Текст книги "Избранные работы по теории культуры"

В конечном счёте, вырождение действенной магии и подмена её рецептурно-обрядовыми практиками, ложными (уже без всяких кавычек) представлениями и совершенно иррациональными правилами и табуациями приводит к тому, что историческая динамика современных первобытных народов представляется не столько инерционным доразвитием культурных форм верхнего палеолитамезолита, сколько их деградацией. Эпоха действенной магии несомненно являла не только большее разнообразие, но и большую гибкость, вариативность и динамику.

Примечательно, чтодеградация происходила не только из-за присущего архаическим обществам изоляционизма, но и под воздействием стадиально более высоких мировоззренческих и религиозных систем. «Парадокс современной ситуации заключается в том, что мировые религии в известной мере способствовали консервации культа предков в Африке, прервав процесс его «естественного умирания». Нанеся свой основной удар по общеплеменным богам (напомним: духи предков превратились в их слуг!) христианство и ислам затронули семейно-родовые культы в гораздо меньшей степени. В итоге культ предков оказался среди тех немногих элементов автохтонных религий, которые в целом сохранили свои позиции…» [237, с. 115]. Аналогичная картина наблюдается и в отношении других современных архаичных народов.

Каузальность первого и второго типов пребывают в диффузном смешении. Вопрос этот более сложен, чем может показаться на первый взгляд. Дело не только в том, что в мифологическом сознании архаического и постархаического человека соседствуют и переплетаются элементы жизненно важного рационального опыта и представления, которые, с точки зрения зрелого рационалистического сознания, выглядят нелепыми и абсурдными суевериями. Тонкость в том, что эти самые нелепые представления всякий раз отражают разные интенционально-энергийные настройки коллективного (реже индивидуального) психического поля (не побоюсь этого слова!), определяющие степень их «неправильности». Иными словами, интенционально-энергийные воздействия архаического коллектива, способные оказывать реальное магическое воздействие на вещи и события в обход их понимаемой «природы», располагаются, по степени их «ложности», в некотором диапазоне. При этом степень их магической эффективности напрямую зависит от уровня потенциала суггестивности психики и способности к индукции и автоиндукции, т. е. от частичного подавления левополушарных когнитивных режимов и максимального восстановления прямой перцепции когерентных корреляций. Обычно это осуществляется в режиме ИСС. Иначе говоря, чем более каузальность первого типа редуцируется до своих «атавистических» оснований, т. е. погружается в правополушарную перцепцию когерентных зависимостей, тем эффективнее магическое воздействие.

Однако стремление к такого рода редукции наталкивается на непреодолимые барьеры, установленные психофизиологической эволюцией. Поэтому описание магических обрядов и практик у современных архаических и постархаических народов включает в себя, как правило, элементы анализа психических расстройств и патологий, возникающих в транссовых, индуцированных и т. п. состояниях.

Например, повсеместно распространенные в архаических обществах представления о том, что свойства пищи передаются съевшему её человеку, с рационалистической точки зрения выглядят совершенно беспочвенными[168]168
  В этом же ряду и описанные этнографами бесчисленные примеры установления архаическим (и не только) сознанием вторичных зависимостей на основании разнообразно понимаемой симпатии. «…Гучиол, который надевает на голову перья орла, преследует цель не только украсить себя: он помышляет о том, чтобы при помощи перьев приобщиться к зоркости, прозорливости, силе и мудрости птицы. Сопричастие, лежащее в основе коллективного представления – вот, что заставляет действовать таким образом» [137, с. 83]


