Текст книги "Разбитые скрижали"
Автор книги: Андрей Николаев
Жанр: Рассказы, Малая форма
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)
15
Однажды я сказал Олексенко:
– Сан Саныч, ты не обидишься, что я в твою честь кота назвал?
– Нет, конечно, – радостно отозвался он. – А как?
– Кошмар Кошмарычем.
Кстати, я теперь твердо убежден, что имя определяет бытие. Тот кот вечно ссал по углам и в конце концов сбежал, побыв в нашей семье реальным кошмаром. Мне подарили черепашонка, его надо было как-то называть и, по примеру черепашек-нинзя, мы решили назвать ее именем художника. Каким? Не в моей семье над этим долго думать – Борис (в честь Вальеджо, разумеется). Но черепах этого не уразумел и почувствовал себя президентом – гордо смотрит на всех со своего плотика в банке, лишний раз не пошевелится.
А недавно я назвал новую кошечку Засерией Мурзовной (уменьшительно – Заська). И получил соответствующий результат – по две кучи ежедневно в самых неожиданных углах.
16
Церемония вручения «Странников» за 96 год. Уже чуть выпив пивка, сижу, волнуюсь. Рядом жена; все в праздничном, предвкушают. Мне почему-то всегда чуть не по себе в таких торжественных ситуациях и я иду курить, пока действо еще не началось.
Стою у входа в зал, затягиваюсь. У закрытых дверей толпятся молоденькие девчонки во что-то воздушно-пышное одетые – модели, которые должны проходить под музыку через зал на сцену, а потом вручать премии, часть ритуала странника. С ними – мадам. Она меня что-то спросила, я автоматически ответил, думая о своем. Закурил еще одну сигарету. Что-то там затягивалось, девчонки (ученицы еще, все внове) заметно нервничали. Я там вроде уже для них как портьерой стал, опять же с мадам их почти по-свойски говорил. Одна из них вдруг и обращается ко мне: «У меня сиська не вывалится?». То есть не упадет ли случайно с нее лямка или как там это называется. Вопрос, конечно, риторический – волнуется девчонка. На что я ответил, что если и вывалится, мужчины в зале расстраиваться не будут. Но это так, к антуражу ситуации.
Заиграла наконец музыка, красотки пошли в зал по одной. Я закурил следующую сигарету, ожидая когда мне можно будет пройти к своему месту в третьем ряду к супруге, готовясь узнать результаты премии, переживая за друзей. Вроде все – девчонки прошли. Я нервно загасил бычок и распахнул дверь. Меня встретил шквал аплодисментов. Ожидали очередную милашку – а тут я во всей своей красе.
Алан Кубатиев потом сказал, что из всех моделей я был лучшим.
17
Александр Пирс впервые появился на Интерпрессконе в 94 году и был поручен опеке Олексенко – они оба сидели за компьютером, делали бэджи и прочие бумаги, в том числе дипломы для «Бронзовой улитки».
Я сидел с Вячеславом Рыбаковым в номере Бориса Натановича, шла неспешная беседа. Вдруг вваливаются едва живые Пирс с Олексенко и протягивают мэтру пробу диплома. Стругацкий посмотрел, одобрил и выпроводил их. Мне стало неудобно за товарищей, я что-то пробубнил, что, мол, их понять можно – столько встреч, праздник начался…
– А я даже знаю сколько они выпили! – вдруг с довольным видом заявил Стругацкий. – Я у Сидоровича угощался кофе, когда они у него бутылку водки из холодильника утащили.
О, какой наивный Борис Натанович, полагающий, что это и все, что они в тот день употребили. Я не стал его разубеждать.
Наутро встретив Пирса, бледного и страдающего, я спросил:
– Саша, может тебе пивка принести?
– Гильотину, – ответил он.
18
Уставший Александр Юрьевич Пирс на Интерпрессконе-96 обижался на Николая Чадовича, что тот не хочет подарить ему книгу. А у Коли не было с собой. Нет и все. Тогда он увидел на подоконнике случайно лежавший кусок доски, толщиной сантиметра три и размерами напоминающими книгу и подарил: «На, другой, мол, нет».
Пирс очень гордится этим подарком, только вот прочитать никак не сподобится.
19
Однажды я уже писал, как на Интерпрессконе-94 Стругацкий пожаловался мне, что некоторые писатели так напиваются, что не помнят, что творили накануне: например, Рыбаков извинялся перед ним с утра за то, что, мол, спустил мэтра с лестницы. Оказалось, что над Вячеславом Михайловичем кто-то подшутил, рассказав такое… Слава не помнит кто, но извиняться к Стругацкому поспешил. Считается большим секретом имена тех шутников, хотя все знают, что это были Измайлов с Геворкяном.
