Текст книги "Авраам Линкольн. Его жизнь и общественная деятельность"

Отъезд в Вашингтон был назначен на 11 февраля. Утром этого дня Линкольн навсегда покинул дорогой ему Спрингфилд, где он провел лучшие годы своей жизни.

Глава VII. Джон Браун и аболиционисты

Двойственность в политическом строе Америки. – Неизбежный кризис. – Канзасский закон. – Аболиционистское движение. – Волнения в Канзасе. – Джон Браун. – Его характеристика и значение. – Происхождение Джона Брауна. – Очерк его жизни. – Его план борьбы с невольничеством. – Джон Браун в Канзасской войне. – Переход в Миссури. – Виргинская кампания. – Нападение на арсенал. – Неудача предприятия Джона Брауна. – Он в тюрьме. – Суд. – Агитация о помиловании. – Пророческие слова. – Его казнь. – Последний из пуритан

Кровавая борьба с рабовладельческими штатами, предстоявшая теперь Линкольну, уже давно подготавливалась в Америке. Силою обстоятельства в исторической жизни нации настал такой момент, когда междоусобная война оказалась единственным выходом из того двусмысленного положения, в котором стояла великая республика с самого своего основания. Поставив в декларации прав 1776 года свободу человеческой личности одним из краеугольных камней своего государственного устройства, американцы в течение почти восьмидесяти лет пытались совместить под общей республиканской формою правления два строя общественной и экономической жизни, по существу своему совершенно несовместимые, из которых один основывался на свободном труде свободного человека и гражданина, другой – на подневольном труде бесправного раба. Кровавый кризис, поглотивший три миллиарда из народной казны и стоивший триста тысяч человеческих жертв, разрешил навсегда это вековое недоразумение.

Еще до революции, в конце шестидесятых годов XVIII века население Виргинии неоднократно представляло законы о прекращении вывоза невольников из Африки; но они не получали санкции английского короля Георга III, который даже прислал собственноручную инструкцию губернатору провинции, чтобы “...ни под каким видом не были допускаемы законы, стеснявшие ввоз невольников”. К петициям виргинцев на имя короля по этому вопросу, перед самым отделением, готовы были присоединиться жители Мерилэнда, Нью-Джерси, Пенсильвании и других северных колоний. Следовательно, и тогда уже общественное мнение страны сознавало всю ненормальность социального строя, господствовавшего в южных рабовладельческих провинциях.

В 1775 году в Филадельфии образовалось первое пенсильванское общество аболиционистов (упразднителей невольничества), которое избрало своим президентом Бенджамина Франклина, уже в 1790 году представившего в конгресс проект об уничтожении рабства. Несколько позже пенсильванского подобное же общество аболиционистов было основано в Нью-Йорке, а потом в штатах Конектикут, Делавэр, Мерилэнд, Виргиния и других. Сильная агитация против невольничества распространилась тогда в разных местах Союза. Наконец в 1808 году конгресс, только через 18 лет после проекта Франклина, утвердил закон против торговли неграми, вывозимыми из Африки.

В 1820 году, во время присоединения к Союзу рабовладельческого штата Миссури, агитация против невольничества значительно усилилась, и благодаря стараниям аболиционистов в конгрессе прошел известный закон, так называемое Миссурийское соглашение, о котором уже говорилось в предыдущей главе и которым был положен предел дальнейшему распространению невольничества.

С конца тридцатых годов, когда Линкольн начал свою политическую деятельность в Иллинойсе и заявил публично свой первый протест против рабства, в разных частях Союза шла энергическая агитация против торговли неграми; но рабовладельческая партия, заинтересованная в распространении такой торговли, была тогда настолько сильна в конгрессе, что провела постановление, в силу которого всякие петиции и заявления конгрессу аболиционистов в этом направлении решено было оставлять без внимания.

Поворотным пунктом в движении аболиционистов был 1854 год, когда билль, внесенный в конгресс Дугласом, о допущении невольничества в некоторых свободных территориях Запада, преимущественно в Небраске и Канзасе, сделался законом, и Миссурийское соглашение было фактически упразднено.

Население свободных северных штатов, хотя и враждебное невольничеству, до сих пор сдерживалось в своих действиях желанием жить в мире с рабовладельческим Югом и потому открыто не подавало руки крайней партии аболиционистов, стремившейся вовсе упразднить невольничество. Но когда предел распространению рабства в Союзе был снят и оно грозило стать повсеместным, им ничего более не оставалось, как перейти к открытой борьбе.

