Текст книги "Сага смерти. Мгла"

2

Пространство над воронкой лопнуло, и невидимая кольцевая волна раскатилась вокруг. По грязи побежала рябь; когда волна достигла края дороги, нас толкнуло на бетонную ограду – будто невидимый великан с размаху ударил теннисной ракеткой. Никита с криком врезался в бетон, распластался по ограде, прижимаясь к ней животом, грудью, лицом. У меня подогнулись колени, я свалился на мягкую землю, ногами попав в грязь. На мгновение все вокруг исказилось, а потом из аномалии вылетела выдра.

Сам я их раньше не видел, но напарник столкнулся с ними в подземельях под Свалкой и много чего нарассказывал, так что я сразу узнал в существе именно этого мутанта. Длинное лоснящееся тело, кривые лапы, плавники-крылья по бокам, вытянутая зубастая пасть…

Расправив крылья, она с визгом поднялась выше. Казалось, какая-то сила сорвала ее с того места, где она находилась только что (быть может – в тех самых подземельях, где выдр впервые повстречал напарник?), перебросила сюда, и тварь не меньше нашего удивлена происходящим.

Но в отличие от человеческого ее мозг мог поместиться в сигаретной пачке. Совсем примитивный, он не был способен на длительное изумление и растерянность, зато бездумной звериной агрессивности в нем было хоть отбавляй.

Следом появилась еще одна, за ней другие. Первая заложила крутой вираж, чиркнув кончиком плавника по грязевой поверхности, устремилась к нам.

Мы начали стрелять одновременно.

Никита дал длинную очередь, «перечеркнув» морду выдры, а заодно и тела нескольких летящих следом. Я вогнал две пули в отвисшее брюхо.

Несколько мутантов на скорости врезались в грязь, забарахтались, визжа и хлюпая. Кровь смешалась с черной жижей, твари месили ее лапами, а над ними летели те, в которых мы не попали. Аномалия еще пару секунд извергала их, после колыхнулась и пропала. Стеклистая дымка исчезла, воронка разгладилась.

– Ходу! – крикнул Никита, перекидывая ремень автомата через голову, но я схватил его за воротник и дернул назад.

– Не успеем! Через забор давай!

Убегать вдоль ограды смысла не было, она тянулась в обе стороны метров на сто, вплотную примыкая к зданиям заводской администрации. Выдры явно летели быстрее, чем мы бежали, они нагонят нас куда раньше, а патронов не хватит, чтобы расстрелять их всех.

Упав на колени и уперевшись ладонями в бетонную ограду, я приказал:

– На спину! На спину лезь, потом руку подашь! Тяжелый ботинок опустился между лопаток, второй уперся в плечо, я крякнул, горбясь, напрягая мышцы, чтоб не растянуться на краю улицы под весом напарника, который, между прочим, выше меня на голову, шире в кости и килограммов на пятнадцать тяжелее…

Визг нарастал, я спинным мозгом чувствовал зубастые пасти позади себя.

– Химик!!! – раздалось сверху.

Не оглядываясь, я вскочил и подпрыгнул, выбросив руки над головой. Напарник растянулся на вершине ограды, протягивал ко мне правую. Пальцы вцепились в запястье, он потянул, я заелозил подошвами по бетону.

– Осторожно! – заорал он.

Повиснув на одной руке, я развернулся и увидел выдру, которая мчалась, будто крылатый таран, собираясь вонзиться вытянутой мордой мне между ног. Никита, кряхтя и сопя, втаскивал мое бренное тело на ограду, я же сделал единственное, что пришло в голову: резко поднял ноги, будто хотел крутануть «солнышко» на турнике.

Никакого «солнышка», естественно, не получилось, но тварь врезалась в бетон немного ниже моего зада. Свободной рукой я успел выцарапать из кобуры пистолет, вскинул его, хотя стрелять из такого положения было совсем неудобно. Две выдры неслись прямо на меня, но тут сверху раздался хриплый выдох – и напарник могучим рывком вздернул меня выше. Сам он при этом повалился за ограду, я же уселся на нее, будто какой-то отощавший Шалтай-Болтай, взмахнул руками, с трудом балансируя, съезжая…

Вторая выдра врезалась в бетон, третья и четвертая, вереща, повернули морды кверху. Я выстрелил в оскаленную пасть, мир провернулся перед глазами, мелькнула ограда, небо, мои ноги, и я свалился спиной в кусты, растущие по другую сторону.

