Текст книги "Вереск цветёт. Сад стихов"

Трилистник бессмертия

1. Взыскание погибших

 
Остановите время, я сойду
На Любинском проспекте, где деревья
Шумят листвой, которой нет в аду,
 
 
И ангелы в прозрачном оперенье
Летают над гранитной мостовой,
И так легки их плавные движенья.
 
 
Я здесь пройдусь, неспешно, как живой,
Поправлю форму у городового…
Пусть столп огня встаёт над головой!
 
 
Пусть Азраил грозит мечом сурово!
Ведь и в раю жить тошно одному.
Мой космос пуст. Веками бестолково
 
 
Меж звёздами носился я в дыму…
Я так устал от межпланетных рейсов.
Гранит прозрачен, бьют часы в дому,
 
 
А ты всё ждёшь, надеешься… Надейся!
Ты с книгой ждёшь меня две сотни лет,
Ты – беглый ангел, гость в моём семействе,
 
 
И кристаллический, подробный свет
Лежит на бронзе рук и плеч покатых,
И смерти нет, и расставанья нет.
 
 
Я прилечу к тебе с лучом заката,
Я – атом света, я – поток огня,
Я – зной, томивший нашу степь когда-то.
 
 
Как ты живёшь, став бронзой, без меня?
В сём мире, где людей давно уж нету, —
Лишь памятники, – я б не смог и дня
 
 
Прожить. А ты живёшь… Пылает лето,
Дрожит закат над бронзовым плечом,
И я лечу к тебе потоком света,
 
 
И я впиваюсь солнечным лучом
Твои сухие бронзовые губы.
Всё очень просто. Смерть здесь ни при чём.
 
 
Прости меня. Я так скучаю, Люба.
 

2. Мой невидимый сад

 
Я разбил над землёй
В сиреневый этот вечер
Свой невидимый сад —
Тропинки, арки, аллеи;
 
 
Осколки снов и надежд,
Паденья, метанья, взлёты,
Сиянье белых одежд,
Следы на песке дороги;
 
 
Фигуры из давних снов,
Случайные взгляды из дали,
Где тень Твоя восстаёт
В день третий над тихим миром;
 
 
Сиреневый горизонт,
Зелень сходящихся тропок —
Невидимый сад надежд
Под небом обетованным.
 

3. Смертовоскресение

 
Когда судьбы бескрылый гений
Ведет нас от зимы к весне,
Чредою Смертовоскресений
Смущаем дух, как в вещем сне.
 
 
И за спиной распятой плоти
Встаёт бессмертия фантом—
И открываются высоты
Тому, кто с глубиной знаком.
 
 
И Смерть сама умрёт, воскреснет,
Как мы, в одном пути со мной;
И будут петься те же песни
В кругу времён, в душе земной—
 
 
Песнь покаянья и прощенья,
Песнь исцеления в крови —
Пока исходит свет от тени
Той смерти, что сродни любви.
 
 
…Но жаждущей души стенания
Звучней всех гимнов старых книг.
И бесконечна Гефсимания.
И короток Распятья миг.
 

Ода «К старости»

Написал сие в 27 лет, заблаговременно приготовляясь отмечать своё столетие.

 
Сегодня мне исполнилось сто лет.
На волосах – времён седой осадок.
Не веря силе колдовских примет,
Я знаю, что остаток жизни – сладок.
Я, обожжённый пламенем вещей,
Стою у времени в особом счёте.
Свершения и раны давних дней
Живут в столетнем истонченье плоти.
 
 
Я замкнут в жизни, словно в замке Иф.
Ах, если бы… Я поднимаю веки:
Сто лет на миллион минут разбив,
Я сам себя делю на человека.
Итог сего деления непрост:
Превозмогая почвы притяженье,
Стихосложенье – под диктовку звёзд —
Перерастает в стихоумноженье.
 
 
Мой голос, хриплый, как из-под земли,
Движенья рук, прозрачных и бесплотных,
Взор старых глаз, тяжёлый шаг в пыли —
Отобразились в фильмах и полотнах.
Мои портреты – ложь. Но в сей игре,
Что названа историей, всё чаще
Один, как олимпиец, на горе
Я озираю мир – большой, бурлящий.
 
 
Мой разум ясен, и слова – тверды.
Как песня Вальсингама среди пира,
Звучанье олимпийской пустоты
Переполняет раковину мира.
Прозрачность плоти, ясность бытия —
Они вошли в звучащие веками
Слова мои, врастающие в камень,
Которым, может, завтра стану я.
 
 
Хотя давно ясны мне все пути,
Я всё же вверх смотрю упрямым взглядом
И силы нахожу – вставать, идти
И подниматься над своим распадом.
Я снова набираю высоту,
В себя вбираю радость, свет и горе.
Но в каждом слове я ещё расту,
Смотрю на небо – только вижу море.
 
 
Сыновний поцелуй времён суров,
Как поцелуй ручного пистолета.
В шумливый океан былых веков
Мои сто лет плывут негромкой Летой.
Как хочешь, умирай – не умирай,
Но жизнь – всего лишь мудрая беспечность.
Моим уделом стал – условный рай
И рукотворная земная вечность.
 
 
Былых времён прозрачный негатив
Передо мной стоит, как отраженье.
Ни разу не солгав (хоть век мой лжив),
Мне довелось в моём земном служенье
Похоронить детей и их детей,
Стать воином, изгоем и героем,
Стать сетью, избежать чужих сетей,
Оплакать низверженье новой Трои.
 
 
И я теперь живу в своём миру,
В той памяти, где прошлое столетье
Ведёт свою кровавую игру,
Считая плахи, и кресты, и петли,
Где мёртвые живых гноят в тюрьме,
Где время, как конвой, стоит бессменно,
Нас охраняя в нашей зыбкой тьме, —
Где всё, как в нашем мире современном.
 
 
Работники пера и топора —
Мы и спустя сто лет ещё всё те же…
История – кровавая игра,
А мы, поэты, – горькие невежи:
Идём на смерть, крича: «Я не умру»,
И смотрим, как легко нас время губит,
Как объясняет жертва топору,
Чью плоть сейчас покорно он разрубит.
 
 
Послушных слов моих густая вязь
Связала преступленье с наказаньем.
Во мне, как в луке, прячутся, смеясь,
Непролитые слёзы мирозданья.
Я знаю, что ещё сто лет пройдёт —
Но никогда никто из конкурентов
Порядковый мой номер не займёт
В таблице человечьих элементов.
 
 
Я полон жизни, словно решето —
Водой. Давно пора б угомониться!
Но бес в ребре не хочет верить в то,
Что борода седа, не смотрит в лица,
Стоглазый небосвод глядит в меня,
Зовёт, пылит молочная дорога…
В крови – цыганство звёздного огня…
Мой путь пролёг сквозь век – от дня до дня,
 
 
А времени – его у Бога много.
 

26 октября 2088 года