Текст книги "Недетский дом"

История бытия Виктора

Получив бесценные указания от директора, Инна, дождавшись окончания обеда, принятого у сотрудников учреждения, и закрепленного в трудовом договоре, а также в распорядке рабочего дня, решила вернуться к Вите. Зайдя в приемное отделение, Инна сразу напоролось на противный голос хозяйки владений:

– Пока вы прохлаждались у директора, я за вас сделала практически всю работу. Вот ознакомьтесь, – заведующая приемным отделением протянула Инне тетрадные листки, исписанные корявым детским почерком, – только ему не говорите, что вы читали. И обязательно мне верните. А еще лучше, почитайте в моем кабинете, и отдайте.

Инна, взяв листки, присела за стол.

– Нет, не сюда, – Ирина Аркадьевна возмущенно посмотрела на нахалку, осмелившуюся самой выбрать место, и занявшую стул возле компьютера. – Я сейчас буду план печать. Пересядьте на стул возле двери.

Инна покорно переместилась на указанное место. Стул стоял возле шкафа, и немного выпирал в дверной проем. Хуже посадочного места в кабинете не было. Не было и выбора. Инна улыбкой «поблагодарила» гостеприимную хозяйку, и приступила к изучению опуса. Произведение начиналось со списка вопросов, написанного, по-видимому, заведующей приемным отделением, столь хвастливо посматривающей за реакцией молодого психолога, изучающего поставленные перед подопытным вопросы:

1. Что является смыслом жизни Вити?

2. Какой он – Витя Хороший?

3. Какой он – Витя – отрицательный персонаж?

4. Какие достижения Вити достойны продолжения?

5. Есть ли мечта у мальчика Вити? Достижима ли она? Кто может помочь ее осуществить?

6. Стоит ли что-то менять в жизни Виктора?

7. Кто является очень важным человеком для жизни Вити?

Инна три раза перечитала список вопросов. Не от скудности ума, а от стиля написания, и грамматики с орфографией. Скорее из-за отсутствия последних. Смысл вопросов, после приведения их в удобочитаемый вид, взрослого человека мог загнать в депрессию, или погрузить в глубокое философствование с поиском смысла жизни. А какие чувства они могли вызвать у тринадцатилетнего подростка? Вряд ли эта доморощенная психолог об этом задумывалась. Это был довольно топорный метод психологической диагностики, а в руках непрофессионала, коим себя Ирина Аркадьевна, конечно же, не считала, это выглядело настолько убого и примитивно, что Инну распирало желание отхлестать автора идеи этой писаниной по лицу. Но, припрятав праведный гнев поглубже, Инна принялась изучать ответы Виктора. Судя по записям, Виктор очень сильно любил своего отца до четырех лет, пока тот не начал его бить. Но еще больше испугало его то, что отец бил его месячную сестру от новой мамы, которая через месяц после родов попала в больницу. Отец не мог понять, почему она плачет, и орал на нее. А потом стал шлепать по попе и щекам. После этого Витя полностью потерял доверие к отцу. И стал его еще сильнее бояться. Ведь, если отец бьет такого маленького ребенка, то его он может вообще убить. Страх и ненависть поселились в душе Виктора. Выход из такой ситуации, по мнению Вити, был только один: жить отдельно от отца. Конечно, после того, как он станет знаменитым ученым-ядерщиком, посетит Припять и осмотрит ЧАЭС, он подойдет к отцу и пожмет ему руку. Но, до этого момента видеть отца Витя больше не хотел.

Инна, дочитав сочинение до последней точки, положила листки на стол заведующей.

– Ну, что скажете? – надменно спросила Ирина Аркадьевна. – Каков эгоист. Только о себе любимом и пишет.

– Но вы ведь сами такие вопросы поставили, – резонно возразила Инна, – спросили бы о семье, написал бы обо всех.

Ирина Аркадьевна, недовольная ответом, поморщилась.

– Это ваше мнение. Все. Не мешайте мне.

Инна и не собиралась задерживаться в кабинете этой самоуверенной особы.

– Спасибо за ознакомление, – только и смогла из себя выдавить Инна, и направилась в изолятор.