– Подъем, пионеры! – Надо мной склонилась фигура, схватила за плечи и дернула.

Голова закружилась, качнувшись, я, словно влюбленная девушка, припал к широкой груди напарника. В ушах еще стоял треск кустов, копчик болел, в пояснице поселилась тягучая боль.

– Быстро, быстро!

На ограду взлетела выдра. Упав на одно колено, Никита вскинул автомат и засадил короткую очередь ей в голову.

То и дело оглядываясь, мы побежали по усыпанному мусором и битыми кирпичами двору. Несколько выдр перебрались через забор, вновь раздался визг, шелест и хруст веток. Впереди стояло длинное приземистое здание с рядом проемов – и вдруг я увидел бредущего мимо человека.

В первый миг я решил, что это зомби – слишком уж механически, монотонно переставлял он ноги, одежда давно превратилась в рванье… Но нет, не похож, у них обычно кожа другого цвета, запавшие глаза, гнилые зубы.

– Берегись! – проорал Пригоршня незнакомцу, ныряя в широкий проем.

Мы очутились в просторном помещении, заставленном электрокарами-погрузчиками. Под стенами высились штабеля поддонов, с потолка свешивались обрывки кабелей. Я наконец сообразил, что это был за человек. По лицу напарника было видно, что и он только сейчас понял: мы увидели двойника – то есть дубля, шатуна!

– Но откуда здесь… – начал Никита удивленно, приостанавливаясь.

Его прервал визг – выдры достигли шатуна и с ходу набросились на него.

– Дальше давай! – пропыхтел я, обгоняя напарника.

Петляя между погрузчиками, мы пересекли здание, выскочили сквозь пролом на другой стороне, перебрались через кирпичный завал, обежали склад. Взобравшись по земляному склону, миновали еще одну изгородь и тогда наконец остановились. Визг мутантов стих вместе с хлопаньем плавников. Я присел на корточки, обернулся. Никита наклонился, уперевшись руками в колени, тяжело дыша.

– Вроде оторвались, – сказал он.

– Похоже на то. – На всякий случай я пока не убирал «файв-севен» в кобуру. – Эти уродины не конкретно за нами гнались, просто напали, потому что мы на их пути оказались.

Не фигово за бензинчиком сходили, а? – Он выпрямился, оглядываясь. – Что это за штука была, Химик? Это же… это не аномалия, а какой-то телепорт!

Я посмотрел по сторонам. Рядом высился заросший деревьями склон, дальше были склады и огромная стена одного из заводских корпусов.

– А помнишь аномалию, которая с оком срослась? – спросил напарник. – Ну та, в бункере на военной базе, через которую нас в Долину забросило?

– Помню. Но эта воронка на нее не похожа совсем. Вообще аномалии меняются со временем, сращиваются, модифицируются…

– Мутируют то есть.

– Ну да. Может, у них такой же естественный дарвиновский отбор, как у живых организмов. Сильные пожирают слабых, но и сами при этом меняются… Не знаю, короче. Отдышался? Пошли. Выдры, наверное, сейчас станут расползаться по территории, незачем на открытом месте торчать.

– Идем вон к тому цеху, – решил Никита. – Это то самое, высокое, про которое я говорил. Все равно мы хотели на крышу залезть и осмотреться, гаражи поискать.

– Это ты хотел, – возразил я. – Ладно, идем быстрее, темнеет уже.

Мы стали спускаться по склону, настороженно оглядываясь. Выдры не появлялись, люди тоже.

Внизу стена цеха была глухой, лишь на третьем этаже начинался ряд решетчатых окошек без стекол. Мы пошли в обход.

– Вроде потрескивает что-то, – сказал Пригоршня через несколько шагов, когда до угла здания оставалось всего ничего.

По двору расползлись тени, стало прохладней – близился вечер. Судя по всему, нам предстояло заночевать на этом заброшенном заводе.

Завернув за угол, Никита хрипло прошептал:

– Мать моя Зона…

Между складом и трехэтажной кирпичной башней, стоящей возле заводского корпуса, протянулась воздушная паутина. Такую большую я еще не видел, она напоминала облако, спустившееся с неба и повисшее между домами, низко над асфальтовым двориком. Я даже не сразу признал в ней порождение Зоны, ставшее за последние дни хорошо знакомым, – нити имели непривычный синеватый оттенок.