[Закрыть]. Но в той реальности, в которой живёт архаический человек, степень «беспочвенности» может широко варьироваться в зависимости от суггестивного потенциала отдельного индивидуума или группы. Т. е. здесь не только в той или иной степени срабатывает или не срабатывает эффект, родственный эффекту плацебо, но и разворачивается шкала в той или иной мере действительных связей между человеком и его пищей. Эти связи, относящиеся к каузальности первого типа, актуализуют, т. е. силой психической интенциональности вытягивают из ИМ такие зависимости, которые в рациональном мире маловероятны до неразличимости и потому воспринимается рациональным сознанием как нечто невозможное. Потенциал таких «вытягиваний всякий раз зависит», повторю, от целого ряда привходящих обстоятельств и, прежде всего, от коллективной ментальной конституции данного сообщества. Чем больше мысль запутывается в разчных семантических кодах, извивах псевдологических построений дополнительных каузальных обусловленностей и т. п. «дискурсивности», тем слабее суггестия и интуиция когерентности. Каузальность первого типа, обретая свою, подспудно пропитанную практико-эмпирическим опытом квази-логику, вырождается и теряет действенную магическую силу.

Так, универсально распространенный комплекс магических традиций, отражающий представления о воздействии покойников на разные сферы жизни отражает, вероятно, некий сложный режим ПМ, связанный с количественными и качественными преобразованиями и конвертациями интенционально-энергийных потоков. Соответственно, погружение психики в суггестию самых глубинных и потому семантически абстрактных уровней способно дать эффективные магические результаты. Но дальнейшие вариации в разнообразных культурных контекстах, сопровождающиеся наращиванием семантических опосредований, неизменно выхолащивают действенность магического акта.

Например, аборигены Тасмании верят (как и все традиционные общества) в целительную силу покойников. У тасманийцев существует обычай лечиться, выпивая воду, в которую наскребли с костей покойника. Дело не в том, что этот обычай идёт вразрез с любого рода здравым смыслом, а в том, что отрыв от физической природы вещей здесь огромен. Магическая действенность такого лечения требует столь мощной суггестии и такой концентрации интеционально-энергийного поля, которые, возможно, когда-то имели место у глубоко архаических тасманийцев, но на стадии даже сравнительно небольшой эрозии архаической ментальности из эффективного магического средства превратилась в бесплодный и физически опасный предрассудок.

Вообще, каузальность первого типа носит сложный, диффузный характер. Ядром её выступает описанная выше способность к устанавливать вторичные внерациональные связей на основе прямого диалога с ИМ. Кроме того, к ней примешиваются и «когерентная интуиция», частично конвертированная в линейно-последоваетельную модальность, а также элементы каузальности второго, собственно рационального типа. Попутно замечу, что в ряде случаев рациональный опыт архаического человека включает в себя знание таких вполне действительных свойств вещей, которые не видятся и не признаются рационалистической новоевропейской наукой и на этом основании объявляются ложными и несуществующими. Но это другая тема.

Таким образом, в каузальности первого, внерационального типа можно выделить два подтипа. Благодаря (или в соответствие с) первой, наиболее архаичной, актуализуются действительные когерентные связи между вещами в обход их рационально осваиваемой природы Вторая же посредством индуктивно-суггестивных воздействий «срабатывает» как феномен всего лишь субъективного переживания. В этом случае диапазон эффективного магического воздействия ограничивается рамками осознанных перцепций сознания, а агенты новоустановленных когерентных (с приставкой «псевдо» или без) связей, независимо от их имманентных свойств, служат лишь семантическими кодами, запускающими механизм суггестии. Например, с помощью магии, соотносимой с первым подтипом каузальности, можно пытаться воздействовать на природные объекты или явления – вызывать/ прекращать дождь и т. п. С помощью второго – воздействовать только на осознаваемые человеком сферы его жизнедеятельности. Проще говоря, архаический человек способен внушить самому себе или своим соплеменникам, что, скажем, головной убор из птичьих перьев придаёт ему некоторые полезные свойства птицы. И эта «ложная» связь будет хотя бы отчасти работать благодаря суггестии. Сами же перья служат не боле чем семантическим кодом: их глубинная природа с соответствующим потенциалом скрытых когеренций в процесс установления связи не включается. Такова когеренция второго подтипа. Внушить же некую навязанную когеренцию внешним физическим объектам или явлениям в рамках второго подтипа невозможно – можно лишь индуцировать перцептивные аберрации в собственном сознании, что и происходит, как правило, в эпоху разложения традиционных культур или в современном, заигрывающем с магическим мировосприятием сознанием. Для установления действительных вторично-принудительных когеренций первого подтипа необходим более высокий интенционально-энергийный и суггестивно-индуктивный потенциал, в целом иссякший к эпохе верхнего палеолита. Его атавистический шлейф в современных первобытных обществах и точечные проявления в обществах постархаических – не более чем своего рода метастазы эволюционной болезни, хотя роль их в культуре эпизодически может быть весьма значительной.