На удивление, дверь изолятора была не заперта.

– Витя, можно я войду? – Инна слегка приоткрыла дверь изолятора. – Ты не спишь?

Витя лежал, укутавшись с головой одеялом, и тихонько посапывал.

– Нет, не сплю, – сразу вылезая из-под одеяла, ответил Витя, – заходите.

Инна присела на стул возле кровати. Глаза Виктора были красные, а вот лицо бледное. На столе стоял нетронутый обед.

– Ты не кушал?

– Что-то есть не хочется. Такое чувство пустоты, как будто перед казнью.

– Может, тебе еда не нравится?

– Да мне вообще как-то все равно. – Витя поправил взлохмаченные волосы, и сел на кровати. – Вы читали мое сочинение?

Инна секунду колебалась, говорить ли правду.

– Да, читала, – решила все-таки сказать правду Инна. Доверие Вити для нее было важнее обещания, данного Ирине Аркадьевне.

– И как вам? – спросил Виктор, пристально посмотрев в глаза Инны, словно пытаясь поймать точку, с которой Инна начнет говорить неправду.

– Если честно, не понравилось. – Инна и не собиралась врать. С Виктором это было незачем. Да и врать она особо не умела. – Не понравились, в первую очередь вопросы, по которым тебя заставили писать.

– Да. Вопросы бредовые, – согласился Витя.

– А зачем отвечал?

– Так пришла, эта, и говорит: «Так, тебе задание оставили, чтобы было чем заняться. Вот список вопросов. Напишешь по ним сочинение». И протянула листок. Я думал, это вы оставили.

– Нет. Я до такого бреда не додумалась бы.

– Я потом уже понял, когда эта толстуха взяла мое сочинение, и так обрадовано покатилась к себе в кабинет со словами: «Какая я умница». Как вы с ней работаете?

– Знаешь, особого выбора нет. Кто есть – с тем и работаю, – задумчиво произнесла Инна. Получается, Ирина Аркадьевна воспользовалась результатами ее беседы с Витей, чтобы он подумал, что это задание от нее. Но зачем? Инна не сможет ее подсидеть, не то образование. Ткнуть Инну носом в ее малый опыт? А цель? Глупость какая-то.

– Судя по твоим записям, ты писал правду.

– Конечно. Я думал, что это для вас. И, тем более, она сказала, что вы неизвестно когда вернетесь. Может даже не сегодня. Вот сволочь. – Витя понял, что его развели, и от очередного предательства на душе стало еще больнее.

Инну распирало желание прямо сейчас заняться геноцидом в особо извращенной форме.

– Проводите меня покурить. И я вам все расскажу. Без этих дурацких вопросов, – попытался поменять откровенную беседу на возможность успокоиться способом, привитым ему друзьями. – У меня есть припрятанная пачка. А вы курите?

– Нет, Витя. Не курю. Больше не курю, – Инна потрепала Витю по голове, – пойдем.

– А разрешения у этой спрашивать не надо? – насторожился Виктор столь быстрому согласию Инны.

– Нет. Она ушла к директору. Пойдем.

Инна, конечно, была против курения детей, но сейчас, за одну беседу убедить Виктора во вреде курения было невозможно. А вот, потерять контакт с только начинающей доверять и открывающейся душой ребенка, можно было легко.

– Вы не думайте, – поняв по взгляду Инны, о чем она сейчас задумалась, глядя на дымящуюся сигарету, – я уже стараюсь бросить. Сегодня вот первый раз курю. И, наверное, последний. Все благодаря этой корове.

– Виктор. Твои эпитеты не прибавляют тебе авторитета, – Инне надоело уже слушать про заведующую приемным отделением, даже в такой неприглядной форме, – бросай свой бычок, а то палеными пальцами уже пахнет, – Тут же пошутила Инна. – Пойдем, холодно.

Виктор послушно выстрелил пальцами бычок в сторону урны. Идя обратно в изолятор, пара наткнулась на Ирину Аркадьевну.

