Текст книги "Тайна синих озер"

– Смотри, – вытерев со лба пот, Катя показала на видневшиеся впереди кусточки. – Вон там коряга, видишь?

– Вижу, – поправила платок Женька.

Девчонки на практике выглядели одинаково – заправленные в сапоги штаны, старые рубахи и платки – обязательно. В панамках же неудобно – слетают.

– Здоровая… – Колесникова прищурилась. – Вдвоем не осилим.

– Парней позовем, – успокоила подружка. – Зато сразу – «полпены»… Ну, почти…

Коряжина оказалась здоровой – целый ствол! – даже с мальчишками едва подняли, потащили… пришлось даже трактор остановить.

– И-и раз-два взяли! – командовал председатель совета отряда Лешка Петров, редкостный выпендрежник и зануда. Еще и ябеда – в младших классах его за это били.

– Нава-а-лись! Девчонки, а ну…

Никак не сдвигалась коряга! Несмотря на все героические усилия ребят и помощь классного руководителя и старшей пионервожатой. Да и чем они могли помочь-то? Женщины…

– Р-раз-два… А ну-ка, дружно!

Так и провозились с коряжиной почти до самого обеда, да и не вытащили бы, если бы Николай, тракторист, не помог. А что, парень молодой, сильный, недавно после армии.

– Ой, спасибо, Коля!

– В стакане не булькает! – Николай вообще слыл нелюдимым, но иногда мог позволить себе пошутить. Вот как сейчас. – Ла-адно, смеюсь… Девки, вы больше к таким корягам не лезьте – животики надорвете.

– И никакие мы не девки, а пионерки!

– Ишь ты, пионерки они. Пить хотите, пионерки?

Тут уж все грянули радостным хором:

– Да-а-а!

– Дя-а-а-а, – вернувшись к трактору, передразнил тракторист. – Там вон, у остановки, два бидона привезли.

– А-а! Мы видели.

– Один – вам пить, второй – умываться. Смотрите не перепутайте.

Женька сняла платок и сверкнула глазами:

– А как их не…

Тут старшая пионервожатая, глянув на часы, поспешно объявила обед. Громко так крикнула:

– Обедать!

Председатель совета отряда ябеда Лешка Петров тут же скомандовал:

– Становись! На обед шаг-о-ом… марш! Песню за-пе-вай!

 
По долинам и по взгорьям
Шла дивизия вперед,
Чтобы с бою взять Приморье,
Белой армии оплот…
 

Поднимая пыль, школьники через все поле зашагали к автобусной остановке. Кроме привезенных бидонов с водой там же были оставлены и вещи – курточки, котомки с едой…

Напились, по очереди черпая воду большой алюминиевой кружкой. Умывались, брызгались, хохотали…

Сняв сапоги, Женька уселась в траву, вытянув уставшие ноги. Да все уселись, развязали котомки, покидали все, что у кого было, на расстеленный вместо скатерти платок. Ну, не каждому же свое кушать! Чай, не какие-нибудь единоличники, а нормальные советские подростки.

Вареная прошлогодняя картошка, сало, первый лучок с редиской, у кого-то – соленые огурцы… Еще – вареные яйца да черный ноздреватый хлеб. Все. Жили небогато, особых разносолов не было.

Зато было весело! И все делили на всех.

– М-м… У вас уже лук, что ли?

– И редиска!

– У нас нету еще. Вкусная!

– Ой, девочки, в «Лентагиз», говорят, такие ленты привезли! Прямо сами в косы просятся! Синие, красные… Разные!

– Что-то не видела я там никаких лент. Вчера заходила.

– С утра?

– С обеда.

– Так ты бы еще дольше спала!

– Девочки, а в Дом быта креп-жоржет привезли. Синенький такой, в желтый цветочек… Вот бы такой на платье!

– И на блузку хорошо. С таким бы, знаете, воротничком…

– Ты еще скажи – на купальник!

– Ой! А видели, какой на Бриджит купальник?

Какой на артистке Бриджит Бардо купальник все, конечно же, видели, правда, слова «бикини» не знали. Конечно, советской девушке в таком неприлично, но…

Покраснев, девчонки переглянулись и замолчали. Сидевшим рядом мальчишкам о купальниках знать не следовало.