Приведённые выше теоретические рассуждения можно проиллюстрировать огромным количеством этнографических и историко-культурных данных, которые могли бы составить отдельную книгу. Но приводить их здесь не имеет смысла даже выборочно. Достаточно обратиться к классическим трудам по этнографии и взглянуть на приводимый там материал в соответствующем ракурсе. И тогда можно утверждать, что та часть жизни общества, причём не только архаического, которую с рационалистической точки зрения принято считать сферой магических, мифологических и мистических иллюзий, в действительности представляет собой выражение реальных психосферных процессов и жизни психосферных феноменов. Сама же ПМ – это не иррациональный балласт, прицепленный к утилитарнохозяйственным практикам, а корневое основание жизни человека и самой культуры. И в этом ещё неоднократно предстоит убедиться.

3.3. Природа импликативного мира

Говоря о психосфере и её проявлениях, с неизбежностью приходится высказывать соображения о природе и сущности ИМ. Разрозненными суждениями здесь не обойтись даже для пояснения модели разворачивания-сворачивания актов существования из ИМ вообще и под действием интенциональных импульсов человеческой ментальности, в частности. И хотя попытка увидеть невидимое и описать неописуемое непременно вызовет критическую усмешку, общий эскиз картины ИМ всё же необходим.

В книге «Wholeness and the Implicate Order» («Целостность и скрытый порядок»), не переведённой пока на русский язык, Д. Бом объясняет своё понимание импликативного порядка. В главе «Эксперимент с языком и мышлением» он называет скрытый или свёрнутый порядок голодвижением, дабы указать на его динамическую и голографическую природу. Динамическая голограмма по Бому рождается из интерференций волновых функций квантовых объектов, имеющих пространственное измерение (?). Явный же или развёрнутый порядок эмпирического мира Бом сравнивает с объёмным голографическим изображением, возникающим при освещении физической голограммы когерентным светом (например, лазером). При этом источник такого всепроникающего метафизического «света» остаётся непрояснённым. Незатейливое, хотя и навязчивое выражение вроде творческое сознание человека мало что объясняет. Хотя и возражений против обращения к такому выражению Бом, как и К. Прибрам, не выдвигает[169]169
  Такой вывод можно сделать из совместного интервью, Д. Бома и К. Прибрама, опубликованного в середине 80-х гг.


[Закрыть].

Переводить книгу Бома с английского естественнонаучного языка на русский культурологический с попутной герменевтикой ключевых терминов, понятий и метафор – специальная и нелёгкая работа. Придётся ограничиться краткими оговорками, поясняющими характер обращения к Бомовым идеям, терминам и понятиям по ходу изложения. Так, в частности, голографическая сущность ИМ в книге трактуется скорее виде особого и расширенного понимания принципа фрактальности. Здесь, в отличие от особого контекста употребления терминов фрактальность и фрактал (см. далее), имеется в виду общепринятое значение. Речь идёт о подобных структурах: свойства одной или нескольких систем оказываются «вложенными» друг в друга. Структуры самоподобны: каждый локус энергетической структуры комплекса подобен другому участку, вне зависимости от масштаба рассмотрения. Всякое устойчивое состояние каждой из подсистем собирает и концентрирует в себе свойства всех других возможных состояний системы.