Первым театром для вооруженных столкновений был до тех пор свободный Канзас, куда рабовладельческая партия из соседнего Миссури направила шайки разбойников, которые, под видом эмигрантов, должны были поселиться в стране, подавать голоса за невольничество и своими разбоями и насилием сделать невозможным дальнейшее пребывание в Канзасе трудолюбивых северных поселенцев, бывших врагами рабства. Программа эта энергически приводилась в исполнение. Тогда северные штаты стали посылать оружие и отряды волонтеров на помощь поселенцам; кроме того, туда направилось с севера много эмигрантов. Результатом всего этого было то, что в стране воцарилась партизанская междоусобная война, продолжавшаяся несколько лет и окончившаяся только с утверждением в 1861 году конституции штата Канзас, отвергавшей невольничество. Предводителем и душой вооруженной борьбы аболиционистов в Канзасе был Джон Браун, имя которого впоследствии сделалось знаменитым по всему Союзу и который заплатил жизнью за свою беззаветную преданность идее освобождения раба.

Человек этот по своей титанической энергии, силе характера и суровым добродетелям напоминает полумифических героев древности. Вся жизнь его была подвигом во имя справедливости и любви к человеку, а последние годы ее полны самого драматического интереса. Отчаянная попытка Джона Брауна с горстью преданных товарищей вступить в открытую борьбу с защитниками рабства, на стороне которых были и власти, и войско, и закон, – конечно, должна была закончиться гибелью этих мужественных и преданных своей идее людей. Но смерть этого первого борца, начавшего великую войну с рабством, вскоре потом охватившую всю Америку, не прошла бесследно. Она дала последний толчок тому чувству ненависти к невольничеству, которое уже назрело в сердцах лучших людей Америки; и имя этого человека, повешенного законным судом, через два года сделалось воинственным кличем северных батальонов, шедших умирать на полях Пенсильвании и Мерилэнда. Мы считаем нелишним привести в биографическом очерке Линкольна краткий обзор жизни и особенно последних лет деятельности этого замечательного человека. Оба они служили одному и тому же правому делу и оба погибли в борьбе за него; один под рукою убийцы, другой на виселице по приговору суда.

Джон Браун родился в 1800 году в Торингтоне, штат Конектикут. Родители его, как и Линкольна, были потомками первых пуритан, поселившихся в Америке. Предок его, Петр Браун, был в числе первых отцов-пилигримов, прибывших в 1620 году на знаменитом корабле “Мейфлауэр” в Массачусетс, где они основали город Плимут и сделались родоначальниками населения штатов Новой Англии. Дед его, капитан в армии Вашингтона, погиб в войне за независимость в 1776 году. Детство и юность Брауна прошли в пустынях Огайо, первобытной стране, кишевшей тогда стадами бизонов и населенной индейцами. Отец его, переселившийся сюда, когда Джону было пять лет, занимался скотоводством и выделкою кож, научившись этому ремеслу у индейцев, с которыми он был в постоянных контактах. Еще с шести лет мальчик привык бродить с дикими стадами по бесконечным степям, среди индейцев, языку которых он научился. Эта суровая вольная жизнь закалила его натуру, развила в нем энергию и самостоятельность и приучила к той выносливости, которой он отличался в своей последующей, полной тревог и лишений, жизни. Когда началась война с Англией в 1812 году, отец его стал поставщиком скота для американского войска и посылал его со стадами, так что двенадцатилетнему мальчику иногда приходилось уходить более чем за сто миль от дому.

Строго храня пуританские предания, семья его была религиозна и отличалась высокой нравственностью; с раннего детства Джон Браун привык чтить Библию как единственный путеводитель в жизни человека. Строго говоря, он не получил никакого образования. По его собственным словам, его посылали в школу только урывками, и он едва выучился грамоте и четырем правилам арифметики. Десяти лет ему попалось несколько хороших исторических книг от одного знакомого его отца, и с тех пор в нем развился вкус к серьезному чтению. Вот каким он был в юношеском возрасте: “...в пятнадцать лет уже был чрезвычайно сильным, рослым парнем, способным и готовым на самую тяжелую работу взрослого человека. Познакомившись с жизнью великих и мудрых людей, с их речами и писаниями, я получил отвращение к пустым разговорам и пустым людям... В самом раннем возрасте всегда старался довести до конца раз начатое дело... Во время войны, еще мальчиком, мне приходилось сталкиваться с разными людьми, теперь известными, и быть свидетелем их поступков, и я составил о них свое собственное мнение. То, что я видел, поселило во мне такое отвращение к военному делу, что я до окончания призывного возраста предпочитал платить штраф как квакер и освобождался от службы в милиции”.

