Текст книги "Вереск цветёт. Сад стихов"

3. Аутодафе Жанны Д’Арк

Голос Жанне Д’Арк

 
Ты спишь перед боем в палатке простой,
Провидица, дева, дитя.
Твой подвиг – велик. Но, поверь, он – не твой!
Ты избрана, может – шутя.
 
 
Спустился прозрачный английский туман
На Франции старой поля…
Ты знаешь ли, что тебя ждёт, Орлеан,
Луара, Европа, Земля?
 
 
Ты знаешь ли, Жанна, как будет король
Склонять пред тобою главу,
А после – сожжения страшную боль,
А после – сам ад наяву?
 
 
Ты запах фиалки сжимаешь в руке
Пред тем, как вложить в ножны меч.
Страну ты спасёшь, но в последнем рывке
Себя тебе не уберечь.
 
 
Ты рвёшься в сраженье… Постой. Не спеши.
Ты видишь костёр впереди?
Не страшно ли, Жанна, сожженьем души
Платить за сиянье в груди?
 
 
Король коронован. Страна спасена.
Стяг поднят. Конь бел. Меч остёр.
Твой подвиг всем нужен… а ты – не нужна.
Ни людям, ни мне, ни себе – не нужна.
Ты всходишь на строгий костёр…
 
 
Я знаю, я знаю, как трудно молить
Того, Кто тобой не любим,
Как страшно, как горько одной восходить
В небесный Иерусалим.
 
 
Узнаешь и ты, потеряв благодать,
Забыв про высокий обман,
Как страшно, как горько одной штурмовать
Небесный святой Орлеан…
 

Ответ Жанны Д’Арк

 
Ты страх мне внушаешь, чтоб злей я могла
Сражаться у стен вековых.
Да, тело – и душу – сожгу я дотла,
Но что мне – ничтожнейшей – в них?
 
 
Что вижу я – ад или небо – пойми!
Что встало в глазах вместо слез?
Пахучий туман, городок Домреми,
Над речкой разрушенный мост,
 
 
И край небосвода, что поднят, как бровь,
И крест на крутом берегу,
И белый шиповник, и алую кровь
На первом осеннем снегу…
 
 
Что – Жанна? Я – Жизнь, без имён, без судьбы.
Я просто живу – чтоб пропасть.
Меня мне – не надо! Но я из борьбы
Не выйду – на то Божья власть.
 
 
Так хочет Господь. Так хотела и я —
Хоть, может, уже не хочу —
Одной подниматься к небесным краям
По острому злому лучу.
 
 
Пусть будет, что будет. Пусть будет, что есть —
Туман над стеной вековой,
Осада, сраженье, кровь, гибель и честь —
И ветер над юной травой…
 
 
Но небо не стану я приступом брать,
Хотя захотела б – смогла, —
Я встану смиренно у ангельских врат,
Свои вспоминая дела.
 
 
И, может, разгонится вечный туман
Улыбкой на Божьем лице, —
Как здесь, я в небесный войду Орлеан,
Босая, в рубахе, в венце.
 

Трилистник мифологический

1. А в нашей Атлантиде всё спокойно

 
А в нашей Атлантиде всё спокойно:
Шумят под толщей влаги города.
Сто лет – стабильно – длятся наши войны.
Как время, в рифму зыблется вода.
Звучат молитвы богу – Ихтиандру,
В подводных храмах зыблется трезвон,
И водолаз в сияющем скафандре
На фреске, как святой, изображён.
 
 
Пусть на земле столетия идут!
Нам шепчет наш глубоководный опыт:
Ни бог, ни бык вовек не украдут
Блаженную прабабушку Европы.
Мы с богом время пьём на брудершафт,
Ведь правда – не в вине, а только в кайфе,
И бог, блаженный, словно астронавт,
Нисходит в глубину на батискафе.
 