– Парни, – первой прищурилась Катя. – А не пошли бы вы… Трактористу картошечки бы не отнесли… или вот сала…

– Пошли, конечно, ребята, – здоровенный Игорек Бочаров, физорг, потянувшись, поднялся на ноги. – Чего тут с ним сидеть? Николай трактор обещал показать. Как заводится…

– Ага, глянем, – тут все парни разом вскочили, еще бы – трактор! – Поглядим!

– Ну наконец-то ушли, – проводив мальчишек глазами, Катя потерла руки. – Ой, девочки! Там такие трусики, тут вот – лиф и пупок – голый!

– Я б в таком на пляж не пошла.

– А я бы пошла!

– И я – тоже…

– Ну, если все вместе, то – да…

У мальчишек между тем была своя правда. Тракторист не обманул, раз уж обещал – показывал:

– Вот за этот тросик – видите? – тягаете… резко так… Раз! Заведете пускач. Потом вот эту ручку – туда, а эту – сюда. Заработает основной. Пускач вырубите…

Первым попробовал Бочаров. Дернул – затрещал пусковой движок! Запустился и основной… Трактор взревел, затрясся!

– Ой, и я хочу!

– И я!

– Цыц! Это что вам, игрушка, что ли? Давайте-ка за работу. Тем более обед уже кончился.

И в самом деле кончился, девчонки уже шли к «пене».

– А я и пописать не успел, – спохватился Петров.

– И я…

– Айда во-он к тем кустам.

На краю поля росли густые кусты барбариса и тамянки, дальше начинался малинник, а за ним уже – лес. Настоящий, густой, тянувшийся до самой Вологды. Или до Архангельска. В общем, далеко.

Подбежав к кустам, ребята неожиданно обернулись и закричали… Ябеда Петров даже кепку снял, замахал. Потом побежал к трактору, весь возбужденный, с округлившимися глазами:

– Там это… Мужик мертвый! Лежит. Прямо в кустах.

– Может, пьяный?

– Да мертвый же! Зуб даю! Честное пионерское, чтоб мне сдохнуть!

* * *

О трупе сообщил дежурный. Буднично так заглянул в кабинет к участковому, прямо с кружкой чая:

– Там мужика мертвого нашли. На учхозе, недалеко от Школьной. Начальник сказал – съезди. Если криминальный – так у нас как раз и следователь тут.

– Что еще за мужик? – услыхав разговор, вышел в коридор Алтуфьев. – Где?

– Говорю же, на учхозе, – дежурный поставил кружку на подоконник. – Учительница позвонила со Школьной. Там ребята на учхозе, на практике. Они и нашли. Девочка какая-то опознала. Говорит – тракторист из Койволы.

– Крокотов!

Переглянувшись, участковый и следователь, не сговариваясь, выбежали на улицу – к мотоциклу, по пути прихватив с собой еще и криминалиста Теркина.

– Михалыч! – Алтуфьев все же стукнул в окно дежурки. – Эскулапу нашему позвони.

– Кому?

– Судмедэскперту!

– А, Варфоломеичу? Так уже… Он сказал, на велосипеде приедет.

Охрану места происшествия организовал тракторист Николай, и вполне грамотно: всех детей велел увести прочь, оставив только непосредственных свидетелей и ту, что опознала, – симпатичную синеглазую девчушку с испуганно-бледным лицом.

– А, Женя! Опять ты, – узнал ее Дорожкин.

И тут же напустил на себя важный вид:

– Товарищ следователь, вот это та девочка, о которой я докладывал. Та, что с почтальоном… в сарае…

Алтуфьев ободряюще улыбнулся:

– Женя, нам с тобой обязательно нужно поговорить.

– Я понимаю… А Максим?

– Это тот, что ей помог. Мезенцев, – напомнил участковый.

– А! Ну да, и с Максимом – тоже. Женя, вечерком подойти сможешь?

– Смогу.

– Вот и славненько. Так, отошли все подальше! Спасибо!

Труп лежал на правом боку, неестественно изогнув руки. Круглое красное лицо, уже отекшее, на разбитом затылке запеклась кровь. Крокотов? Да пес его знает, тут и близкие родственники сразу не поймут – мышцы у мертвецов расслабляются, придавая лицу умиротворенное выражение, совершенно не свойственное человеку при жизни.

Отчего же тогда его так уверенно опознали?

Следователь обернулся:

– Женя! А ты, значит, Крокотова знала?

– Видела пару раз. У нас, в Доме крестьянина. И еще – на почте.

Девчонка явно что-то скрывала… или скорее просто не отошла еще – все же не каждый день трупы видит.

– И вот так сразу узнала?