К тому же обычная паутина не опасна, она лишь жжет кожу, если к ней прикоснуться, но не более. А эта…

– Ты видишь то же, что вижу я? – спросил Никита.

Я видел. По краям аномалию усеивали слезы мрака, на середине они собрались в черный маслянистый шар метрового диаметра. Из него торчала нижняя часть тела. Человек был жив: его ноги двигались, хрустя облепившими голени синими нитями.

– Да он же идет! – понял Никита.

Мужчина действительно пытался идти – шагал, не двигаясь с места, как марионетка, запутавшаяся в нитях.

– Что-то там в этом шаре поддерживает его жизнь, – сказал я. – По крайней мере на чисто физиологическом уровне.

Человек висел высоко над потрескавшимся асфальтом, в самом центре паутинного кокона, достать его не было никакой возможности. Пригоршня сказал:

– Не добраться нам до него никак.

– И не надо, – ответил я. – Пусть висит. Ты ж на крышу хотел?

– Ага, вон тем путем…

Вдоль стены корпуса до самой крыши тянулась железная лестница. Я покачал головой.

– Она простреливается со всех сторон.

– Да кому тут по нам стрелять?

Я глянул на него, и Никита почесал шрам на лбу.

– Ну ладно, ладно. Тогда вон видишь трубу?

Метрах в десяти над асфальтом от вершины кирпичной башенки к цеху шла труба-коридор с узкими окошками. Напарник стал пояснять:

– В башне была мастерская, ну и еще начальники бригад там сидели скорее всего. А на верхних этажах – раздевалки. Коридорчик этот – чтоб работягам не надо было спускаться, и они могли сразу в цех пройти и с энтузиазмом за работу взяться. Так вот давай в башню, по коридору тому – и в цех.

– Зачем нам в цех?

– Затем, что там наверняка несколько лестниц на крышу ведут. Такие, которые не простреливаются.

– Кто его знает, что в том цеху, – неуверенно возразил я.

– Химик, вечер уже! – повысил он голос. – Надо подняться и оглядеть окрестности, прежде чем на ночлег устраиваться, а ты тормозишь.

Потому что мы на незнакомой территории. А к башне этой воздушная паутина прицепилась, да еще и странная какая-то…

Паутина снаружи, а мы внутри пойдем. Не боись, нормально там поднимемся. Идем, короче.

Я беспокойно озирался. Вокруг все неподвижно, тишина, лишь жертва огромной слезы мрака, повисшей в хитросплетениях паутины, однообразно двигает ногами, хрустят протянувшиеся от них нити. Интересно, что видят глаза этого несчастного? Если вообще видят что-нибудь…

Мы подошли к башне. Никита опустился на одно колено сбоку от двери, вдохнул и резко повернулся, выставив в проем ствол. Я пригнулся с другой стороны, вытянув руку с пистолетом.

– Никого, – тихо сказал он.

Взгляду открылся полутемный предбанник. Слева – дверь с покосившейся латунной табличкой «КОМНАТА БРИГАДИРОВ», впереди лестница, справа проем. За ним виднелось помещение, где стояли станки. Один из них работал.

– Это мастерская там, – сказал Никита. – Слышишь, гудит?

Входить не хотелось, но все же мы прокрались к дверям мастерской. Станки стояли двумя рядами, все неподвижны, кроме одного, в котором крутилось, повизгивая, длинное сверло. Оно будто наматывало на себя воздух, закручивая в мастерской большой ленивый смерч. Сунувшись внутрь, я ощутил постоянный ровный сквозняк, некоторое время прислушивался к внутренним ощущениям, затем попятился вместе с Никитой. Черт его знает, что означают этот сквозняк и этот станок, который, кажется, даже ни к чему не подключен. Может, ничего опасного, а может, и наоборот.

Медленно водя стволом автомата из стороны в сторону, напарник добрался до лестничной клетки, подался вперед, заглядывая.

– Нормально, Андрюха. Идем.

Я нагнал его, мы стали подниматься по ступеням. Миновали второй этаж с раздевалками – и посреди третьего лестничного пролета Никита ахнул.

Он вскинул автомат и начал стрелять, присев на корточки, да так резко, что не удержался и упал на спину. Очередь, прочертив полосу по потолку над верхней лестничной площадкой, смолкла. Я к тому времени уже лежал на боку под перилами, вытянув кверху руку с пистолетом. Но не стрелял – пялился во все глаза на черную мягкую сферу под потолком и на торчащего из нее человека, который тянул к нам руки, извивался, разевая рот, вращал безумными глазами, полными боли и ужаса, беззвучно стонал, умоляя спасти…

Никита наконец сообразил, что рожок опустел, судорожным движением выщелкнул его, что-то мыча, сунул руку под куртку, рванул, с мясом вырвав какой-то ремешок, наконец достал другой магазин.