Приступая к неблагодарной задаче прояснения природы ИМ, я не намерен строго следовать представлениям Бома. Мне не обойтись без привлечения иных концепций КМ, которые по тому или иному поводу уже затрагивались в гл.1.

Прежде всего поясню соотношение понятий ИМ и психосферы. Они не тождественны. Психосфера – своего рода буферная зона, в которой распаковываемые паттерны ИМ обретают проявленные формы, т. е. та «территория», на которой это распаковывание и происходит. Иными словами, психосфера – как уже говорилось, – это третий мир – расположенный между импликативным и эмпирическим миром, причастный им обоим и, таким образом, осуществляющим связь между ними.

Заглянуть в ИМ, минуя психосферу, невозможно в принципе. Но преломляясь в психосфере, этот мир, присутствует в каждой клеточке бытия и попадает в область психической рецепции в виде смутных, фрагментарных, большей частью неотрефлексированных ощущений. До сознания же эти ощущения доходят в неизменно опосредованном культурной семантикой виде. Потому и догадки о природе ИМ простираются дальше столь же смутных и фрагментарных гипотез. Но и они могут немало прояснить в жизни человека и в сути культурных систем.

Отправной точкой станет уже знакомая нам по гл. 1 проблема интенциональности, которая не только отсылает к сущности любого психосферного явления, но и возвращает нас к фундаментальной оппозиции когерентного и каузального. Здесь возникает повод вновь обратиться к упоминавшейся в гл. 1. квантовой концепции В. Гейзенберга и В.А. Фока [250], принятой целым рядом авторитетных ученых. Согласно этой точке зрения, глубинным уровнем, определяющим субстанциональность квантовых явлений, выступает мир потенций[170]170
  По В. Гейзенбергу, заимствовавшему термин потенция у Аристотеля, квантовый объект в промежутке между наблюдениями существует в трансцендентной сфере, т. е. чисто потенциально.


[Закрыть] и устремлений к осуществлению, тогда как мир эмпирический оказывается лишь онтологически подчинённой и, в известном смысле вторичной проекцией-экспликацией потенциального (свёрнутого) порядка[171]171
  Здесь, разумеется, напрашивается перекличка с аристотелевскими идеями о разделении онтологических статусов бытия, из которых впоследствии развились классические философские категории возможного и действительного. Правда, содержание категории возможного было «приземлено» и перемещено также в область эмпирического, что принципиальным образом исказило первоначальные натурфилософские интуиции древних.


[Закрыть]. К тому же следует учитывать, что эксплицируются не все возможные потенции бытия, но лишь единичные, «избранные», ибо процесс декогеренция (редукция волнового пакета) сворачивает, «схлопывает» потенциальную бесконечность вариантов локализации до одного, который, «прорываясь» в эмпирический мир, разворачивает в нём своё наличное бытие. Здесь нам является самый глубинный (?) уровень проявления закона самоограничения (см. гл.1). Вот почему, кстати, всё пишущие о квантовом мире исследователи неизменно отмечают его неизмеримо большую яркость и богатство по сравнению с миром эмпирическим.

Исходя из означенной концепции[172]172
  Вышеприведённые формулировки не содержаться в работах В. Гейзенберга и А.В. Фока непосредственно, но с очевидностью из них вытекают.


[Закрыть], которая вполне согласуется также и с моделью Бома-Прибрама, я хотел бы не столько акцентировать внимание на иерархическом отношении между потенциальным и актуальным мирами, на что наталкивают устойчивые рефлексы нуминозного (в понимании Р. Отто и К.-Г.Юнга) отношения к запредельному, сколько утвердить ключевой тезис о применимости теоретических выводов данной концепции не только к микромиру, но и ко всякой реальности вообще. Это допущение может показаться необоснованным. Однако оно может быть подкреплено не одним лишь абстрактным заверением относительно единства законов мироздания. Вполне валидны и представления о последовательном «разбавлении» когерентного начала каузальностью по мере перевода чисто квантовых (когерентных) состояний в смешанные, которое нарастает вследствие дискретизации, дифференциации и автономизации структур и систем Вселенной под действием ГЭВ. Иными словами, увеличение сепарабельности (в квантовом понимании) систем во Вселенной раздвигает её пространственно-временной континуум, усиливая позиции казуального начала.