Заметим, что это говорит человек, который из-за преданности идее посвятил большую часть жизни изучению ненавистного ему военного дела. Эти строки, написанные о своей юности Брауном уже в 1857 году, дают весьма определенное представление о его натуре, – экзальтированной, в высшей степени серьезной, строгой к себе и другим, но при этом крайне энергичной и неутомимой в преследовании однажды выбранной цели.

Во время той же войны с Англией Брауну пришлось остановиться со стадом скота в доме одного богатого плантатора, который относился к нему чрезвычайно ласково, сажал за свой стол и хвалил знакомым за его способности и молодечество. В том же доме, в числе дворни, проживал один маленький негр, с которым обращались, как с собакой, и на глазах Джона били чем попало. Все это произвело сильное впечатление на возвышенную душу мальчика, и он задумался о судьбе маленьких негров, отрываемых от родителей. С тех пор он дал клятву на вечную борьбу с невольничеством и сделался самым решительным аболиционистом.

До двадцати лет Джон Браун был помощником отца, державшего тогда в Огайо кожевенную мастерскую, где Джон исполнял самые разнообразные обязанности, начиная от мастера до повара для рабочих. В это время по совету отца и собственному влечению он женился на очень хорошей молодой девушке, строгого пуританского воспитания, которая, по его словам, “...имела на него до самой смерти самое плодотворное влияние и своими простыми, кроткими словами сдерживала порывы его гордого и упрямого характера”. После смерти ее, когда ему уже было около сорока лет, Джон Браун женился во второй раз; и вторая жена была его ближайшей сотрудницей и преданным другом в том трудном деле, которому он посвятил большую часть своей жизни. После неудачной, по недостатку средств, попытки приготовиться на должность пастора, Браун обратился к ремеслу своей юности и стал кожевником. Этим делом он занимался до сороковых годов в разных городах Огайо и Пенсильвании.

В 1838 году, когда он жил в Огайо и был знаком уже со многими из выдающихся аболиционистов, у него созрел определенный план вооруженной борьбы с невольничеством, идея которой пробудилась в нем еще с самого детства и никогда не покидала его. Этот план, за исключением некоторых подробностей, остался без изменения и до его виргинской экспедиции в 1859 году (только за год перед тем он открыл его в подробностях некоторых из своих близких друзей и единомышленников в Бостоне); но за это время он тщательно изучил военное дело во всех его подробностях и даже в 1848 году, во время путешествия на континент, всячески старался ознакомиться с положением и подробностями организации европейских армий.

Сущность плана борьбы с невольничеством Джона Брауна заключалась в том, чтобы неожиданно поднять партизанскую войну (или войну гверильясов) в центрах рабовладельческого Юга. Опираясь на преобладающее черное население, содействие аболиционистов и свободных северных штатов, внезапные нападения отрядов, скрывавшихся в неприступных горных местностях, на плантации должны были, по его мнению, поднять восстание черных и вызвать такую панику между захваченными врасплох плантаторами, что те были бы вынуждены отказаться от невольничества. Этим путем Джон Браун надеялся достигнуть освобождения почти без кровопролития.

Не входя в рассуждения о том, насколько эта идея была осуществима на деле, следует упомянуть, что подробный план кампании для борьбы с рабством был с таким глубоким знанием военного дела разработан Джоном Брауном, что друзья, которым он изложил его в 1858 году, были поражены его организаторской способностью. Все практические мелочи, все неудачи и неблагоприятные условия были предвидены, при удивительном знании местности предполагавшихся военных операций.

Конечно, Джон Браун не нашел товарищей для своего отчаянного, как им казалось, предприятия из числа близких ему и влиятельных аболиционистов Бостона; но они не могли противостоять его горячему энтузиазму и непоколебимой вере в конечный успех того дела, которому он посвятил свою жизнь, и обещали ему свою негласную поддержку. “Мы видели перед собой, – писал один из них впоследствии, – одинокого старика, избравшего своею долей бедность, пожертвовавшего семьей, покоем, добрым именем и готового отдать свою жизнь ради освобождения угнетенной расы, чтобы смыть пятно рабства, позорившее его родину”.

Уже после того, как Джон Браун вместе с уцелевшими из его сообщников был схвачен виргинскими властями, один из выдающихся плантаторов Юга высказался в печати: “Это был один из самых опасных по своему замыслу и исполнению заговоров”.