– Тихо, тихо! – Я поднялся на колени, продолжая целиться вверх. – Эй, напарник, расслабься и получай удовольствие. Не стреляй, говорю! – Подавшись к нему, я дал ему подзатыльник. Голова мотнулась, подбородок Никиты ткнулся в грудь, он сглотнул и наконец более-менее пришел в себя. Со свистом выдохнув воздух, уселся по-турецки, не опуская автомата, уставился на жуткую картину.

Голову, руки и торс мужчины облепила мутно-прозрачная пленка, похожая на крепко сросшиеся нити воздушной паутины. Изумрудная, поблескивающая, цветом она напоминала брюшко навозной мухи. Человек до сих пор дышал, казалось, что он видит нас, что именно из-за нашего появления он стал дергаться, тянуть руки и разевать рот в немом крике. Жертва черного шара содрогалась так, будто испытывала немилосердную боль и ужас, но при этом не издавала ни единого звука.

– Тот же самый! – прошептал Никита. – Тот, ноги которого мы снаружи видели… Его слезы по пространству размазали.

Поднявшись, я сделал осторожный шаг, потом еще один. Мужчина задергался сильнее. Отсюда виднелся проем коридора, соединяющего башенку с цехом, – до него осталось с десяток ступеней, не больше, но чтобы попасть туда, надо пройти под черной сферой на потолке и торчащим из нее получеловеком. Я прикинул расстояние… до меня он не дотянется, а вот по макушке напарника может мазнуть пальцами.

– Пригнешься? – спросил я, делая еще один шаг.

– Я-то пригнусь… Но надо ж ему помочь как-то.

– Как?

Мы почти достигли верхней площадки и уже видели весь коридор, который заканчивался полутемным проемом в стене цеха. Мужчина извивался, бился в припадке. Еще шаг – и он изогнулся, мучительно скривив рот, затянутый изумрудной пленкой. Язык бился о тонкую преграду, безуспешно пытаясь прорвать ее.

И Никита не выдержал, решил прекратить мучения бедняги. Я не успел ничего сделать – вскинув автомат, он дал короткую очередь.

Пробив пленку и лицо под ней, очередь поднялась выше, раздробив челюсть, пули впились в шею. Мужчина замер, руки повисли. Никита перестал стрелять. От мертвеца к бетону протянулся длинный красный сгусток – вроде и кровь, но густая, как машинное масло. Нижний конец коснулся пола.

– Не надо было… – начал я, и тут черная сфера раздалась вширь, будто вздохнула, втянув в себя человеческий торс. Он исчез из виду, а шар лопнул, разбрызгав темные капли. Пахнуло озоном. Раздался громкий хлюп, словно полный воды целлофановый пакет с высоты упал на асфальт. От того места, где раньше висела сфера, вниз устремился клокочущий поток темноты.

Густой пенящийся мрак пролился сквозь башню. Сопровождаемый волной озона, я рванулся вниз одновременно с Пригоршней, а вокруг все плыло и качалось. Мрак разъедал материю, как серная кислота органику. Ступени прогибались, перила изогнулись змеями, потолок просел. Ручьи извергнувшейся из сферы темноты клокотали вокруг нас.

Я прыгнул к двери. Вылетев наружу, споткнулся и покатился по асфальту. Кирпичная башня оплывала, будто кубик сливочного масла на сковородке. Висячий коридор сломался, половина его торчала из стены цеха, вторая упала на башню и смешалась, срослась с нею. Кирпичи меняли форму, кладка текла. Окна изгибались, словно рты призраков в немом крике.

– Никита! – Я вскочил, увидев, что входная дверь превратилась в извилистую щель. Бросился к ней, не зная, как помочь напарнику, но тут он вырвался из прорехи, врезался в меня и опрокинул на асфальт.

Мы отползли подальше и сели, ошарашенно глядя на башню. Она кренилась, по стенам сползали комья и растекались блином у основания. Верхушка изгибалась под собственным весом, окна стягивались, как быстро заживающие раны, внутри что-то булькало, мягко перекатывалось, вспухало и лопалось.