Итак, мир потенциальный, мир «тотальной когеренции» – это мир «нераспакованный», лишённый прстранственно-временных координат. Мир каузальный – это мир «распакованных» в пространственно-временном континууме актов существования, ибо каузальность возможна лишь в среде пространственно-временных отношений. Направленная энергийность – универсальная форма медиации между мирами; интенциональная устремлённость и движения интенциональных волн – это не что иное, как связующие нити, протянутые по «дистанции» между потенциальным и актуальным бытием. Интенциональные потоки менее всего похожи на нити они, скорее, подобны сплошному полю (ведь между ними нет никаких пустот и ««зазоров»), или даже интерференции полей. Характеристики этого сложно-диффузного, если так можно выразиться, интенционального поля и определяют не только саму онтологию эмпирических феноменов, но и, что особенно важно, и степень вероятности их воплощения.

В этом смысле и идеация (в гуссерлианском понимании это способность к формировать и воспринимать идеи в силу направленности сознания на «всеобщее», «априорное», «эйдос», «сущность») – частное проявление всепроникающей и безграничной интенциональности, связывающей всё сущее во Вселенной. Осознавая спекулятивность данного утверждения, обязуюсь впредь как можно реже выходить за рамки означенного «частного случая», хотя делать это по разным поводам придётся. Но и в этих рамках простирается необъятный космос, реальность которого проступает в нашем мире лишь в виде смутных контуров. И знаменитые синхронизмы по Юнгу – это всего лишь слабые отблески бесчисленного множества незримых процессов, протекающих за гранью привычных координат восприятия; немногим более существенные, чем бытовой эффект дежа вю – стихийно вспыхивающие в сознании акты пре– или ретрокогниции, т. е. частные случаи эффекта прямого знания.

«Синхроничные феномены доказывают одновременное происшествие значимых эквивалентностей в разнородных, причинно не связанных процессах; иными словами, они доказывают, что содержание, воспринимаемое наблюдателем, может в то же самое время быть представленным внешним событием, без всякой причинной связи между ними. Из этого следует, что либо психика не может быть локализована во времени, либо что пространство вторично по отношению к психике». И далее: «Поскольку психика и материя содержатся в одном и том же мире и, более того, постоянно соприкасаются друг с другом, и, в конечном счёте, основываются на непредставимых трансцендентных факторах, не только возможно, но даже вполне вероятно, что психика и материя – это два разных аспекта одной и той же вещи» [372].

Юнговы синхронизмы как эффекта прямого, не опосредованного знаковыми коррелятами и дискурсивными процедурами считывания информации, представляют собой спонтанное самообнаружение в человеческой психике обычно скрытых в свёрнутом порядке когерентных связок. Показательно, что ища объяснение этому явлению, Юнг обратился к квантовой физике. Тема связи особых психических состояний с квантовыми уровнями была начата в переписке Юнга с В. Паули и привела последнего к соавторству в книге «Интерпретация природы психики». Это направление исследований Юнга было продолжено его учениками М.Л. фон Франц и А. Минделлом. В дальнейшем идея синхронизмов как эффектов акаузальных когерентных со-осуществлений стала предметом серьёзного внимания со стороны физиков-теоретиков. «Нелокальные квантовые эффекты фактически являются формой синхронизма в том смысле, что устанавливают связь – а точнее, корреляцию – между событиями, в отношении которых любая причинно-следственная связь исключена» [331, p. 162].