– Вы куда это его водили? – тут же возмутилась заведующая. – Я в комнату, а его нет. А вы гулять ходите. Предупреждать надо.

– Вас не было на месте. – Инне надо было стыдливо промолчать, но она, по неопытности, нарвалась на неприятную беседу.

– Не была на месте? – возмутилась Ирина Аркадьевна. – Я работаю. А вам надо было дождаться меня, и потом гулять.

Витя попытался проскользнуть мимо, но был остановлен хваткой рукой Ирины Аркадьевны:

– Фуу. Ты что, курил? – поморщилась заведующая.

Витя, в лучших традициях партизанского движения, наклонил голову вперед, и молчал.

– Так вот, как вы гуляете, – укоризненно произнесла Ирина Аркадьевна, глядя на Инну. – Вы разве не знаете, что дети не имеют право курить до восемнадцати лет?

– Твое какое дело? – не выдержал Витя, и ушел в изолятор.

– Так, так, – только и произнесла Ирина Аркадьевна. И удалилась в свой кабинет.

– Вот, дура, – возмущенный Витя мерил шагами комнату, – бесит. Я бы ей врезал.

«А вот агрессии в Вите очень много. Скрытой, что опаснее всего. Когда-нибудь она вырвется. И мне жаль того, на кого она обрушится».

– Давай присядем, – Инна первая опустилась на стул, – ты обещал мне рассказать про свою жизнь.

Виктор сделал еще два круга по комнате, и с ногами залез на кровать. Немного помолчав, он начал свой рассказ.