Почти подобная же история произошла через несколько лет на Интерпресскон-97. Тогда в оргкомитете работали Алексей Захаров и непьющий сердитый Вася Владимирский, его близкий друг. Леша, впервые оказавшийся в бурной атмосфере Сидоркона, не рассчитал сил и притомился, упав на пол прямо в холле. Вася отвел его в номер и спустился обратно к бару очень злой. Ну, я и пошутил – мол расскажи ему с утра такое, чтоб на всю жизнь запомнил. Он же все равно сейчас в беспамятстве, поверит чему угодно.
Вася утром и рассказал другу. Такое…
Я Лешу с вещами случайно перехватил уже на выходе, едва заставил вернуться, заявив, что на его работу рассчитывают, заменить уже некем. Он действительно ни капли не выпил за все четыре дня и, полагаю, из-за этого больше на Интерпрессе не появляется, стыдится. Хотя чего, собственно? Но речь не об этом.
В своих кошмарных рассказах Вася поведал другу, что тот якобы домогался до Марины Дьяченко. К моему ужасу Алексей пошел извиняться. Меня поразил ответ обаятельной и непьющей Марины: «Я ничего не помню, значит, ничего и не было».
Алексей, наверняка, до сих пор убежден в обратном.
20
Андрей Евгеньевич Чертков на Интерпрессконе-97 в первый день сильно отдохнул и в итоге на следующий день проспал голосование. Вечером приходит в бар и громогласно заявляет:
– Все, водки больше ни глотка, работать надо. Да и Ютанов запретил. Я ему поклялся: водки – ни капли. – Подумал и с пафосом барона Пампы добавил: – Но пиво – не водка. Его я не пить не обещал, да и не напьюсь я с пива.
Результат, впрочем, оказался тем же, что и накануне. На следующий день в баре Андрей Евгеньевич заявляет:
– Пива – ни капли, дайте мне джин-тоник.
На четвертый день Николай Ютанов представил Черткову всеобъемлющий список напитков, которых тому пить на Интерпрессконе не рекомендуется (говорят в нем были даже такие экзотические вещи как кумыс, чача, саке и дорогой коньяк «Курвуазье»).
21
Известный фэн Влад Борисов из Абакана несколько лет назад только и повторял, будто он такой крутой компьютерщик, что нерабочие компьютеры в его присутствии начинают функционировать.
После завершения Интерпресскона-95 Влад приехал ко мне в гости. Он переписал необходимые себе файлы, стал перенастраивать по своему виндовс и мой, до того прекрасно, без единого сбоя, функционировавший монитор сгорел наглухо.
22
О Льве Вершинине, «покорителе сердец и грозе зеркал и унитазов», каждый, по-моему, может порассказать много интересного.
На Страннике-97 Лев Рэмович получил сразу две премии – жанровую и главную за повесть, что отметил, как на фуршете, так и на банкете. Признаюсь, я тоже не остался в стороне.
Банкет справляли в гостинице «Русь», там комната в холле была курилкой и раздевалкой одновременно; вешалкой служила красивая декоративные доска, на которой торчали длинные и широкие пластмассовые крючки. Мы с женой собирались уходить, Лева там курил. Я ухватился за крючок, на мгновение потеряв точку опоры, а крючок возьми и сломайся. И вот я стою с обломком в руке и не знаю, что делать, как Ютанову теперь в глаза смотреть. А Лева меня тут же успокоил: «Я дважды лауреат, мне все можно!» и с размаху врезал ногой по вешалке, сорвав доску со стены.
23
В далеком восемьдесят восьмом году, когда я только познакомился с ребятами из клуба «МИФ-XX», видики были в диковинку и дорогой редкостью. Вот как-то на ночь глядя звонят мне два неразлучных Бориса (Гуревич и Крылов) и просятся на ночь поглядеть видак. У меня дома никого, но мне на работу к семи утра. Я говорю – фильмов полно, приезжайте, но буду спать.
Приехали. Гуревич первым делом спрашивает:
– Порнуха есть?
– Да есть, есть… Вы кино хорошее посмотрите, раз видика еще не видели никогда.
У меня тогда «Команда», «Терминатор», «Индиана Джонс» (свеженькие в то время) были. Научил их пользоваться аппаратурой, показал где что на кассетах и заснул.
Просыпаюсь, а Крылова нет. Ну мы с Гуревичем поехали, я на работу, он
– тоже.