Что же касается прекогниции и ретрокогниции, равно как и феномена прямого знания вообще в форме различных проявлений ЭСП, то здесь речь может идти о непосредственном считывании сознанием (хотя подсознание играет здесь не меньшую, если не большую роль) особых психосферных образований – психических (информационных) матриц (подробнее о них см. ниже)[173]173
  Феномен прекогниции доказан, в частности, опытами Г Шмидта в 1970-х гг.: 427, p. 757; 429, 69, 1975, p. 301; 429, 70, 1976, p. 267; 429, 8, 1978, p. 463; 428, p. 87 и др. публикации этого автора.


[Закрыть]. Эти матрицы суть полупроявленные в эмпирическом мире проекции паттернов ИМ. В эмпирическом мире они могут соотноситься с событиями, относящимися к прошлому или к будущему. Но по своим интенциональным основаниям в ИМ они не подлежат временным зависимостям.

В КМ это объясняется так называемой теорией прямого взаимодействия частиц или теории дальнодействия [442, c. 317; 328, p. 647; 448, p. 157; 333]. Сущность объяснения здесь заключается в достаточно обоснованной гипотезе о формальном равноправии опережающих и запаздывающих решениях волнового уравнения, что означает возможность существования обратного временного потока: от будущего к прошлому[174]174
  Факт влияния более позднего во времени действия на более раннее в квантовых процессах подтверждено экспериментально. См. напр.: 368.


[Закрыть]. Такое видение согласуется и с некоторыми современными космологическими теориями, в соответствии с которыми Вселенная по достижению некоего состояния начнёт «схлопываться», двигаясь во времени в обратном направлении.

Ответ на вопрос, почему, несмотря на формальную симметрию «прямого» и «обратного» временных потоков, в реальности наблюдается только запаздывающая компонента, был дан Уиллером и Фейнманом. В их модели ускоряющийся заряд порождает как опережающие, так и запаздывающие волны. Окружающие частицы также приходят в движение и излучают поля с аналогичной структурой. Или, иными словами, генерируют гомоморфные интенциональные потоки и интерференционные полевые узлы. Исходная и вторичная волны интерферируют, и результат интерференции задаётся спецификой того, в какой мере данный тип излучения (интенции) взаимодействует с окружением, в качестве которого выступает всё вещество Вселенной (не слишком ли смело?). И хотя согласно «нормальной» логике при всех четырёх типов взаимодействия должна наблюдаться только запаздывающая волна, для излучений с принципиально иным механизмом взаимодействия с веществом, вполне допустима и опережающая компонента.

Это значит, что если модель Уиллера-Фейнмана верна хотя бы в этих своих положениях, мы получаем ещё одну версию картины мира, где всё уже произошло, и на некоем глубинном уровне различия между прошлым и будущим не существует.

Итак, интенциональность понимается как «реликтовая» сила притяжения между агентами когерентной связи (см. гл. 1), «помнящая» о холономной между ними слитности в атемпоральном мире и стремящаяся актуализовать эту связь вновь. «Вновь» – значит, в мире, где существуют темпоральные различения, т. е. холономная нелокальная связь оказывается спроецированной, «растянутой» в дискретно-линейные цепи каузальных зависимостей и процессуальных длительностей. При развертывании свёрнутого порядка актуальность холономной связи обращается в потенциальность, а потенциальность наоборот, преобразуется в актуальное существование. Иными словами, развёртывание импликативного порядка выражается, в частности, в том, что внутреннее разделение, растождествление (если так можно выразиться) холономных «объектов» порождает время, которое, «вклиниваясь» между агентами связи, порождает темпорально-последовательную процессуальность как всеобщую возможность (см. гл.1, а также гл. 4.4.). Рефлексия этого момента в философском сознании, в частности, легла в основу Кантовского конструктивного априоризма.