 
Как много намудрил чудак Платон!
Жизнь в сумерках – сложнее «Илиады».
Мы – Океана предрассветный сон,
Не плоть, а волн прозрачная прохлада.
Живём, умрём ли – нет у нас забот…
Но жизнь не выше строгого закона.
Наш мир скорлупкой хрупкою плывёт
В волнах невозмутимого Платона.
 
 
Вся наша правда – выдумка. Притом
Ей свойственна хмельная важность вида.
Пусть дева кувыркается с китом,
Пусть пенится подземная коррида!
Для нас, для выдумок, комфортно дно.
Нас греет вод глубинное теченье.
И рыбы, мельком заглянув в окно,
Разводят плавниками в изумленье.
 
 
Из впадин в океанском хмуром дне
Выходит газ, роятся архетипы.
Из пузырей глядят, как в полусне,
Цари – Помпеи, Цезари, Филиппы.
Извергнет их веков глухой оскал,
Они родятся, выживут – едва ли…
Ну, а пока – никто не умирал,
И никого ещё не убивали.
 
 
Круги на море сумрачных времён
Расходятся над головой Платона.
Огонь ещё людьми не приручён,
Ещё безбожен серый небосклон.
Но скоро, беспросветна и бездонна,
Разверзнется пучина, словно пасть,
На волю выпустив живую душу,
И Тот, Кто завтра космос воссоздаст,
Как будто рыба, выползет на сушу.
 

2. Возвращение в Гиперборею

(Terra sacrum incognita)

 
Гиперборейский синий небосклон
Звенит прозрачным колоколом слова.
Тишайший день сияньем опьянён,
И горы смотрят строго и сурово.
И золотым проходит косяком
Большой сентябрь по городам и весям,
И кажется, что Кто-то в поднебесье
Идёт по райским травам босиком.
 
 
Огнём лазурным небеса горят,
Взимая с гор нелёгкие налоги,
Пока быки, неспешные, как боги,
Тяжёлыми губами шевелят.
Рука Творца из глины лепит верно
Небесный свод, свободна и легка,
И жизнь горит, как серебро на черни,
Как острый край булатного клинка.
 
 
История сложна, как теорема.
Не доказать, куда ушли отцы —
Бойцы в кольчугах и высоких шлемах,
Жрецы и тороватые купцы.
Нас время учит слепотой и спесью
Отцовских лиц в толпе не находить,
Не помнить в уравненье неизвестных,
Как алгебру, историю учить.
 
 
Как тяжело поднять у века веки!
Как тяжело взглянуть судьбе в глаза!
Как тяжелы иссушенные реки
И каменные, злые небеса!
Ведь вечностью беременное время —
Не враг для человека и не друг,
Но память – Божий дар, проклятье, бремя, —
Изогнута, как ассирийский лук.
 
 
Раскол времён – всё круче, всё суровей.
Ушли в века пророки, короли.
Звучит в текучей лаве львиной крови
Разверстый рык прожорливой земли.
Век львиной хваткой держит лучших, первых,
И ни одна звезда не говорит,
Но во Всемирной паутине нервов
Любая нить трепещет и горит.
 
 
Пусть клинописные следы стыдливо
Сменяются петитом тонких книг!
Предстанет нам в обратной перспективе
Минувших лет иконный строгий лик,
Ковчег продолжит путь по небосводу,
Опустит в небо мастер свой отвес
И станет ясной вечному народу
Несложная механика небес.
 
 
Но всё-таки – и нам открыта высь!
А если счастья нет – то и не надо.
Ведь новый, неизвестный людям смысл
Вторгается в подстрочник звездопада.
Сверкает осень. Ширится распад.
И ветер с гор шуршит листвою рьяно.
И листья, как рапсоды, шелестят
На языке неведомом и странном.
 
 
Рассвет пылает шапкою на воре.
Ледник сверкает на святой горе.
Процвёл на радость разуму и взору
Потоп большого солнца на заре.
Звучит в огромном небе зорькой ранней
Не плач, не смех, не лепет и не крик,
И в нежной влаге птичьих восклицаний
Плывёт новорождённый материк.
 