Прилипшая к постройке воздушная паутина ходила волнами, колыхалась, как марля на ветру. Никита пихнул меня локтем в бок и показал в ее центр – нижняя часть человеческого тела, свисавшая из черной сферы, исчезла.

Вскоре все закончилось. Мрак впитался в башню и пропал, строение застыло. Теперь оно напоминало рисунок Сальвадора Дали – что-то изогнутое, в потеках, сюрреалистическое. От окон остались извилистые щели, крыша как шмат теста. Асфальт вокруг застыл волнами.

Солнце давно село, приближалась ночь. Оперевшись о плечо Никиты, я встал. Напарник тоже поднялся, и тут только я заметил его автомат, вернее, железный приклад, торчащий из-под сплющенного основания постройки.

– Никита, – сказал я. – Ты ствол бросил.

Он что-то проворчал и опасливо засеменил к башне, протягивая руку.

– Не надо, – сказал я вслед.

– У сталкера было десять любовниц за Периметром, но любил он только свой АКМ, – пробормотал напарник.

– Прекращай, говорю.

– Да ладно, – откликнулся Пригоршня, наклоняясь. Ухватившись за «пятку» на конце приклада, потянул сначала легко, потом сильнее… Исковерканная постройка будто сглотнула, сверху вниз по поверхности прокатилось вздутие, похожее на кадык.

– Отпусти его! – завопил я, но было поздно.

Никита дернул и отскочил с оружием в руках. Раздалось громкое ФУХХ! В сгущающихся сумерках я разглядел, как края рыхлого блина, которым стало основание башни, приподнялись, выпустив поток насыщенного озоном воздуха, и с мягким хлопком упали на асфальт. От того места, где раньше был автомат, к нам покатилась волна искажения: асфальт плавился и лопался, с шипением выпуская потоки газа.

– Идиот! – завопил я, бросаясь прочь, и чуть не ударился грудью о нижние ступени пожарной лестницы, протянувшейся к крыше цеха. Обернулся – Никита бежал следом – и полез.

До крыши было далеко, подниматься пришлось долго. Волна, достигнув стены, помедлила, будто в раздумье, и поползла вверх. Огромные бетонные плиты лучше противостояли аномальной энергии, а вот лестница под нами стала вытягиваться двумя колбасками.

Быстро темнело. Дыхание с хрипом вырывалось из груди, в коленях неприятно щелкало, ныли запястья. Порыв ветра чуть не сбросил меня, я навалился на низкий парапет, перелез. Развернулся – Никита был парой метров ниже, полз, обратив вверх искаженное от усилий лицо, спасенный автомат качался за спиной, и лестница под напарником уже почти исчезла, он взбирался словно по двум валикам теста.

Пригоршня схватился за бетонный край, я вцепился в его воротник. Лестница вытянулась парой толстых нитей, качнулась – и полетела вниз, чтобы через несколько секунд с мягким хлопком упасть на асфальт в виде бесформенной кучи.

Ноги напарника закачались в воздухе. В полутьме я едва различал бетонную стену цеха, асфальт метрах в тридцати и выпученные глаза Никиты.

Я помог ему переваливаться через край, и мы растянулись возле парапета.

– Идиот! – повторил я. – Чуть не угробил обоих. Говорил же – брось его!

– Да как же – «брось»?! – зашипел он в ответ. – Сколько у тебя патронов осталось к «пять-семь» твоему?

– Двадцать!

– А у меня к «зигану» – тридцать! Как мы без «калаша»? К нему хоть два рожка еще есть!

Не спасут нас эти два рожка, – проворчал я, поднимаясь.

Никита встал на парапет и осмотрелся. Я сделал то же самое, но порыв ветра заставил нас спрыгнуть обратно.

Толком уже ничего было не разглядеть. В центре бетонного прямоугольника крыши стояла надстройка с приоткрытой дверью – и больше ничего здесь не было. Заглянув в будку, я направился к другому краю крыши; Никита обошел ее по периметру и вскоре оказался рядом. Ветер налетал порывами, было свежо и влажно – кажется, вот-вот пойдет дождь. В темноте едва виднелись заводские корпуса, из-за ближайшего лился ровный тусклый свет.

– Что это там светится? – спросил Никита.

– Не знаю, – сказал я. – И знать не хочу.

– Главное, ты на это посмотри!