– Я татуировку запомнила.

И правда! Это, Владимир Андреевич, между прочим, тебе в укор! Что, не видишь, на левом запястье убитого наколото небольшое сердечко в виде червовой масти и две буквы – «И» и «М». Имя зазнобы, надо полагать.

Но девчонка-то! Это увидеть пару раз – и сразу запомнить!

– Я бы и не запомнила, – неожиданно улыбнулась Женя. – Если бы не буквы «И» и «М».

– А что в них такого? – следователь посмотрел вдаль, заметив появившуюся на шоссе фигурку велосипедиста с чемоданом на багажнике. Верно, Варфоломеич, судмедэксперт.

– Так ведь это же Ив Монтан! Инициалы. Я потому и запомнила.

– Нравится? А Пари… ла-ла-ла… ла-ла-ла… – вдруг подмигнул и напел Владимир Андреевич.

– Очень! Ой, и вы тоже его любите? А у меня пластинка есть! Сестра в Риге купила. А вам какая песня больше нравится? Мне – так «Большие бульвары», и… вообще – все!

Так бывает. Шок пройдет, и люди начинают быстро и много говорить о чем-то не очень важном. Хотя, если бы не Ив Монтан, вряд ли бы эта девочка запомнила колхозного тракториста Крокотова, совсем чужого для нее человека.

– Игорь… Африканыч, что там, в карманах?

– Да пачка «Беломора». Полупустая уже. Еще спички… коробок.

– Жаль, бумажника нет, – подъехав, улыбнулся велосипедист – сухонький вальяжный старичок, Андрей Варфоломеевич, бывший акушер, ныне – патологоанатом и судмедэксперт.

– Ну, ты тоже скажешь, Варфоломеич! – здороваясь, засмеялся Теркин. – Бумажник – у сельского мужика?! Ты еще скажи – портмоне! Если что ценное и было – так уже давно прибрали. Тот же убийца.

Открыв чемоданчик, судмедэксперт натянул перчатки и полез к трупу.

– Следов борьбы пока не наблюдаю.

– Думаю, это знакомый был, – опросив подростков, Алтуфьев подошел к коллегам. – О чем-то говорили, судачили… А потом один отвернулся – другой ему камнем по башке. Не договорились! Камень, кстати, нашли?

– Отыскали. Метрах в трех, под кустом… Весь в крови! То есть в бурых потеках…

– Орелики! – вдруг выпрямился Варфоломеич. – А ведь его сначала ножом! В левую часть груди. В сердце – ребро помешало. И добили камнем. Чтобы, так сказать, не мучился.

– Почему не ножом? – следователь задумчиво почмокал губами. – От волнения, наверно… Хотя, кто его знает? Поймаем – спросим.

– Думаешь – почтальон? – поинтересовался Дорожкин.

– Пожалуй. Учитывая, что ты мне рассказал… и найденную в сарае Столетова кепку… Зачем он ее туда притащил, интересно? Хотя… допустим, вызвал Крокотова на встречу, хотел убить. За этим и вызвал! После надел кепку, вошел – словно бы сам Крокотов – в Дом крестьянина… Вещи, документы забрал. Пока администраторша Леночка с ухажером своим в кустах миловались… А сосед по комнате спросонья принял убийцу за самого Крокотова.

– Да, так может быть, – согласно кивнул участковый. – И кепку он для этого и надел, чтобы походить… А потом так в ней и пошел, машинально. Нету здесь кепки-то!

– И ухажер Леночкин звук двигателя слышал… Мопед! «Газовик»! Такой же, как у почтальона, – Алтуфьев продолжал свои рассуждения. – Утверждает, что, как бывший моторист, никак не мог ошибиться. И тогда… кто-то же должен был видеть Столетова утром, примерно в полпятого-полшестого утра…

– В это время доярок на первую дойку возят, – заметил Дорожкин. – Я завтра могу поспрошать.

– Вот-вот, сделай милость, – Владимир Андреевич пригладил растрепавшиеся на ветру волосы. – А я с ребятами переговорю. С Мезенцевым и с этой вот Женей.

– Женечка Горемыка, так ее в детстве прозвали. Все время в истории попадала разные. Как-то по весне колхозный грузовик едва в кювет не опрокинула.

– Ну!

– Котька Хренков учил ездить…

– Опять Хренков! – Алтуфьев покачал головой. – Ну, в каждой бочке – затычка. Как, впрочем, и девочка эта, Женя.