3. В той выдумке, в которой мы живём

 
В той выдумке, в которой мы живём,
Нет ничего реальнее иллюзий.
Мы говорить не смеем – лишь поём —
О смерти – неприятном нам конфузе.
Мы вежливо приглашены на казнь,
И казни никуда от нас не скрыться:
У смерти есть болезнь – светобоязнь,
Она сама нас, как лучей, боится.
 
 
В той выдумке, в которой мы живём,
По правилам мечтательной науки,
Встаёт Россия огненным столпом,
И столпник к небу воздевает руки.
И сердце стерпит семь кругов обид,
Клянясь в любви четвёртому сословью,
Когда Россия за окном шумит
И с тяжким грохотом подходит к изголовью.
 
 
В той выдумке, которой мы живём,
Война и мир – одна и та же штука.
Карает все ошибки день за днём
Мечтательство – тяжёлая наука!
Пусть воет песнь военну индивид,
За строчками постигнуть суть не смея, —
Шумит в крови, тревожит и пьянит
Языческая магма Катархея.
 
 
В той выдумке, в которой мы живём,
За много тысяч лет до нашей эры,
Играют с нами в нашу смерть – живьём —
Небесные Шекспиры и Гомеры.
В игре вовеки смысла не найти
Ни постороннему, ни очевидцу:
Здесь дважды два равняется пяти,
А бесконечность меньше единицы.
 
 
В той выдумке, в которой мы живём,
Звучит сквозь нас какой-то тёмный голос,
Переполняя, словно водоём,
Сознанье, чтоб оно не раскололось.
Как «умный дом», удобна несвобода,
Но в нас тоска вонзает копьецо,
И между чёрных веток с небосвода
Глядит прозрачное Твоё лицо…
 
 
В той выдумке, где я один живу,
Своей же скуке сыпля соль на рану,
Мои виденья, тешась наяву,
Ждут дня, когда я сам виденьем стану
И слово станет плотью, бросив песню,
Но песня оборвётся на лету,
И я, став золотым орлом небесным,
Пресветлый взор уставлю в пустоту.
 

Трилистник космический

1. Правила поведения в космосе

Открылась бездна, звезд полна,

Звездам числа нет, бездне – дна.

Ломоносов

 
Когда в постели ты уснёшь надолго,
Когда проснёшься в запредельной мгле,
Тогда поймёшь, как весело и колко
Идти босым по собственной золе;
 
 
Как весело – снять тело, как рубаху,
И в бездне бездн, в огне огней – без страха —
Забыв на миг, что ты ещё живой,
Гулять по небесам вниз головой!
 
 
Как муха, на прозрачных тонких крыльях,
С мильоном глаз, идти ногами вверх,
По небосводу, нищим и всесильным,
И слышать смехошум и небосмех!
 
 
Как облака воркуют и курлычут!
Как зелен ветер! Как пушист рассвет!
Всё относительно, и нет различий
Меж вышиной и низом для планет.
 
 
Нет верха, низа – в космосе всё зыбко…
Глядите в небо, мёртвый и живой, —
Там рыжий клоун с царскою улыбкой
Идёт по небесам вниз головой!
 
 
В его руках смеётся луч-гитара,
И в свете нескончаемого дня
По всем углам вселенского базара —
Лучей весёлый щебет, воркотня!
 
 
Базар вселенский – всё в нём вверх ногами,
В нём шум и хохот, блеск и звон монет,
В нём дарят и меняются дарами,
В нём сквозь людей течёт небесный свет!
 
 
В нём солнечные зайчики, как дети,
Из ветра лепят замки без забот,
С лучом-гитарой клоун сквозь столетья
По небесам вниз головой идёт!
 
 
Быть здесь, сейчас – и в небе, и повсюду,
Забыв про притяжения закон, —
Такое цирковое чудо-блюдо,
Такой мистический аттракцион!
 