Он показал направление, и я увидел огонь прожектора далеко слева. Должно быть, он горел на другой стороне утопающего во мраке городка. Узкий конус света то обращался к небу, то скользил по земле и домам вокруг.

– Да кто ж здесь засел, в этом городишке? – изумился Пригоршня. – Откуда электричество у них?

Мы услышали сухой хрустящий рокот.

– «Вертушка», – сказал напарник. – Химик, слышишь? Вертолет! Прячемся!

Мы бросились к надстройке, Никита рванул дверь. Железные петли застонали, с них посыпалась ржавчина.

Присев под стеной будки, мы выглянули в дверной проем. Рокот стал громче, над крышей возник ослепительно белый луч, скользнул по краю и протянулся куда-то вниз, к земле. Вертолет летел быстро, луч двигался, выхватывая из мрака фрагменты крыш и стен. Необычный хрустящий рокот начал стихать, и вскоре луч погас, хотя перед глазами еще долго плавала огненная полоска.

– Улетел, – сказал Никита. – Какой-то звук подозрительный. Очень уж тихий для «вертушки». Так, ладно. – Он уселся на рваное тряпье под стеной, вытянул ноги и положил автомат на колени. – Во-первых, пожрать надо. Во-вторых, обмозговать ситуацию.

Пока напарник доставал спецпаек, я вытащил из кармана жилета фонарик, включил и положил на пол.

– Нечего тут обмозговывать, – сказал я, срывая крышку с консервы. – Мы ничего не понимаем, вот и все. Мало информации.

– Нет, ну почему, – заспорил он. – Во-первых, воздушная паутина. Она тут какая-то не такая, плюс слезы на ней…

– Та здоровая слеза превратилась в телепорт, – сказал я. – Но такой… узкоместного толка, что ли.

Да, правильно. Одна половина мужика была в одной точке пространства, другая – в другой, неподалеку. И при этом его не разорвало на части, а как бы… как бы растянуло.

И еще новая аномалия, воронка. И еще мы знаем: в городе этом, из которого сигнал SOS идет, есть военные.

– Не обязательно. «Вертушка» может какому-нибудь клану принадлежать.

– Да чё-то сомнительно.

– Скажем так: в городе есть кто-то, кому под силу поддерживать вертолет в рабочем состоянии и доставать к нему топливо. И вряд ли сигнал посылали они. Думаю, кто-то еще здесь прячется. Если только сигнал о помощи – не ловушка. Да, и кстати, мне показалось, что действие этого мрака, который всё подряд растворяет, похоже на действие зыби. Может, он и есть зыбь, только модифицированная, изменившаяся после катастрофы?

– Может, и так. И еще, Химик. Здесь есть шатуны.

Я кивнул. Это мне не нравилось больше всего: двойников, судя по всему, создает Ноосфера, хотя зачем – неясно. То ли таким способом она исследует людей, то ли у нее какая-то иная цель. Раньше шатуны возникали во время выбросов из ЧАЭС. Оставаться во время выброса на поверхности нельзя, аномальная энергия сожжет мозги – ты либо умрешь, либо обезумеешь. Но иногда человек не успевает или вообще не имеет возможности спрятаться, таких Ноосфера и копирует, хотя не всех. Оригинал, как правило, погибает, его копия – или дубль, или двойник, или шатун – возникает в произвольном месте Зоны. Хотя мы слышали как минимум про одного оригинала, который не погиб: сталкера по кличке Болотник. Вернее, мы были знакомы с Болотником-копией, который утверждал, что убил своего оригинала, зарезал его, не разобравшись, кто это такой.

Так или иначе, шатуны возникают после выбросов. И с каждым днем их становится все больше, будто сила Ноосферы растет. Двойники не нападают, если не напасть на них, только защищаются, но все равно – мне они кажутся самыми опасными созданиями Зоны, есть в них что-то очень чуждое, нечеловеческое, по сравнению с ними двухголовые химеры или полтергейсты кажутся домашними канарейками и котятами. Ну, в крайнем случае – тараканами и крысами, но все равно привычными, родными даже.

– Никита, – сказал я, – мы про шатунов практически ничего не знаем. Только то, что их, по словам Картографа, Ноосфера создает, а зачем – неясно. Точно так же мы не знаем и то, есть ли шатуны в городе или нет.

– Но мы же видели!

– Одного только. Может, он случайно сюда забрел. И его выдры растерзали наверняка. Короче: завтра надо со всем разбираться.

И еще монолитовцы! Почему они вдруг отстали от нас, почему в город не захотели соваться?