Идея борьбы с рабством уже давно пронизывала всю жизнь Джона Брауна и всегда стояла у него на первом плане; он воспитал самого себя и своих детей в служении ей, и она составляла такую же неотъемлемую часть его домашнего обихода, как утренняя или вечерняя молитва. Его жена поклялась ему быть помощницей в этом деле, он постоянно искал подходящих себе товарищей. На вопрос одного из друзей в 1857 году, как могла согласиться жена на его постоянное отсутствие в семье, причем жизнь его была всегда в опасности, Джон Браун ответил: “Я постоянно говорил ей, что, когда придет время борьбы, мы должны расстаться. Она уже давно приготовилась к этому, и когда настала пора отъезда, у нее уже были готовы лекарства и бинты для раненых”. Мало того, она послала с ним на смерть двух сыновей, которые были убиты на его глазах.

В 1849 году Джон Браун познакомился с известным аболиционистом Герритом Смитом, владельцем громадных земель в лесах Адирондака. Публикациями в газетах последний приглашал негров брать у него бесплатно участки земли и устраивать фермы. Браун обратился к нему с таким предложением: “Я вырос в лесах и знаком с устройством новых поселений. Я заведу ферму между вашими новыми поселенцами и научу их, как расчищать и возделывать новую землю. Я буду, насколько могу, давать им работу и всячески заботиться о них, как отец”. Смит принял это предложение и предоставил своему новому другу на льготных условиях участок земли, где Джон Браун вскоре поселился со своею семьей и опять начал знакомую ему с юности многотрудную жизнь пионера. Поселившись в этом месте, Джон Браун преследовал троякую цель. Кроме желания помочь несчастным неграм, он надеялся между ними найти и подготовить волонтеров для своей будущей виргинской экспедиции, что было очень удобно в таком уединенном месте; и в то же время он хотел обеспечить угол и убежище своей семье, когда ему придется покинуть ее. Последнее желание его осуществилось, и в конце концов он сам был погребен в этой живописной долине, окруженной горами, где он провел несколько лет своей труженической жизни. Как только прошел закон, допускавший невольничество в свободном Канзасе, сыновья Джона Брауна переселились туда из Огайо; их пленяла свободная, полная тревог и приключений жизнь в новой стране. Скоро начались и те волнения в Канзасе, о которых сказано, и Джон Браун присоединился к своим сыновьям. По всем почти свободным штатам устроились так называемые канзасские комитеты для сбора денег, поддержки эмиграции и вооружения колонистов. Все внимание страны было обращено на отдаленную территорию, даже образовался национальный комитет для помощи свободным канзасцам, в котором состояли Линкольн, Смит, Сюард и другие выдающиеся представители аболиционистской партии.

Джон Браун сделался вождем в борьбе с рабовладельцами и встал во главе отряда из местных волонтеров, в котором участвовали и его сыновья, для защиты свободных колонистов от шаек миссурийских разбойников. Хотя война в Канзасе и не входила в его план, но он воспользовался этим случайным событием как ближайшею подготовкою и началом организации более серьезного замышляемого им дела. С обычной своей энергией и увлечением, не щадя ни самого себя, ни своих близких, бросился он на этот бой с рабством, и только благодаря ему свободным колонистам Канзаса удалось восторжествовать над своими врагами. Победа эта имела и общегосударственное значение. Вот что говорил “Чарлстонский Меркурий” (влиятельная южная газета) в начале войны: “Все партии согласны в одном, что эта канзасская война является поворотным пунктом в дальнейшей судьбе невольничества и аболиционизма. Если восторжествует Юг, то аболиционизм будет разбит и окончательно обессилен. Если же он будет побежден, то аболиционизм усилится, будет становиться все более и более дерзок в своих требованиях, пока все это не завершится гибелью Юга”.

Из выдающихся схваток этой партизанской войны было сражение при Зсаватоми, маленьком городке близ Миссури, где Джон Браун с тридцатью волонтерами разбил и обратил в бегство миссурийскую банду более чем в триста человек. В этой схватке был убит один из его сыновей, а другой, взятый в плен, сошел с ума.