2. Вечернее размышление о Божием величестве по поводу великого северного сияния

 
Ещё темны на зимнем небе тучи,
Ещё во тьме мы странствуем, скорбя,
Ещё безмолвны облачные кручи
И небо, умолчавшее Тебя,
Ещё Твой ангел молча верховодит
Движением созвездий на оси,
Но по сердцам уже неслышно ходит
Широкорукий ветер с небеси.
 
 
…И вот – небесным огненным крещеньем
На ветках взоров расцвели цветы,
Как довременное отображенье
Твоей ненаступившей красоты.
Уста небес почти уже разжаты,
И девственная бездна велика,
И вот – я жду, когда же, ну когда Ты
Сойдёшь с небес ко мне на край листка,
 
 
Чтоб прорасти из праха до небес
В Тебе – густым плетением словес!
 
 
Вот – Ты встаёшь, как светлый вал, как столп,
Над парком, над скопленьем наших толп,
И смотрят кротко грешник и святой,
Как таешь Ты – бездонной высотой,
И с ликованьем озирает взгляд
Ночных небес зачавший вертоград.
 
 
…Когда над городом и небосклоном
Твоя восстала огненная сень,
Над нашей благодатью и законом
Ты был – само Творенье в первый день.
Остановились в старом сердце стрелки,
На миг замолкло время на часах,
И стал – превыше наших мыслей мелких —
Твой вещий шорох слышен в небесах.
Но – мне темно, чего от нас Ты хочешь,
Зачем – Твоё явленье, Твой побег…
Увы, Твоих бесследных одиночеств
Нам не постичь, не изучить вовек.
 
 
Ты – тяжелей всех звёзд – не знаешь веса,
Закон Твой благодатен, нем и прост,
Но ярче всех земных стоцветных фресок
Мозаики Твои – на сотни вёрст:
Столпы, изгибы, молнии, провалы,
Сиянья, без которых мир – темней,
В которых над землёй возликовала
Икона воплощённости Твоей!
 
 
Иконостас из света – прост и кроток,
И огненный псалом в ночи высок.
Века веков прочтя наискосок,
Мы не сочли Твоих секретных тропок,
Ведь мы – Твой долгий выдох. Небо – вдох.
Вокруг Тебя цветёт мой взор упрямый.
Мы стали для Тебя картинной рамой,
А Ты – картиной, Царь, Художник, Бог.
 
 
Себя, как взор, я в небеса вонзаю,
И глаз Твоих густая тьма – на мне.
Тебя пишу я – и себя читаю
В Твоих словах, на их бездонном дне.
Пространствуя, я плачу и ликую,
И плач мой – вне признаний и словес:
В самом себе я, прозревая, чую
Твою – слепую – летопись небес.
Я плачу небом, на колени павши,
Как в руки, слёзы взоров лью во тьму.
Мой слух – Твой раб, раб тишины наставшей,
А взор – как царь сиянью Твоему.
 
 
Но вот – Ты мощно воспылал огнями
Над собранной в единый вздох судьбой,
И я в Тебя, как в небо, врос корнями,
Хоть мой светец – как тьма перед Тобой.
И – нет конца! Летят за нами вёрсты
Туда, где к нам взывает глубиной
Над всей землёю куполом развёрстый
Твой тёмный рот, что втайне дышит мной.
Как руки, что меня благословляют,
Твой тёмный взгляд ко мне на плечи лёг…
Безмерно тяжек груз Твой и высок,
Но в нём – вес наших бед бесследно тает.
 
 
Держава дней моих скудна, Господь,
Ей свой же судный миг веками снится,
А я, а я – отрезанный ломоть,
А я – просфора с вынутой частицей.
В Тебе всё наше громче и звучней,
Как в горных кручах – голос человека,
И я – лишь сгусток темноты Твоей,
Что всем и вся населена от века.
Мы все в Тебе – смутны, как небеса.
Над нами Ты бессмертной тьмой разлёгся.
Но прорастает света полоса
Сквозь нас – от края, где Твой луч зажёгся.
 