– Эх, что же почтальон-то… кепку… в собственном сарае… – закурив предложенную следователем сигарету, задумчиво протянул участковый.

– А с чего ты взял, что любой преступник, пусть даже убийца, – обязательно умный? – затянувшись, Алтуфьев прищурился и выпустил дым. – Он может быть умным, глупым, среднего ума – разным! Обычный человек – вовсе не дьявол! А все обычные люди склонны к ошибкам. Тем более в необычных условиях. А убийство – это условие необычное. Вот и вышло… Как говорили древние, «эраре гуманум эст»! Вот и Столетов… Вернулся, поставил в сарай мопед, машинально повесил кепку… или бросил на полку… Мы ведь на нее и внимания не обратили.

– Вообще-то – да…

– Вообще-то с этим почтальоном уже многое более-менее ясно, – втоптав окурок в землю – чтобы, не дай бог, не загорелось, – продолжал Владимир Андреевич. – Это именно он подставил Максима Мезенцева – анонимка на листке из тетради в косую линейку, фотографии и все такое… Он же подбросил часы Хренкову. Скорее всего, он и Лиду убил, и Крокотова. Крокотова – специально, а Лиду все-таки случайно. Как убил бы и эту девочку Женю, не подоспей вовремя помощь. Что и говорить, повезло девчонке! Не такой уж и горемыкой оказалась.

– Да не то чтобы повезло, – загадочно улыбнулся Дорожкин. – Она ведь сама Макса Мезенцева с собой в сарай звала. Хотела, чтобы вместе… Он и отказался-то только для виду.

Хмыкнув, следователь посмотрел вдаль, на уходившую к автобусной остановке девчонку:

– Эх, Максим, Максим… Похоже, не все ты мне тогда рассказал, не все. И не про всех – точно.

Глава 10
Озерск,
конец июня 1963 г.

На этот раз Владимир Андреевич беседовал с ребятами долго, около двух часов. Сначала расспросил Максима, потом Женьку, потом – обоих вместе. Старался составить для себя целостную картину, причем последовательно – сначала на Крокотова, потом на почтальона Столетова.

Пропавшего почтальона следователь сразу же объявил в розыск – имелись все основания. Котьку Хренкова подозревать перестал, его выпустили – кончились «выписанные» по мелкому хулиганству «сутки».

Главный же подозреваемый, Шалькин, так до сих пор и сидел, и отпустить его пока что не представлялось возможным – начальство такого бы однозначно не поняло, не разрешило. Мало того, спокойно могли и дело это у Алтуфьева забрать, отдать кому-нибудь другому, «более расторопному», как уже намекал прокурор.

Итак…

Занявшись самодеятельным расследованием, Максим с Женей поначалу вышли именно на него. Тракториста видели и у Дома пионеров, и у старой школы, да и по времени все сходилось – вот и стали подозревать. Что же касалось почтальона, то тот заинтересовал ребят со времени своей встречи с Крокотовым, которого юные сыщики подозревали всерьез. Вот и почтальона посчитали сообщником, стали следить, что едва не привело к трагедии!

Да, очень похоже, что именно Столетов и есть убийца. Роль же Крокотова сводилась к чему-то другому… К чему? Сообщник? Да нет, скорее – шантажист. Недаром проговорился жене, что скоро они «хорошо заживут»… Вымогал у Столетова деньги? Да, похоже, что так. Видимо, почтальон во время войны был связан с немцами, о чем осталось упоминание в архиве – эти документы Столетов и искал. Для того и переехал в Озерск…

Поначалу действовал осторожно, неторопливо и, скорее всего, нужные ему бумаги рано или поздно отыскал бы… Если бы не грянувшее объединение районов, когда появилась серьезная угроза, что в ходе передачи архивов компромат может всплыть! Пришлось действовать нахраписто, быстро и – совершить кучу ошибок.

Убийство Лиды тоже стало такой ошибкой – роковой! – почтальон его явно не планировал, все произошло случайно. Ну а дальше убийца занервничал, запаниковал, попытался подставить Шалькина, Хренкова – подбросил в его куртку часы, – а потом и Максима. Это уже явный перебор! Ошибка на ошибке.

А вот Крокотова Столетов убил вполне осознанно, просто убрал ненужного свидетеля, шантажиста. Наивный сельский тракторист и не понял, в какую опасную игру ввязался! Да и ребята… Ну, что там такое? Дядя Слава почтальон! Всегда такой забавный, улыбчивый – свой. И вот вам – нате!