Междоусобная борьба в Канзасе продолжалась с перерывами с 1856 по 1858 год, имя Джона Брауна сделалось известным по всему Союзу. Но крайние взгляды его относительно борьбы с невольничеством не встретили поддержки среди колонистов Канзаса, которые не расположены были идти далее защиты своих поселков от набегов рабовладельческих шаек и вовсе не сочувствовали наступательной войне, которую Джон Браун хотел перенести в самый Миссури. По его мнению, подтвердившемуся вскоре после того, “мирная эмансипация была невозможна: дело зашло слишком далеко”. Его обращения к разным комитетам за дальнейшим содействием, чтобы организовать отряд для действий в Миссури, и неоднократно к самому обществу через газеты также не имели успеха, потому что и большинство аболиционистов не разделяло тогда его крайних взглядов. Оставленный без помощи, он с небольшой бандой сочувствующих его идеям товарищей, при самых жалких средствах, в конце 1858 года перешел в Миссури и освободил невольников с разных плантаций. Все это окончательно возбудило против него и местных жителей Канзаса и административные власти, которые видели в его действиях прямое нарушение законов и спокойствия страны. В конце концов, потеряв двух сыновей и все имущество, ему пришлось скрываться как предводителю разбойничьей шайки и бежать из той самой страны, которую он спас от ужасов рабства.

Нам остается коснуться самого последнего и главного эпизода из жизни Джона Брауна, так называемой “виргинской кампании”, завершившейся его смертью.

В горном ущелье, на границе штатов Мерилэнд и Виргиния, стоял городок Харперс-Ферри, почти разрушенный во время междоусобной войны армиями Севера и Юга, состязавшимися из-за этого стратегического пункта. В городке, недалеко от берега реки, находилось здание союзного арсенала, где хранилась масса всякого оружия. В этой местности, вблизи столицы Америки, полной исторических воспоминаний и представляющей собою как бы Фермопилы старого невольничьего гнезда Виргинии, Джон Браун задумал начать свое отчаянное предприятие, с общим планом которого мы уже познакомились ранее.

Днем нападения на Харперс-Ферри и арсенал было назначено 17 октября 1852 года. К 30 июня он со своими товарищами уже был в окрестностях городка, причем для склада оружия и временного помещения была нанята небольшая ферма, находившаяся поблизости. Большая часть его товарищей скрывалась в окрестностях и по ночам появлялась в нанятом доме. Весь отряд Джона Брауна, с которым он задумал пошатнуть власть всемогущих плантаторов, состоял из 23 человек, включая его самого, трех сыновей и двух зятьев; в их числе находились и шесть негров. Все это были люди необычайной энергии, безграничного мужества и самого высокого нравственного идеала; они добровольно пошли на это отчаянное предприятие с твердой решимостью умереть за правое дело, которому они служили с безграничной верою в своего вождя.

Из оставшихся после Брауна заметок видно, что товарищей первого своего предприятия он предназначал офицерами и начальниками частей будущего многочисленного отряда, который должен был вырасти из этой кучки отчаянных храбрецов. Все дело сохранялось в величайшей тайне, даже сочувствующие ему близкие люди из северных аболиционистов знали о его предприятии только в общих чертах. Он располагал самыми ограниченными средствами – 1 тыс. долларов, пожертвованных одним из участников экспедиции. Прожив почти три месяца на ферме в Мерилэнде и изучив до тонкости все подробности и условия местности, Джон Браун и его товарищи держали себя так осторожно, что мирным сельским обывателям, с которыми они были в сношениях, и в голову не могло прийти, какое отчаянное дело затевали эти поселившиеся между ними добродушные люди. В этот промежуток времени на взятую Брауном ферму приезжали его шестнадцатилетняя дочь и свояченица, которые прожили там месяц. Это были последние счастливые дни в его жизни. Сын его Оливер отвез их в начале октября на ферму, где оставалась его жена с другими дочерьми и свояченицами, и потом вернулся обратно к отцу.