Вечером звоню Крылову и спрашиваю, чего он ушел ночью, транспорт-то не ходил. Ну, он и объясняет, что все ж включили порнуху и через полчаса просмотра Гуревич повернулся и пристально посмотрел на Крылова. «Кажется, я уже даже тебя хочу», – сказал он. Крылов и сбежал от греха подальше.
– На кого же ты меня спящего бросил? – задним числом испугался я.
24
Юрий Гершович Флейшман, по существу, привел меня в фэндом. Он всегда отличался крайней щепетильностью. К тому же он был в крайне натянутых отношениях с товарищами по клубу «МИФ-XX» Борисами Крыловым и Гуревичем.
И как-то раз в восемьдесят девятом году я трепался с Юрой по телефону и привел какую-то цитату из Стругацких, по-моему, из «Пикника на обочине». Юра ответил, что я цитирую неправильно. Я возмутился и говорю, что тексты любимых писателей… Ну, и тому подобное.
Он же любит книги Стругацких не менее меня и стоит на своем. Я рассердился и говорю, что отвечаю за свои слова делами и если я не прав, то готов вечером (а вечером был семинар) отдать четвертной (приличные по тем временам деньги). Он (не скажу, что с готовностью, но все же) согласился подкрепить свое утверждение тем же.
Положив трубки мы кинулись к полкам. Прав оказался я.
Я не хотел брать у него четвертной. Но знал, что Юра не примет отказа и настоит на выплате проигрыша. И решил предложить послать их «Оверсановцам» (восемьдесят девятый год!) в Севастополь от нас двоих на размножение их информационных листков. И даже соответствующее письмо, в котором должны были быть две подписи, на машинке, помнится, отпечатал.
Мы с Крыловым, Сидором и Гуревичем сидели за столом в кафе дома писателей, когда Флейшман подошел с этим четвертным. Я сделал свое предложение, но он отказался. Возможно присутствие двух Бобов повлияло. Он оставил деньги и гордо отошел.
– Ну, и что теперь делать? – задал я риторический вопрос в пустоту.
– Ты не знаешь что делать с четвертным? – искренне удивился Крылов.
– Мы тебе поможем!
Короче, Гуревич отправился в бар и купил шесть бутылок сухого вина. Мы трезвые (как и положено) прошли на заседание, а после гурьбой вернулись в бар.
За одним из столов собрались непьющие и Флейшман там о чем-то спорил с Логиновым. А за нашим столом то Гуревич, то Крылов, поднимая бокал восклицали на все кафе:
– За спонсора нашего, Юрия Флейшмана!
25
Я по природе интернационалист и мне глубоко до лампочки, кто передо мной – русский, еврей или папуас, лишь бы человек был хороший. Но вот Юре Флейшману этот вопрос далеко не безразличен. И однажды, когда я (уважая и в сердцах) обозвал его дураком, он заявил, что я так говорю, потому что он – еврей. На что я ответил, что совсем не по этой причине, а потому что он – дурак!
Пусть Юрий Гершович не обижается, если вдруг прочитает эти строки, я искренне считаю его одним из лучших людей, встреченных мною в жизни. Но однажды он меня чуть не убил.
Дело было так – я забежал в «Лань» по поводу своей книги, засиделся, рабочий день кончился, и мы просто трепались. Олексенко купил всем по бутылке пива, шел легкий разговор. Пришел и Флейшман. И вдруг рассказывает анекдот (который, я слышал раньше). Я и слушал-то в пол-уха, смотрел за манипуляциями Сан Саныча на клавиатуре, прихлебывая лениво пивко. И вдруг доносится Юркин голос:
– «Правда ли, что евреи продали Россию?» «Правда». «А где я могу получить свою долю?»
Я настолько отчетливо представил Юру в соответствующей инстанции, что смех пошел из груди навстречу пиву, я захлебнулся и на какое-то мгновение свет померк перед глазами и я не знал – откашляюсь ли.
26
Когда Юрий Флейшман прочитал мою ученическую повесть «Коридор судьбы», он «по дружбе» рекомендовал мне никогда больше не писать.
Прочитав «Наследника Алвисида» он заявил, что я наваял полное дерьмо, а после замечательного «Коридора…» он ждал от меня так многого…
Когда я ему принес «Замок Пятнистой Розы» он два часа мне доказывал, что большего барахла не читал в жизни. И это я написал после «Наследника…», который, по его словам «был, как откровение, как удар пыльным мешком из-за угла…»
Вот тогда я и понял, что узнаю настоящее Юрино мнение о своем произведении только тогда, когда напишу следующее.