– Что же ты так, Максим? – отпустив Женьку, Алтуфьев с укоризной взглянул на Мезенцева. – Мог ведь и раньше мне все рассказать. Про ту же Женю…

Юноша опустил голову и, казалось, постарался вжаться в стул.

– А вообще, кое в чем вы все же молодцы! – улыбнулся Владимир Андреевич. – Нашли свидетелей, ребят, всех, кто мог что-то видеть…

– Знаете, я бы за Женькой тогда все равно пошел бы, – Макс поднял голову. – Ну, в тот сарай… Видел же, что обиделась… Да и самому любопытно было.

– Любопытно им… – отложив протокол, фыркнул Алтуфьев. – Самодеятельность это называется, вот что! Самодеятельность и самонадеянность. Прямо детский сад! Последить они решили, обыск сделать… Сыщики! Мисс Марпл и Эркюль Пуаро! Ладно, Женя – еще малолетняя, к тому же девочка, но ты-то, Максим! Выпускник, взрослый солидный парень. И такое ребячество!

– Понимаю, – шмыгнув носом, парень смущенно покраснел и развел руками. – Я поначалу просто оправдаться хотел… ну, что не крал никаких фотоаппаратов! А потом Женька с дядькой своим… Они с моей младшей сестрой одноклассницы, подружки…

– С каким еще дядькой? – перебил следователь.

– Да с дядей Федей Шалькиным…

– Шалькин – родственник Жени?

– Ну да.

Поднявшись со стула, Алтуфьев подошел к окну и взял с подоконника пачку «Памира». Вытащил сигарету, покрутил в руках, задумчиво посмотрел на проезжавший по улице грузовик ЗИС-5, принадлежащий местной пожарной охране.

Поздравляю, Владимир Андреевич! Чего же ты родственников Шалькина-то не пробил? Не всех… Женечку вот не приметил! А она, видишь, в сыщицы подалась, в мисс Марпл заигралась почти до смерти… до жуткой смерти… По твоей, между прочим, вине, пусть и косвенной! Да-а… Ребят ругаешь, а сам?

– Товарищ следователь, а мне идти можно? – тихо осведомился Мезенцев.

Владимир Андреевич резко обернулся:

– А? Ах да, иди, конечно… Удачи. Извини, сам знаешь за что. Бывает, ошиблись…

– Да ничего, – юноша задержался у выхода, одернул надетый, несмотря на жару, пиджак. – Владимир Андреевич… А можно спросить? Вот вы говорили только что… Мисс Мапл… и этот… Эркуль… Это кто такие?

– Мисс Марпл и Эркюль Пуаро?

Алтуфьев едва удержался от смеха. Ну откуда же провинции их знать? Фильмов в прокате не было, да и книг тоже.

– Есть такая писательница – Агата Кристи. Увлекательные детективы пишет.

– А-а…

– Но в вашей библиотеке ты их вряд ли найдешь, – улыбнулся следователь. – А вот если заглянешь сюда, скажем, через недельку, я тебе привезу почитать. Ну, или через Дорожкина, участкового, передам. Хочешь?

– Конечно!

В дверь осторожно постучали.

– Не заперто!

– Можно? – осторожно заглянула Женька. Этакая скромница в сером ситцевом платьице. – А можно Максиму сказать… А то мне на почту еще, за посылкой…

– Так он выходит уже, – следователь развел руками. – Опять на почту? Ой, Женя-Женя, и что тебя туда так тянет-то?

– Так бандероль! Сестра из Риги прислала!

– Из Риги? – невольно насторожился Алтуфьев. – Ну-ну…

– К нам мало кто из Риги пишет. Вот мне и недавно Михаилу Петровичу, дачнику, тоже из Риги было письмо.

– Что еще за дачник?

– Да Мельников, – Максим пригладил рукой волосы. – Тот, что на мотоцикле меня подвозил. К сараю…

– Ах да… Ну, пока, ребята! Не смею больше задерживать.

– До свидания.

«Мельников… Дачник… А мотоцикл у него откуда? Свой? Кстати, трофейный, немецкий… Эх, что же коляску-то не осмотрели? Так ведь не тем голова была занята. Ладно, успеем еще, осмотрим… Однако и письмо этому Мельникову – из Риги… Да мало ли кто кому пишет? И тем не менее…»

Выйдя из кабинета, Владимир Андреевич заглянул в паспортный стол, поболтал с паспортисткой Верочкой, симпатичной особой лет тридцати, увы, замужней. Попил предложенного чайку с печеньем, заодно спросил о Мельникове.