 
Взор приучив к тиши ночных громад,
В себе найдя согласие с простором,
Среди хором звучим согласным хором
В Тебе, лучей звучащий вертоград.
Стоим мы, опершись на пустоту,
В которой наши песни не допеты,
А ты растёшь – без цели – на лету
И рассыпаешься потоком света…
 
 
Вокруг Тебя, легко сойдя с орбит,
Космический зверинец зодиака
Ревёт, щебечет, тенькает, скрипит,
Звучит в потоках проливного мрака.
Я вижу тени всех усопших правд,
Взошедших из космического гроба,
И я – не труп, не бог, не космонавт, —
Ребёнок в полукосмосе утробы.
Я чувствую, как пахнет тишина,
Копируя собой нагое небо,
И распадаюсь праведно-нелепо
На атомы раздробленного сна.
Я проникаю в атом, в краткий миг,
Как в водоём, в котором спит сиянье,
И космос, что лежит в глазах моих,
Приобретает голос и дыханье.
И, зная, как вселенский код непрост,
По правилам зеркального искусства,
Читая снова птичий щебет звёзд,
Прочитываю собственные чувства:
 
 
Всё мирозданье – бесконечный взрыв.
Всем звёздным небом в темноте вспылив,
Как птица, обернувшаяся свистом,
Господь порой нисходит к атеистам,
И звёздный щебет говорит им то,
Чего не знал из ангелов никто.
 
 
Я продолжаю свой первополёт —
И вижу небо, вплавленное в лёд,
Где, вопреки законам тяготенья,
Мне – по порядку светопредставленья —
Заменит тело холод тех высот,
Который нас погубит – и спасёт.
Безвыходна вселенская остуда:
Никто не возвращается оттуда,
Никто из всех, проникнувших туда —
Сквозь закулисье Страшного Суда,
Где, в небесах сиянье расточая,
Сквозь небо – от начала до конца —
Идёт в скафандрах, шлемах и с мечами
Космическое воинство Отца…
 
 
Но и с последней, страшной вышины
Я снизойду во тьму своей страны,
Светающей неслышно за окном,
В привычный, наизусть знакомый дом,
Чтоб снова жить, «чтоб мыслить и страдать»,
Чтоб пережить счастливое прозренье,
Когда с небес прольётся благодать
И звёздный снег падёт нам на колени,
 
 
И чтоб всё это – людям передать.
 

3. Очарованный странник

 
Шуршит в ночи глухая кровь,
Растут в крови леса и чащи.
Прислушайся, как звучен зов
Небес в тебе, как он суров, —
Сметая нежность и любовь,
Трепещет дерево ветров
Над будущим и настоящим!
 
 
Бежит по жилочкам ручей,
Журчит, кровит, сквозь жизнь разлился…
Глубинный, горький сад корней
В моей крови зашевелился.
Молчат сухие слёзы звёзд,
И – выше звёздного прибоя —
Качается небесный мост,
Пружинит бездна под стопою.
 
 
Законы совести суровы,
Но выше их – любви закон…
И я, как странник, очарован,
Небесным пеплом обожжён.
Иду – от следствия к причине,
Ведя грехам и пеням счёт.
Ступни горят, как от щетины,
Что у меня в крови течёт…
 
 
Но небо – вотчина Икара —
Спускается на тёмный лес,
И холоден нездешним жаром
Костёр снегов, костёр небес.
Мои уста закрыты туго,
Но всё-таки – судьба щедра,
Но всё-таки – горит упруго
Любви колючая искра,
Пока дрожит, колеблем вьюгой,
Шатёр небесного костра.
 
 
И молча дозревает слово
Под снегом, сладкий сок лия,
До полнозвучного, крутого
Декабрьского небытия.
Я жду, что плоть прозреет веще,
Впитав крутой словесный сок,
И между тучами заблещет
Рассвета русый волосок,
 
 
И в небо отворится дверца,
И ветка ветра налегке,
Задев меня, коснётся сердца,
И посох зацветёт в руке,
И люди облекутся в солнце,
Идя Великою Прямой,
И на иконе улыбнётся
Запечатлённый ангел мой.
 