Как уже отмечалось в гл.1, интенциональность – продукт противоборства каузального и когерентного начал, ситуационно-динамический паллиатив между ними. С одной стороны, «направленность на…» априорно имплицирует некое когерентное со-осуществление, но с другой же, разводит компоненты когерентной связи по разным концам временного отрезка и тем самым вносит в со-осуществление момент изначальной, внутренней, незримой, имплицитной причинно-следственной обусловленности. А это, в свою очередь, открывает возможность замещения или изменения агентов когеренции. Можно предположить, что этот механизм действует не только на квантовом уровне, делая систему сепарабельной, но и распространяется на всю прогрессию структурообразования от микро– до макроуровней.

Таким образом, исходное «ядро» когерентной связки, его изначальная диспозиция расслаивается на нелинейное множество вариантов осуществления, где, переводя на уплощённый язык «бытовой эпистемологии», содержание когерентной компоненты связывается с ответом на вопрос что? а каузальной – как? Впрочем, отделение этих вопросов друг от друга – сильная уступка аналитической привычке: в каждом акте бытия они нераздельны и диффузно слитны. Можно сказать, что изначальный пакет/ паттерн по мере своего интенционально обусловленного «продвижения» к осуществлению и встраивания в контекст конкретных обстоятельств эмпирического мира расслаивается на множество вариантов своего воплощения. И расслоение это, перестав быть чистой потенциальностью, принадлежит пространству психосферы. Эти варианты осуществления, не будучи ещё опредмеченными, уже существуют как психосферное явление и с той или иной мерой адекватности могут быть восприняты человеком.

Не следует, однако, как уже говорилось, представлять интенциональные потоки в виде ниточек, механически связывающих инертные дискретные элементы. Сами эти элементы суть сгустки интенциональных энергий, «приторможенные» интерференционным эффектом (см. гл 1.) и угодившие вследствие этого в каузально-темпоральные ловушки (КМ пользуется здесь образом квантовых вихрей). Впрочем, лишь благодаря этим ловушкам и открывается возможность образования каких-либо устойчивых во времени структур. Поэтому интенциональность действует не между элементами структур, а через и сквозь них. Ни один из элементов какой-либо структуры не существует сам по себе, вне многоуровневой системы интенциональных волн, пульсаций и резонирования, ибо он есть не более, чем относительно устойчивый во времени фокус этих самых интенций. Онтологическое его отличие от «свободно» существующей интенциональной волны состоит в том, что он, будучи связанной, т. е. воплощённой формой пучка интенций, приобретает свойство относительно самостоятельного агента когерентных отношений. Он предстаёт таким узелком сущего, за который «цепляются» всепроникающие энергетические потоки и меняют в связи с этим энергийные характеристики своей интенциональности и, как следствие, её направленность. Поэтому, чем сложнее структура, тем более вариативен разброс между возможностями осуществления внутренних взаимодействий образующих её элементов. Соответственно, возрастает и количество вариантов потенциальных взаимодействий между структурой и внешней средой. Вопрос о том, каким образом поле превращается в структуру, относится к числу наиболее сокровенных тайн Вселенной, и останавливаться на нём подробно сейчас нет возможности.

Исходя из всего сказанного, в рассуждениях о психосфере как медиационной зоне между мирами необходимо учитывать по меньшей мере два ключевых обстоятельства:

– психосфера состоит не из локальных онтологических единиц, а представляет собой континуум всепроникающих интенций, лишь условно и ситуационно локализованных в той или иной пространственно-временной точке. Поэтому феномены психосферы нельзя «пощупать», т. е. свести к сумме эмпирических проявлений. Судить о них можно лишь на основании тех косвенных изменений, которые они производят в мире относительно статичных величин. Именно поэтому психосферные явления ускользают от рационалистической методики экспериментального верифицирования;

– ВЭС, удерживающая холономность ИМ, дана человеку в модальности психосферных явлений, главным образом, «на стыке» природной и культурной сфер. При этом под «стыком» понимается не только однажды совершившийся вертикальный эволюционный переход, а еще и постоянная зона межсистемной медиации.