– Мельников? Нет, временной прописки не делал. Да он и ненадолго к нам. Уж точно – не на все лето.

– А вы откуда знаете, Верочка?

– Так Потаповы, что ему комнату сдали, – наши родственники. Не ближние, правда, но… Он из Ленинграда, какой-то научный работник, биолог, что ли…

– Вера, а мотоцикл у Потаповых есть?

– Есть. Старый такой, немецкий. А что?

– Да так…

Допив чай, Алтуфьев раскланялся, но вдруг обернулся на пороге… словно бы что-то торкнуло:

– Верочка, вы запрос на этого Мельникова отправьте. Кто такой, кем работает…

– Так если надо, я и позвонить могу, – хлопнула ресницами паспортистка. – Девочки все и выяснят. А запрос – это долго.

– С меня пастила! Вы ванильную любите?

– Ну что вы, Владимир Андреевич…

– Значит, ванильная. Вместе чайку и попьем! Уж не лишайте меня такой милости.

– О, вот ты где! – в коридоре уже отирался Дорожкин. – Я тут старушку забавную опросил.

– Что за старушка? – Алтуфьев вытащил сигареты. – Кури…

Оба закурили здесь же, в коридоре, у распахнутого окна.

– Хорошая старушка, боевая! – сняв фуражку, участковый выпустил дым. – Каштанкина Ираида Степановна. Одна тысяча восемьсот восемьдесят девятого года рождения. Как раз на Школьной живет. Любопытная – страсть! И бинокль у нее хороший – цейсовский. Любит в него смотреть, особенно дальнюю остановку разглядывать.

– Так-так-так… Ну, Игорек, не томи! Выкладывай, чего накопал?

Хмыкнув, Дорожкин положил недокуренную сигарету на край подоконника и вытащил из полевой сумки исписанный чернилами листок:

– В интересующее нас время гражданка Каштанкина не спала и видела в бинокль двух мужчин. Как раз у остановки, рядом с учхозом…

– Та-ак!

– Хорошо, что ночи-то нынче белые… Один на остановке сидел. Вроде как ждал кого-то. И не автобуса, таких поздних рейсов у нас в Озерске нет. Обычно там молодежь собирается, но попозже. Человек как человек – в кепке, в сапогах. А к нему на мопеде подъехал… – мопед без багажника… – подъехал мужчина в рубахе и светлых брюках, тоже в кепке, только в другой, побольше… с усами или нет – не разобрала. На почтальона Столетова похож, но точно не скажет, все же не день. А дальше мужчины скрылись за остановкой. То ли на учхоз пошли, то ли еще куда – так и не появились, а потом гражданка Каштанкина уснула. Что было дальше – не видела.

– А мопед?

– Мопед за остановку укатили.

– Так… – выбросив окурок в приспособленную под пепельницу жестяную баночку из-под чая, следователь потер руки. – Похоже, это наши знакомцы и были: Крокотов с почтальоном.

Участковый молча кивнул и взял с подоконника сигарету. Затянулся…

– А молодежь? – быстро сообразил Алтуфьев. – Те, что там обычно собираются, костер жгут?

– Откуда ты про костер знаешь?

– Вчера остановку краем глаза видел. И кострище там, и вся она углем изрисована… «Вся жизнь бардак, все бабы…» – ну и дальше все в том же декадентском духе… Так что молодежь?

– А ничего молодежь. В тот день танцы были почти до утра. Ребят провожали в армию.

– В армию? – следователь покачал головой. – Не поздновато, в июне-то?

– Так доучиться дали.

– Ах да, – хлопнув себя по лбу, рассмеялся Алтуфьев. Но тут же стал серьезным: – Вот что, Игорь, ты мне доярок установи! И водителя, кто их по утрам на первую дойку возит. Может, кто видел раненько поутру почтальона? На площади или у Дома крестьянина…

Зачем еще-то свидетели? Ведь и так почти все ясно.

Ясно-то ясно… Усевшись за стол, Владимир Андреевич снова потянулся за сигаретами… но раздумал. Только что ведь курил – и опять? Не слишком ли много? А вот возможные свидетели – это не сигареты, их слишком много не бывает. Тут уж каждое лыко в строку!