– Надоело гоняться за нами? – предположил я, зевая.

– Фигня. Что-то их остановило, не просто так они тормознули, какой-то в этом смысл есть. А то что выходит? Вначале была погоня, а потом монолитовцы исчезли, и всё, и забудем про них? Не-е… – Он завел глаза к низкому потолку, вспоминая, и щелкнул пальцами. – Во! Если в начале пьесы на стене висит ружье, то к концу пьесы оно должно выстрелить.

– Ружья сами не стреляют.

Напарник покрутил головой, морща лоб, но так и не нашелся, что ответить. Мы помолчали, думая каждый о своем. Закончив есть, он вышел наружу и вскоре постучал в приоткрытую дверь.

– Кто там? – спросил я.

– Сова, открывай, медведь пришел.

– Перестань паясничать, – ответил я, – мы не одни, на нас смотрит всевышний.

– Выйди, глянь, что это там мерцает. Покинув будку, я встал рядом с ним у парапета.

– Где, не вижу?

– Да вон, на крыше бункеровочного цеха.

– И что это за цех такой?

– Эх ты, а еще институты кончал…

– Правильно, – согласился я. – Потому-то и не знаю, как работает кирпичный завод и что за бункеровочный цех. Я их не для того кончал, чтоб на кирпичке потом вкалывать. Это ты у нас рабоче-крестьянский класс…

– И тем горжусь! – перебил он, сжал могучий кулак и напряг бицепс. – Видел это? Не то что интеллигентишки всякие занюханные, плюнешь в такого – он и упадет. А тут кровь с молоком, сила. Я – соль земли.

– Йодированная?

– Короче, слушай, умник: кирпичи делают из глины. Глину экскаватор загребает из глиняного карьера, дальше конвейер ее доставляет в первый цех, где стоят такие вальцы, цилиндры то есть. Они вращаются, комья глины с конвейера на них сверху сыплются, вальцы их дробят. Мелкая глина летит вниз, на другой конвейер, и по нему попадает в первую печку, где ее сушат. Из этой печки она идет в бункеровочный цех, там эти самые бункеры, здоровенные отстойники. А оттуда ее распределяют на прессы.

– Какие еще прессы?

– Такие еще прессы, которые из этой глины штампуют кирпичи. Сырые кирпичи. Их складывают на платформы, закатывают во вторую печь и там обжигают. Получается нормальный кирпич, желтый или красный. А еще есть силикатные, но это уже другое дело, то есть другая технология.

– Ладно, понял. Значит, бункеровочный цех вон там? – Я показал на огромный бетонный куб с большими окнами, стоящий на другой стороне двора.

– Точно.

Теперь и я заметил мерцающее кольцо примерно на середине крыши.

– Не знаю, что это. Ладно, все равно сейчас оно нам ничем не угрожает, далеко слишком.

Мы вернулись в будку, Пригоршня включил фонарик и подошел ко второй двери. Выяснилось, что она ведет на лестницу, но спуститься там невозможно: верхний пролет завален шлакоблоками, а дальше лестницы просто нет. На далеком полу цеха среди обветшалого оборудования громоздилась гора обломков – по какой-то причине бетонные пролеты обрушились.

Выйдя наружу, мы переглянулись. Никита вновь осмотрел периметр крыши, я же влез на будку, встал во весь рост, широко расставив ноги – ветер усилился, – и медленно повернулся кругом. Тишина, ночь, мерцают блеклые огни, светит прожектор на другом конце городка. Зона раскинулась вокруг чернильным озером, огромным и опасным.

Когда Никита вернулся, я спрыгнул и опять залез в будку.

– Химик! – позвал он, но я не ответил. Собрал часть тряпья, сделал лежанку, улегся и закрыл глаза.

– Андрюха! – Он сунулся внутрь.

– Ну?

– Пути вниз нет!

– Да ты что? То-то я гляжу: пути-то вниз нет…

– Смеешься?! – окрысился он. – Тебе все издеваться! Мы спуститься не можем, понимаешь?! Застряли! Вообще никак – нигде ни лестницы, ни черта!

– Да понял я, понял, – сказал я. – Плакали наши задницы.

– Не, ну не помирать же тут с голоду! – Он полез внутрь, зацепился курткой за ржавую петлю, выругался сквозь зубы.

– Спать надо, – сказал я. – Утро вечера, может, не мудренее, но хотя бы светлее.