Эпигенетическая стыковка систем в виде вертикального эволюционного перехода предполагает установление связующих мостов, проработку каналов трансляции эволюционного опыта и формирование соответствующих принимающих устройств. Такие принимающие устройства, по мнению Бома, локализованы в некоторых зонах человеческого мозга[175]175
  Причиной схожести квантовых явлений с феноменами мышления Д. Бом, вслед за Н.Бором, считает наличие в мозге человека определённых зон, узловых пунктов, контролирующих психические процессы и, в том числе, механизмы сознания, которые настолько чувствительны и тонко настроены, что их надо описывать квантово-механическим путём [32, с. 205–206].


[Закрыть]. Впрочем, даже если не апеллировать к голографической модели, есть основания допустить, что «мостом» здесь выступает весь мозг в целом – современные нейрофизиологические представления о нейронных ансамблях и их функциональной диффузии, не говоря уже об опыте трансперсональной психологии (ТП), согласуются с такой точкой зрения.

«Значение холономной реальности состоит в том, что она создаёт то, что Дэвид Бом называет «свёрнутым», или «скрытым» порядком, который… одновременно является всеобщим порядком. Всё содержится во всём и распространено по всей системе. Посредством наших органов чувств. – мы открываем, разворачиваем этот свёрнутый порядок…Во Вселенной существует некий скрытый порядок, который является внепространственным и вневременным в том смысле, что пространство и время находятся в нём в свёрнутом виде. Сейчас мы можем утверждать, что и мозг также функционирует в холономной сфере» [цит. по: 417, р. 178–179].

Надеюсь, мне удалось убедить читателя, что обращение к согласованию современных квантовых и нейрофизиологических теорий не служит обоснованием примитивного панпсихизма натурфилософского толка, а ВЭС – не полулитературная метафора. Впрочем, нельзя упускать из виду, что для человеческого сознания, которое само является продуктом разворачивания «скрытого порядка», исходная, «чистая» холономность ИМ эмпирически непостижима в принципе. Однако природа «свёрнутого порядка» (не обязательно в строго Бомовском его понимании) по отношению к разворачивающимся во времени и пространстве феноменологическим модусам и обнаруживается в явлении ВЭС, когда сознанию приоткрывается имманентность всего всему, взаимоприсутствие всего во всём и тотальная холистичность универсума. В этой формулировке читатель, несомненно, узнает набившие оскомину сентенции в духе бульварной мистики и полурелигиозных-полунаукообразных «откровений», преподносимых обывателю от имени как эзотерические учений Востока[176]176
  Вспомним упомянутую книгу Ф. Капры, и его же книгу «Скрытые связи» [118]. См. также: 67.


[Закрыть] и различного рода мудрецов в кавычках и даже без них и т. п. Отмежеваться от всего этого одной фразой не удастся. Не пускаясь в долгие объяснения, оговорюсь, что формулу «всё во всём» в любом случае не следует понимать слишком буквально[177]177
  Здесь проще всего было бы сослаться на уже упоминавшуюся голографическую теории Вселенной Бома – Прибрама, но она одна не снимает всех возникающих здесь вопросов и к тому же в ряде моментов, которые традиционно принято относить к ведомству философии, она ограничивается приблизительными и метафорическими ответами.


[Закрыть]. Речь не идёт о какой-либо актуальной форме присутствия (представленности) дискретных вещей друг в друге во всей полноте их единичных и конечных свойств. Имеется в виду лишь их глубинное сродство на уровне всеобщей пронизанности неразрывными и всепроникающими интенциональными потоками и излучениями и вовлечённость во всеохватные ритмические пульсации. К тому же, согласно КМ, когерентные суперпозиции никуда не исчезают и после актов декогеренции и перехода в локальные состояния. Потому-то всё конечное и единичное, частное и особенное и видится из этих глубин не более, чем пеной на поверхности сущего. В этой связи идеи бутстрапа Дж. Чу об отсутствии в мире чего либо онтологически определённого, фундаментального, субстанциального уже не кажутся столь отвлечёнными.