Трилистник слёзный

1. Слёзы капали

 
Бог уронил меня слезою
В огромный мир, в холодный край,
И я теку своей стезёю,
Искрясь и плача – невзначай.
 
 
И я шепчу, шепчу с запинкой,
Всё тише, тише, всё нежней:
– Я, Господи, твоя слезинка.
Смахни меня с щеки твоей…
 
 
Господь слезы не утирает.
Он смотрит в ад, и от огня
Слезинка пламенем пылает,
Горит… как сердце у меня.
 

2. Снова дома

 
Да будет так, как хочет Бог:
Суров скитания итог.
И ты, переступив порог,
Не зажигай огня.
Войди в тот дом, в котором ты
Узнал стремленья и мечты,
Взгляни в себя из пустоты
Законченного дня.
 
 
Во тьму, как в зеркало, вглядись:
Ты понял, что такое жизнь,
Замкнулся путь крестин и тризн,
На плечи давит ночь.
И в темноте не угадать,
Куда идти, к кому взывать,
Но тихой песни благодать
Способна всем помочь.
 
 
Взгляни на огонёк свечи,
Перестрадай, перемолчи:
Вот так сгорел и ты в печи
Прошедших буйных лет.
Но за границей естества
Твоя душа всегда жива,
И в памяти всплывут слова:
Да будет в мире свет.
 

3. Post scriptum

 
Пролетят лучистой пылью миги,
Все труды и дни житья-бытья.
Записью в конторской пыльной книге
Станет жизнь нелепая моя.
 
 
А коль спросят: как ты жил? – поэта?
Жил, дурил, влюблялся… ну, как все.
Время металлического цвета
Пролетало мимо по шоссе.
 
 
Строил планы. Измерял маршруты.
Был порой от злобы – сам не свой.
Верил. Гулливерил. Лилипутил.
Но в конце – остался сам собой.
 
 
В небе был всесильным, как молитва.
На земле – бессильным, словно бог.
Строчкой, безопасною, как бритва,
Ни поранить, ни спасти не мог.
 
 
От цветов всего земного спектра
Не осталось в жизни ни черта…
…Только дождь на Любинском проспекте,
Только синева и пустота.
 
 
Только ложь и невозможность встречи,
Только тёмный, мокрый город мой,
Только дождь, унылый, древний, вечный,
Под которым я бреду домой —
 
 
И во тьме навзрыд срываю нервы,
Полный слёз, как влаги – решето,
Детскими глазами глядя в небо
И шепча: за что?
За что?
За что?
 

Трилистник перед судом

1. Стихи без эпиграфа

 
У каждого свой Бог.
У каждого свой Суд.
Но люди из всех эпох
Судьбы на Суд несут.
 
 
У каждого свой ад.
У каждого свой рай.
Повесься иль будь распят —
Изволь, поэт, выбирай!
 
 
Осина, цикута, крест,
Отрава, петля, костёр…
Одна нам благая весть:
Не нам завершать сей спор —
 
 
Спор памяти и судьбы,
Спор ада и горних сфер…
Рабы мы иль не рабы?
Чья лучше – из сотни вер?
 
 
Уверуй, трудись, молись,
Воскресни, опять умри…
Но тянет благая высь,
Но манит огонь зари!
 
 
Мы ищем в беде побед,
Плывём по теченью спин…
У каждого – личный свет.
А мрак, он на всех – один.
 

2. Судьба и суд

 
Жизнь – прошлых лет переизданье…
И всё-таки, как ни крути,
Мне не уйти от воздаянья,
От строгих судей не уйти.
Они во мне – и надо мною,
Они – никто, они – я сам…
Да, трудной тяжестью земною
Я весь прикован к небесам.
 
 
Пожалуй, каторги не легче —
Идти сквозь время налегке,
Изгибы, взлёты русской речи
Сводя к прямой, простой строке.
Но – мимо жизни, счастья мимо
Легла, как путь, в мирской пыли
Строка – скамьёю подсудимых
От края до конца земли.
 