Так же как Мельников. Не то чтобы он казался каким-то подозрительным, нет – дачник как дачник, вполне симпатичный даже. Просто письмо ему было из Риги, ну и мотоцикл тяжелый в распоряжении имеется. Мотоцикл надо проверить, а вот насчет письма – тут, верно, перегиб. Мало ли кто кому из Риги пишет! Той же Женечке, вон, аж бандероли шлют!

Доярки почтальона видели! Как раз в тот день, рано утром.

– Он у крыльца, у хлебного, стоял. Я еще удивилась – очередь занимал да-ак?

Местные – из деревень – жители говорили, растягивая слова и делая ударение на последнее слово – так что человеку нездешнему и не понять, то ли утверждают, то ли спрашивают. Ну да Алтуфьев привык уже…

Кстати, про очередь с раннего утра за хлебом доярки не шутили. Занимали, бывало, что и с ночи, и только по буханке в одни руки давали. Озерск – это вам не Ленинград и не Рига!

Однако в тот день хлеб привезли к обеду. А хлебный отдел располагался на первом этаже в Доме крестьянина. Так что не за хлебом почтальон приходил, не занимать очередь. Совсем другой у него было интерес – криминальный. А именно – замести следы преступления! Пусть думают, что Крокотов просто уехал. А пока суд да дело, почтальон рассчитывал уладить свои дела…

И что дальше?

Владимир Андреевич попытался поставить себя на место преступника. Избавившись от Крокотова, почтальон явился за его вещами – верно, думал найти что-то интересное, почему нет? Нашел или нет – другое дело, но попытался – и вышло! А если бы юная администраторша Леночка Авдеева не миловалась со своим ухажером в кустах на заднем дворе, если бы находилась на своем месте… то – что? Что, Столетов ее тоже убил бы? Ну уж… американщина какая-то получается. Вестерн!

Скорее всего, убивать он ее не планировал. А что планировал? Усыпить? Черт! Так она и так спала бы! Такое-то юное создание, да еще рано утром…

Хм… Ну, допустим, спала бы, почему бы и нет? А дверь-то ведь не нараспашку: кто хочешь заходи, что хочешь бери! Не такая уж Леночка безответственная и вовсе не дура. Не-ет, дверь-то уж точно была бы заперта, и преступник не мог этого не знать. На что надеялся? Как он мог проникнуть в Дом крестьянина? Получается, только через окно… Окна в такую жару постояльцы вряд ли закрывали. Однако – второй этаж. Впрочем, ловкому человеку это раз плюнуть.

В обед Алтуфьев все-таки дошел до Дома крестьянина, убедился, что в комнате постояльцев все окна настежь, разве что занавешены марлей – от комаров. А на заднем дворе, прямо под окнами, в крапиве обнаружилась лестница. Обычная, деревянная, метра два. Как раз в окошко залезть!

Чья именно лестница, это уж потом младший лейтенант Дорожкин отыскал, при этом пальцем о палец не ударив. Хозяин к нему сам пришел, с заявлением. Украли, говорит…

«А не ваша ли лестница у Дома крестьянина?»

Съездили, посмотрели – его. И чего, спрашивается, было поднимать бучу?

«Дак это… спросил бы. Я бы и так дал. А то без спросу да-а-ак…»

Видно, день нынче такой для следователя выдался – удачный. Не успел с обеда прийти – звонок, да еще по межгороду, через дежурку!

– Владимир Андреевич, трубочку возьмите! Таллин!

Таллин!

– Здравствуй, Марта! Да, я… Как – нет такого дела? А кто же тогда делал запрос? Кто-то же посылал, ведь не сам же собой! Что? Тебе запрос прислать… фототелеграфом… Ну, как-то это… Ах, своих два дела в Риге? Ну, тогда бегу! Слушай, милая… Ты даже не представляешь, как я тебе рад! Представляешь? И – очень хорошо? Черт возьми, когда же мы… Я тоже… Обязательно! Что бы ни случилось, ловлю на слове! Хювясти! До свидания… Жду!