В его жизни все начиналось, как обычно бывает у всех людей. Мама любила папу, папа любил маму. О том, что они любили друг друга, Витя знал из неоднократно слышанных от отца рассказов о тех счастливых временах. И жили они счастливо. Пока… А тут у всех по-разному начинается. Мама, когда Вите исполнилось два года, неожиданно для всех очень сильно изменилась. Стала пропадать по ночам, приходя утром, а чаще, приносимая подругами практически бессознательной, и с ужасным запахом перегара. Дома перестала следить за хозяйством, за Витей. Часто пила пиво и скандалила с мужем. С работы ее уволили из-за прогулов. В то время они жили с родителями жены, и бабушка с дедушкой постоянно оправдывали свою загулявшую дочь, и винили в ее алкоголизме только бестолкового зятя, который не уделял должного внимания их бедной дочурке, а постоянно пропадал на работе. Это продолжалось около года. Больше отец Вити вытерпеть не смог. В одно прекрасное для перемен в жизни утро отец собрал вещи, одел Витю потеплее, и уехал из этого гадюшника на Север, куда его давно уже звал старый друг. Поселившись в съемной комнатке, папа устроился на работу, а Витю отдали в садик. Но из-за перемены климата Витя стал часто болеть, и папе пришлось обратиться за помощью к соседке, которая с радостью, подкрепленной материальной выгодой, согласилась присматривать за сыном. К сожалению, после приезда на чужбину, отец тоже изменился. Нет, он не стал злоупотреблять алкоголем. Он стал постоянно придираться к Вите, бить его за малейшую провинность. Поэтому Витя был рад, когда соседка предлагала оставаться ему ночевать у нее дома, или пожить два-три денька. За полгода перед школой папа начал приводить домой свою нынешнюю жену. Будущая мачеха понравилась Вите. Она была весела, играла с ним, и никогда не била. Летом папа отправил Витю к своему приемному отцу, набраться сил перед школой. Но не спросил Витю, хочет ли он уезжать. А Витя совсем не хотел ехать и расставаться с отцом. Но веский подзатыльник стал абсолютным аргументом. Приехав к деду, Витя изо всех сил старался быть послушным ребенком. Но природное любопытство не давало ему покоя. Он убегал в лес, заигрывался с ребятами на речке допоздна, не приходил вовремя к обеду. Ни предупреждения остаться без еды, ни угрозы быть битым солдатским ремнем не возымели должного эффекта на Виктора. Такое поведение дед смог вытерпеть только неделю. И, когда в очередной раз Витя поздно вернулся с прогулки, дед, как и обещал, выпорол его солдатским ремнем, и закрыл на ночь в сарае. Витя проплакал до самого утра, роя проход под стеной сарая. А когда под утро выбрался из сарая, прямиком побежал в полицию, рассказывать про свое заточение и избиение. После беседы с участковым, дед более не смел прикасаться к Вите, а внучок, поняв, что нашел управу на своего престарелого родственника, продолжал жить, как ему заблагорассудиться. Правда через четыре дня приехал отец, и забрал шалуна домой, предварительно всыпав ему так, что Витя ехал в поезде лежа на животе. По приезду домой его ждал сюрприз. У них появился новый жилец. Эта была та папина девушка. В первый же день Витя сказал отцу, чтобы она убиралась жить к себе. За что и получил очередную порцию воспитания. Несмотря на неудачную первую встречу, мачеха смогла в течение полугода растопить сердце приемного сына, и стать для него мамой. За год до попадания Вити в детский дом, мачеха родила «прелестную дочку», которую Витя сразу невзлюбил. Он понимал, что теперь все внимание мамы (он только через год стал называть жену отца «мамой»), будет уходить на этот вечно кричащий, и иногда плохо пахнущий комочек. Но его отношение к сестре резко изменилось, когда мама попала в больницу, и они остались дома втроем. Отец явно не справлялся с домашними обязанностями и постоянно злился, что сильно отражалось на теле Вити. Витя терпел побои, к которым он уже привык. Но когда отец отшлепал на его глазах месячную Маришку, кричавшую так, что по батареям начали стучать соседи, нетерпеливые к детским рыданиям, у Вити все хорошее и светлое, что предназначалось отцу, неожиданно умерло. Он стал не только его бояться, но и ненавидеть всем своим существом. После этого Витя стал убегать из дома. Первое время он прятался у своей старой знакомой, соседки с прежнего места жительства, которая помогала папе в качестве няни для Вити. Год назад она уезжала к дочери, но почему-то вернулась, и снова стала принимать у себя Витю. Перед отъездом она предлагала отцу забрать Витю с собой, обещая воспитать его достойным человеком. Но папа отказал, добавив, что у них семья, и они сами его воспитают. Эта женщина была единственным другом в этой жизни, но и она предала его, не пустив к себе, когда Витя в очередной раз сбежал из дома. И вот, оставшись без временного пристанища и единственного друга среди взрослых, Витя стал ночевать по подъездам, вокзалам и чердакам, где его регулярно находили сотрудники полиции и доставляли в свой отдел. Там он подробно рассказывал о причинах своих уходов из дома, надеясь на защиту. И, пусть в последнее время папа уже не прикасался к нему, и вообще старался избегать даже встреч с ним, хоть это было и непросто, проживая в одной квартире, и общался исключительно через свою жену, Витя по-прежнему при допросах в полиции утверждал, что отец его бьет, и поэтому он убегает из дома. В школе у Виктора тоже были проблемы. Не имея друзей среди одноклассников, он в школе ни с кем не общался. Сидел на последней парте и постоянно смотрел в окно, мечтая о дальних путешествиях, из-за чего регулярно получал замечания в дневник. В школу Витя перестал ходить после того, как старшеклассники, заперев дверь в туалете, и несильно попинав в живот, угрожая в следующий раз избить до смерти, потребовали принести тысячу рублей.

– В общем, вот и все. Такая моя жизнь, – Витя от жалости к себе немного всплакнул. – Можно еще разочек покурить? Пожалуйста.

Инна, потрясенная рассказом мальчика, все время сидевшая молча и старавшаяся не разрыдаться, молча встала и подошла к двери:

– Кажется, никого нет. Пошли быстренько.

Выйдя на улицу, Инна попросила сигарету у Вити. Но помяв ее в пальцах, выкинула в мусорку.

– Нет. Я курить не буду.

– Тогда я тоже не буду, – Витя выкинул сигарету и немного подумав, достал пачку, смял ее и тоже отправил в мусорку. – Больше никогда не буду курить, честно, – пообещал Витя.