 
Я осуждён. Вердикт был краток:
Меня простит единый Бог.
Но Бог таится вне грамматик,
Как сострадательный залог.
– Ступай. Живи, не зная тягот,
Пой, радуйся, что жизнь проста, —
Ведь всё равно все мысли лягут
На белый эшафот листа!
 
 
Но, в глубине скрывая пламя,
Как бы губами шевеля,
Под окаянными стопами
Дрожит, дрожит, дрожит земля…
Палач топор свой подымает,
Клокочет зев, хрипит гортань,
Но некий голос заклинает
Торжественно:
– Пророк, восстань!
 
 
И все века промчатся в танце,
Передо мной теряя вес,
И смысла нет просить: «Останься!» —
У исчезающих небес…
Я холодею, в сердце видя,
Как, не предчувствуя беды,
Уходит в воду Атлантида,
Встаёт град Китеж из воды,
 
 
Кружится в пляске Саломея,
И на потоп взирает Ной,
И Цезарь падает, бледнея,
На мрамор, кровью залитой…
И ветер, каторжный и резкий,
И снегом омским жизнь полна,
И отразится Достоевский
В зеркальной пропасти окна…
 
 
Все дни свои, разлуки, встречи
Вношу я в строгий каталог,
Но – по теченью русской речи
Плыву, как сорванный листок…
И речь, что требует отваги, —
Не про себя, не для себя,
И в каждой строчке на бумаге —
Мой суд, сужденье и судьба.
 

3. Христос на суде

 
Меня не считайте вы гордым —
Не горд я, а только лишь твёрд.
К высотам на древе простёртый
Не может быть мягким, как торт.
 
 
Несущему высшее бремя
Лишь тяжестью доля легка.
Летать высоко надо всеми —
Не значит смотреть свысока.
 
 
Я не для себя, не для славы
Храню средь житейских забот
Веночек, колючий и ржавый,
Что в небо однажды врастёт.
 

Трилистник надежды

1. Предсказание

 
…Будет всё, как теперь, как сейчас,
Только небо чуть-чуть потемнеет
И туман в глубине наших глаз
Вдруг последней утратой повеет.
 
 
Обагрится небесная даль,
И запрутся дощатые двери,
И увянет цветущий миндаль,
И смешаются люди и звери.
 
 
Будут крики, и споры, и злость…
Утро будет глухое, сырое…
Будет ныть сокрушённая кость,
Будоража, будя, беспокоя…
 
 
А потом – мир надолго замрёт.
Тишина. Немота. Безучастье…
И предательски быстро уйдёт
Обманувшее странников счастье.
 
 
Разомкнутся сухие уста,
Тело рухнет в потёмки глухие,
И ладонь отпадёт от креста,
И народ отпадёт от Мессии.
 
 
В синем взоре засветится мрак,
И блудницы станцуют во храме,
И ладони сожмутся в кулак —
Те, что были пробиты гвоздями.
 

2. Свобода

 
Я знаю эту тайную свободу —
Свободу выбирать себе пути,
Соваться в воду, не ища в ней броду,
И по воде, как посуху, идти.
 
 
Свободствуя, я вижу чудо всюду.
В себе найду смычок я и струну.
Я накоплю свободу, как валюту,
Как золото, намытое в плену.
 
 
Свободы верной золотые слитки —
Свобожества магический кристалл…
Попытки овладеть им хуже пытки,
В которой люди гибнут за металл.
 
 
Но есть одна неявная свобода,
Не знающая формул и имён, —
Свобода голубого небосвода,
Свобода верить в Чудо, как в Закон.
 
 
Свободе мы научимся у хлеба,
У птицы, что свободствует сейчас.
Свобода – третий глаз, восьмое небо,
Шестое чувство, выросшее в нас.
 
 
Есть в человеке тайная дорога,
Путь сквозь себя, сквозь рабство, боль и страх, —
Свобода на кресте молиться Богу
И – воскресать с улыбкой на устах.