Вот так! Нет такого дела! Тогда все понятно… вернее, еще не совсем, но будет понятно уже очень скоро…

Кто в отделе милиции мог послать «левый» запрос? Тот, кто имеет доступ к печати и журналу исходящей корреспонденции. Секретарь! Или кто-то близкий к секретарю. В любом случае секретарь как-то причастен, ибо втайне сделать такое невозможно. Указанный в запросе взятый с потолка номер уголовного дела – это еще прокатит, если не будут проверять, а вот «левый» исходящий – совсем другое дело! В канцелярии обязательно заметят. Значит – в деле. Или – в доле. Там и «рыбку ловить». Удастся ли это Марте? Да и вообще – этично ли ее использовать? Хоть она сама предложила… заодно со своими делами…

Да хватит уже рефлексировать, Владимир Андреевич! Этично – не этично. Тебе дело об убийстве раскрывать! Значит, все в работу годится. Тем более любимой женщины помощь. Любимой… Эх! Вот ведь – жизнь-то…

Хлопнув рукой по столу, Алтуфьев придвинул к себе пишущую машинку, громоздкую, большую, с нарисованными на каретке звездочками. Звездочками этими местные остряки отмечали каждое законченное дело.

Напечатать запрос. Потом – в Тянск, подписать у начальника, и – на фототелеграф. Да-да, подписать, это лишь на бумаге следователь только закону подчиняется, на самом же деле – у-у-у!

Подпишет ли прокурор? Подпишет, куда он денется? Правда, дело может отобрать. Так оно уже почти и закончено! Подвижки есть…

Телефон… Секретарша…

– Мариночка, завтра шеф когда будет? Что значит – в августе? Ах, отпуск… Черт! Это мы про отпуска забываем, другие же… Нет-нет, это я так, про себя. Мариш, а кто же нынче и. о.? Так не знаю же! Гаврилов? Иван Михалыч? Ах, как славно-то! Ах, как славно-то…

* * *

А Женечка Колесникова загрустила нынче. Приходила усталая с практики, ставила пластинку Ива Монтана и слушала грустные французские песни. Про опавшие листья, Большие бульвары, улицу Лепик и почтовые карточки… Слушала и грустила.

Ну, вот все и кончилось. Вся дружба… Да и дружба ли? Они ведь с Максимом встречались просто ради дела. Ну какая дружба может быть у восьмиклассницы с выпускником? Так, в лучшем в случае – приятельство. Восьмиклассница… будущая. Пионерка еще. Такую мелочь взрослые парни игнорировали напрочь. Вот еще! Что, девок нормальных мало? Да полным-полно.

Полным-полно…

Дослушав «Улицу Лепик» – последнюю песенку с пластинки – девушка вздохнула и, взяв ведерко, отправилась к колодцу за водой, втайне надеясь встретить по пути Максима.

Увы, Максима она не встретила, зато встретила дачника Мельникова.

– Ах, Женечка, душа моя! Когда же мы с вами отправимся за растениями? Осмелюсь напомнить, кое-что скоро уже отцветет.

– Здрасьте, Михаил Петрович. А давайте не сегодня. Мне еще к Татьяне Петровне надо, по музею…

Мельников расплылся в улыбке:

– Ах, да-да, наслышан про ваш школьный музей, наслышан… Очень, знаете ли, хочется посмотреть! А им, значит, Татьяна Петровна заведует?

– Ну да. Матвеева, историчка наша. Она Зое Епифановой поручила, из десятого. Мы хотим целое представление сделать, ну, типа выставку в новой школе открыть! А я музыку подбирать буду. Вот надо и к Зое тоже зайти…

– Славно, славно! Ах, какие же вы молодцы! Жаль, меня уже не будет… жаль.

– Ну, может, приедете все-таки? – улыбнулась Женька.

Ей почему-то стало жалко этого забавного старичка. Ишь как расстраивается! Впрочем, какой же он старичок? Вполне еще крепкий, разве что бородка эта старорежимная, или – пиратская. Как у Зуриты из фильма «Человек-амфибия».

– Михаил Петрович. А вы фильм «Человек-амфибия» смотрели? Я – так два раза уже! В клуб привезут – еще пойду. Там такая музыка!

– Да, музыка там замечательная. И актеры очень даже, знаете, ничего… – Дачник прищурился от солнца и поправил соломенную шляпу с широкой темно-голубой лентой. – А что эта девочка, Зоя? На ней весь музей?

– Ну-у… Она документы переводит, на все лето задание!

– Переводит?

– Она недавно у нас, из Тянска. Там немецкий учила, – зачерпнув из колодца воды, пояснила Женька. – У нас же – французский.

– Понимаю, понимаю, – Мельников подмигнул собеседнице и засмеялся: – «Амур-тужур» куда лучше, чем «доннерветтер»!

– Ой… А вы немецкий знаете?

– Так… когда-то в университете учил… Ах, какие же вы молодцы! Просто сердце радуется, глядя на такую молодежь!