Вернувшись в комнату, Витя сразу спрятался под одеяло, и попросил Инну уйти, так как очень сильно захотел спать. Инна вышла из комнаты и, не обращая на трещание заведующей приемным отделением внимания, пошла собираться домой. Время, отведенное для рабочего дня, истекло еще час назад. Слишком много за один день легло на плечи молодого психолога.

Квартирный вопрос

– Мля. Скоро восемнадцать! – Литва зевнул и потянулся. Несмотря на школьную пору, четверо воспитанников нежились в кроватях, наслаждаясь бездельем.

– Завидую. – Погреб с заискивающим уважением посмотрел в глаза Литве.

– Чему, дурак ты глупый? – не понял зависти Литва. Он не очень был настроен покидать теплый приют, и боялся дня своего совершеннолетия.

– Ну, взрослый будешь. Уедешь отсюда. В своей хате жить будешь, – объяснил наивный Погреб.

– Ты, и правда, тупой. Не зря ты в слабоумной школе учишься. – Литва знал, что Погреб хоть и обладает значительной силой, умом был слабоват и примитивен.

– Я уже в вечерке учусь, – обиделся Погреб. Эти подколки в детском доме его уже достали. Ну не смог он учиться в обычной школе, и что? Зато он мог побороть любого на руках. Но больше всего его обижали такие слова, сказанные друзьями. По крайней мере, он так их называл, и верил в это. Очень хотел верить.

Страх одиночества – один из самых сильных страхов. Остаться одному, не принадлежать к группе или стаду, самому принимать решения, не посоветовавшись хоть с кем-нибудь. Помню, как мы с подругой детства объявили бойкот нашей соседке по дому. Но перед моим отъездом моя подруга на мой вопрос, будет ли она дальше поддерживать бойкот, ответила, что нет. «Тебе хорошо, ты уедешь, а мне с кем играть?». Одиночество. Что может быть страшнее в этой жизни? Из-за страха одиночества мамы не отпускают своих подросших детей учиться в другой город. Бабушки начинают усиленно заниматься здоровьем любимых внучков, обвиняя их родителей в разгильдяйстве. И именно на этом страхе, и желании принадлежать к группе, и строятся отношения в детском доме. И вместо того, чтобы использовать их в своих благих целях и направлять детей в нужное русло, воспитатели пускают все на самотек. Этим и пользуются старшаки, подбирая невинные души, и используя их в своих целях. Погреб, несмотря на близость к троице, регулярно выполнял, пусть и почетные, как казалось другим воспитанникам, но, все же, холуйские обязанности.

– Хрен бы ты учился в вечерке, если бы не твоя училка. Тащит тебя постоянно, – продолжал язвить Литва. – И, судя по всему, не только за уши.

– Нормальная училка у меня. Пропуски отстреливает четко, – похвастался Погреб.

– В смысле? – не понял Литва.

– Прогулы прикрывает. Энки не ставит.

– Думаешь, от большой любви к тебе? – не унимался Литва.

– Да я сам знаю, зачем она мои прогулы прикрывает, – неожиданно проявил интеллект Погреб. – Ей показатели посещаемости нужны. Она молодая, карьеру строит. Вот и бегает по учителям, пропуски отстреливает. Так что, окончу я вечерку по любому.

– Да, да. А потом на повара-кондитера пойдешь. Или автослесаря. Вариантов у таких как ты не много, – издевался Литва.

– А чем плохо быть автослесарем? – Погреб напрягся. Он считал Литву умнее и опытнее себя, и всегда прислушивался к его мнению.

– А что хорошего? Будешь весь в масле и бензине. Тебе только автомойщицы и дадут.

– Если отмоют! – сквозь смех добавил Паша.

– А чем вам автомойщики не нравятся? – влез в разговор Кондрат.

– А ты в машинные шестерки пойдешь? – типа изумился Литва. Кондрат среди их троицы и так был на подхвате.

– Там двадцать штук в месяц платят. И школа не нужна, – осведомил друзей Кондрат.

– Да ну, нах, – Паша не хотел не то, что работать, ему в ломы было кровать заправить, – напрягаться еще. Я лучше хату продам и машину куплю.

– А жить меж колес будешь? – поинтересовался Литва.