В дождливый и темный вечер 16 октября Джон Браун собрал на ферме своих товарищей. “Готовьте оружие и пойдем на Ферри”, – сказал он им. Он сел в приготовленную для него тележку, в которую был положен тяжелый молот, лом и другие инструменты, и маленький отряд тронулся по дороге небольшими партиями, чтобы не обращать на себя внимания. В конце моста, на виргинской стороне, им попался сторож, которого они немедленно арестовали, – и маленькая кучка людей, никем не замеченная, подошла к воротам арсенала, находившегося у самой набережной. Тут они остановились в половине десятого вечера; при помощи привезенного в телеге инструмента взломали запоры и бросились во двор арсенала, захватив без всякого шума двух сторожей. Джон Браун с двумя товарищами остался на часах у ворот; четырнадцать человек были посланы для захвата оружейного завода. Оливер Браун с другим товарищем занял мост, где захватил несколько человек и отправил их к отцу в арсенал. Все это сделалось без выстрела; до полуночи весь городок Харперс-Ферри и арсенал с его мастерскими были в руках Джона Брауна. Тем временем он послал часть своих людей в окрестные плантации для захвата заложников из владельцев и освобождения невольников, и к утру следующего дня число пленных, находившихся в руках Брауна и запертых в арсенале, превышало уже тридцать человек; среди них был полковник Вашингтон, один из членов виргинского правительства, потомок великого президента. До десяти часов утра следующего дня никто из товарищей Брауна еще не был убит; они держали городок в своих руках и неожиданным, дерзким нападением произвели такую панику в городе и окрестностях, что, если б Джон Браун по совету друзей до рассвета скрылся с отрядом в горах, то отчаянная попытка этой горсти смельчаков имела бы, по всей вероятности, другой исход и, может быть, дала другой оборот ходу исторических событий. Но, под тем или иным предлогом, он оттягивал свое отступление, пока, наконец, оно сделалось невозможным.

К утру жители Харперс-Ферри и окрестностей оправились от паники и стали собираться вокруг арсенала. Завязался отчаянный бой. Все люди Брауна, находившиеся на реке и в оружейном заводе, вскоре были перебиты или захвачены. После полудня он собрал остатки своего отряда в машинном здании, около ворот арсенала, и еще несколько часов отбивался от окружавшей его со всех сторон массы вооруженных людей. Когда к вечеру того же дня на место побоища прибыл из Вашингтона с ротой солдат полковник Ли (будущий полководец южан), из товарищей Джона Брауна оставалось только шесть человек, из которых двое были ранены, и сам он истекал кровью. Два сына его уже лежали мертвые рядом с ним.

Из той горсти людей, с которыми Джон Браун задумал начать освобождение рабовладельческого Юга, погибли в борьбе и на виселице семнадцать человек; из них шесть человек были членами его семьи.

Израненный, еле живой старик со своими уцелевшими сподвижниками был немедленно перевезен в тюрьму Чарльстона, где производилось следствие и суд. Дело тянулось до конца ноября; и в течение шести недель его заключения этот уже умирающий человек не прекращал свою устную и письменную проповедь против рабства. Приводим выдержку из его последнего, весьма характерного письма к известному в Америке пастору и педагогу Гемфри, которое было напечатано еще до смерти Брауна и завоевало ему всеобщее сочувствие и уважение в Штатах, окружив его казнь ореолом мученичества. “Дорогой друг, передо мною твое доброе письмо. Сколько мне известно, я первый человек из всего нашего рода, начиная со времен Петра Брауна, который посажен в тюрьму и приговорен к виселице. Но, дорогой друг, это не должно огорчать тебя. Ты помнишь, где погиб наш дед в 1776 году, и, если б обстоятельства изменились, ему тоже грозил бы эшафот. Может быть, и нет причин радоваться предстоящему мне концу, но я не боюсь его... я не испытываю никаких страданий или унижения и нисколько не стыжусь моих цепей и предстоящей смерти... Мне было бы шестьдесят лет в будущем мае. Я вполне насладился жизнью и был чрезвычайно счастлив, так как привык смотреть на благополучие других как на мое собственное... во всю свою жизнь я пользовался замечательным здоровьем и до сих пор обхожусь без очков... И теперь, когда мне приходит мысль, как легко я мог бы испортить то, что уже сделано мною в пользу свободы человека, я не осмеливаюсь желать продления моей жизни...”

Позорная казнь, предстоявшая человеку, добродетели которого вызывали только удивление, возбудила самые горячие чувства жалости в свободных штатах республики. Везде собирались митинги, подавались петиции, во всех газетах печатались статьи, взывавшие к чувству милосердия судей Джона Брауна. Но виргинские рабовладельцы остались непреклонны, и посягнувший на их благополучие человек был осужден на виселицу.

Перед самой казнью, последовавшей 2 декабря 1859 года, Джон Браун передал одному из тюремщиков клочок бумаги, на котором были написаны следующие пророческие строки:

“Я, Джон Браун, теперь совершенно уверен, что только одна кровь смоет великое преступление этой грешной страны...”

Американцы часто называли Джона Брауна последним из пуритан. Это название довольно верно характеризует его. Он не только был пуританин по происхождению, но сохранил веру своих предков в предопределение и откровение свыше. В нем сохранилось также пуританское презрение к роскоши, равнодушие к искусству и их суровые добродетели.