Кстати, он отнюдь не одинок в своем отношении к чужим рукописям. Не только к моим, естественно.
27
Елена Хаецкая (на мой взгляд, одна из лучших ныне действующих фантастов) при первой встрече мне жутко не понравилась.
А потом я встретил ее случайно в одном из издательств, нам вместе было идти к метро. Я хотел пива, но покупать при ней только себе казалось неудобным, а было невтерпеж после трудного разговора с редактором. Ну, я для вежливости предложил и ей купить. Она не отказалась. Выпили еще по одной, оказалось, что нам ехать до одной станции метро, где ее ждет соавтор, я взял еще пива и такси. Доехали, выпили с соавтором тоже. До тех пор, пока пиво не полилось из ушей. И ее очень поразило, что я угощал, а не пытался раскрутить ее на угощение, и вот она стала на каждом углу кричать, что Николаев-де – джентльмен.
Так вот, как-то я встретил в «Азбуке» Бережного, (который был ее литагентом) и разговорился – о том, о сем. Бережной похвастался: только что купил за полтинник новенького Пелевина (зеленый двухтомник в рамке) последний экземпляр, больше нет. Ну, к тому времени к прозе Пелевина я уже относился равнодушно.
Но вот появилась Лена, Бережной хвастается и перед ней, а она так капризно, по-детски (почему у женщин это всегда получается естественно?), заявляет:
– Хочу!
– Последний экземпляр, – чуть ли не с гордостью поясняет Серега, а я возьми и сдуру пошути:
– Дарю, если тебе так уж хочется.
Она же прекрасно видела, что книги не мои. Тем не менее Лена быстро говорит «спасибо» и запихивает двухтомник в сумочку. У Бережного вытягивается от неожиданности лицо. Я тоже врубаюсь, что попал в дурацкую ситуацию. И не нахожу ничего лучшего (ибо прекрасно понимаю, что книги Бережному уже не вернуть) как протянуть Сереге полтинник.
– На, ты себе еще купишь, а это будет мой подарок Лене, хотя я и не хотел тебя так подставлять.
Серега тут же возмущается и отвергает деньги, заявляя, что тогда уж это
– подарок от него. Причем Лена с восторгом наблюдает за происходящим. Поторговавшись минут пять мы все-таки сошлись на том, что Серега взял половину и это подарок от нас обоих.
Так что теперь я лишь полуджентльмен.
28
Странник-96, отделившийся от Интерпресскона, проводили в шикарной гостинице «Русь», непривычной для наших тусовок. И вот ночью в номера звонит милый женский голос и осведомляется: «Не желает ли мужчина отдохнуть». Заснувший Миша Успенский бесхитростно ответил, что «он уже отдыхает» и, лишь повесив трубку, сообразил о чем шла речь.
А вот Дима Байкалов не растерялся:
– У меня в номере сейчас Синицин и еще десяток хороших людей, и два ящика водки. Через четыре часа мы справимся с алкоголем и тогда возжелаем отдохнуть!
Странно, но на его предложение не откликнулись.
29
По некоторым причинам я очень не любил съемочную группу популярной некогда программы «Пятое колесо» (о чем писал в «Оберхаме»). Но на Интерпрессе-91 Сидор велел мне идти и сниматься, отдуваясь за него. Начальству, как говорится, виднее – надо идти. Но я зову Серегу Бережного и Андрея Измайлова, в надежде, что они заболтают ведущую и мне ничего не придется говорить.
Нас усаживают за столик, покупают по чашечке кофе и два часа мучают, причем Измайлов действительно взял весь огонь на себя, а я просидел, считай для мебели, сказав лишь несколько скупых фраз, без которых было не обойтись.
А потом показывают передачу по телевизору. Вечер, одиннадцатый час, вся семья у ящика, даже дети не спят. Доходит черед до нашей сцены, я сижу в центре, говорит Измайлов. Вдруг я беру в руки чашечку (не за ручку, а как стопку), подношу к носу, принюхиваюсь, отвожу руку, набираю полную грудь воздуха, опрокидываю в себя содержимое, занюхиваю пальцем левой руки, ставлю чашку и потупляю взгляд.
Законченность сцены поражает.
– Не чай он там пил! – заявила жена.
Причем, я абсолютно не помню этого фрагмента во время съемок. Самое смешное, что журналист передачи Луиза Тележко не заметила этого нюанса, пока я не сказал уже после эфира.