– Дурак ты, Литвус! – воскликнул Паша. – Ни фига ты не знаешь!

– И че ты знаешь? Просвети нас.

Паша обвел друзей хитрым взглядом знатока.

– А я слышал, что можно еще одну квартиру с опеки поиметь. Но надо разумно наврать опеке, что тебя кинули при продаже квартиры. И все готово. И квартира, и машина, – довольный Паша растянулся на кровати, закинув руки за голову.

– «А не офигел ли ты, пацанчик?» – тебе в опеке скажут, – усомнился Литва.

– Не скажут. Я их прокуратурой запугаю. – Паша считал себя очень грамотным в юридических вопросах. Особенно в той их части, что касалась его интересов.

– Мне кажется, лажа это, – Кондрат иногда позволял себе подвергать сомнению слова Паши, – вон, Бык приходил к юристу Тамаре в отдел. Просил документы какие-то. Говорит, выгодно хату продает. Мне кажется, кинут его.

– Вот ты Кондрат трепло. Не знаешь ничего, а трындишь. – Паша был зол, что он поделился своей гениальной идеей с этими недоумками, а они его на руках не носят. – Нашел меня с кем сравнивать!

– Да я не сравниваю, – стушевался Кондрат, – я…

– Головка ты от, – наконец и Погреб смог вставить слово в дискуссию. Он не боялся Кондрата, и даже как-то ревностно относился к его отношениям с Литвой и Пашей.

– Вот вот, Погреб, – наигранно дружески подмигнул Паша Погребу. – Бык – лопух. Он когда 3 месяца назад вышел отсюда, сразу начал понтоваться деньгами и квартирой. Его давно уже пасли. И ждали его совершеннолетия. И когда дождались, взяли его в оборот. Начали с квартирой напрягать.

– Я слышал, как юристка с воспитухой говорили, что типа ему окна побили, дверь чуть не сломали, – вставился в монолог Литва.

– Ему уже не только окна побили. Говорят, и мордашку помяли, – добавил Кондрат.

– Вот и не фиг меня с ним сравнивать! – взбодрился Паша. – Я-то знаю, как вести такие дела. А этому лопуху предложили квартиру за миллион продать и переехать в Башкирию. Наговорили, что там дом большой в деревне можно за триста тысяч купить. И работы, типа, там завались. Без денег не останется. Он сначала согласился, те начали бумаги готовить. А потом он неожиданно передумал. Может, подсказал кто, что это кидалово. Но те не поняли шутки и начали его прессовать.

– А кто они? – испуганно спросил Погреб.

– Да есть такие. С ними лучше не связываться. А то и сожмуриться можно, – задумчиво процедил сквозь зубы Литва.

– Однушку за лимон? Они офигели. Она в два раза больше стоит, – возмутился Кондрат.

– Ага. Не надо было пить с кем попало и где попало, – Паша сплюнул на пол. – Вон, Дима, грузчик наш. Тоже хату продал, когда выпустился из нашего детского дома. Сначала бомжевал, потом здесь жил. А теперь ему опять хату дали.

– Так он дурак, типа Погреба. Тоже в спецшколе учился, – Литва посмотрел на обиженное лицо Погреба. – И, кстати, не ему хату дали, а его Ленке. Он к ней переехал еще до их свадьбы. Так что просрешь ты квартиру, Паша, и будешь бомжевать.

– Да пошли вы, придурки. – Паша понял, что с ними каши не видать. – Вот буду на машине по городу гонять, тогда приползете ко мне за советом. А вот и хрен вам!

– Пошли курить, бизнесмен, – Литва потянулся за сигаретами, открыто лежавшими на столе, – проверни сначала дельце, а мы посмотрим.

– Не сомневайся. – Паша впрыгнул в тапочки. – Что с диреком делать будем? Борзая она.

– Надо подумать, – согласился Литва.

– И придумать, а то она плохо на воспитателей влияет, – поддержал Кондрат. – Прикинь, наша Верочка напрягает меня в школу ходить. Обнаглели.

– Ладно, подумаем, – озаботился Паша.