтобы его пригласили занять место на платформе”, – и он назвал имя Авраама Линкольна. Под бурю аплодисментов Линкольна подняли и усадили на почетное место. Едва шум утих, как в зале при новых восторженных криках появился Джон Генкc, давний товарищ Линкольна, который нес на плечах две жерди со следующею надписью: “Две жерди от изгороди, из числа наколотых Авраамом Линкольном вместе с Джоном Генксом в Сангамонской ложбине в 1830 году”.

Когда тишина в зале восстановилась, кто-то из присутствующих попросил Линкольна сказать несколько слов, на что последовал следующий остроумный ответ, вызвавший хохот и самые восторженные аплодисменты.

“Джентльмены, – сказал Линкольн, – вы, кажется, желаете знать о происхождении этих штук. Действительно, мы с Джоном Генксом кололи жерди в Сангамонской ложбине – не могу утвердительно сказать, подлинные ли это наши жерди; во всяком случае, похвалиться их изготовлением нельзя; но я знаю одно, что я колол тогда жерди, а теперь могу сделать получше этих”.

После того, как шум утих, председатель митинга провозгласил резолюцию, что Линкольн предлагается кандидатом на должность президента Соединенных Штатов, которая, при неумолкаемых аплодисментах, и была принята единогласно.

Через неделю происходил еще один громадный митинг в Чикаго, где собрался Национальный республиканский конвент числом до двадцати шести тысяч человек. Из семи других кандидатов, включая Сюарда, здесь в конце концов был объявлен избранным Авраам Линкольн.

Выбор Линкольна удовлетворил республиканскую партию по всему Союзу. “Члены ее, – говорит один из его биографов, – не могли не признать в нем человека неподкупной честности, с непоколебимыми принципами, с горячей любовью к свободе, и они пошли за ним в политическое сражение с горячностью и энтузиазмом, которые служили залогом победы, тогда как сомнения и нерешительность, царившие в советах их противников, были верными предвестниками их поражения.

6ноября 1860 года происходили окончательные выборы из числа объявленных кандидатов, и Линкольн, главным соперником которого оставался его старый противник Дуглас, был избран шестнадцатым президентом Соединенных Штатов.

Незадолго до выборов с Линкольном виделся один из членов администрации штата Иллинойс, мистер Ньютон Бэтман, который передает из бывшего между ними разговора следующие знаменательные слова Линкольна по поводу подававших против него голоса пасторов: “Вот двадцать три пастора разных сект, и все они, за исключением трех, были против меня, – вынув Новый завет из кармана, он продолжал, – мистер Бэтман, эти люди хорошо знают, что я отстаиваю свободу в территориях, свободу повсюду, насколько позволяет конституция и существующие законы, и что мои противники стоят за рабство. Они знают это, и в то же время с этой книгою в руках, при свете которой немыслимо существование человеческого рабства, они подают свои голоса против меня. Я просто не понимаю этого”. Он остановился на несколько минут в большом волнении; потом встал со стула и ходил некоторое время взад и вперед по комнате, стараясь вернуть себе самообладание. Наконец он остановился перед Бэтманом со следами слез на лице и продолжал дрожащим голосом: “Я верю в Бога, ненавидящего рабство и несправедливость. Я вижу приближающуюся бурю. Если мне предстоит борьба, я готов к ней. Сам я ничто, но правда – все. Я знаю, что я прав. Я сказал им, что дом, в котором царит раздор, устоять не может; то же самое говорит Христос и здравый разум; и они убедятся в этом. Дугласу все равно, будет ли рабство или свобода; но для Бога и человечества – не все равно; и с Божиею помощью я буду держаться до конца. Может быть, я и не увижу его, но люди увидят, что я был прав и что они не так толковали Библию”.

После того, как был избран президентом, Линкольн почувствовал страстное желание увидеться с мачехой, которая жила вместе с дочерью в одной из отдаленных частей Иллинойса. По описанию близких к нему лиц, свидание между ними было самое трогательное, и старая миссис Линкольн, обнимая на прощанье своего “дорогого Эби”, сказала, что она более не увидит его в живых: “Я чувствую, что враги его убьют”. Те же опасения разделяли многие из его родных и друзей.