30
Когда мой старший сын Глеб учился во втором классе почерк у него был отвратительный (впрочем, сейчас не намного лучше). В ходу тогда были 286 компьютеры, «тройка» считалась недостижимой мечтой, а я работал так и вообще на двухфлоповом советском агрегате.
Как-то раз, перед тем как отправится на очередное заседание семинара Стругацкого, я стал свидетелем, как супруга распекает сына за нерадивость и плохо сделанную домашнюю работу. Мне стало жалко сына и я решил хоть шуткой скрасить его тоску:
– Подожди, – говорю, – скоро куплю себе новый компьютер, мы отсканируем твой почерк, будем быстро набирать на клавиатуре домашнюю работу, а потом в принтер вставлять тетрадку и получай готовое задание.
У Глеба, казалось, все лицо засветилось счастьем.
– Чего уши развесил? – окатила его ушатом ледяной воды мать, – иди уроки делай.
Вечером я рассказал эту историю Сидору, Бережному и Черткову. Самое смешное, что они всерьез принялись обсуждать как решить эту проблему. (Да, давно это было, аж в девяносто втором году).
Впрочем, история имеет продолжение. Я все-таки купил приличную машину и виндоусовским рукописным шрифтом распечатал какое-то детское стихотворение. Прихожу к сыну и спрашиваю:
– Глеб, посмотри, я твой почерк правильно скопировал?
– Да, папа, это мой почерк, – тут же отвечает сын.
– Окстись, – встревает жена, – когда это ты так писал?
– Папа, это мой, мой почерк! – почти в отчаяньи прокричал Глеб.
К сожалению, тетрадь в принтер запихнуть так и не удалось.
31
Последнее время заседания семинара Стругацкого проводятся в центре книги у Дмитрия Каралиса. Иногда там работает пивной бар, порой даже писателям наливают нахаляву.
Случайно, выходя после одного из заседаний семинара, я стал свидетелем замечательной сценки.
Сильно уставший Вячеслав Рыбаков останавливается и говорит:
– Не могу идти, все. Берем тачку.
– А деньги откуда? – вопрошает его не менее уставший Измайлов.
– У меня есть!
– Слушай, Слава, – мгновенно соображает Андрей Нариманович, – пошли до метро. Вдруг тебя пустят, тогда деньги пропьем!
– Пошли! – тут же соглашается Рыбаков.
32
На Интерпрессе-94 в одном из номеров сидят писатели четвертой волны, чинно пьют чай.
– Ребята, – говорит Михаил Успенский, – все, что мы пишем – это полное дерьмо, на котором когда-нибудь произрастет гений!
– Я уже произрос, – совершенно серьезно ответил Андрей Михайлович Столяров.
33
Я возвращался с Интерпресскона-98 в одной машине с Борисом Натановичем. Трепались о том, о сем, то есть ни о чем, потому что уже наговорились на коне. И я рассказал, что мой сын, проснувшись, еще не продрав глаза, включает компьютер и, пока он там грузится, успевает сходить в туалет и помыться.
– Знаете, Андрей, – ответил Стругацкий, – первый год, как я купил компьютер, я поступал точно так же.
34
На Интерпрессконе-97 Игорь Чубаха стоял пьяный в холле пансионата и бил о мраморный пол горшки с цветами, которые заботливо выращивает кто-то из персонала.
Приехав на Интерпресскон-98 на день раньше, оргкомитет расселился, разведал обстановку. Выхожу утром в день заезда ждать первых гостей. Подходит Валера Смолянинов:
– Ничего не замечаешь? – спрашивает.
– А что такое? – беспокоюсь я.
– Цветы-то ночью с подоконника предусмотрительно убрали!
35
На Страннике-98 знаменитые соавторы Юрий Брайдер и Николай Чадович (имеющие в жюри один голос на двоих) жили, соответственно, в одном номере гостиницы. После заседания жюри у Бориса Натановича Стругацкого Брайдер поехал в отель вместе с другими писателями, а Чадович отправился на вечеринку к Сидору.
– Ну, Чадович – гад, – вдруг в метро говорит Брайдер. – Наверняка же забыл ключ от номера у дежурной оставить! Ну, пусть только мне на глаза покажется, я ему устрою. Я теперь по его милости вынужден буду по коридорам болтаться!
Приехали в гостиницу, ключ на месте.
– Вот, сволочь, – негодует Брайдер, – и здесь обманул!..
36
Александр Больных после Интерпресскона-93 на следующий год приехал, но в пансионате не появился. На дверях висело объявление: «Кому нужен Больных, звоните Боровикову». Ниже повесили такое же объявление: «А кому он нужен?»
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.